давай я прямо по всему отрывочку пройду вечером? Ну вот реально тебя не узнала, муррр)))
Оно наверное, даже скорее не канцелярит (под него подходит — с мрачной решимостью на лице = смотрел мрачно и решительно), чуть неточное (в два глотка осушил кувшин и весь мокрый — а процесса облива нету) употребление слов.
«Будет головушке лекарство» прозвучало как от автора, уменьшение — аррры! — царапает. Смотри, у тебя нет такого снисходительного отношения к героям (почему я и решила — Анна). лучше перевести в мысли (закавычить). Вообще подобное состояние люблю (у меня оно в романах, кажется, есть почти во всех). И у меня описание куда длиннее твоего)
Похмелье Бэрра, "Проклятие Айсмора"
Бывают в жизни такие утра, когда думаешь — лучше бы не просыпаться…
Мучительная тишь стояла вокруг — до звона в ушах и долгого эха этого звона. Бэрр не шевелился и не открывал глаз. Поняв, что сон ушел окончательно и притворяться спящим даже самому себе более невозможно, со стоном приподнялся на постели, держась за лоб. Упасть бы обратно или просидеть так до тех пор, пока не станет лучше! Во рту было еще гаже, чем в голове.
С осторожностью приподняв тяжелые веки, Бэрр заглянул во взятую у изголовья кружку. Ночью, помнится, там была безумно вкусная вода, а сейчас, к его вящему недовольству, пустота. Запустить бы кружкой в стену, до брызг глиняных осколков! Да жаль стало портить хозяйкино добро.
Утешало одно — не было слышно ни звука. Даже мерного плеска воды, привычного уху каждого айсморца, как шорох трав, пение птиц и стрекот кузнечиков привычны обитателю долины. Под этот плеск житель Айсмора рождался, проживал надводную жизнь и умирал, провожаемый им в последний путь уже под воды Темного Озера.
Бэрр перевел непослушный взгляд на окно: дождя не было, но облачность поднялась и поплотнела, закручиваясь лохматой спиралью в тревожащий черный глаз, а поверхность озера, видимая между домами, разгладилась серым шелком.
«Два дня. Не более», — это знание само пришло в больную голову и сразу покинуло ее.
Вчера он пил. Не пиво — темное ли, светлое — которое Бэрр мог выпить сколько угодно безо всяких последствий и безо всякого толку. Не тяжелую медовуху, привозимую с дальних полей, любимую трактирщикам за то, что при необыкновенной легкости питья и обычном желании побуянить, она не давала возможности это сделать. Ноги у выпившего словно бы отказывались от тела, не хотели слушать буйную голову и внимать зову приключений.
Нет, вино было с Зеленых равнин, густое, крепкое и терпкое.
Выпить он вчера решил не случайно… Нестерпимо хотелось хоть один раз не проверять посты на пристанях и не пинать ленивых стражников, хоть одну ночь провести не под собственным потолком, где вместо сна приходят усталые кошмары. Вот и завернул Бэрр в «Три пескаря», а потом долго общался с особой, никак не хотевшей ему отвечать. Может потому, что бутылки не разговаривают? Их там было куда больше одной. Но меньше семи, раз он хоть и плохо, но все-таки помнил, что ушел из общего зала, отказавшись от помощи. С превеликим трудом, цепляясь за перила, но добрался самостоятельно до комнаты на втором этаже, которую хозяйка держала наготове именно для него и именно для таких случаев. Хорошая женщина, несмотря на то, что давно и упрямо ошибается на его счет, думая о нем лучше, чем Бэрр того стоит...
давай я прямо по всему отрывочку пройду вечером? Ну вот реально тебя не узнала, муррр)))
Оно наверное, даже скорее не канцелярит (под него подходит — с мрачной решимостью на лице = смотрел мрачно и решительно), чуть неточное (в два глотка осушил кувшин и весь мокрый — а процесса облива нету) употребление слов.
«Будет головушке лекарство» прозвучало как от автора, уменьшение — аррры! — царапает. Смотри, у тебя нет такого снисходительного отношения к героям (почему я и решила — Анна). лучше перевести в мысли (закавычить). Вообще подобное состояние люблю (у меня оно в романах, кажется, есть почти во всех). И у меня описание куда длиннее твоего)
Бывают в жизни такие утра, когда думаешь — лучше бы не просыпаться…
Мучительная тишь стояла вокруг — до звона в ушах и долгого эха этого звона. Бэрр не шевелился и не открывал глаз. Поняв, что сон ушел окончательно и притворяться спящим даже самому себе более невозможно, со стоном приподнялся на постели, держась за лоб. Упасть бы обратно или просидеть так до тех пор, пока не станет лучше! Во рту было еще гаже, чем в голове.
С осторожностью приподняв тяжелые веки, Бэрр заглянул во взятую у изголовья кружку. Ночью, помнится, там была безумно вкусная вода, а сейчас, к его вящему недовольству, пустота. Запустить бы кружкой в стену, до брызг глиняных осколков! Да жаль стало портить хозяйкино добро.
Утешало одно — не было слышно ни звука. Даже мерного плеска воды, привычного уху каждого айсморца, как шорох трав, пение птиц и стрекот кузнечиков привычны обитателю долины. Под этот плеск житель Айсмора рождался, проживал надводную жизнь и умирал, провожаемый им в последний путь уже под воды Темного Озера.
Бэрр перевел непослушный взгляд на окно: дождя не было, но облачность поднялась и поплотнела, закручиваясь лохматой спиралью в тревожащий черный глаз, а поверхность озера, видимая между домами, разгладилась серым шелком.
«Два дня. Не более», — это знание само пришло в больную голову и сразу покинуло ее.
Вчера он пил. Не пиво — темное ли, светлое — которое Бэрр мог выпить сколько угодно безо всяких последствий и безо всякого толку. Не тяжелую медовуху, привозимую с дальних полей, любимую трактирщикам за то, что при необыкновенной легкости питья и обычном желании побуянить, она не давала возможности это сделать. Ноги у выпившего словно бы отказывались от тела, не хотели слушать буйную голову и внимать зову приключений.
Нет, вино было с Зеленых равнин, густое, крепкое и терпкое.
Выпить он вчера решил не случайно… Нестерпимо хотелось хоть один раз не проверять посты на пристанях и не пинать ленивых стражников, хоть одну ночь провести не под собственным потолком, где вместо сна приходят усталые кошмары. Вот и завернул Бэрр в «Три пескаря», а потом долго общался с особой, никак не хотевшей ему отвечать. Может потому, что бутылки не разговаривают? Их там было куда больше одной. Но меньше семи, раз он хоть и плохо, но все-таки помнил, что ушел из общего зала, отказавшись от помощи. С превеликим трудом, цепляясь за перила, но добрался самостоятельно до комнаты на втором этаже, которую хозяйка держала наготове именно для него и именно для таких случаев. Хорошая женщина, несмотря на то, что давно и упрямо ошибается на его счет, думая о нем лучше, чем Бэрр того стоит...