Надпись

не было этого, этих звезд; паразитные токи в меморийных контурах; все — кардинально иное; но, боги, в кого же он превратился

имя; до пробуждения, прочитывается назойливо-тягомотно, раздражает — сигарообразно-вытянутое, как подводная лодка, буквы «Л» и «М»; желтое: топленое масло, тягучий ликер; вновь и вновь ткется из непроглядной сумеречной тревоги, звенящей в куриной слепоте; частично покрывая страницы сна, оно мозолит поле внутренних сновидческих глаз, опять и опять отпечатываясь в юго-восточном углу пестрой онейрической мандалы, иногда в сердцевине; зловещий знак

тьма составлена из точек света

спичка; чирк; акт соития булавочной головки с гранью инертного надгробия коробка; взрывается сферическая капля солнца; неуловимая метаморфоза — и ровный, синий ореол; взбрык боли, она скорчилась, извиваясь; остается меркуриальный дым, серебряный скрипящий пепел; так истаивает память сновидений; так истлевает человек

ледяной кофе; утро и вечер рабочего дня; они несоизмеримы качеством, фактурой; разность плотностей воздушной среды, плотностей внутренней среды; тяжкое — и легкое, разреженное; но кто был тот идиот, который убедил его, что мир утром и мир вечером — это один и тот же мир?

крюкообразные обглоданные пьяницы, по-своему безукоризненные; они всех счастливее — полжизни проводят в Аду, но полжизни — в Раю; подходит, задыхаясь от воздуха, к учреждению, кирпичный, крысиного оттенка, параллелепипед; длинный ряд ядовито-поганково освещенных окон, триумф энергосбережения; мозг есть обратное подобие половых органов; у него давным-давно импотенция, закупорка сосудов мысли и желания

вспомнил аппендикс к давешнему кошмару — геометрический трезубец, чернильный, на внутренней стороне десен, аллегория рисунка корней зуба; бритва, «перерезай одну из проток»; гибкое, тонкое лезвие, насаживается на палочку; густая, как тушь, сладость битумной крови во рту

там был еще олень без рогов, похожий на черного льва, теплый и шершавый

он спешит домой; рев скорбной красной глубокой глотки, фиолетово-сизый вой сирен; пожар, драгоценная полупрозрачно-золотая стена пламени

потом у него нашли болезнь; оперение выпирающих ребер, трубчатые крылья имперского орла, под синюшной простыней; жидкое, только жидкое

нет, это было; когда-то бесконечно давно; ночью вышел и посмотрел вверх; холодом потрескивают торжественные доспехи войска свежих звезд на черном зеркале парадного плаца неба; письмена на фирмаменте, ближе к горизонту, в прямоугольных картушах, огненных, как берлинская лазурь; изречения, монолитно сплавившие несочетаемое: стиль чистокровного аттикизма с лабиринтоподобной меандрической азиатчиной

прочесть и потерять покой