Я был батальонный разведчик,

А он писаришка штабной.

Я был за Россию ответчик,

А он спал с моею женой.

Ах, Клава, любимая Клава,

Неужто судьбой суждено,

Что ты променяла, шалава

Меня на такое дерьмо,

Орла и красавца-мужчину

(Да я бы с ним рядом не стал),

Ведь я от Москвы до Берлина

Все время по трупам шагал!

Шагал, а потом в лазарете

В обнимку со смертью лежал.

И плакали сестры как дети,

Пинцет у хирурга дрожал.

Дрожал, а сосед мой рубака —

Полковник и дважды Герой,

Он плакал, закрывшись рубахой,

Горючей слезой фронтовой.

Скупою слезой фронтовою

Гвардейский рыдал батальон,

Когда я геройской Звездою

От маршала был награжден.

Потом мне вручили протезы

И быстро отправили в тыл.

Красивые крупные слезы

На литер кондуктор пролил.

Пролил, прослезился, собака,

Но все же содрал четвертак!

Не выдержал я и заплакал:

Грабители, мать вашу так!

Грабители, сволочи тыла,

Как носит вас наша земля!

Я понял, что многим могила

Придет от мово костыля.

Домой я как вихрь ворвался

И бросился Клаву лобзать,

Я телом жены наслаждался.

Протез положил под кровать.

Проклятый осколок железа

Давил на пузырь мочевой.

Полез под кровать за протезом,

А там писаришка штабной!

Я бил его в белые груди,

Срывая с него ордена.

Ох, люди, Вы русские люди,

Подайте на кружку вина.

Жену-то я, братцы, так сильно любил

Протез на нее не поднялся,

Ее костылем я маленько побил

И с ней навсегда распрощался.

С тех пор предо мною все время она,

Красивые карие очи.

Налейте, налейте стаканчик вина,

Рассказывать нет больше мочи.

Налейте, налейте скорей мне вина,

Тоска меня смертная гложет,

Копейкой своей поддержите меня,

Подайте мне, кто сколько может!