Летающая корова

2 февраля 1942

Приснилось мне под утро, что жена моя Марина передала мне в больничную палату посылку:

Цельную курицу. Сырую естественно. Я то этого не знал, схватил обеими руками и впился зубами как мне кажется в самую мягкую часть. Тогда я понял что курица эта абсолютно заморожена и есть ее в таком виде ну никак нельзя. Тогда я проснулся и пошел эту самую курицу готовить. Разжёг примус прямо на кровати и начал варить суп. Только масла и лаврового листа у меня совершенно не оказалось. Ну нет масла и всё. Всё обыскал. Карманов всего два и оба почти оторваны. Да и примус какой то попался нерабочий. Горит себе, горит но не греет. Вот уже и вентиль на полную мощность выкрутил и все равно холодно, просто жуть как холодно. Представляете?

Пришлось проснуться по настоящему.

Комнатка два на два. На стенах роспись изморози, окна затянуты льдом. Хотел сделать зарядку чтобы согреться, только в предрассветных сумерках ни черта не видно. Надо так чтобы был свет. Вдобавок, в окно влетел здоровенный булыжник. Хрясь. Половинки стекла выпали внутрь. В лицо кинуло ветром пригоршню снежинок. И всё. Такое дело, что в помещении сильно холоднее чем снаружи. Батареи ужасно стылые. Несомненно что отопление паровое, но где тогда пар? Куда он делся? Пришлось высунуться наружу и вдруг закружилось всё.

На минуту мне показалось что вываливаешься вываливаешься, но не весь. Половина уже достигла земли и машет внизу, а половина сидит на подоконнике и все ещё боится спуститься.

Стал я делать веревочную лестницу из того что было. А ничего у меня не было. Тут меня отвлёк тот, что уже выпрыгнул. Он махал и пел что то веселое.

— Ну, сказал я, чего тебе? Раз выбрался, иди себе домой.

— Эй, псих, крикнул тот, вывалившийся, тебе холодно что ли? Выходи, хватит придуриваться.

Пригляделся я, а там пацан какой то. Босяк одним словом. Пританцовывает, на руки дует, прячет их под мышки куцего тулупчика.

— Погоди, верёвочную лестницу сделаю и спущусь, крикнул я.

Тут от голода у меня в голове сделалось совсем темно и я вместо того чтобы вернуться на кровать, упал кулем возле батареи.

Вот опять курица. Она занимала все мое больное воображение.

Ну, спросил я ее, ты уже согрелась-сготовилась, есть тебя хоть можно?

— Псих, не унимался тот что внизу, псиих!

Я подхватил тот самый булыжник, схватил курицу за ее тощую шею и выкинул ему на голову.

Потом сел на кровати и стал думать. Лестницу то я так и не сделал. Из чего ее делать, если веревки у меня не было, узлы вязать не умею. Что у меня осталось? Соломенный вшивый матрац и железная кровать привинченная к полу. Вот и все.

Я встал, потом сел опять, сделалось мне опять дурно и тут мне пришла в голову такая замечательная мысль: если нельзя вниз, высоко, то может быть, можно вверх?

Потихоньку дошел до окна и боясь что опять закружится голова посмотрел наверх.

— Посторонись!

Мимо меня пролетела корова, шлёпнулась наземь и как ни в чем ни бывало ушла себе в сторону Невского. Потом держась за зонтик

медленно спланировала старуха в черном. Она погрозила мне пальцем и пошла вслед за коровой.

Я выдвинул матрац на подоконник и сел на него верхом. Было очевидно, что за мной больше не придут. Никому я здесь больше не нужен. Марина придёт вечером или после обеда. Но это уже все равно.

Я к тому времени замерзну и лучше пусть оставит себе свой кусочек хлеба. Съест и протянет бесконечно много лет.

Беспечно болтая ногами, я продвигался вместе с матрацем все дальше. Наступил решающий какой то критический момент и я подумал, что там, наверху несомненно теплее, ведь весь пар, всё тепло идёт вверх. И тогда я полетел. Сделал прощальный круг над этой замерзшей больничкой, над оторопевшим парнем и стал набирать высоту.

— Погоди, псих! — Донеслось снизу, я с тобой.

Парень скинул тулуп и разбежавшись ухватился за край матраца. Я протянул руку и помог взобраться.

Мимо летела корова, летели чайки.

Они пытались надергать соломы, но я их прогнал. Ещё чего не хватало: портить такой замечательный матрац