Авокинжопас

Троллейбус резко дёрнулся и встал. Девушка с длинными светлыми волосами, что стояла впереди, потеряла равновесие и чуть не упала прямо на Дмитрия. Рефлекторно подхватив ее под локоть, он едва успел увернуться от рюкзака, висевшего на спине рослого молодого человека и описавшего в это мгновение здоровенный полукруг. Девушка обернулась, ее большие серо-голубые глаза метали молнии. "Убери лапу, чмо", — процедила она. Убирать было к этому моменту уже нечего, осталось только извиниться. «Хамло очкастое, интеллигент сраный», — выпустила последние остатки пара девушка и отвернулась, почти случайно наступив Дмитрию на ногу каблуком-шпилькой.

Сидевшая рядом женщина средних лет, в креветочном пальто и ярко-зелёном, расшитом золотистыми блёстками берете, глядя на всё это, недовольно кривила губы. "Вы не могли бы посмотреть, что там впереди случилось?" — попросил Дмитрий. Женщина неохотно сдвинулась на свободное сиденье к окну, переставив сумку на всякий случай рядом с собой, чтобы никто не пристроился на появившееся место. «Ни хрена там не видно, — спустя пару мгновений сказала она, — сам вылазий наружу и смотри, если хочешь». Как вылазить через закрытые двери, Дмитрий уточнять у неё не стал. Через заднее стекло он увидел, как водитель, рыжеволосая тётка, с остервенением дёргала голыми руками канаты на штангоуловителе, безуспешно пытаясь вернуть на место слетевшие "усы". Троллейбус гудел, заполненный поверх одинаковых серо-зимних голов и плеч густопсовой матерщиной, духом нестираных носков и плотным, как шинная резина, перегаром.

— Не пойдёт дальше, выходите давайте, расселись тут! — рявкнула в микрофон троллейбусоводша, открыв переднюю дверь. Ей крикнули в ответ, что можно бы и все двери открыть по такому случаю, но она уже уткнулась в свой планшет, нацепив наушники, окутанные нежным бело-розовым пухом. Люди ломанулись к выходу, усердно работая коленями и локтями. Оказавшись на ступеньках, Дмитрий сразу же выпрыгнул — иначе бы непременно упал на тротуар стараниями той самой женщины в берете, что всю дорогу старательно подталкивала его в спину заострённым ногтем указательного пальца.

Улица стояла. Все машины, маршрутки, автобусы… весь транспорт, сколько хватало глаз. Дойдя до перекрёстка, Дмитрий понял, в чём причина: проезд в обе стороны был перегорожен трамваем, упёршимся в расквашенную дверь стоящего на путях внедорожника. Около него парень лет двадцати, — видимо, водитель, — размахивая руками, что-то горячо доказывал полицейским. До Дмитрия долетали обрывки фраз… «новенький, только, б**, из салона взял… а чего эта дура меня не объехала… мне братаны сказали, по правилам у бэхи всегда преимущество». Он не стал вслушиваться и прибавил шагу, потом перешёл на бег — времени оставалось очень мало.

К университету он подбежал почти со звонком, на крыльце чуть не споткнувшись о метлу, брошенную дворником. «Гляди, куда прёшь, преподская морда, — рявкнул тот, заслонив ему вход. — Никакого от вас толку, один вред. Я бы вас, слизь очкастую, всех вот этой самой поганой метлой — в крематорий. В газенваген, гы-гы». Он наклонился за рабочим инструментом, и Дмитрий, улучив момент, проскользнул внутрь. Вслед ему понеслось что-то про мать и особенности его, дворника, сожительства с ней, но он уже не слышал. Подбежал к посту охраны, приложил большой палец к биометрической панели, нажал кнопку с номером аудитории, чтобы открыть двери. И, перебросив через руку пальто, — на гардероб времени уже не хватало, а опаздывать не хотелось, — понёсся на четвёртый этаж.

К его удивлению, примерно треть студентов уже была на местах, хотя обычно они — те, кто всё-таки посещал его лекции — приходили в основном к середине пары. Плотно оккупировав передние ряды, студенты пристально смотрели в его сторону. В воздухе висела предгрозовая тишина, нарушаемая лишь звуком его шагов. Удивлённый, он занял своё место за кафедрой. Поприветствовал их, включил проектор. И тут все они встали. Одновременно, словно на заседании суда.

— Мы не хочем больше вас слушать. Вы нас не уважаете. Вы над нами постоянно критикуете и третируете, — выкрикнула ему в лицо звонким, почти детским голосом Идочка, хрупкая девушка с розовыми волосами. Когда она размахивала руками, огромные серебристые банты на концах её косичек взлетали вверх, как воздушные шарики, прикрывая глубокое декольте.

— Я вас третирую, Идиосинкразия? И как же именно я это делаю, интересно? — участливо спросил Дмитрий, глядя ей в глаза. Она смешалась и отвела взгляд, но другие, будто по какому-то невидимому сигналу, двинулись на него, окружая со всех сторон и скандируя: «До-лой! До-лой! До-лой!» Дмитрий в каком-то странно-радостном изумлении смотрел, как они приближаются. Мысль о том, чтобы спасаться бегством, даже не пришла ему в голову. И лишь когда до толпы студентов оставалось не больше трёх шагов, он вдруг понял, что именно его так удивило и порадовало. Никогда прежде он не замечал за своими студентами проявлений инициативы, самостоятельности и организованности. Ни в какой форме. Даже в такой.

— Испугались, Дмитрий Сергеевич? — раздавшийся от двери голос декана заставил всех обернуться в его сторону. Лёгким, почти небрежным жестом руководитель повелел студентам удалиться, что те и сделали, не издав ни единого звука. Будто так и надо. Когда последний из них покинул аудиторию, декан неспешным шагом приблизился и взял Дмитрия под локоть.

— Пойдёмте ко мне в кабинет. Здесь… эм-м… не очень удобно разговаривать на серьёзные темы, — почти проворковал он.

«Угу. Потому что тут, в аудитории, несколько видеокамер, которые даже ты не имеешь права отключить. Интересно только, отчего ты так уверен, что в твоём кабинете их нет? А главное — чего тебе от меня надо? — думал Дмитрий, спускаясь вместе с деканом по мраморной парадной лестнице. — Но хотя бы одно теперь понятно. Стихийный протест студенческих масс, ага. Бунтарский юный дух. Слишком хорошо ты, Ефимов, подумал о своих студиозусах. Ни шагу без указки сверху».

***

Когда они вошли в приёмную, секретарша разговаривала по телефону, держа в одной руке чашку с недопитым кофе. Пока декан возился с входной панелью, безуспешно пытаясь возложением рук отворить свой капризный «сезам», девица, то и дело встряхивая пышными лилово-салатовыми кудрями, живописала сцену, свидетельницей которой быть никак не могла. Впрочем, ей это совершенно не мешало.

—… Прикинь, Розантиночка, взял день за свой счёт, припёрся в отдел занятости, прикинулся безработным, документы типа потерял, хотел устроиться разнорабочим в службу озеленения — не наглец, а? И дурак к тому же. Пробили его по базе, по отпечаткам, со всеми его дурацкими степенями-званиями, и дали коленом под зад. Ему ещё и работяги из очереди люлей наваляли. Короче, сдали его администрации, теперь сидит на голом окладе, рассекает по универу с фингалом и говорит, что с лестницы упал, хи-хи...

Дмитрий знал, о ком шла речь. Но встревать в разговор не стал. Тем более что в этот момент декан, гостеприимно распахнув дверь, произнёс: «Прошу! Располагайтесь как дома». Нет уж, как дома тут только ты, подумалось Дмитрию. Среди всех этих кожаных кресел, автоматических рольштор и бесчисленных бумаг. (Количество которых после объявленного перехода на «безбумажный документооборот» увеличилось раза в три.) Родная стихия. Что в прежней конторе, что здесь, что на следующем месте — как рыба в воде. В специфику же вникать не нужно, главное — обеспечивать «общее руководство». Времена, когда во главе факультетов стояли профессора или доценты, давно прошли. Теперь все руководящие должности, начиная от заведующего кафедрой и выше, занимали чиновники-назначенцы. Сегодня руководим моторным заводом, завтра — круизным теплоходом, а послезавтра — факультетом лингвогуманитарных технологий. Какая, в общем-то, разница?

Между тем декан взял со стола объёмистую папку, на корешке которой виднелась его, Дмитрия, фамилия.

— Дмитрий Сергеевич, давайте начистоту, — всё тем же елейным тоном произнёс он. — Я до последнего момента не хотел давать ход жалобам на вас, хотя их накопилось… вы сами видите.

С этими словами он потряс папкой и снова опустил её на покрытый бумагами стол, после чего многозначительно замолчал. Дмитрий не удивился. Доносы были обычным делом. Студенты и преподаватели строчили их друг на друга легко, непринуждённо и вдохновенно, поэтому такое досье имелось практически на каждого. Иной вопрос, что использовалось по назначению оно крайне редко — как правило, исключительно тогда, когда начальству требовалось прижучить неугодного.

— И что же про меня пишут? — спросил наконец Дмитрий, стараясь придать своему голосу оттенок безразличия. В ответ декан, по-прежнему не проронив ни слова, вперил в него выжидательно-испытующий взгляд: догадайся, мол, сам. — Предъявляет завышенные требования? Не ставит экзаменационных оценок «автоматом»? При обсуждении открытых занятий некоторых коллег на заседаниях кафедры позволяет себе саркастические замечания? Месяц назад, ссылаясь на подготовку отчёта по научной теме, отказался участвовать в общественном мероприятии...

— Прекратите паясничать! — неожиданно резко оборвал его декан. — Вы, по всей видимости, не понимаете всей серьёзности вашего положения!

— К сожалению, Никтополион Нектарьевич, не понимаю, — ответил Дмитрий с как можно более невинным видом. — В моём хм… послужном списке значится нечто более существенное? Если так, увы — каюсь, запамятовал. Не напомните?

— Перестаньте корчить из себя дурака! — лицо декана залилось краской. — По какому такому праву вы позволяете себе исправлять правописание в работах студентов? Мало того — ещё и снижать им за это оценку?!

— Позвольте, а как же иначе? Они ведь будущие копирайтеры, как им можно писать безграмотно? — не смог скрыть изумления Дмитрий. Неужели только из-за этого «господин Никто», как за глаза он называл декана, устроил цирк со «студенческой демонстрацией» и всем остальным? — И потом, если бы дело было только в орфографии! Вы послушайте только, какие рекламные слоганы они выдают в зачётных работах! «В день железнодорожника — постель и сопутствующие услуги за полцены»! «Водно-транспортная компания «Харон». Мы с вами в одной лодке»! «Насосы P&M — отсосём без проблем»! Какими специалистами они будут, если не умеют правильно пользоваться своим инструментом — словом?

— Специалистами?!!! — декан побагровел ещё больше. — Да вы что, издеваетесь надо мной? Вы считаете, что мы тут специалистов готовим?!!

— Простите… а кого же? — Дмитрий был окончательно сбит с толку. — Или я не ориентируюсь в нынешней политике министерства?

— Вы вообще ни в чём не ориентируетесь! Зашились, понимаешь, в свою башню из слоновьих костей, оторвались от жизни совершенно! — проорал декан, грохнув ладонью по столу. Несколько мгновений он так и стоял с перекошенной от боли физиономией, затем, слегка смягчившись, указал рукой куда-то поверх головы Дмитрия. — Вот! Смотрите! Древние греки — и то понимали. А вы понять не желаете.

— «Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя. Козьма Прутков», — обернувшись, прочёл Дмитрий надпись, выгравированную золотыми буквами на табличке из чёрного мрамора, что висела над входной дверью. А что, вполне себе греческое имя. Ехал грека через реку, древний грек Козьма Прутков...

— Мы готовим всесторонне развитых, креативных, коммуникабельных и социально адаптированных личностей, а не каких-то там специалистов. Кстати, о коммуникабельности. Согласно этим материалам, — декан вновь потряс папкой, — вы проявляете недопустимое высокомерие по отношению к студентам, нерегулярно отвечая на на их сообщения в социальной сети. Мало того — не всегда удовлетворяете их заявки на включение в друзья! Да и вообще заходите в свой профиль не чаще раза в день. Что вы на это скажете?

Дмитрий много чего мог бы сказать. В частности, что он, если бы не строжайшее требование администрации, вообще с огромным удовольствием удалил бы этот грёбаный профиль к идентичной же матери, и что ему есть чем заняться помимо того, чтобы ежедневно по нескольку часов отвечать на все смайлики от полутора тысяч нынешних и прежних студентов. Он уже открыл было рот, однако вовремя вспомнил другое изречение «великого древнего грека»: «Если у тебя есть фонтан — заткни его». И, старательно изобразив на лице раскаяние, произнёс:

— Пожалуй, на это мне возразить нечего. Постараюсь в дальнейшем не допускать подобных упущений. Я могу вернуться к своим обязанностям?

***

Дмитрий не спеша шёл по коридору, попутно наблюдая за тем, как на пятачке внутреннего дворика вертит загребущей башкой экскаватор. В сознании всплыло, как буквально вчера коллега с кафедры физики жаловался, что бравый работник ковша во время очередных «раскопок» рванул силовой кабель, в результате чего лаборатория оказалась полностью обесточена, а купленному всего лишь пару месяцев назад дорогущему спектрометру пришёл каюк. Мало того, без электричества замки в помещении перестали закрываться, и за ночь из помещения спёрли всё, что, по мнению воришек, представляло мало-мальскую ценность, а именно: термоиндукционную чайную кружку, компакт-микроволновку и забытую завлабом на столе ручку «Паркер». На вопрос Дмитрия, заявили ли о краже в полицию, знакомый только покрутил пальцем у виска: «Ты бы ещё предложил ректору докладную подать. Или в министерство пожаловаться».

Как раз в этот момент экскаватор в очередной раз крутанул ковшом. Глинистая жижа и камешки грязным дождём сыпанули в окна лаборатории. Тонко дзенькнуло стекло. Что ж, были без дверей, будут ещё и без окна. Какая теперь разница?

— Дима, здравствуйте! — доцент Бердичевский ухватил его за рукав. Здоровенный синячище под его левым глазом уже начал желтеть, что в сочетании с торчащими во все стороны седыми патлами производило на редкость тягостное впечатление. — У меня сегодня радость — дочка, Езочка, внука родила. Пять восемьсот — крепенький парень, в нашу породу.

«Пять восемьсот. Бедная Иезавель. Даже при её ста двадцати килограммах работёнка была ещё та. Впрочем… я её ещё школьницей видел, теперь, наверное, все сто пятьдесят весит. А то и сто шестьдесят».

— И как назвали?

— Талмуд. Зять сам предложил. Из уважения к нашей религии. Знаете, дорогой Дмитрий, ведь я сначала был очень против этого брака, но Мухаммед такой молодчина, такой прогрессивный и широко мыслящий. Даже позволяет дочери ходить дома без хиджаба. И теперь вот это имя для внука… признаться, я очарован, просто ошеломлён...

«Талмуд Мухаммедович. Чудесно. Ребята в школе будут звать по-свойски — Мудя». Вслух Дмитрий этого, однако, не произнёс. Лишь рассеянно кивнул и, сделав вид, что очень торопится, поспешно двинулся дальше.

Возле стенда с объявлениями стайка студенток о чём-то громко и восторженно щебетала, указывая на огромный голографический портрет молодого человека в тёмных очках, бейсболке и майке-алкоголичке. Сияющая надпись под портретом гласила: «Знаешь меня? Тогда будь со мной!»

— А кто это, если не секрет? — осведомился Дмитрий у одной из студенток, второкурсницы Элечки Сапожниковой.

— Вы его не знаете? Как вам не стыдно, Дмитрий Сергеевич! — картинно всплеснула руками Элечка. — Это же восходящая звезда, гуру, магистр бизнес-администрирования Йиметра Вок-Аплок! Он будет давать на нашем факультете мастер-класс по ораторскому искусству. Здорово, правда? Я обязательно пойду!

— В том-то и дело, Эльвиниэль, что я его знаю. Знаю как двоечника Артёма Колпакова. который, отвечая устно, двух слов не мог связать, чтобы не вставить между ними чего-нибудь — в лучшем случае «блин». Я несколько раз пытался его отчислить, но на пересдаче комиссия всякий раз ставила «удовлетворительно». Впрочем, в начале третьего курса он исчез — наверное, сам забрал документы. Интересно только, где за один год дают степень магистра. Хотя… какая разница? Значит, Вок-Аплок, говорите? Это такая модная фишка — читать имена наоборот?

— Да! Креативненько и оригинальненько — правда, Дмитрий Сергеевич? Как думаете, может, и мне так сделать?

— Вне всякого сомнения. Думаю, вам это будет особенно к лицу. С вашей-то фамилией...

Достав из сумочки студенческий билет, Элечка погрузилась в трудную, только-только по силам её интеллекту, задачу обратного прочтения собственной фамилии. Дмитрий не стал ждать печального результата и молча пошёл прочь.

***

До конца пары оставалось ещё минут сорок, можно было забежать в кафетерий, выпить чашечку эспрессо покрепче, но настроения не было совершенно. Может, «господин Никто» и в самом деле прав? Какой смысл учить их делать своё дело хорошо, если никто вокруг не отличает плохого от хорошего? Вспомнилась недавняя встреча с одним из выпускников. Кирилл Маковецкий был самым талантливым студентом на курсе, ему прочили большое будущее. От аспирантуры он предсказуемо отказался — уже в то время заставить любого способного человека пойти в науку можно было разве что по приговору суда. После выпуска Дмитрий надолго потерял его из виду, но был уверен, что парень не пропадёт.

Они столкнулись случайно. В торговом зале крупнейшего в городе книжного магазина, куда Дмитрий зашёл после работы, он наткнулся на огромную толпу возбуждённых девиц, возрастом от тринадцати до семидесяти, с одной и той же книгой в руках. Приглядевшись, ему удалось рассмотреть надпись на обложке. Кир Макковен, «Стопиццот аккордов оргазма». Дмитрий вспомнил, что и коллеги, и студенты дружно рекомендовали этот роман, и он даже честно попытался его прочесть, но не смог — примитивизм слога, наигранность сюжета и полная безжизненность персонажей заставили его бросить опус на первой же главе.

— Презентация второй части знаменитого бестселлера, — любезно пояснил ему улыбающийся продавец. — Самым преданным своим поклонникам автор даже бесплатно даёт автографы. Но для этого надо ответить на вопросы нашей викторины. Хотите принять участие?

— Нет, спасибо. Я так понимаю, простым смертным тоже можно получить автограф?

— Да, конечно. За дополнительную плату.

Дополнительная плата оказалась в размере его недельной зарплаты. Дмитрий заторопился было к выходу, как вдруг услышал сзади знакомый голос:

— Дмитрий Сергеевич! Я вас сразу узнал! Дайте дорогу, милые мои, это тот самый преподаватель, который научил меня владеть словом!..

Кирилл почти не изменился внешне, разве что прибавилось уверенности во взгляде и осанке. Когда они, с трудом отбившись от толпы поклонниц, сидели в кафе на набережной и пили из миниатюрных чашечек какой-то китайский улун с непроизносимым названием и тончайшим ароматом, — Кирилл ещё со студенческой скамьи имел репутацию чайного гурмана, — Дмитрий наконец-то решился задать вопрос, вертевшийся у него на языке всё это время. Но Кирилл его опередил.

— Я догадываюсь, что вы обо мне думаете, Дмитрий Сергеевич. Помните, как я показал вам свой первый рассказ? Как вы потом помогали мне править начало романа… того самого, о любви двух стариков? Ну, дописал я этот роман. Ну, отправил в издательства — одно, другое, третье. Показать вам, что мне отвечали — когда вообще отвечали, конечно? И в то же время издавали огромными тиражами такое, что мне стыдно было бы в детском саду читать, а не то что писать. Я в конце концов разозлился и решил сочинить пародию на всю эту розово-гламурную сопель. Написал рассказец и отправил в Самый Главный Глянцевый Журнал… вы догадываетесь, в какой. Что вы думаете — напечатали! С руками оторвали! Потребовали продолжения. Я, шутки ради, накропал — давай, говорят, ещё! Ещё, ещё и ещё! В конце концов издатели только что на шпагах не дрались за право напечатать эту писанину. Вот так и стал я автором бестселлера. Сначала хотелось крикнуть на весь мир: «Люди, да вы что, сдурели, что ли? Это пародия, издевательство, стёб!» А потом понял — а смысл? Не поверят же всё равно...

Дмитрий молчал, потягивая остывающий чай. Не хотелось больше ничего спрашивать, да и видно было, что собеседник ещё не выговорился.

— Вы спросите: так что же с тем, первым романом? Вот и я думал: ну, сейчас-то издам его без труда, я же теперь знаменитость. Принёс своему издателю. Видели бы его лицо, когда он листал рукопись! А потом поднимает на меня глаза и говорит: «Хотите добрый совет? Сожгите это и никогда больше никому не показывайте. Автор «Аккордов...» не должен писать такого. Читатель не поймёт».

— И вы сожгли?

— Нет, — помолчав, ответил Кирилл. — Хотите, подарю его вам? На память.

— Благодарю, не нужно. Оставьте себе. Всего доброго и спасибо за приятный вечер, — Дмитрий положил на стол несколько купюр и, поднявшись из-за стола, удалился...

***

Погружённый в эти воспоминания, он сам не заметил, как через главный вход вышел на площадь. Над проспектом, в самом его начале, развевалась огромная аляповатая рекламная растяжка. Нет, пожалуй, не развевалась, а гордо реяла, как тот буревестник, который, по словам одной из студенток на недавнем зачёте, тоже реял «между тучами и молний». (На вопрос Дмитрия, что такое «реял», студентка, хлопая полуметровыми ресницами, выпалила: «На рее висел. Как пират...»). На растяжке отчётливо прочитывалось слово «ХРЕМОНТ». Впрочем, приглядевшись, Дмитрий увидел, что принял за букву Х логотип фирмы — перекрещенные гаечный ключ и отвёртку. «Вот, значит, как называется то, что делают уже который месяц в нашем корпусе: когда ты идёшь, а на тебя падает кусок штукатурки со свежей побелкой. Хремонт. Ладно, будем знать».

На небе понемногу сгустились тучи. Поднялся ветер, в воздухе запахло дождём. Нет, Дмитрий Сергеевич, не строй из себя невинную жертву. И сторонним наблюдателем не прикидывайся. Ты годами терпел всё это, сидел, молчал и не высовывался, при этом исправно получая зарплатку и делая вид, будто твоя работа имеет какой-то смысл. Из твоих компромиссов, уступочек, мелких беспринципностей можно было бы Эйфелеву башню сложить, если бы не материал, из которого они сделаны — такое же дерьмо, как и ты сам, душонка твоя ничтожная. Ты прятал свою лысеющую башку в песок иронии и сарказма, трусливо перешёптываясь с подельниками-коллегами, притворяясь, что ты тут ни при чём. Ты не то что при чём — ты полноправный соавтор этого мира всеобщей тотальной некомпетентности. Один из демиургов этого всепроникающего авокинжопаса.

На тротуарную плитку упали первые крупные капли. Мокнуть не хотелось, но и возвращаться в здание — тоже. Дмитрий зашёл в арку внутреннего дворика и некоторое время стоял там, наблюдая, как порыв ветра гонит пыль, как разламывается небо пополам под ударами молний, как проливается на истоптанную людишками землю очистительный ливень — сильный, здоровый, могучий. «Прелестное описаньице. Одни штампы у тебя в голове, Дмитрий Сергеевич. Ничего свежего родить уже не можешь. На свалку пора. Правильно дворник сказал — в крематорий, в газенваген».

Не обращая внимания на дождь, он медленно пошёл через дворик в сторону своего корпуса. Мимо экскаватора с задранным ковшом и распахнутой настежь дверцей кабины, в которой уже никого не было. Мимо исчерченного сетью трещин окна лаборатории. Мимо наследства недавно ликвидированной «за ненадобностью» кафедры химии — покосившихся, проржавевших, рассыпающихся железных шкафов с реактивами, на одном из которых до сих пор виднелись слова: «… аменяющаяся жид…… неопасно». Было огнеопасно, а как кафедру разогнали, сразу стало неопасно. Сквозь зияющую дыру в двери виднелись ряды стальных канистр, которые ещё полгода назад должны были отправить для утилизации на свалку опасных отходов, но на вызов спецмашины университет тратиться не очень-то хотел. А когда выяснилось, что по документам никаких растворителей и никаких шкафов вообще не существует, про них просто забыли — на нет и суда нет. Ошиблись, подумал Дмитрий. Есть он, суд. И всё пойдёт под него рано или поздно: и «нет», и «да», и вся остальная лабуда. Но они поймут позже. А его этот суд уже настиг и приговорил. Обжалованию не подлежит.

Выходя с запасной лестницы на свой этаж, он столкнулся нос к носу с лаборанткой Леночкой — обаятельной веснушчатой толстушкой.

— Что с вами, Дмитрий Сергеевич? — нежно прощебетала она. — На вас лица нет.

— Не обращайте внимания, Лена. Просто работы много. Дай бог до полуночи успеть, — и, ускользнув от её сострадательного взгляда, он зашагал в сторону преподавательской.

***

— Так что там всё-таки произошло?

— Холера его знает. Пожарные говорят, очаг возгорания был не один. На разных этажах одновременно загорелось. И в подвале, где у них старая мебель была свалена. И хренова туча банок с краской. Выгорело всё подчистую. Поджог, скорее всего.

— И кто ж такое мог устроить?

— Ну, скорее всего, тот жмурик, чью обгорелую тушку в кабине экскаватора во дворе нашли. Там тоже, кстати, горело нехило, что твоя бензоколонка. Свидетели говорят, что ещё и рвануло под конец.

— А чему там было гореть?

— Наверное, у экскаватора в баке горючки было до черта. А может, что ещё, кто сейчас разберёт...

— Ну ты ж закрыл хоть кого по этому делу?

— Ясен пень. Вахтёра. Недосмотрел старый хрен, это в лучшем случае. А в худшем — соучастник. А то и организатор.

— А с универом этим что теперь.

— Что-что, снесут нафиг. Восстановлению всё равно не подлежит. Начальство переведут кого куда, очкариков разгонят, контору ликвидируют. Всё равно этих университетов расплодилось как собак нерезаных. Одним больше, одним меньше… Пошли, что ль, покурим?