Корреспондент рива Блюм.

1.

23 апреля 1934 года. Вечер.

Заведовавший контрразведочным отделением штаба Приамурского военного округа генерал-майор Чечель, внезапно, военно-транспортным самолетом, прибывший с инспекционной проверкой в Порт-Артур поздним апрельским вечером, сбросив в приемной плащ, и тщательно причесав перед старинным, в бронзовой оправе зеркалом, скупые рыжеватые волосы, по-хозяйски расположился в кабинете начальника контрразведочного бюро Квантунского укрепленного района подполковника Карла Эмильевича фон Эккервальде.

Контрразведочное бюро занимало с недавнего времени красно-кирпичное, несколько раз перестроенное на русский лад, здание бывшей китайской импани в старом туземном городке, ютящемся около восточного бассейна.

Кабинет начальника контрразведочного бюро был невелик. Тяжелая старомодная мебель красного дерева делала его несколько мрачным. Книжные шкафы мутно поблескивали зеленоватыми стеклами. На письменном столе, украшенном резьбой и похожем на старомодный катафалк, царил образцовый порядок.

В кабинете царил полумрак: большое окно, выходящее на порт-артурскую гавань, было полузакрыто тяжелыми шторами. Старинные бра, в которых свечи были заменены продолговатыми лампочками, света давали мало. Сюда не доносился шум Горной улицы, узкой и тесной, составленной сплошь из китайских одноэтажных домов, с по-прежнему уныло смотревшимися своими сплошными глухими стенами (хотя давно уже проделаны были окна и двери, у многих — отстроены крылечки русского образца), забитой магазинами, лавками и лавчонками китайских, европейских, индийских и русских купцов. Чечель с удовольствием скользил взглядом по массивным книжным шкафам. Там, за мутноватыми стеклами, тускло мерцало золотое тиснение тяжелых кожаных переплетов: они хранили копии абсолютно всех документов, касающихся контрразведочной деятельности на Квантуне.

Кроме Чечеля и Эккервальде, в кабинете присутствовал и помощник начальника контрразведочного бюро, ротмистр Теруни. Было довольно прохладно, за окном моросил противный апрельский дождик.

Генерал Чечель ткнул золотым карандашом в лежавший перед ним на письменном столе английский журнал «Weekly political review», выходящий в Шанхае, внимательно посмотрел на фон Эккервальде, курившего у окна, и его помощника ротмистра Георгия Васильевича Теруни, расположившегося в глубине кабинета в мягком, малинового цвета, вольтеровском кресле:

— Сыровата сплетня, а? Или не сплетня это вовсе, а вполне конкретный материал, составленный на основе сведений, предоставляемых весьма информированным источником?

Ротмистр Теруни лениво покосился на журнал.

— С текстом статьи успели ознакомиться? — спросил Чечель, повернувшись к фон Эккервальде.

Подполковник кивнул.

— А с обзорным материалом по контрразведывательной части, полученным из Харбина?

— Да, еще с вечера.

— Меня, подполковник, практически интересует один вопрос, — Чечель поднялся из-за стола, подошел к окну, закурил, — Как иностранная агентура могла узнать о замене устаревших орудий на береговых батареях Электрического Утеса и Ляотешаня и даже сравнительно точно определить количество модернизированных орудий, их калибр и дальность огня?

Вместо ответа фон Эккервальде глубоко затянулся, выпустил в потолок густой клуб табачного дыма.

Ротмистр Теруни рассуждая скорее всего с самим собою, нежели отвечая на вопрос генерала, задумчиво проговорил:

— Наблюдая за железнодорожной линией можно подсчитать платформы с орудиями. Установив наблюдение за артиллерийскими мастерскими у восточного бассейна, можно выяснить, что некие работы в данный момент производятся. Но я чувствую, что это не ответ. Осведомленность автора или авторов статьи, значительно больше, чем можно достичь чисто наружным наблюдением. То же самое можно сказать и в отношении предыдущих публикаций анонимного корреспондента в той части, где речь шла о производимых у Шуйишина работах по постройке аэродрома для нужд дальнебомбардировочной авиации. К тому же наблюдение за железнодорожной линией не так уж легко осуществить. Остается допустить мысль о наличии агентурной сети внутри крепости и укрепрайона.

— Сам по себе, как и большинство иностранных газет и журналов, выходящих в Китае, «Weekly political review» особого интереса не представляет, хотя некоторые статьи заставляют серьезно заняться его изучением-, сказал фон Эккервальде, — Ну да, собирает по большей части околокитайские и околояпонские сплетни, ну да, передергивает, но солидно, неторопливо, с уверенностью опытного банкомета-шулера, сдающего вперемежку с краплеными, и настоящие карты, правда, мелкие не имеющие существенного значения в игре, но ценные возможностью доказать «честную игру».

— Кому доказать? — спросил Чечель, потирая ладонями затылок, — Черт, голова ноет, из-за погоды что ли, не могу понять…

— Американцам, японцам, китайцам, да еще и изобразив на физиономии «благородное негодование», — сказал фон Эккервальде.

— Полагаете, англичане ведут игру?

— Англичане? Пожалуй. Вполне их стиль. Ну и журнал английский. Любопытство британской разведки вызывало прежде всего расположение арсенала, складов, магазинов, пункты сосредоточения войск гарнизона, фамилии штаб — и обер-офицеров …

— Не факт, Карл Эмильевич, — осторожно возразил Теруни, — Под прикрытием шанхайского журнала-сборщика сплетен, действовать может кто угодно. Ну, конечно же из числа тех, кто заинтересован в организации игры на Дальнем Востоке.

— А кто у нас заинтересован в раскачивании ситуации на Дальнем Востоке? Англичане! В английской внешней политике в настоящее время решающее значение имеет стремление сохранить Японию как антирусскую силу и двинуть ее против России. Судите сами, господа: влиятельные круги из среды японских дзайбацу и военного блока стремятся к войне с Россией. Они с регулярностью провоцируют нас— предпринимали попытки вторжения в Уссурийский край в 1932 году под прикрытием «расширения восстания старогиринской политической группировки в Хунчуне», захватывали наши торговые суда в Желтом море, подпаливали лесные фактории на Ялу…В тоже время, в правящих японских кругах раздаются голоса, предостерегающие от каких-либо выступлений против России и попыток нарушить сложившийся после 1905 года паритета в русско-японских отношениях. Эти голоса надо заткнуть сведениями о наших вызывающих военных приготовлениях. Поэтому Англия не жалеет усилий для того, чтобы восстановить Россию и Японию друг против друга.

Чечель снова сел за письменный стол.

— Мне по всей видимости все же придется вам напомнить, господа, что в качестве одного из источников информации о деятельности иностранных разведок в России мы используем прессу: каждая заметка, появившаяся в крупных и не очень отечественных и зарубежных газетах и журналах, так или иначе посвященная шпионажу, разведке, назовите сие как хотите, так вот каждая такая заметка тщательно проверяется. Все лица, упомянутые в подобных публикациях, согласно правилам регистрации, установленным в 1909 году, немедленно включаются в число подозреваемых, на них заводятся карточки…Конечно, не исключаю, что газетные и журнальные публикации часто содержат заведомо ложную, недостоверную информацию, но все же, случайно оказавшиеся в распоряжении репортеров факты, могут иметь большую ценность…

Генерал Чечель, болезненно морщась, снова потер затылок руками.

— Где-то у вас течет, господа. — сказал он, — И сильно течет. Несколько недель назад я предложил вам, подполковник, проанализировать накопившиеся в шанхайском еженедельнике статьи. Их несколько. Первая корреспонденция за подписью некой Ривы Блюм появилась в еженедельнике в конце января. Автор заметки приводил с большой точностью данные о подвозе модернизированных орудий, правильно указав их количество и калибры. Далее статьи пошли с завидной регулярностью. Кроме сплетен и кулуарного трепа ни о чем, в той или иной мере статьи касаются военных вопросов, положения дел в Квантунском укрепрайоне. Фактом является то, что автор статей достаточно осведомлен, с наглой уверенностью оперирует цифрами. Даются конкретные сведения военного характера. Из статей напрашивается вывод о том, что таинственный корреспондент, подписывающий свои заметки «Рива Блюм» и «Рива Блюм-Дукельская», и хорошо информированный при том, имеет какое-то отношение к Порт-Артуру. Кто такая эта Рива Блюм? Выяснили?

— Так точно. — сказал Теруни, — Рива Блюм, или— Ревекка Израильевна Блюменштейн-Акинфиева-местная порт-артурская знаменитость. Иудейского вероисповедания, но впоследствии перешедшая в православную веру. Во времена японской кампании девятьсот четвертого года находилась здесь, в городе. Пережила осаду, вышла замуж за флотского офицера. Овдовела. Кстати, в осаду подозревалась в шпионской деятельности на японцев. Следствием так и не удалось установить всю степень ее связей с тогдашним японским резидентом в крепости, генералом Танакой. Списали все на чрезмерную болтливость и на том и кончили дело. После окончания войны осталась в Порт-Артуре, сколотила небольшой капиталец на сдаче жилья в аренду. Выступала в местном ресторане «Варьетэ» как ангажированная певичка. Содержанка. Году эдак в шестнадцатом открыла прелестнейшее казино «Ревю»: шикарный интимный ресторан с отдельными кабинетами. Салат, шабли, устрицы из Лозанны, сыр… Для особо избранных — аристократический салон, вход только во фраках. В салоне — изысканное кабаре из нестерпимо пикантных номеров. Одним словом, «бижутери»…

— А причем тут Дукельская? — вскинулся Чечель, — Постойте-ка, что-то помнится такое имя, что-то помнится…У адмирала Макарова, кажется, флаг-офицер был, Дукельский, погиб на «Петропавловске» в марте девятьсот третьего…

— Точно так.

— А Акинфиева тут каким боком?

— С Дукельским у Блюм было что-то вроде романа. Венчались они вокруг ракитового куста. — Теруни усмехнулся, — А лейтенант Акинфиев позднее стал ее законным мужем. Погиб в декабре девятьсот четвертого…

— Ясно. Продолжайте, ротмистр.

— Собственно все. В тысяча девятьсот двадцать четвертом Рива Блюменштейн скоропостижно скончалась.

— Отчего? Не старая вроде была, а?

— Апоплексический удар, — пожал плечами Теруни, — По слухам не поделила чего-то с компаньонами и ее хватил сердечный удар.

— Ясно. Справочку попозже, соблаговолите мне подготовить на сию особу. Для розыскного дела.

— Хорошо.

— Так кто же воспользовался именем Ривы Блюм в качестве подписи под своими корреспонденциями в шанхайском еженедельнике? — спросил генерал Чечель.

— Пока можно дать единственный ответ-то лицо, которому известна судьба покойной Блюменштейн. Я с трудом могу допустить только простое совпадение в использовании этого псевдонима.

— Здесь в Артуре судьба такой заметной фигуры, как Рива Блюменштейн, по-видимому известна многим. — вставил фон Эккервальде.

— Так ведь десять лет прошло как она умерла, — сказал Теруни.

— Шаткая версия, ротмистр, шаткая…, — Чечель покачал головой, — Допустить, что круг лиц, которым известен псевдоним, связанный к тому же с именем в прошлом весьма заметной в городе фигуры, довольно узок? Шатко. Современников Блюм полным-полно.

— Может это кто-то из родственников Блюм, дальних или ближних, прикрывается именем в качестве псевдонима для своей неблагодарной деятельности? — подал мысль фон Эккервальде.

— Намекаете, Карл Эмильевич, что у Блюм от Дукельского или же от Акинфиева сын имелся? Или дочь? Незаконнорожденный или незаконнорожденная? Который или которая, встали на скользкий путь измены Родине?

Фон Эккервальде кивнул.

Чечель снова закурил.

— Судя по статьям в шанхайском еженедельном обзоре автор корреспонденций— энергичная личность, прекрасно разбирающаяся в специфических вопросах военной терминологии. — предположил генерал, — Напрашивается единственный вывод: память о возможной шпионской деятельности Блюм на японскую разведку в период осады в японскую кампанию кто-то хранит и элегантно напоминает об этом заинтересованной стороне, в данном случае японцам.

— Интересно. — сказал фон Эккервальде.

— Как бы то ни было, подполковник, — резюмировал Чечель, — Первое: займитесь в ближайшие дни поисками родственников Блюм— Дукельской— Акинфиевой. Проверьте свою версию. Второе: поручите кому-нибудь из сотрудников потолковее проверить архивные дела, связанные с возможной шпионской деятельностью Блюм на японскую разведку в период осады в девятьсот четвертом. Возможно, всплывет чья-то фамилия. Того, кто имел касательство к делу, владел какой-нибудь информацией. Дело, вероятнее всего, находится в архиве Квантунского жандармского управления, так что надо составить соответствующий запрос. Третье: необходимо выяснить как, каким образом, может происходить утечка секретных сведений и обмен информацией. В том случае, естественно, если агент, а вернее— сеть агентов, находится или находятся в Порт-Артуре. Или в Дальнем. Четвертое: необходимо отработать круг лиц, имеющих касательство к секретной информации, которая всплывает в статьях корреспондента шанхайского еженедельника. Как у вас, кстати, обстоят дела относительно наблюдения за английским консульством в Дальнем?

— Установлено постоянное наблюдение.Но…

— Что еще за но? — сердито вскинулся Чечель, — Договаривайте!

— Людей не хватает, ваше превосходительство, — вздыхая, посетовал фон Эккервальде, — Я уж сколько рапортов подал, просил увеличить штат наблюдательных агентов хотя бы на одного человека…Посудите сами, ваше превосходительство-английский консул нам тут то и дело гонки устраивает. Сначала он на полном ходу выезжает из консульства, гоняет по городу, мчится в Порт-Артур, а потом пытается остановиться как можно ближе… к Голубиной бухте… А там, вы же знаете, низкие заборы, штакетник, сады… Все прозрачное! Там не спрячешься! Наблюдателя не всунешь. Мы не можем идти за ним вплотную, не можем вести его машину вплотную, приходится наблюдать с какого-то расстояния, и что происходит, когда консульская машина останавливается и попадает в мёртвую зону, мы не видим.

— Подайте еще один рапорт, Карл Эмильевич. Я рассмотрю и удовлетворю, если будут на то веские основания. — пообещал Чечель, — А пока работайте имеющимся в наличии штатом. Хотя у вас, кажется, сотрудников предостаточно. Дайте список состава бюро!

Фон Эккервальде выложил на письменный стол огромную папку для деловых бумаг. Чечель раскрыл ее и наскоро проглядел лежавший в папке лист.

«Состав контрразведочного бюро Квантунского укрепленного района. .

В настоящее время контрразведочное бюро имеет следующий состав:

1.Начальник контрразведочного бюро подполковник фон Эккервальде.

2.Помощник начальника контрразведочного бюро, ротмистр Теруни.

3.Адъютант старший— подпоручик Хисахов.

4.Старший наблюдательный агент, титулярный советник Гарничь-Гарницкий.

5.Старший наблюдательный агент, губернский секретарь Лавров. 6.Шесть наружных наблюдательных агентов: Сипатов, Корюков, Зацаренко, Матвеев, Чжан Чжен Юань, Дарчия.

7.Агент-посыльный, Христофоров.

8.Для собрания справок и сведений и для установок (выяснения фамилий лиц, взятых по наблюдению)— Павлов, "Кулемин" (последний назван по псевдониму).

9.Восемь сотрудников (внутренние агенты): "Алымов", "Данилов", "Щапов", "Ивин", "Невзлин", "Порывов", "Садовничий", и "Ларин" (все названы по псевдонимам; "Садовничий" и "Ларин" приняты с декабря месяца, последний без содержания, лишь с покрытием расходов).

10. Один письмоводитель — Гобе .»

— Ну, что я говорил?! Да у вас тут народу немерено, — покачал головой Чечель, — Даже и китаец есть.

— Специфика службы и контингента лиц, пребывающих на Квантуне, — пожал плечами фон Эккервальде, — Он же у нас и как переводчик служит…

2.

25 апреля 1934 года. Утро.

Сергей Владимирович Гарничь-Гарницкий, старший наблюдательный агент Квантунского укрепленного района, наметил встречу со своим агентом в небольшой ресторации Пахомова возле Кладбищенской сопки.

Сергей Владимирович жил в Старом Городе, в Госпитальном квартале у Сводного госпиталя. От прежних туземных построек, громоздившихся по восточному склону Перепелочной горы, практически не осталось следа. Сразу за госпиталем располагался очаровательный комплекс из шестнадцати домов: по их живописному виду ни за что нельзя было догадаться, что сделаны они из готовых бетонных блоков. Спроектировал и построил их известный нью-йоркский архитектор Гровнор Аттербери. В канун 1914 года Атербери, работавший до этого над крупным проектом пригородной застройки Нью-Йорка, благодаря внезапно возникшей «оказии», был приглашен на Квантун. Атенбери тогда всерьез интересовался панельным строительством и изобрел «легкий бетон», в который можно было забивать гвозди. В свое время для строящегося в Куинсе пригородного поселка Форрест Хиллс он придумал остроумную схему— дома возводились из ячеистых бетонных блоков для полов и стен, которые изготавливались на близлежащей фабрике. Дом собирался из ста сорока блоков всего за девять дней. Администрация Пароходного общества КВЖД всерьез заинтересовалась первым опытом панельного домостроения в Северо-Американских Соединенных Штатах(а то и во всем мире) и подрядила Атенбери перестраивать Коммерческий и Административный городки Дальнего и заодно уж реализовать несколько заказов в Порт-Артуре-отстраивать Госпитальный квартал и проектировать Привокзальную площадь(Американец постарался— сойдя с поезда на уютном железнодорожном вокзале Порт-Артура, пассажиры оказывались на мощеной Привокзальной площади в окружении фахверковых зданий с широкими галереями, узорчатыми вкраплениями кирпичей и островерхими черепичными крышами, увенчанными часовыми и декоративными башенками, богато декорированными чугунными уличными фонарями и указателями. Все это одновременно напоминало средневековый городок где-нибудь в Баварии и в то же время-лондонский пригород в елизаветинском стиле).

От дома до железнодорожного вокзала на Перепелочной Гарничь-Гарницкий доехал на извозчике, пересел на трамвай, идущий через мост в Новый Город (практически полностью перестроенный после русско-японской войны 1904-1905 годов, представлявший собой небольшой отдельный город с новаторскими прямоугольными жилыми комплексами, с индивидуальными и многоквартирными домами, спроектированными по образу и подобию творений ведущих британских архитекторов Эдвина Лаченса и Бейли-Скотта в лондонском пригороде Хэмстед-Гарден), выскочил, по привычке проверяясь (что поделаешь, издержки службы, приходилось время от времени конспирировать даже от своих), покрутился возле Адмиралтейской пристани, заполненной во все дни праздношатающейся публикой, и сел в трамвай, шедший вдоль реки Лунхэ к гарнизонному кладбищу, откуда рукой было подать до Суворовского плаца, где располагалась пахомовская ресторация .

У Пахомова к завтраку обычно подавали не только местную прессу. Были и пекинские газеты, и шанхайские, был и харбинский «Курьер», выписываемый прямо на столики и доставляемый ежеутренне южноманджурским экспрессом…

…Сергей Владимирович взял холодных бутербродов с ветчиной, кофе со сливками, два пирожных с кремом, неторопливо вгрызся во все это. Он любил хорошо поесть, в меру выпить(но не слишком, так как во всем, что касалось еды и алкоголя с некоторых пор ценил умеренность), у него была образцовая семья и он искренне старался оставить свой след на ниве охранения престола от преступных посягательств(естественно, этого стремления Сергей Владимирович не скрывал ни от своих знакомых, ни от сослуживцев, ни от начальства, хотя по привычке все и вся скрывать, амбиции свои на всякий случай иногда затемнял, особо не выпячивался). У начальства он слыл начитанным малым и довольно толковым сотрудником, хотя и средних способностей (звезд с неба не хватает и ладно).

Потомственный дворянин, москвич, Гарничь-Гарницкий в 1926 году окончил Московский университет. Он отверг испытанный путь своих однокашников (выпускался по историко-филологическому, в перспективе— научная деятельность, преподавательство) и поступил на службу в охранное отделение. Обратил на себя внимание начальства прежде всего приверженностью идеям охранения престола и государственной власти, способностями к перевоплощению (для этого даже посещал одно время университетский театральный кружок), общительностью и достаточно быстро, в каких-то два года, стал востребованным сотрудником. Завел полезные связи, удачно женился (с приданым, из хорошей московской семьи разночинцев) и перебрался в столицу. В Петербурге однако, начинать пришлось с нуля— прежние московские заслуги в счет не шли, на новом месте делами надо было доказывать сослуживцам свою состоятельность, а как раз настоящих дел-то и не было. Вернее были, но довольно рутинные и уныло-однообразные (В самом деле, много ли ума надо, чтобы следить за британскими дипломатами, «прогуливающимися» вдоль невского берега у Адмиралтейских верфей или у Балтийского завода, которые уверены, что за ними не наблюдают, что они действуют очень осторожно, рассчитанно и уверенно, когда засунув руки в карманы плаща, а на самом деле— в карманы брюк, потому что карманы плаща прорезаны, крошечными карандашиками делают заметки на листочках небольших специальных блокнотов? Да и зачем следить— достаточно «мигнуть» прикормленным охранным отделением лиговским виртуозам-карманникам и через час-другой можно было листать крошечные блокнотики, исписанные втемную корявыми цифрами:18-34,21-13,23-45, обозначавшими на деле номера позиций на картах-схемах и характеристики объектов, располагавшихся на них, да делать фотокопии) и не слишком удачные— попытался провести молниеносную вербовку одной из горничных английского посольства (как перебрался в столицу, поставили на так называемое «английское делопроизводство», курировать «английскую папку»), угрожал, требовал, но в конечном итоге прокололся— горничная оказалась стервой не из пугливых, все сообщила супруге секретаря английского посланника, та— мужу…Скандал замяли, но предложили по-доброму перевестись. Гарничь-Гарницкий ухватился за возможность перейти в контрразведку Военного Министерства и вскоре получил назначение на Дальний Восток, в Порт-Артур, подальше от столичного шума (в качестве компенсации— льготная выслуга и повышенное жалование)…

…С аппетитом поедая бутерброды, Гарничь-Гарницкий размышлял о том, почему его агент так внезапно потребовал встречи. Особливо, ежели и оповестил о том с нарушением правил, напрямую, телефонным звонком на квартиру( времени что ли не было на телеграмму?). И с неудовольствием отмечал, что сытость, восходившая из бездны желудка, достигала мозга, погружала его в сладостную сонливость, в голове зашумело, мешало сосредоточиться. А день-то предстоял загруженный…

Агент-маленький сухонький старичок (в своем воображении Гарничь-Гарницкий почему-то всегда представлял его почтенным архивариусом московского Межевого архива, у которого в свое время проходил университетскую практику), продавец загородного киоска в дачном пригороде, у Голубиной бухты, торговец с немудреным лавочным ассортиментом — бутербродами, папиросами и газированной водой, на встречу явился почти вовремя, опоздав на самую малость .

— Почтеннейший Алексей Николаевич, как добрались? И что у вас, собственно, стряслось? — Сергей Владимирович встретил агента широченной улыбкой.

— Нормально добрался. И собственно ничего особенного не стряслось, — сказал старик— агент, и кашлянул, аккуратно прикрывая рот ладошкой, — Окромя небольшого вчерашнего происшествия. Да и не происшествия в— общем— то, а так, подозрительного инцидента.

— Рассказывайте, Алексей Николаевич, а я пока закажу-ка вам чаю крепкого с лимоном и с харбинскими сухариками. Как вы любите.

Старик-агент кивнул и приступил к рассказу.

Вчера, приблизительно в десять часов вечера, когда настало время закрывать киоск, тем более и покупателей-дачников давно уже не было, продавец увидел на Тифозной дороге, ведущей к Янцзянтуню, к бухте Голубиной, закрытую легковую машину, миновавшую киоск и остановившуюся невдалеке, близ посадки акаций. Там машина загасила фары и стояла не менее десяти минут. Продавца крайне удивляло то обстоятельство, что из машины никто не выходил. Он начал подозревать неладное— уж не собираются ли его ограбить, — и в нерешительности оттягивал закрытие киоска. Пока он раздумывал, на шоссе показалась со стороны города вторая автомашина. Промчавшись мимо киоска, она развернулась и подъехала к притаившейся у акаций первой автомашине, которая предварительно сверкнула зажженными на несколько мгновений фарами. Теперь продавца изумило новое обстоятельство: вторая машина принадлежала одному иностранному дипломатическому представительству. Чуть ли не каждый мальчишка не только в Порт-Артуре, а и на всем Квантуне, знал этот темнокоричневый, закрытый «Ройльс-Ройс», с развевающимся на пробке радиатора иностранным флажком…

— Английского консула машина? — поинтересовался Гарничь-Гарницкий с легкой ленцой, но внутренне напрягаясь.

— Да, Сергей Владимирович, — кивнул старичок-агент. — И мне это показалось странным…

— Не обратили внимания, Алексей Николаевич, машина не была запыленной?

— Обратил, обратил, Сергей Владимирович. Пыль была, то тут, то там, крылья и капот по-видимому незадолго перед этим наскоро обмахнули тряпкой.

— Хм-м, издалека ехал, из Дальнего. — предположил Гарничь-Гарницкий, — Восемьдесят верст отмахал на ночь глядя…И столько же обратно…

— А, Сергей Владимирович, — хихикнул старичок— агент, — И вас сие заинтересовало— чего ради английский консул сорвался из Дальнего в Порт-Артур, на Тифозное шоссе, да в вечер?

— Не скрыть от вас, Алексей Николаевич, ничего, — улыбнулся Гарничь-Гарницкий, — Ну ладно, продолжайте свой увлекательный рассказ о загадочной встрече на Тифозном шоссе.

…Под зарослью акаций обе машины стояли вплотную друг к другу: судя по стуку, открывались и закрывались дверцы, а минут через пять машины разъехались в разные стороны.

«Ройльс-Ройс», набрав с места быстрый ход, помчался в город. Вторая машина поехала в противоположном направлении, к дачам, но скоро возвратилась (другой дороги в город здесь не было).Заинтересовавшийся продавец-агент старался разглядеть номер машины и уверял, что он хорошо рассмотрел номерной знак 42-45, по его мнению, это «Форд»; кузов окрашен в темный, вероятно, черный цвет.

— Прекрасная информация, Алексей Николаевич. — кратко резюмировал Гарничь-Гарницкий. — А вот когда дверцы хлопали, открывались-закрывались, не рассмотрели случаем, может кто из машины в машину пересаживался? Может, мелькнул кто?

— Нет, не заметил. Говорю же, в акациях встали, а там густые заросли, да темно еще…

— Ну нет, так нет. Таперича чаю с сухариками попьем, задушевно поговорим и раскланяемся. Ваши дела как? Семья? Супруга, Наталья Николаевна, как себя чувствует?(старик расплылся радостной улыбкой, льстило, что контрразведчик величал жену по имени-отчеству, значит помнил. Из виду не выпускал, агентом, а паче того-доверительными душевными отношениями дорожил) Дочка пишет?(единственная дочь продавца-агента, в прошлом, кстати, чиновника гражданской части города, около года назад переехала с мужем, железнодорожным служащим, во Владивосток). Все у нее нормально? Я знаете ли, сам на новом месте долго приноравливаюсь. Смена обстановки, климата, знаете ли …

— Ничего, все в порядке Сергей Владимирович, все хорошо. Устроились прекрасно…

Гарничь-Гарницкий поболтал с агентом еще с полчаса о всяких пустяках, после чего, откланявшись, отправился в Старый Город, докладывать по начальству.

3.

25 апреля 1934 года. День.

Ротмистр Теруни выслушал доклад Гарничь-Гарницкого.

— Ясно, что произошла заранее обусловленная, конспиративная встреча. У кого-то, видно, была серьезная необходимость ожидать высокопоставленных господ, разъезжающих в «Ролльс-Ройсах» на ночь глядя. Да и «Ройльс-Ройс» из-за пустяков не рискнул бы на ночную поездку из Дальнего. Надо бы немедленно установить «Форд» с номерным знаком 42-45, — сказал Теруни, — Установить кто на нем ездит.

— И просмотреть заодно комбинации цифр номерного знака, — добавил Гарничь-Гарницкий, — У старика зрение неважное. Мог ошибиться.

— Комбинации? Какие?

— 42-46,42-48,42-43,48-45,48-46,48-43…

— Времени на это уйдет много?

— Не думаю. Фордов в Порт-Артуре немного. С искомой комбинацией цифр круг поиска значительно сужается. Установка займет день, от силы два. Нужно только запрос в дорожную полицию соответствующий соорудить.

— Возможно также, что имела место комбинация в виде перестановки номерных знаков с одной машины на другую. — возразил Теруни.

— Тогда времени на поиск уйдет гораздо больше.

— Хорошо. Поручу кому-нибудь, либо сам этим займусь сегодня. А вы, Сергей Владимирович, получите другое дельце— необходимо проверить архивное дело, связанное с возможной шпионской деятельностью Ревекки Блюм-Акинфиевой, урожденной Блюменштейн на японскую разведку в период осады в девятьсот четвертом. Подробную справочку я подготовил. Вероятнее всего всплывет чья-то фамилия. Того, кто имел касательство к делу или владел какой-нибудь информацией. И вероятно, этот кто-то может быть каким-то боком связан с англичанами. Или иметь выход на англичан, даже косвенный, по службе ли, по каким-нибудь делишкам ли. Дело находится в архиве Квантунского жандармского управления на Офицерской, запрос я тоже подготовил, все в канцелярии, регистрируется.

— Дело так же может находиться в суде, — заметил Гарничь-Гарницкий, — Ежели было рассмотрение в порт-артурском окружном суде. Значит, запрос нужен и туда тоже.

— Сделаем, — пообещал Теруни, — Что ж, начнем действовать?

4.

25 апреля 1934 года. Вечер.

Вечером, часов около семи, Гарничь-Гарницкий закончил отработку архивов и с необходимыми справками явился в контрразведку. Взволнованный адъютант начальника Контрразведочного бюро подпоручик Хисахов, из крещенных калмыков, передал Сергею Владимировичу приказание Теруни— немедленно ехать в отдел дорожной полиции на Пушкинскую. Что произошло, и из-за чего такая спешка, Хисахов толком не знал.

В отделе дорожной полиции Гарничь-Гарницкого ждал ротмистр Теруни.

— Очень серьезное происшествие, Сергей Владимирович. Очень. — Теруни нервно покусывал губы. — Около часа назад на Тифозном шоссе сбит человек.

— На Тифозном шоссе?

— Да. У меня есть все основания предполагать самое худшее. Сбитый человек— ваш агент, старичок-торговец из загородного киоска. Я жду звонка из полиции, они устанавливают анкетные данные пострадавшего.Ежели подтвердится, что это и в самом деле ваш агент…

— Что тогда?

— Вариант номер один— старичка вели, шел «хвост», зафиксировали ваш с ним контакт в пахомовской ресторации и несчастного убрали. Весьма вероятно в этом случае, что следующим можете оказаться вы, Сергей Владимирович. Вариант номер два— вашего агента просто убрали, поскольку он стал невольным свидетелем конспиративной встречи резидента со своим информатором и мог чего-нибудь брякнуть. Или мог увидеть информатора. Поначалу та сторона не придала значения работавшему допоздна киоску с бутербродами и газированной водой, потом проанализировала ситуацию и приняла решение. Думаю, так.

В дежурном помещении дорожной полиции раздался продолжительный телефонный звонок. Дежурный унтер-офицер молча поднял трубку и тотчас передал ее ротмистру Теруни. Тот с минуту слушал, что говорили на другом конце провода, затем передал трубку дежурному и сказал Гарничь-Гарницкому:

— Едемте.

Чтобы попасть на место происшествия пришлось пересечь весь город, затем выехать на окраинную улицу, переходившую в Тифозное шоссе. Оно называлось так потому, что во время японской кампании девятьсот четвертого года здесь находился госпиталь для сыпнотифозных больных.

Машина остановилась, не доезжая сажен сорока до загородного киоска, в темном неосвещенном месте возле группы людей.

— Врача привезли? — крикнули оттуда.

Тотчас следом подъехала и остановилась полицейская машина. Оттуда вылезли врач, криминалист-эксперт и полицейский пристав.

На краю шоссе лежал навзничь пожилой человек, издававший протяжное хрипение. Пока врач осматривал его Гарничь-Гарницкий и Теруни отозвали в сторону пристава.

— Что случилось?

Оказалось поразительно наглое, вызывающее преступление. Подробности рассказали прохожие— очевидцы, которые стояли тут же, в ожидании пока их официально допросят. Свидетели видели, как к загородному киоску подкатила легковая крытая автомашина. Из киоска лавки вышел продавец, этот милый старикан, которого знали все в дачной округе, и внезапно бросился бежать по шоссе в сторону города. Машина неожиданно взяла с места ход, настигла старика и сбила его. После чего автомобиль на огромной скорости исчез в наступающих сумерках. Два или три очевидца происшествия бросились к сбитому, который весь был в крови, оттащили его на обочину. Они же сообщили в полицию о происшедшем по телефону. Гарничь-Гарницкий, поговорив с очевидцами, убедился, что в этом случае была все та же черная легковушка «Форд», номерной знак 42-45, о которой ему накануне утром поведал старик-агент.

Теруни лишь пожал плечами.

Ротмистр подошел к врачу, закончившему осмотр пострадавшего.

— Каково состояние?

— Безнадежен. Не позже чем через час-полтора скончается. У него прострелена грудь.

— Что?!

— Взгляните сами, если немного разбираетесь. Входное отверстие под диафрагмой, выходное — на уровне седьмого позвонка. Как видно по ожогу, выстрел был произведен в упор. К тому же сотрясение мозга; падая, расшиб затылок о камни. И да, вот еще что… Его никто не сбивал. Кости целы.

— Не сбивал?

— Да. По всей видимости старик обернулся по направлению к машине, она поравнялась с ним и из автомобиля, с шоферского места, был произведен выстрел. За шумом двигателя очевидцы выстрела не слышали, а в сумерках подумали, со стороны наверное так виделось, что старика сшибло машиной.

Теруни взволнованно покусал губы, взглянул на Гарничь-Гарницкого.

— На кой черт они в старика стреляли, а не сбили машиной?

— По всему, боялись, что от удара могут следы остаться. На машине. На бампере, на крыле, — предположил полицейский пристав.

— Рекомендую отправиться в город, наскоро перекусить и вернуться к поиску темного Форда. — сказал ротмистр.

Гарничь-Гарницкий молча кивнул.

5.

27 апреля 1934 года. День.

Фон Эккервальде протянул Теруни листок бумаги.

— Читайте ротмистр.

«Как сообщается в весьма секретных и неофициальных донесениях, в последнее время в осуществлении японской политики во Внутренней Монголии достигнут значительный прогресс. Принц Тэ Юань и командующий японской оккупационной армии в Чжилийской провинции генерал Уэда, его помощник-начальник разведывательной службы в Тяньцзине полковник Танака Хисахи, встретились с представителем панчен-ламы в Калгане и провели конференцию по созданию велико-монгольского государства. Принято решение о слиянии Внешней и Внутренней Монголии, создании «Да-Юань-Го» -великого монгольского государства и установлении монархии.»

— Так-то, ротмистр, — вздохнув, сказал фон Эккервальде, — У нас под носом Тэ Юань договаривается с японцами о покровительстве Японии над Чахаром, всей Внутренней Монголией и Баргой, а мы ничего и не знаем.

— Ну положим не совсем у нас под носом, господин подполковник, — ответил Теруни, — Где мы и где, извините, Барга, Чахар и Внутренняя Монголия? И вообще, это прерогатива девятого делопроизводства Департамента государственной полиции, Особого Отдела Департамента, контрразведки Заамурского округа в конце концов!

— Если начнется какая-нибудь заварушка, что-нибудь типа войны, она будет происходить именно у нас под носом. Японские войска в столичной провинции Чжили, гарнизонная армия в Жэхэ, охранные части на границе с Чахаром… Они сжались словно мощная пружина. Манджурию берут в клещи, это ясно как божий день. Захват обширной территории Чахара дает японцам возможность выйти к границам Внешней Монголии и в случае необходимости использовать удобное операционное направление Урга-Кяхта-Транссибирская магистраль. А там дальше— Забайкалье. Внезапный удар по Забайкалью и весь Дальний Восток, русский Дальний Восток, отрезан в случае войны от остальной России…

— Не слишком ли эпично, Карл Эмильевич, вы рисуете картину противостояния с японцами?

— В феврале 1932 года довелось мне быть в Харбине. Да-да, во время выступления «старогиринцев»…Знаете ли, весело было…Сначала взрыв моста, потом волнения в Корпусном и Саманном городках, где квартировали части манджурской гвардии императора Пу-И…Я видел это собственными глазами— в Новый Город тянулись обыватели, везущие на извозчиках и машинах свой скарб, перины, постели, были закрыты все лавочки и почти все магазины, сняты вывески, забиты-заколочены парадные…Торговля — только через черные ходы, отпуск мяса был прекращен, хлеб можно было достать только у разносчиков, которые запрашивали цену вдвое больше прежнего. Сообщение по железной дороге отсутствовало несколько дней…И все это — только лишь результат трехдневного бунта в войсках «старогиринцев»и мятежа в Хуньчуне…А представьте, что будет, коли японцы всерьез начнут воевать с нами? Да, ротмистр, и добавьте к этому формирование в Калгане, при содействии японской военной миссии новой государственно-политической организации «Союз Единения Народов Манджурской империи» -Кио-Ва-Кай, добавьте к этому семь японских авиационных баз в Чжилийской провинции, авиабазу в Шанхайгуане, десяток аэродромов и посадочных площадок в Жэхэ…Добавьте к этому информацию о намерениях американцев учредить международный опекунский совет по соблюдению китайских интересов в Манджурии и на КВЖД, и добиваться, ни много ни мало — создания для охраны китайских интересов Консульского Корпуса в Харбине!

— Полагаете, этим объясняется и усилившийся сбор разведывательной информации по Квантуну?

— Вне всякого сомнения. Береговая оборона, базирование флота, размещение дальнебомбардировочной авиации…Насчет авиации, кстати, совсем свежая информация идет— тяжелобомбардировочный полк только-только готовится закончить перелет из Куанчендзы и Полтавки сюда, в Порт-Артур, работы на аэродроме почти завершены. Сбор секретной информации военного и политического характера в интересах японцев осуществляют англичане, в Порт-Артуре, на Квантуне действует их резидентура, их агентурная сеть. Но сведения передаются не напрямую, это было бы не совсем спортивно по отношению к нам. Сведения публикуются при посредничестве шанхайского еженедельника. Собственно, не подкопаешься. Пока за руку не поймаем.

Подполковник тяжело вздохнул.

— Что по машине? — спросил он ротмистра.

— Пока ничего. Розыск продолжаем, но конкретного результата он не дал. Гарничь-Гарницкий сидит в дорожной полиции безвылазно со вчерашнего вечера. Лавров работает в Дальнем, ему в помощь я отправил еще двух сотрудников, посмотреть машину по тамошней картотеке.

— А по делу этой самой, как ее, Ривы Блюм-Дукельской?

— Сведений в архиве порт-артурского окружного военного суда оказалось крайне мало. А в архиве Квантунского жандармского управления и вовсе ничего найти не удалось— вывезли в девятьсот шестом в Харбин. Я уже направил туда запрос. Улики имелись, но в основном косвенного характера. Рива держала дом, в доме собирались флотские офицеры и крепостные артиллеристы. Болтали свободно, язык за зубами не держали. А под видом китайской прислуги действовала некая Куинсан— агент японской резидентуры: свободно собирала сведения, подслушивала разговоры и благополучно передавала содержимое подслушанного резиденту, генералу Танаке, в прошлом, кажется, состоявшем военным агентом при дипломатической миссии во Владивостоке…

— Стоп! Генералу Танаке? Не родственник ли он полковнику Танаки Хисахи из Тяньцзиня? О котором шла речь в только что прочитанном вами спецсообщении?

— Вероятно однофамильцы.

— Тэк-с…Значит, наши предположения относительно того, что псевдоним Ривы Блюм-Дукельской— прямая отсылка к генералу Танаке и делам шпионским начала века, верны. Ладно, давайте дальше: что мы имеем на данный момент?

— Немного. Две исходные точки— это «Рольс-Ройс» и неустановленный пока «Форд». — сказал Теруни, — Следует по-видимому ожидать, что наш мистер Икс безусловно насторожится после убийства старика-киоскера.

— Пожалуй, пора заняться нашими английскими друзьями из «Ройльс-Ройса» британского консула, а? Сгоняем в Дальний? Как вы думаете, ротмистр?

6.

27 апреля 1934 года. Вечер.

Около семи часов вечера фон Эккервальде и Теруни прибыли в Дальний. Начальник контрразведочного бюро связался по телефону с отделением дорожной полиции в городе и выяснил, что автомобиль «Ройльс-Ройс», принадлежащий английскому консулу, в настоящее время остановился на Саперной улице около ресторана «Рыбарис». Туда и направились фон Эккервальде и Теруни.

По Саперной улице тарахтели «руссо-балты», неуклюжие «паккарды» с желтыми колесами, «делане-бельвилли», похожие на катафалки, юркие «фордики». Немногочисленные извозчики(своеобразный атрибут русской патриархальности, тщательно сохраняемой в Дальнем), держа под узды встревоженных лошадей, и китайцы-рикши с землистыми, усталыми лицами, провожали машины крепчайшим матом.

Войдя в просторный и нарядный вестибюль ресторана, контрразведчики поняли, что свободное место в нем отыскать не так-то легко: весь гардероб был завешан верхней одеждой. Все же фон Эккервальде и Теруни разделись и по широкой мраморной лестнице поднялись в громадный зал, украшенный бесчисленными зеркалами в позолоченных рамах и бронзовыми люстрами с хрустальными подвесками, которые переливались всеми цветами радуги.

Зал был полон, все столики были заняты. За столиками сидели дамы полусвета, дорогие салонные проститутки, декаденствующие артисты, шулеры, коммерсанты. Было много военных, особенно флотских офицеров. Одни возвращались в свои гарнизоны и на корабли из отпусков, «с материка», как тогда говорили о далекой России(южноманджурский экспресс, ходивший из Харбина, имел в Дальнем конечную остановку), другие-с маневров. Они пили вино, не чурались и водки— и разговаривали, разговаривали, подтверждая прежние наблюдения контрразведчика фон Эккервальде: насколько сдержанны и молчаливы русские люди, когда они трезвы, настолько разговорчивы когда выпьют. На столах высились хрустальные вазы с фруктами и виноградом, фарфоровые блюда с розоватыми ломтиками семги, осетровым балыком, розетки с зернистой икрой. Батареи бутылок царствовали здесь нагло и беззастенчиво.

Штатские мужчины были преимущественно в смокингах и визитках, женщины — в вечерних туалетах; на невысокой эстраде ресторанный оркестрик тянул какую-то заунывную мелодию, под звуки которой редкие пары лениво шаркали по паркету несгибающимися ногами.

Англичан из консульства, приехавших в «Рыбарис» на автомашине «Ройльс-Ройс», принадлежавшей консулу, было двое: почтенный джентльмен и его очаровательная спутница.

Предупредительный мэтрдотель легким кивком указал контрразведчикам на столик, занятый английскими дипломатами. Фон Эккервальде и Теруни уселись за столиком неподалеку, возле круглой эстрады, задрапированной черным бархатом, имея возможность вволю любоваться английской парой. Расторопный официант не заставил себя ждать, подскочил к столику. Приняв от официанта меню, мэтрдотель с поклоном передал его фон Эккервальде.

— Что порекомендуете? — спросил подполковник, откладывая меню в сторону.

— Сегодня прекрасный выбор блюд. На закусочку рекомендую устриц…

— Средиземноморские?

— Как можно-с? — деланно возмутился мэтр, — Мы берем исключительно тифонтаевские. Исключительно по цене и качеству!

Фон Эккервальде кивнул.

— Вино?

— На ваше усмотрение. Шабли или мартель.

— Шабли — отличное вино. Свежее.

Фон Эккервальде усмехнулся и отрицательно покачал головой.

— Тогда мартель?

— Да.

— Еще какие-нибудь закуски? — осведомился мэтр.

— Легкий салатик. Можно «славянский» с физалисом, свежей зеленью и кимчи со свининой.

— Первое?

— Разумеется. Ростовской ушицы с форелью мне и «Екатерининскую» соляночку моему другу. И чтоб в горшочке. На второе — завиванцы из свиной вырезки под белым соусом.

— Десерт?

— Без десерта. — сухо ответил фон Эккервальде, — Только кофе. И сигары.

Ротмистр Теруни усмехнулся.

— Чему улыбаетесь, ротмистр? — поинтересовался фон Эккервальде, — сигарам, что ли?

— Да. Вы же их не курите.

— Курю. Изредка. Знаете, ротмистр, иногда люблю снобировать. Это еще с Пажеского повелось. Мне, знаете ли, все давалось легко. В Пажеском я шел первым и, выйдя в полк, сделался всеобщим кумиром и любимцем. Отец-кавалергард, полковник в отставке, и ко всему еще чуть ли не американский делец, ворочал деньжищами, жонглировал миллионами направо-налево. Гарсоньерки из четырех комнат мне мало было. Ох, теперь смешно вспомнить, какими я глупостями занимался, …Чуть ли не законодателем гвардейских мод стал. Пробовал выдумывать фасоны кавалерийских сапог, портных учил кроить галифе на весь эскадрон. Знаете, каким было мое последнее творческое вдохновение? Нежно-сиреневое пальто с вшитыми погонами, знаете, мягкими такими. Важничал я— в полк на дежурство являлся в экипаже-шестерике, со своим камердинером и багажом. Много было блеску внешнего: завтраки, обеды, ужины, лошади, скачки, ложа в Мариинском…

— И? Что потом?

— Потом— война. Поди, читали в книгах и журналах про долгоруковскую знаменитую атаку в 15-м году?

Теруни пожал плечами.

— Да как же-с? Знаменитая атака кавалергардов, когда три эскадрона, в пешем строю, прошли без единого выстрела немецкие проволочные заграждения, имея во главе командира полка князя Долгорукова? Ах, что за атака была! Представьте себе красавца-князя, полкового командира, имеющего позади себя шестисотлетнее дворянство, шагающего под пулеметным огнем с сигарой во рту и, по заведенному кавалергардскому обычаю, ругающегося по французски! Итог атаки плачевный, однако был, и закономерный— свелось все к тому, что кавалергарды, потеряв половину состава убитыми и ранеными, взяли две тяжелых пушки, которые оказались заклепанными и охранялись одним пулеметом…С той поры как отрезало, кончились глупости…От прежней гвардейщины и лоска столичного остались только гаванские сигары…

Минут через пять перед контрразведчиками пыхтел мельхиоровый кофейник и поблескивала золотистыми искорками бутылка отличного мартеля.

Женщина, сидевшая с джентльменом, обладала высокой, тонкой фигурой(«Бижутери!» -восхищенно пробормотал ротмистр Теруни, не сводя глаз с дамы, — «Такие бабы вкуснее всякого шоколада!»).Она заслужила того, чтобы ею любовались во время танцев между столиками. Было в ней что-то неуловимое и необъяснимое, чего иной раз не встретишь и не заметишь в других женщинах. У фон Эккервальде было такое ощущение, точно она, подобно осьминогу, все время водила вокруг себя незримыми щупальцами. О мужчине этого сказать было нельзя. В противовес внушительному впечатлению, сохранявшемуся до тех пор, пока он сидел, джентльмен, вставая, превращался в карикатурную фигуру с непомерно массивным и длинным туловищем на коротких слабых ногах («Питбуль слабоногий!» -тотчас окрестил англичанина ротмистр Теруни, — «Ровно как у Кукрыниксов!»).

Пользуясь неписанным правом приглашать в ресторане на танцы незнакомых дам, к спутнице джентльмена подходили самые разнообразные партнеры. Джентльмен не возражал.

— Весьма удобный способ назначать при ее посредничестве конспиративные встречи, не правда ли? — прошептал фон Эккервальде, — Разумеется, если этот англичанин и есть тот, кто не так давно побывал в Порт-Артуре в темно-коричневом автомобиле. По крайней мере мне известны практически все сотрудники английского консульства в Дальнем. А этот «питбуль» мне незнаком.

— Это консульский курьер английского дипломатического представительства в Дальнем Уиллеш Бейтс, — сказал Теруни, и после короткой паузы, словно бы невзначай, тихо добавил, — прибыл на Квантун аккурат в начале января.

— Прекрасно, — усмехнулся фон Эккервальде, — пользуется личной неприкосновенностью и не подлежит ни аресту, ни задержанию в какой бы то ни было форме. Не староват ли сей господин для курьерской консульской службы?

— Вероятнее всего-это профессиональный военный, а должность консульского курьера лишь прикрытие, причем весьма удобное. А вот его спутницу я совершенно не знаю.

Закончив очередной тур, англичанка уселась спиной к контрразведчикам, лишив их возможности наблюдать за физиономией и движением рук, протянувшихся к сумочке.

— Пожалуй, ротмистр, вам стоит пригласить даму на тур вальса, — сказал фон Эккервальде, закуривая.

Выждав приличное время, Теруни встал и пошел, остановившись с полупоклоном у столика джентльмена и его очаровательной спутницы; через минуту он уже скользил вдоль зала с вновь обретенной партнершей.

Возвратившись за столик, Теруни рассказал о своих наблюдениях. Казалось, он был несколько расстроен тем, что первое его впечатление о даме оказалось на поверку ошибочным.

— Отлично говорит по-русски, Карл Эмильевич. Но все-таки не наша соотечественница. Чувствуется привычка к построению речи, мысля нерусским языком. Очень мило щебечет: «Ох, ах, почему вы так мало танцуете, я вас никогда здесь не видела. Ох, с вами легко танцевать…Иные кавалеры только очень «внимательно танцуют» -и прочее. На ее щебетание иной, ненастороженный партнер болтнул бы, не сомневайтесь даже: мол, я здесь недавно, только что прибыл-с. А дальше-наблюдательный, тренированный, знающий человек мог бы прикинуть, что у иного «недавно прибывшего» выправка военная, или шифровка на погонах и петлицах такая-то…

— Своего рода приманка и, вероятно, ширма. — сказал фон Эккервальде, — Надо срочно подготовить на этих лиц установочную справочку. Еще что можете сказать, о своих ощущениях?

— По-моему она близорука, по крайней мере щурится то и дело. Кисти рук, кажется, слабоваты, руки словно плети…

— Полагаете, профессиональная машинистка? — быстро спросил фон Эккервальде. — Или стенографистка и машинистка?

— Похоже на то, Карл Эмильевич.

— Ладно, время терпит, хлопнем мартеля, после— кофе с сигарами и поедем отдыхать. Как вам нравится сигара, ротмистр? Не правда ли, мягкая на вкус? Табак гаванский, но свертка бразильская.

— Да свертка бразильская, — согласился Теруни, — только бразильские негры умеют сообщать сигаре такую шероховатую, неправильную форму.

— Теперь едемте отдыхать, — решительно сказал фон Эккервальде, с силой затушив в пепельнице сигару.

…Отдыхать, однако, им не пришлось— в гардеробной поджидал Лавров.

— «Форд» нашелся. В Порт-Артуре. — торжественным голосом сообщил Лавров.

— Прекрасно. Что-то еще, полагаю? — буркнул фон Эккервальде не сводя с Лаврова глаз. Он ожидал услышать от старшего наблюдательного агента «что-то еще», какое-то продолжение, каковое по всей видимости, должно было изрядно испортить настроение.

— Труп.

7.

27 апреля 1934 года. Вечер (продолжение).

Фон Эккервальде смотрел на Лаврова тяжелым взглядом. И молчал.

— Что?! Что за труп?! Докладывайте толком, Лавров! — закипятился ротмистр Теруни.

— Сегодня днем, около 14 часов на перегоне между Нангалином и станцией Ин-чэн-цзы жандармским нарядом Квантунского жандармского отделения на железной дороге был обнаружен разрезанный поездом труп неизвестного мужчины. При осмотре тела в одежде был обнаружен обрывок посадочного железнодорожного талона, по номеру которого выяснилось, что погибший сел в дальнинский местный поезд в Порт-Артуре, в 13 часов, и несколько писем.

— Писем? — переспросил фон Эккервальде.

— Да. Несколько частных корреспонденций, адресованных офицерам порт-артурского гарнизона и выписки биржевых котировок. Собственно, это обстоятельство и стало причиной того, что железнодорожные «голубомундирные» через местного воинского начальника связались со мною.

— «Голубомундирные» говорите? — усмехнулся фон Эккервальде, — Без Михаила Юрьевича не обошлось, так что ли? «И вы, мундиры голубые…»

— Вы разве не слыхали, господин подполковник— я в молодости был замечен в крамоле, — вызывающим тоном сказал Лавров.

— В студенческие годы, надеюсь?

— Разумеется.

— Это Черчилль, кажется, сказал-«У того, кто в молодости не был революционером, — нет сердца. У того, кто в зрелости не стал консерватором, — нет мозгов». — с усмешкой глядя на Лаврова сказал фон Эккервальде.

— Цитата, ошибочно приписываемая Черчиллю, звучала примерно так: «Кто в молодости не был радикалом— у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума». — пояснил Лавров. — Пол Эддисон из Эдинбургского университета утверждает, что Черчилль явно не мог сказать это, так как он сам был консерватором в 15 лет и либералом — в 35. Кроме того, стал бы он говорить столь неуважительно для Клемми Черчилль, которая всю жизнь считается либералкой?

— Глубоко копаете, Лавров.

— "Если в 16 лет Вы не были либералом — у Вас нет сердца. Но если к 40-ка Вы не стали консерватором — у Вас нет мозгов" — это сказал Бенджамин Дизраэли. — негромко произнес ротмистр Теруни.

— Оба глубоко копаете, господа, — сказал, но уже несколько раздраженным тоном, начальник контрразведочного бюро Квантунского укрепленного района подполковник Карл Эмильевич фон Эккервальде. — Но мы отвлеклись, господа. Что там с письмами и трупом, Лавров?

Старший наблюдательный агент Лавров молча вручил фон Эккервальде тощую папочку в обложке из оберточной бумаги-«дело об обнаружении трупа».

В ней среди бумаг— обычный протокол места происшествия-фотоснимок раскроенного надвое человека, отдельно фотоснимок головы. Снимок на фоне шпал и рельсов, забрызганных кровью, и темного пятна, пропитавшейся кровью земли. В протоколе методично описано положение рук, ног, туловища и прочая неизбежная формалистика. С такой же педантичностью перечислены немногие вещи, оказавшиеся в карманах погибшего.Они были подшиты к делу в газетном пакете.

— Что по поводу трупа сказали «голубомундирные»? — поинтересовался фон Эккервальде, возвращая папку Лаврову, — Не криминал?

— По всей видимости погибший пытался на ходу перейти из вагона в вагон и нечаянно упал под колеса. — предположил Лавров.

— Пьян что ли был? Как он мог под колеса свалиться?

— Подробную экспертизу еще не проводили. Труп в городском анатомическом театре, на вскрытии. Позже заключение получу.

— А что письма?

— Ничего особенного, обычная частная корреспонденция с «материка».

— Личность погибшего, конечно, еще не установили? — полуутвердительно спросил фон Эккервальде.

Лавров отрицательно покачал головой.

— Национальность погибшего? Китаец, нет?

— Русский. Или европеец.

— Обычная частная корреспонденция с «материка»…-задумчиво повторил ротмистр Теруни.

— Что, ротмистр, есть соображения на этот счет? — тотчас вскинулся фон Эккервальде.

Теруни кивнул.

— У меня, признаться тоже. Едем-ка на служебную квартиру, по пути и продолжим разговор! Вы, Лавров, поезжайте в анатомическую, сами осмотрите тело погибшего, возможно еще какие-нибудь зацепочки выплывут — татуировки, например, следы старых ранений и прочее. Снеситесь с сыскной полицией, пусть посмотрят по дактилоскопической картотеке, отправьте фототелеграфом снимки погибшего в Порт-Артур…

— Придется немедленно проверить как в укрепрайоне проходит корреспонденция. — решил начальник контрразведочного бюро, усаживаясь в автомобиль. — Становится понятным, что корреспондент Рива Блюм имеет возможность, помимо конкретных сведений секретного характера, давать еще и «фактический материал», добывая его из частной переписки господ офицеров для сдабривания своих публикаций.

— Но много ли почерпнешь из личных писем? — усомнился Теруни.

— Поверьте ротмистр, есть слишком много способов, дающих изобретательным дуракам возможность разбалтывать в письмах о намечающейся дислокации, о развертывании войск, даже похвастаться перед своим однокашником, находящимся в другой бригаде, в другом полку, на другой батарее, перевооружением своей бригады, своего полка, своей батареи. И не соображают они, что разобраться в недомолвках, намеках и условностях как письма, так и личной болтовни очень легко. А результат один.

8.

28 апреля 1934 года. Вечер.

Обсуждая планы на следующий день фон Эккервальде обратился к Теруни:

— До этого времени мы двигались слишком прямолинейными шагами, не кажется ли вам, ротмистр? Искали «Форд», смотрели джентльмена из консульства и не использовали других возможностей. Мы уподобились шахматистам, выдвигающим пешки, ходили по прямым линиям, а король с королевой оставались недосягаемыми. Надобно сделать ход конем, чтобы порвать их линию обороны.

— Что за ход?

— Теперь мы можем сделать некоторые выводы. Истекшие сутки я определяю как период накопления материалов и наблюдений. Во-первых, из факта обнаружения частных писем при погибшем из поезда неизвестным. Во-вторых, из сведений полученных от наружного наблюдения за автомобилем английского консула. Собственно, достаточно оказалось и одного дня самого пристального наблюдения за машиной. А именно: консульский курьер со своей спутницей, которая, как вы ротмистр, верно предположили, является стенографисткой-машинисткой британского дипломатического представительства, миссис Анной Граудинэ, якобы натурализованной латышкой, якобы уроженкой Риги (я послал запросы в Лифляндское губернское жандармское управление, ответа жду через два-три дня), ранее состоявшей в подданстве Российской Империи, сегодня вечером вновь посетил «Рыбарис», где они уж слишком долго отсиживались, чего-то или кого-то ожидая.

— А почему об этой Граудинэ вы говорите «якобы»? «Якобы» латышка, «якобы» уроженка Риги? Я что-то пропустил?

— На сей счет есть некоторые соображения, но о них с достаточной уверенностью я смогу говорить только когда получу подтверждение из Риги. Но продолжу — до этого, в течение дня, консульский «Ройльс-Ройс» метался по всему Квантунскому полуострову— побывал в Порт-Артуре, побывал в Нангалине, в Талиенване, мотался по Дальнему от одной окраины к другой. Догадываетесь, что это означает?

— Примерно представляю. Агент или агенты собирают материалы, но когда эти материалы будут добыты и могут быть переданы, ни они, ни англичанин предугадывать не могут. Ежедневно ожидать нельзя: это может броситься в глаза. Значит нужно каким-то путем обусловить заранее встречу машин и передачу материалов, а ресторан, к примеру, одно из таких подходящих мест для незаметного обмена парой слов о встрече.

— Совершенно верно, ротмистр. И я не сомневаюсь, что стенографистка Граудине может ловко и незаметно обуславливать такие встречи. Положительно невозможно уследить, с кем она перекидывается словечком. В течение вчерашнего и сегодняшнего вечера с ней танцевало чуть ли не десяток партнеров, к ней все время подходят, приглашая на танцы; она вертится между столиками, получает комплименты, отвечает на них, а ведь достаточно короткой условной фразы — и встреча назначена.

Фон Эккервальде закурил.

— Теперь постараемся использовать обстоятельство с частными письмами.

— Каким путем?

— Вы умеете фантазировать? — вместо ответа спросил фон Эккервальде.

— Постараюсь, если надо!

— Прекрасно! Вы примерно представляете себе, что интересует наших зарубежных «друзей». Вот вам поручение: напишите-ка проэкт письма частного, разумеется, характера, которое могло бы заинтересовать корреспондента из Шанхая Риву Блюм. Такого содержания, чтобы у Ривы Блюм появилась охота стащить его как «фактический материал». Надо написать в стиле, дающем повод ожидать продолжения переписки. Не зная, когда «клюнет», нам следует зарезервировать возможность продолжения этой комбинации. Я предоставлю вам несколько конвертов со штемпелями из Харбина и Владивостока, а вы уж после выберете, какой из них использовать по назначению! Сегодня же ночью возвращайтесь в Порт-Артур, установите порядок доставки почтовой корреспонденции. Заодно разберитесь с «Фордом», каковой найден Гарничь-Гарницким в Порт-Артуре. Я присоединюсь к вам позднее, через денек-другой. Есть еще рутинные дела, по которым Харбин требует отписок. Господи, как будто нет других дел, поважнее?! Ну спрашивается, на кой черт понадобилось выяснять мотивы приезда католического миссионера Антонелли в Дальний? Ватикан собирает сведения о русском флоте? Вербует офицеров для перехода в лоно католической церкви? Но теперь вот и на Антонелли установочные данные готовить, и справочку с сопроводиловкой сочинять!

— Поручите этого католического миссионера Гарничь-Гарницкому. С машиной он закончил, пусть теперь покопает по Антонелли.

— А что? Дело. — задумчиво сказал Эккервальде, — Пожалуй, так и сделаю.

9.

29 апреля 1934 года. День.

Ротмистр Теруни без труда выяснил, что частная корреспонденция приходит обычным порядком на городской почтамт. На почтамт Теруни направил сразу двух наружных наблюдательных агентов: Сипатова и Корюкова, а заодно снесся с жандармским отделением и отделением девятого делопроизводства Департамента Полиции (чтобы не получилось накладок при наблюдении— ротмистру известно было, что на почтамте действует «черный кабинет» и почтовое учреждение опекается соответствующими службами).

С почтмейстером Теруни заранее договорился и частное письмо ротмистра тот ловко подкинул в ящик с остальной корреспонденцией.

Разбором и сортировкой писем вручную ведали несколько почтовых служащих: они находились в обширном помещении с застекленными перегородками.

К полудню выяснилось, что фальшивое письмо Теруни, написанное им на имя начальника Артиллерийского Управления генерал-майора Стрельбицкого адресату доставлено не было— оно бесследно исчезло. Наблюдатели Сипатов и Корюков клялись-божились, что вели почтальона, доставлявшего письмо «в адрес» Стрельбицкого неотступно, тот никуда не отлучался, ни с кем в контакт не вступал, в почтальонной сумке руками не шарил.

Чьих же это рук дело? Кто перехватывает корреспонденцию?

Теруни вновь снесся с девятым делопроизводством департамента полиции и довольно скоро получил установочные сведения на всех сотрудников порт-артурского почтамта. Разумеется, кроме сотрудников «черного кабинета»…

В контрразведочном бюро Теруни просматривал установочные сотрудников почтамта и одновременно слушал доклад Гарничь-Гарницкого, сумевшего отыскать «Форд» — выяснилось, что легковой автомобиль с номером 42-48 принадлежал порт-артурскому цирку Чинизелли, шофером которого являлся некто Голубев, в прошлом и сам цирковой артист, но по каким-то причинам прекративший артистическую деятельность.

— Стоп! — внезапно воскликнул Теруни. — Голубев, вы сказали?

— Да.

— Где-то я эту фамилию сегодня уже встречал!

Ротмистр углубился в бумагу с установочными данными на сотрудников почтамта.

— Экий сюжетец выстраивается, Сергей Владимирович! — весело сказал Теруни, — Один из чинов почтового ведомства, занимающийся сортировкой почтовой корреспонденции — Голубев Юрий Владимирович.

— А шофером «Форда» является, следовательно, его брат, Голубев Виктор Владимирович, — подытожил Гарничь-Гарницкий, — Тоже ведь, Владимирович. Цирковой дуэт, не иначе.

— Точно, Сергей Владимирович! Значит, один циркач, безо всякого мошенства, исключительно ловкостью рук, изымает интересную корреспонденцию частного характера, а другой циркач, бывший, соответственно, снабжает англичан, возможно через посредника, некоторыми интересными сведениями.

— Кстати, номер-то машины 42-48, а искомый номер 42-45. Как это объяснить?

— При случае я продемонстрирую каким путем можно провернуть махинацию с номером, — пообещал Гарничь-Гарницкий.

— так, что с миссионером, с Антонелли?

10.

30 апреля 1934 года. День.

В десятом часу утра ротмистру Теруни телефонировал адъютант генерала Стрельбицкого, поручик Денисов:

— Ваше письмо получено сегодня в утренней почте.

— Получено? — удивился Теруни, — Вы его вскрыли?

— Нет.

— Пожайлуста, не вскрывайте до моего приезда.

Рассматривая через полчаса в кабинете генерала Стрельбицкого «свое письмо», Теруни осторожно разворачивал каждый клапан и угол оборотной стороны конверта, глядел на наклейку через лупу, чуть ли не нюхал и пробовал клей на вкус, а затем, положив письмо на стол заявил спокойным тоном:

— Письмо вскрывалось и снова заклеивалось. В этом нет никаких сомнений.

…В контрразведочном бюро уже ожидал доклада своего помощника фон Эккервальде, вернувшийся из Дальнего.

— Итак, — резюмировал начальник контрразведочного бюро. — Мы имеем следующее: есть некая цепочка, в которую входят почтамтский служащий, шофер-циркач, некто Икс, курьер и англичане из консульства. Помимо сведений, почерпнутых из частной офицерской корреспонденции, к некоему Икс сходятся и сведения военного характера. Полученные из соответствующих источников. Следовательно, некто Икс имеет нескольких ценных осведомителей, он же координирует сбор, обработку, по крайней мере первичную, добытого материала, и передачу сведений английским консульским сотрудникам. Он имеет свои источники, весьма высокой степени осведомленности. Он непосредственно может контактировать с англичанином, либо направлять на контакт с ним кого-либо из своей сети. Погибший на железной дороге, с частными письмами в кармане, может по идее являться пресловутым Икс. Но я представляю сие маловероятным. Он по-видимому являлся обычным курьером-фланером. Нелепая, случайная смерть…Не более. Теперь дальше-предыдущие два дня я продолжал наблюдение за англичанином и его спутницей, и наблюдение лишь подтвердило некоторые мои соображения. Пресловутого мистера Икс вычислить не представляет труда— для этого достаточно установить плотное негласное наблюдение за братьями Голубевыми. Но важнее всего зацепить и англичан и вставить хороший «фитиль» туманному Альбиону в одно место с соответствующим представлением по дипломатической части. А для этого нам необходимо установить не много не мало— время и место встречи англичан с Иксом или его доверенным лицом. И взять на передаче информации.

— Не слишком ли просто получается? — спросил Теруни.

— Пожалуй просто. А у вас есть какие-либо другие соображения на этот счет?

— Есть некоторые соображения и предположения. К примеру, вы не допускаете, Карл Эмильевич, мысль о том, что пресловутый мистер Икс вовсе не мистер? А ровно наоборот?

— В воду глядите, ротмистр или мысли мои читаете? — усмехнулся фон Эккервальде.

— Скорее, мы с вами думаем в одном и том же направлении.

— Похвально. Два часа назад я получил ответ из Лифляндского губернского жандармского управления на свой запрос двухдневной давности относительно сведений о миссис Анне Граудинэ, ныне британской подданной.

— Карл Эмильевич, прежде чем вы меня ошарашите, позвольте закурить?

Фон Эккервальде кивнул.

— Вам обстоятельства дела интендантского чиновника Граудинского знакомы? — поинтересовался фон Эккервальде.

— По-видимому это было еще до меня. Я в Порт-Артур прибыл весной 1932 года…

— Тогда да. До вас. И до моего прибытия тоже. Это было в конце 1928 года. Суть дела Граудинского вкратце такова. Как вам ротмистр известно, девятый пункт седьмого параграфа «Инструкции начальникам контрразведывательных отделений» причисляет к разряду подозреваемых штабных офицеров и классных чиновников, живущих выше средств, близко стоящих к важным секретным сведениям. Наблюдение за такими людьми требовали и требуют от контрразведки большой осторожности, чтобы не оскорбить своими подозрениями невиновного, и в то же время своевременно распознать своего «клиента». Может быть, именно такой осторожности недоставало Квантунской контрразведке. Из-за «бестактности» моего предшественника на посту начальника контразведочного бюро, подполковника Куприянова, в штабе укрепрайона создалась атмосфера подозрительности. Жертвой подозрений стал классный чиновник крепостного интендантского управления Граудинский. Он по долгу службы поддерживал знакомства с иностранными купцами, в том числе с японскими и английскими, из шанхайского международного сеттльмента. Был среди знакомых Граудинского еще один купец, итальянец, Даггерарди кажется. Каналья, спекулянт, внешность типичного фокусника. Говорили, что он определенно уголовная фигура, что подозревается в непонятных шашнях с ватиканскими миссионерами из Тяньцзиня и с американскими фрахтовыми компаниями, раскинувшими свои «щупальцы» по всему Китаю. Так или иначе, но тогдашний начальник штаба укрепрайона полковник Сахаров, приняв за истину предположения Куприянова, что за контактами Граудинского с иностранцами стоит нечто большее, чем «отношения по службе», ни в чем не обвиняя чиновника, предложил ему оставить службу. Формальных обвинений в шпионаже против Граудинского никто не выдвигал, но из-за посеянных контрразведкой сомнений в благонадежности карьера его была сломана. Бывший интендант, естественно, затаил обиду и ненависть. В конце концов он относительно неплохо устроился, занялся частными и казенными подрядами на поставку провианта и фуража. Благо связи в интендантстве остались, а сам он слыл порядочным человеком — в отставку вышел из-за несправедливых подозрений, как говорится, «попал под колесо». Теперь главное, на мой взгляд, обстоятельство. Граудинский одно время являлся доверенным лицом Ревекки Блюменштейн-Акинфиевой и фактически вел все ее коммерческие дела! Естественно, был вхож в дом и знал многое из прошлого Ривы Блюм. Ну и еще кое-что: супругой Граудинского являлась Анна Андреевна, в девичестве-Блюменштейн-Акинфиева!

Фон Эккервальде победно смотрел на вытянувшееся от удивления лицо Теруни.

— Вот так поворотец…-покачал головой ротмистр,

— Один из поворотцев, ротмистр! Есть еще кое-какое обстоятельство, но о нем позже.

— Нашлась значит, дочурка…

— Нашлась…Правда, она не родная, а приемная дочь. В 1929 году супруги развелись по суду, и Анна Граудинская (кстати говоря, действительно родившаяся в Риге, куда ее приемная мать, Ревекка Блюм, после снятия осады с Порт-Артура на некоторое время уехала в поисках лучшей доли, но затем, через год, удочерив Анну, возвратившаяся на Квантун), путем довольно сложной комбинации выправила себе метрику и паспорт на фамилию Граудинэ, для чего пришлось ей выезжать «на материк». В 1932 году она окольными путями перебралась в Китай, осела в Шанхае, получила британское подданство и меньше года назад возвратилась на Квантун, уже в качестве технического сотрудника британской дипломатической миссии.

— М-да, сюжет…Но ведь рискованно было возвращаться в Дальний…Конечно, прошло несколько лет, ее могли порядком подзабыть…

— Анна Граудинэ по большей части сидела в консульстве, в Дальнем, в Порт-Артур практически не выезжала. Слегка изменила внешность, прическу, макияж… Активность стала проявлять лишь с момента появления в шанхайском еженедельнике корреспонденций за подписью Ривы Блюм. Хотя, некоторым образом, правы и вы, ротмистр. Риск быть опознанной был. Собственно, это и произошло: наш агент Сипатов Анну Граудинэ признал…«Вот, говорит, баба того интенданта, которого его высокоблагородие подполковник Куприянов в измене подозревал, в двадцать восьмом году. Изменилась сильно, но узнать можно…Ох, и заводная по всему видать была…Дюже сильно кричала по ночам…».Он, кстати, и труп погибшего на железной дороге опознал.

— Кто же этот несчастный?

— О, ротмистр, это тоже лакомое блюдо! Еще один из поворотцев дела! Помните, на днях я упоминал о приезде католического миссионера Антонелли в Дальний?

— Точно так, помню…Казенная рутина?

— Не совсем. Сипатов точно опознал погибшего-это тот самый купец Даггерарди, каналья и темный тип, с коим Граудинский вел в свое время подозрительный гешефт. Я распорядился опросить таможенников и погранстражу в порту, дежуривших в день прибытия итальянца, провести дополнительное опознание и выяснил, что католический миссионер Антонелли и купец Даггерарди-одно и тоже лицо!

— Вот так-так, — растерянно произнес Теруни.

— Предположите ротмистр, кто нашего дорогого миссионера встречал в порту?

— Граудинский?

— Нет, пальцем в небо! Швейцар из казино «Ревю», принадлежавшего, как вы помните, Ревекке Блюменштейн, некто Манега. Запойный был…

— Был?!

— Да, был…Умер вчера ночью в собственной комнате…Предположительно, сивухи перепил, мерзавец.

— Следовательно, погибший итальянец не являлся обычным курьером-фланером? Нелепая, случайная смерть?

— Установим, насколько нелепая и случайная эта смерть. Но, сдается мне, без нашего мистера Икс не обошлось.

— Выходит, господин подполковник, резидент на Квантуне— Анна Граудинэ?

— Не думаю. Резидентом, как и положено, является, по всей видимости, кадровый военный, консульский курьер английского дипломатического представительства в Дальнем Уилпеш Бейтс. Анна Граудинэ— его помощница и связная с мистером Иксом. Своим бывшим мужем. Хотя роль ее все же не совсем ясна. А Граудинский— мистер Икс, осуществляющий сбор, первичную обработку и передачу через бывшую жену интересующих англичан сведений. Англичане же придумали и «финт» с корреспонденциями за подписью Ривы Блюм в шанхайском еженедельнике…

— Итак, господин подполковник, осталась самая малость— взять с поличным резидента и нейтрализовать его агентуру. — с усмешкой сказал Теруни.

— Да. А почему это вызывает у вас усмешку, ротмистр?

— Вопрос— как установить время и место встречи? Только путем негласного наружного наблюдения?

— Установить время встречи и день как раз особого труда не представляет, ротмистр.

Теруни удивленно поднял брови.

— Как?

— Есть на это некоторые соображения, для подтверждения которых нам с вами предстоит съездить в Дальний еще разок, в ближайшие день-два. А вот с местом, определенным для встречи, будет труднее. Но я верю в Гарничь-Гарницкого — он носом землю роет, ищет и думаю все-таки добьется успеха. Вычислит место встречи, не сомневайтесь, ротмистр!

11.

2 мая 1934 года. Вечер.

В Дальний фон Эккервальде и Теруни приехали на служебном «Паккарде» днем и «засели» на конспиративной квартире — ждали, когда Лавров телефонирует о местонахождении английского консульского курьера и его неизменной спутницы Анны Граудинской. Часов около семи Лавров позвонил и сообщил, что консульский «Ройльс-Ройс» только что приехал на стоянку перед рестораном «Рыбарис».

Хотя вечером стояла невыносимая жара, без признаков дождя, фон Эккервальде отправился в ресторан с легким плащом в руке.

— Решили забыть плащ в ресторане после ужина? — шутливо осведомился Теруни.

— Ни в коем случае! Есть предположение, которое необходимо проверить, — коротко ответил фон Эккервальде и, аккуратно сложив, элегантно перебросил плащ через руку.

Придя в ресторан, ротмистр Теруни предварительно заглянул внутрь зала. Джентльмен и Граудинэ-Граудинская оказались налицо.

— Отлично, идем в зал!

В гардеробной, взглянув внимательно на небольшое количество находившихся на вешалках легких накидок и плащей, фон Эккервальде повесил свой плащ рядом с другими.

— Будь добр, братец, положи-ка платок и папиросы в карман моего плаща, — попросил фон Эккервальде швейцара.

В ресторане контрразведчики заняли столик неподалеку от столика с англичанами и незаметно наблюдали за ними. Анну Граудинэ несколько раз приглашали танцевать. Теруни внимательно перехватывал взгляды танцующих.Но мало ли что может выражаться на лице при виде прекрасно танцующей очаровательной женщины?

Где-то через час фон Эккервальде ненадолго отлучился в гардеробную. Вернувшись, подполковник шепотом попросил Теруни:

— Сейчас я уйду минут на десять. Если в течение этого времени кто-либо будет выходить из зала, немедленно увязывайтесь за ним, не отставайте. Особенно в гардеробной.

Он вернулся, как и говорил, через десять минут. Затем, посидев еще минут пятнадцать и воспользовавшись тем, что в общем ресторанном шуме на них никто не обращает особого внимания, фон Эккервальде кивнул ротмистру и указал глазами на выходную дверь.

В машине Теруни наконец, решил поинтересоваться успехами шефа:

— Карл Эмильевич, что-то удалось узнать?

— Завтра в десять часов вечера назначена очередная встреча джентльмена с его агентом.

— Каким путем вам это стало известно? — ошарашенно спросил Теруни.

— Благодаря папиросам, ротмистр.

— Нет, я серьезно, Карл Эмильевич!

— И я вполне серьезно. Благодаря папиросам — я попросту залез в карман плаща нашего английского друга.

— Ах, черт! — хлопнул себя по лбу Теруни, — Ну конечно же! Плащ, папиросы…Мало у меня наблюдательности, Карл Эмильевич, мало! Ведь я только сейчас заметил, что англичанин, несмотря на жаркую погоду, отсутствие дождя и закрытую машину, почему-то явился в «Рыбарис» с плащом!

— Именно! Мне тоже не понравилось в прошлый раз, что путешествует англичанин в ресторан с плащом, явно ему ненужным. У Граудинэ по-видимому ограничена возможность во время танца пересекаться со своим бывшим мужем, интендантом Граудинским. Не ровен час, еще узнает кто-то из присутствующих в ресторане. Поэтому господа использовали иной способ назначения встреч. Плащ привлек мое внимание и я не замедлил поинтересоваться содержимым карманов, дважды отправившись в гардеробную. Думаю, временная роль карманника мне оказалась вполне по плечу. Отослав под благовидным предлогом швейцара, я нащупал в кармане плаща англичанина папиросную коробку, которой в момент моего первого «ощупывания» там не было. Как оказалось — коробка папирос «Кинь грусть», а наш английский друг предпочитает сигары. И то изредка. Ну, да фокусы с папиросными коробками не новость. Давно известный приемчик. Я просмотрел мундштуки папирос и на внутренней стороне одной из них обнаружил следующую надпись-«3м. в 10 в.Там же. Р.Б.».То бишь — Третьего мая, в десять часов вечера на прежнем месте, а подпись-Р.Б. Что Р.Б.означает?

— Рива Блюм. — предположил Теруни.

— Я не сомневаюсь в этом. После этой рискованной ажитации я аккуратно вставил мундштуки на место и сунул коробку папирос обратно в карман плаща нашего английского друга.

— Кто мог подложить папиросы англичанину? — спросил ротмистр.

— Я не видел. Могу только предполагать. Ну да ничего, думаю скоро узнаем. Дождемся Лаврова — он наблюдал за гардеробной. И не один.

— С Сипатовым? — предположил помощник .

— Схватываете на лету, любезный мой Василь Андреевич! Кто ж еще мне тут в Дальнем, в восемь вечера, в ресторанном угаре, сходу опознает бывшего интенданта Граудинского?!

— Брать будем завтра?

Фон Эккервальде отрицательно качнул головой.

— Я сейчас раздумываю над этим вопросом. Есть причины, не позволяющие сделать так просто, как хочется. Предположим, что явится на встречу не сам Граудинский, а кто-то по его поручению. Тот же циркач Голубев, к примеру. А нам надо захватить именно Граудинского. И англичанина. С поличным. Приехавший может не иметь при себе компрометирующих документов и будет запираться, объяснять какой угодно ложью свое присутствие на месте встречи.

— Тогда каков же план?

— Вам придется повторить трюк с письмом. Пускай-ка еще разок перехватят письмецо. Но сведения должны быть горяченькими. Чтобы руки зачесались как можно скорее их передать. Посему-послезавтрашней встречи мы мешать не будем. Вы состряпаете письмо к генералу Стрельбицкому, о технической стороне вопроса, что может всерьез заинтересовать агента, с ним же, с генералом, проконсультируетесь. Дня через два письмо отправляем. Затем устанавливаем время встречи, действуя по сегодняшнему алгоритму. Затем — берем! В ближайшие два дня Гарничь-Гарницкий, думаю, уже установит место предполагаемых встреч. И мы тщательно подготовимся к заарестованию наших «молодцов»!

12.

3 мая 1934 года. Вечер.

Неплохих результатов достиг Гарничь-Гарницкий. Ему удалось определить несколько мест для конспиративных встреч, где были все условия для соблюдения скрытности. Путем логических умозаключений он акцентировал внимание на одном из предполагаемых мест. На побережье моря, близ маленькой китайской деревушки Янчан, в трех верстах к востоку от Порт-Артура находится возвышенность из камня-ракушечника; вся она в рытвинах, штольнях и ходах, оставшихся после выпиливания камня. Каменоломня действовала после японской кампании всего несколько лет, из нее брали камень для постройки разрушенных за время осады зданий, но запасы ракушечника довольно быстро иссякли, и теперь была заброшена, но проложенные к ней две дороги вполне пригодны для езды. Одна из них подведена от бывшего укрепления номер два(ныне используемого в качестве гарнизонного метереологического поста и склада), вторая — со стороны Драконового хребта; чуть западнее Янчана от этой дороги ответвлялась еще одна, грунтовая и разбитая дорога, шедшая вдоль моря через Мяодунь, Мяосы, старый редут Тахэ, и вновь соединявшаяся с Драконовой дорогой за Первым фортом, шедшей прямо в Старый Город. Место у Янчана было идеальным. Оно позволяло незаметно проскользнуть с разных сторон и так же разъехаться.

Несмотря на то, что накануне фон Эккервальде предполагал, что не стоит мешать встречи агентуры с резидентом для передачи сведений, подполковник решил понаблюдать за встречей и убедиться в том, правильно ли рассчитал место конспиративного свидания Гарничь-Гарницкий.

— Действовать будем порознь. — сказал он Теруни, — Вы, ротмистр с Гарничь-Гарницким отправитесь к каменоломне для наблюдения за возможной встречей машин. Подпоручик Хисахов с двумя агентами на всякий случай перекроет второе известное место на Тифозной дороге, хотя я сильно сомневаюсь в том, что после убийства лавочника резидент туда сунется вновь. Еще одно место, которое Гарничь-Гарницкий полагает удобным для этого, находится у Лесного редута, и его перекроет Лавров, он днем должен подкатить из Дальнего. Я же лично хочу проследить за возвращением машины циркачей, в Заредутный переулок.

— А не может ли она возвратиться непосредственно в цирк Чинизелли? — спросил Теруни.

— Вряд ли. Шоферу надо привести автомашину в должный вид, лишь после этого он сможет отправиться к цирку. Но на всякий случай отправьте кого-нибудь и к цирку и не прекращайте наблюдения. Пусть будут обеспечены все точки.

Вечером Теруни и Гарничь-Гарницкий выехали в Янчан. Не доезжая каменоломни служебное авто спрятали в кустах, а сами пошли через какие-то рытвины и бугры. Вел Гарничь-Гарницкий. Он прекрасно изучил близлежащую местность и вскоре вывел на место. Здесь была небольшая возвышенность, в нескольких саженях от дороги. Теруни и Гарничь-Гарницкий залегли — старший наблюдательный агент предусмотрительно взял с собой хороший плед из верблюжьей шерсти и расстелил его на земле. Ротмистр то и дело посматривал на свои «брегеты» со светящимся циферблатом.

Минут за десять до двадцати двух часов со стороны грунтовки, шедшей вдоль моря показались светящиеся фары, и мимо контрразведчиков проехал «Форд» с ясно различаемыми номером. 42-45! Это она!

Машина остановилась саженей на тридцать дальше залегших контрразведчиков, но подбираться к ней было рискованно и Теруни решил остаться на месте. Фары «Форда»погасли, как только он остановился. Из машины никто не выходил. Спустя несколько минут Гарничь-Гарницкий указал на появившиеся блики автомобильных фар.Точно ныряя, они вспыхивали и снова исчезали в неровностях дороги.

— Едет вторая машина со стороны Драконового хребта, — прошептал Гарничь-Гарницкий.

Справа, из-за возвышенности, на дорогу быстро выскочила автомашина «Ройльс-Ройс» и «Форд» тотчас сверкнул фарами. Машины съехались и фары погасли. Стало совсем темно. От машин не доносилось ни звука.

Прошло минут пятнадцать, и Теруни услышал, как заработали моторы, зажегся свет фар. Автомашины быстро разъехались в разных направлениях. «Форд» поехал по дороге в сторону Драконового хребта, консульский «Ройльс-Ройс», сверкая огнями рванул в сторону укрепления номер два.

Через полчаса Теруни и Гарничь-Гарницкий встретились с фон Эккервальде в Заредутном переулке, в Новом Городе. Выслушав доклад ротмистра, фон Эккервальде в свою очередь сообщил:

— Шофер Голубев возвратился пятнадцать минут назад. В переулок въехал без света, и по переулку тоже ехал не включая фар, очевидно с целью не выдать номер. Машину завел в сарай и сам был в сарае несколько минут, потом ушел в дом. Сейчас маленько подождем и отправимся поглядеть на машину. Кто из вас кстати, умеет открывать замок отмычкой?

— Я. — скромно потупив глаза ответил Гарничь-Гарницкий, — Хуже обстоит дело с собакой во дворе: она может помешать нам незамеченными пробраться в сарай.

— Злая собака? — уточнил фон Эккервальде.

— Безусловно.

— Я кое-чем запасся для нее.

В переулке было темно и глухо. Навстречу контрразведчикам из подворотни вышел наружный наблюдательный агент Дарчия.

— В квартире Голубевых свет погашен, — сказал он негромко.

— Отлично. Сейчас надобно избавиться от собаки, потом направимся в сарай.

Собаке дали котлеты со всыпанным ядом. Затем фон Эккервальде, Теруни, Гарничь-Гарницкий осторожно зашли во двор. Дарчия остался в переулке. Гарничь-Гарницкий после нескольких попыток тихо открыл замок и все трое вошли в сарай. Гарничь-Гарницкий, запасшийся фонарем, осматривал номер «Форда».

— Господин ротмистр идите-ка сюда! — позвал он Теруни.

Тот подошел и увидел номер машины. Совсем неинтересный номер:42-48.

— Наклонитесь-ка и понюхайте номер, — шепнул Гарничь-Гарницкий.

Теруни наклонился к номерному знаку, понюхал. В это время Гарничь-Гарницкий провел по нему пальцем и поднес палец к лицу ротмистра.

— Вы поняли? Вся машина запыленная, а номерной знак вытерт и сияет как новенький. Они его краской обновляют.

— Чтобы убедиться в этом, поищем краску, — шепнул фон Эккервальде.

Но Гарничь-Гарницкий уже торжественно представлял «доказательства»: кисточку, баночку краски и тряпку с тем же резким запахом и следами краски на ней.

— Как видите, очень простая махинация. Я к этому выводу пришел давно, но пока сопоставлял номера, окончательной убежденности у меня не было. Теперь есть.

Сарай был снова заперт и все трое тихо выскользнули со двора.

13.

6 мая 1934 года. День.

Накануне вечером фон Эккервальде вновь уехал в Дальний и вернулся под утро.

— Встреча состоится сегодня в одиннадцать часов вечера. — сообщил он Теруни.

Изготовленное ротмистром Теруни письмо от имени начальника артиллерии Приамурского военного округа лежало на почтамте сутки, а затем исчезло. На почтамт оно не возвратилось и к генералу Стрельбицкому не попало.

— Желаемый эффект достигнут, — радовался фон Эккервальде, — события начинают ускоряться и дело идет к развязке. Письмо к генералу Стрельбицкому станет одним из неоспоримых фактов шпионской деятельности наших английских друзей. Других фактов, думаю, поднаберется так же, и немало.

14.

6 мая 1934 года. Вечер.

Фон Эккервальде наметил дальнейший план действий. Он и Теруни с несколькими агентами обеспечивает засаду у каменоломни на месте встречи консульского курьера со своим агентом в Порт-Артуре и на дорогах, ведущих от каменоломни в город. Гарничь-Гарницкий проводит заарестование почтового служащего Голубева, а до момента ареста — обеспечивает наблюдение за домом циркачей и квартирой Граудинского.

— Заодно уж понаблюдайте попристальнее за бывшим интендантом. Не исключено, что документы и сведения для передачи англичанину Граудинский хранит в тайнике вне квартиры. Неплохо было бы узнать, где этот тайник находится, — напутствовал он Гарничь-Гарницкого.

К половине девятого вечера все были готовы. В девять часов подполковнику неожиданно телефонировали из штаба укрепрайона и он ненадолго отъехал. По возвращении фон Эккервальде, чему-то загадочно улыбаясь, дал команду выдвигаться на места. К каменоломням контрразведчики прибыли на двух автомобилях. В одном были фон Эккервальде, агенты Матвеев и Дарчия. Во второй машине — Теруни, и агент Христофоров. Третий автомобиль с поручиком Хисаховым и агентом Зацаренко фон Эккервальде оставил у редута Тахэ, на развилке дорог. Спрятав автомобили контрразведчики заняли места для наблюдения. В машинах остались Дарчия и Христофоров.

Ждать пришлось долго. Без пяти минут одиннадцать со стороны города по дороге через Драконовый хребет показались огни автомобиля, повернувшего к каменоломни. Фон Эккервальде не сомневался, что это «Форд». И действительно-«Форд»проскочил мимо затаившихся по кустам контрразведчиков. В машине ясно были различимы силуэты двух человек. Машина проехала почти до самой каменоломни, остановилась и погасила фары. Ровно в одиннадцать(какая английская точность!) на грунтовке показался «Ройльс-Ройс». «Форд» тотчас мигнул фарами. «Ройльс-Ройс» подкатил к «Форду» и выключил свет. Через минуту «Форд» вновь включил фары.

Из консульского автомобиля выскочила женщина. Из «Форда» -вышел степенный кряжистый мужчина. Анна Граудинэ и бывший интендант Граудинский.Они порывисто обнялись и негромко заговорили о чем-то. Разговор продолжался, когда фон Эккервальде дал условный сигнал и контрразведчики возвратились к своим машинам. Не зажигая фар, машины начали осторожно выезжать на дорогу. «Форд», стоявший саженях в ста впереди, вдруг взревел и рванул с места. Водитель машины несомненно услыхал шум посторонних автомобилей и теперь по-видимому пытался скрыться. Дарчия включил фары и увеличил скорость. В этот момент фон Эккервальде вскинул руку с револьвером и трижды выстрелил в стремительно приближающийся «Форд» прямо через лобовое стекло. «Форд» вильнул влево и съехал в кювет. К нему рванули выскочившие из машин фон Эккервальде и Матвеев.

«Ройльс-Ройс» тоже тронулся по дороге, но в противоположном направлении, оставляя у каменоломни совершенно растерявшихся супругов Граудинских. К ним подскочил Теруни, сжимая в руках по револьверу.

Бывший интендант не оказал сопротивления. Напротив, он быстро поднял руки и хрипло выкрикнул:

— Сдаюсь, господа!

Рядом с ним стояла Анна Граудинэ. Отвернувшись от бывшего мужа, бывшего интенданта она плакала. Ее плечи вздрагивали. А врывавшийся с моря ветерок шевелил пряди волос…

…Подошел фон Эккервальде.

— Готов один из циркачей, — небрежно сказал он, — Доездился, голубчик.

— А англичанин ушел, — пробормотал Теруни.

— «Ройльс-Ройс» нас обождет, — усмехаясь, заверил фон Эккервальде.

— Нелепо думать, что джентльмен, хотя и оставил свою спутницу на попечение русской контрразведки, окажется еще более любезным и теперь будет ожидать нас с погоней, — пожал плечами Теруни.

— Право, он ждет нас. — сказал начальник контразведочного бюро и закуривая, добавил, — а ловко я циркача положил! Помнят руки-то, помнят!

Он повернулся к чете Граудинских.

— Медового месяца я вам не обещаю. Надеюсь, вы представляете себе то, в чем вас в скором времени будут обвинять?

— Представив для этого неопровержимые доказательства. — с усмешкой сказал Граудинский.

— Не хотел вас, мосье Граудинский окончательно огорчать — одного факта сегодняшнего вашего задержания было бы достаточно. Но все же возьму на себя смелость и огорчу второй раз — неопровержимых доказательств не понадобится. Хотя они имеются.

— Вот как?! Отчего же не понадобятся?

— Вам несомненно знакома такая формулировка «в соответствии с законами военного времени в местностях, объявленных на осадном и военном положении»?

— Да. Но к чему вы клоните? — недоуменно спросил Граудинский.

Заметно было как напряглась Анна Граудинэ. Теруни тоже был несколько обескуражен. Но молчал.

— Два часа назад японцы начали вторжение в Чахар. Как вы понимаете, не без вашей помощи начали…

— И что же?

— В связи со сложившимися обстоятельствами комендант крепости и начальник укрепрайона получили приказания об объявлении Порт-Артура и Квантунского полуострова на осадном положении. Приказ прочитан во всех ротах, эскадронах, сотнях, командах, во всех батареях и прочее, прочее, прочее…Прочитан час назад. То бишь, вас мы задержали уже в период действия осадного положения. Сказать вам о том, какие из сего вытекают последствия? Вас будут судить военно-полевым судом. Дело в том, господа, что по русским полевым законам семь кадровых офицеров имеют право вынести смертный приговор государственному преступнику и привести приговор в исполнение.

— Вот как? — беспечно спросил Граудинский. Однако и при свете автомобильных фар заметно было как он побледнел.

Фон Эккервальде достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, аккуратно развернул его и поднес к лицу Граудинского.

— Вот приказ по крепости. Читайте, господин бывший интендант.

Граудинский метнул взгляд на бумагу, глазами пробежал несколько строк. И сник.

— Да, любезный… И пусть это не покажется вам проявлением личной мести или нарушением гуманности: вашу бывшую жену это, кстати, тоже касается. Британское подданство ее — липа, чему тоже имеются соответствующие материалы. Да и хрен бы с ним! С подданством! Дипломатический иммунитет на нее, как на технического сотрудника консульства не распространяется! Тут другое занятно — завязка для авантюрного романа! Сначала маман на шпионстве попалась, много лет тому назад. Теперь дочь…Семья потенциальных висельников, ей-богу!

Подполковник участливо посмотрел на Анну Граудинэ.

— Консульского курьера завтра с волчьим билетом попрут из России. Да. А вас, милейший мосье Граудинский и вас, Анна, ждет суровый приговор. Причем все произойдет довольно быстро — в двадцать четыре часа. Без предоставления адвокатов, вызова и опроса свидетелей…Такой вот бесславный конец…И не вздумайте скинуть сверток со шпионскими сведениями! Ладно, ротмистр, довольно чикаться — сажайте их в вашу машину и везите на гарнизонную гауптвахту!

— Если я дам исчерпывающие показания? — спросил Граудинский, — это как-то повлияет на нашу дальнейшую судьбу?

— Смотря в какой мере они будут исчерпывающими и полезными, — внушительно сказал фон Эккервальде, — Расскажете, за что итальянца убрали, Даггерарди, и про свою агентурную сеть не забудьте поведать.

— Итальянец?! — фыркнул Граудинский, — да он такой же итальянец, как я китаец! Грек левантийский!

— Шантажировать, что ли вздумал вас, а?

Граудинский злобно взглянул на фон Эккервальде, но тотчас потупил взгляд, кивнул головой.

— Ясно, — вздохнул подполковник, — Знал про ваши делишки и вздумал на этом заработать…А убрал его кто? Манега, швейцар из «Ревю»?

— Рядом стояли, что знаете все? — грубо ответил Граудинский.

— А Манегу кто отравил? Неужто сами решились? Не думаю, скорее всего поручили это щекотливое дельце Голубеву. По крайней мере так и в судебном заседании будете утверждать. С мертвого-то какой спрос? Впрочем, хватит, поехали, поговорим позже…

…После двух верст осторожной езды по краю дороги, шедшей через Драконовый хребет, фары автомашин контрразведчиков осветили «Ройльс-Ройс». Он даже не делал попыток сдвинуться с места; шофер консульской машины заглядывал под кузов со всех сторон. Контразведчики остановились.

Фон Эккервальде пошел к «Ройльс-Ройсу». Ротмистр Теруни также вышел из своей машины и пошел вслед за подполковником.

— Говорил, что будет ожидать, — рассмеялся фон Эккервальде. — Вот джентльмен сидит на мели!

Теруни начал догадываться.

— Что за сюрприз вы ему устроили, Карл Эмильевич?

— Сущие пустяки. Приказал подпоручику Хисахову рассыпать по одной стороне дороги обрезки колючей проволоки и острые куски железа.

— А приказ, который вы совали под нос Граудинского?

— Липа чистейшая! — рассмеялся фон Эккервальде, — Специально, чтобы этот интендантский гусь фортеля не выкинул!

«Ройльс-Ройс» стоял на трех спущенных скатах. Шофер английской консульской машины безнадежно ходил вокруг, словно надеялся чудом увидеть три необходимых запасных ската, при наличии лишь одного в запасе.

Фон Эккервальде бесцеремонно осветил салон английской машины. Там сидел англичанин. Он закусил губу и заметно нервничал. Прошло несколько секунд молчания…

— Рекомендуем сюда больше не ездить, здесь небезопасно. — произнес фон Эккервальде, отчеканивая каждое слово и глядя с наслаждением, как англичанин быстро закивал головой, с умильным выражением согласия.

— Вас ждет возвращение в Лондон. Причем в самое ближайшее время. Неприятности и последствия не исчерпаны для вас только сегодняшним испугом. О вас еще основательно позаботятся помимо меня!

…В ту же ночь был арестован брат убитого Голубева, почтовый служащий. Арестованы были еще несколько человек, составлявших агентурную сеть английской резидентуры в Порт-Артуре. У Анны Граудинэ был изъят пакет со шпионскими сведениями. В одиночной камере гарнизонной гауптвахты Граудинский строчил собственноручные признательные показания, а фон Эккервальде, перед самой операцией состряпавший липовый приказ об объявлении осадного положения, на тот самый случай, ежели бы Граудинский в первые минуты после ареста начал показывать гонор и «взбрыкивать», и надо было бы быстро сбить с него спесь, лишь посмеивался.

Утром в Порт-Артур прилетел генерал Чечель. Подполковник фон Эккервальде доложил о происшедших событиях и коротко информировал о ходе дознания.

— В чем наша ошибка? — спросил генерал Чечель, — В излишнем доверии, болтливости и в непонимании того простого обстоятельства, что иностранная разведка не знает ни мира, ни перемирия…

— Ваше превосходительство, вы обещали рассмотреть вопрос о расширении штата бюро…

— Опять?! Да у вас тут народу немеряно, — покачал головой Чечель, — Даже и китаец есть…

Фон Эккервальде горестно вздохнул…