Наталья Чердак - Осколки зеркальной реальности (Глава 1, Фрагмент 1)

Глава 1 — Максимализм

Сегодня я опасна. Агрессия так сильна, что за неосторожное слово я могу без раздумий вмазать: расквасить нос или оставить фонарь под глазом. На память, чтобы легче жилось. Так смысл станет ясен, хоть и причины моего неадекватного поведения останутся под замком. Человек, получив по лицу, а может и по почкам ни за что не задумается о чёрно-серо-белой структуре мира, на время отложив в сторону радужные цвета и, зажав в зубах кисть, испоганит ещё один холст, ограничивающийся рамками этого безумного дня. Я же, поборовшись со своим воображением, вынуждена буду вместе с пострадавшим признать существование других цветов, дав уже когда-то полученную жизнь иным краскам; чёрному и белому придётся потесниться, как и той даме в вагоне. В метро хочется обвернуться и дать по роже суетливому прохожему, случайно наступившему на мой сапог.

Эта ненормальная, одетая в потрёпанные временем и улицей и даже не сильно потускневшие от стирок джинсы, уродливого цвета куртку, заканчивающуюся ровно там, где проходит граница между терпением мужчин и обречённостью стареющих женщин, больно дергает меня за волосы. Про причёску промолчу, не это сейчас главное. Интересна реакция человека, готового порубить не один десяток плюшевых котят, чтобы, наконец, успокоить свои молодые, но уже некрепкие нервы.

Оборачиваюсь, упираюсь ошарашенным взглядом в женщину (всё-таки не удержусь: со странным жёлтым помноном на сальной голове).

— Лохмы-то свои убери! — капли слюны атакуют моё плечо. Надеюсь, что хоть зубы она сегодня почистила, хотя, как ни крути, противно.

— Женщина с вами всё в порядке? — почему-то вежливо спрашиваю я.

— Тебя мама причёсываться не учила? — зло изрекает эта явно ненормальная. Мои нервы, оказывается, ещё стойкие. Дай Бог, дожив до её годов не впасть в меланхолию и не начать кидаться на прохожих. Дайте терпения…

Очередной толчок.

Всё. Лопается последняя капля и фонтаном заливает мою голову. Сплошной мат в голове, хочется выплеснуть эту склизкую болотистую жидкость нецензурщины прямо на её голову, чтобы эта субстанция медленно стекала, каждой своей густой каплей отравляя ей жизнь. Хочется, чтобы эта тварь захлебнулась блевотиной из моего негодования и злобы.

А пока я в себе развивала стойкость оловянного солдатика, она опять больно дернула меня за волосы. Вместо того, чтобы облевать психа — максимально культурным тоном, правда, на повышенных тонах, изъясняюсь:

— Вы что совсем с цепи сорвались? Вас мама не учила хорошим манерам, — рехнувшаяся баба? — добавляю я. Поворачиваюсь назад, не хочу быть забрызганной её бранью. Впередистоящие женщины активно перешёптываются.

— Это мужик так? — бесцеремонно проскальзывает в ухо одна из сплетен, подтверждающая отнюдь не вялый интерес.

— Нет, баба. Вы внимания, девушка не обращайте. На таких базарных дур не надо реагировать. Фразы, подогревались улыбкой, причём эти микроволновки были действительно не из Китая. У меня же слабо натянутая, немного неуверенная улыбочка, с панорамой на зубы, которые я, кстати, чистила.

Выхожу на следующей остановке. Хочется обернуться и, вцепившись этой полуженщине-полубабуле в лицо, орать:

— Что, тварь, будешь ещё ко мне цепляться?! Завидуешь молодости, у самой-то лохмы уже не такие пышные? Выпадать скоро, небось, начнут! А потом залиться громким хохотом и, оставив её с кровавым лицом, уйти куда-нибудь подальше, чтобы только дрожь прошла.

Мы животные, когда на первом месте инстинкты. Ногтями оставляем продолговатые царапины на тёплой коже, следы от крови на белой простыне, рубашке и на холодном кафеле. Одни инстинкты идут на пользу, другие разрушают души. Моя слишком закалена, чтобы опошлиться, но слишком слаба против боли, …любой боли. В первую очередь ранит боль от секса, не физическая, моральная, само осознание процесса. Цветы не трахаются — вот моё мнение. Вода на подушке, на твоём плече. Не плачь, я люблю тебя. Как можно любить так? Язык тела? Инстинкт? Отвратительный и мерзкий, но всё же прекрасный, теперь я начинаю понимать это.

Зигзаги на простыне, тела в объятьях, конфеты на подушке, чтобы успокоиться и поверить в детство.