Начало

Станция

— У меня такое в первый раз, понимаешь ты? В первый раз! Я же для нее на всё готов был!

— Да, понимаю, понимаю. А я недавно в портал тестер уронил. Представляешь, сколько вычли?

— Что тестер, что зарплата! Мне три года осталось, всего три года подождать, и я бы с этой проклятой станции фьют, и нет меня. Понимаешь?

— Ага, с деньжатами, да с привилегиями.

— А то! Исследование альтернативок — это тебе не… не это! И каждый отпуск летел же, страдал, ждал! Стихи писал, голову ломал, чтоб романтично, чтоб как в старину — на настоящей бумаге. А она… эх.

— Бабы — дурр-р-ры! И бюрократы эти — тоже. Наливай.

Где-то далеко…

Юный собиратель карабкался сквозь кроны в поисках кладок хвосторогов. Сезон светлого неба только начинался, и шумные пернатые без устали лепили на кору россыпи шероховатых икринок. По-умному лепили: не слишком высоко, чтобы не иссушило солнце, но и не слишком низко, иначе доберется вечно голодное лесное зверье. Мелкие обитатели леса все равно умудрялись лакомиться питательными шариками, рискуя попасть под рог разъяренной матери.

Цепкие ступни с детскими присосками крепко держались за ствол, оставляя ладони свободными. Нападения он не боялся. Внимательно читал каждую кладку и брал только неоплодотворенные пустышки, которые хитрая птица раскладывала на самом видном месте, отвлекая внимание от настоящих. Родители обеспокоенно следили из листвы, изредка строго покрикивая, но в бой не бросались.

Собиратель поправил полупустую сумку, ремни крепления уже успели больно натереть кожу, но к концу сезона в этих местах будет слой толстых чешуек. С легким треском оборвав корешки, снял очередную икринку и, прежде чем перебраться на следующее дерево, внимательно изучил ветви еще раз — не пропустил ли парочку. Заглянул в основное гнездо, иногда по ошибке хвостороги и там оставляли обманки.

Из-под сухих листьев и трухи отчетливо виднелось что-то светлое. Собиратель заинтересованно протянул руку, и тут же отдернул — птица пронеслась мимо, почти задев щеку краем крыла. Втянул шею в плечи и покосился наверх: стая взволнованно заклекотала, готовая защитить свое потомство, нагрудные мешки предостерегающе вздувались и опадали, острое хвостовое оперение сомкнулось в лезвиеобразный «рог».

Угрозы будущим птенцам стая не потерпит. Стоит ли рисковать? А вдруг, это что-то ценное? Перепонка ветровика или кусок ядогриба. Крылатые стаскивали в гнезда всякий мусор, бывало, там попадались и полезные вещи. Собиратель попытался прочитать находку. Хорошо читать он умел пока только икру, но уже давно тренировался разбирать растения и животных. Когда с ладоней и ступней сойдут детские присоски, и его назовут взрослым именем, он хотел попроситься в лесные добытчики.

На первом уровне считывалось дерево, много деревьев, и все вперемешку. Цветок? Лист? Собиратель попытался глубже посмотреть отпечатки — и чуть не впал в созерцательность. В глазах вспыхнула радуга, заворочались спутанные мысли с острыми краями, царапающие череп изнутри. Успел заметить только боль гибнущих лесных гигантов, образы огромных металлических зверей, долгое падение. И что-то, что не может быть написанным.

Очнулся уже без сумки — вся дневная добыча пропала. Руки и ноги судорожно обхватывали ветку, удерживая тело. Он потряс головой, прогоняя транс, и поднялся.

«Надо забирать, отдам жрецу, — решил собиратель, — мое дело — икринки и мелочь всякую искать. А за эту штуковину, может, и замолвит словечко перед взрослым распределением».

Станция

— И ведь как мальчишка! Как юнец безусый, а мне уже сорок. Светило, итить…

— Да-а-а, уважают тебя.

— И бумагу тайком тащил. Знаешь, как с планеты сложно сюда лишний грамм груза провезти? А как письма эти проклятые передавал, знаешь?

— Ну-у-у-у…

— И чего мы в них влюбляемся? Одни мучения…

— Согласен. Будем?

Где-то далеко…

Жрец Давади уже третий день не мог отправить бусину с отчетом. Поля он обошел еще в конце серебряного неба, стада просмотрел сразу после этого, родильные площадки тоже готовы — все в порядке, выбраковка в пределах нормы. Осталось только наведаться на детскую рощу с вылупившимся в этом году младенцами, а читать вертлявую непоседливую малышню Давади не любил. Поди сними их с верхушек ясельных зарослей, стар уже по сучьям карабкаться. И наставников в помощь брать не любил. Сами видят: без способностей ребенок, прямая дорога в пастухи или камнерезы. Нет, ходят следом хвостом, упрашивают: «Может, плохо прочитал? Посмотри еще раз, это же сестры первенец, нельзя его в навоз». Тьфу! И знают ведь, что правильно, и все равно обижаются.

Давади ругался на липнущих наставников и тянул время. И самому хочется, чтоб все уродились талантливые да умненькие: строители, ученые, лекари, а то и с задатками мудрого хаша. Только не будет такого, родильные норы в прошлом году предварительно изучал: самое большее — пара целителей. Хотя, он всего лишь жрец, может, старательный, но бесталанный ребенок усердием пробьет себе лучшую судьбу. Всякое бывает.

Вот и жрец занимал себя другими делами. Погоду читал дольше, с раздорами разбирался усерднее, внимательнее выслушивал подростков, которые приходили советоваться по выбору пути и показывали свои умения.

На огне ароматно булькал котелок с похлебкой. В чане с поднесенной «на пробу» свежей брагой оставалось еще кружек на пять. А что ее изучать, и так видно — удалась брага. Так он варильщикам вчера и сказал.

Жрец подвинул поближе кружку, отломил лепешку, начиненную жирным сворочьим сыром, и удовлетворенно откинулся на лавку: «Все равно уже не успею, отдохну. А вот завтра с самого утра в рощу пойду».

У входа кто-то вежливо поскребся.

— Что еще?

В проем заглянула большеглазая голова. Чешуйки на щеках отливали нежно-зеленым, но макушка уже серела, как у взрослого мужчины.

— Чего тебе? Про выбор имени еще рано говорить, через год приходи. Или ты уже мое задание выполнил? Новое дать?

Детеныш-собиратель замялся у порога и молча протянул туго перевязанный лианой сверток.

— Если что полезное нашел, лучше наставникам отдай или целителю. Нет? Клади на стол да ступай, дел невпроворот.

Юнец осторожно опустил сверток на край стола и замялся:

— А можно мне…

— Сказал же уже. Научишься лес читать как следует, будешь добытчиком. Пока вижу только собирателя. Старайся. Паучника уже узнал, как я советовал? Вот, узнавай.

Собиратель с огорченно взъерошенным загривком выскользнул из дома.

Что там может быть любопытного, наверняка придется сейчас целителю нести. Жрецу все эти лесные находки не нужны.

Давади развернул лист и на мгновение прикрыл глаза мембранами.

Внутри толкался и щекотал исследовательский азарт, совсем как в молодости, в школе жрецов, когда все было новым и интересным, и каждое прочитанное явление — открытие.

В свертке лежал небольшой грязно-белый лоскут, покрытый синими черточками и линиями, будто личинки оставили свои следы. Предмет был похож на сброшенную в первой линьке детскую кожу — такой же тонкий и мягкий.

На вещественном слое чётко читалось растительное происхождение. На событийном проглядывала история с собирателем и несколько дней, пока лоскут лежал в расселине между камней и в гнезде. А дальше начинался сумбур: незнакомые чувства, события. Жрец попытался разобраться, но тут же плюнул на бесполезное дело: слишком чужие были образы и существа, оставившие их — все смазывалось в неразличимую кашу.

Был и третий слой — смысловой. Словно кто-то записал на лоскут сообщение, как делал сам жрец с глиняными или каменными бусинами. Но кому придет на ум сохранять послание на столь недолговечной вещи?

В этот слой Давади слишком глубоко лезть не стал, лишь мазнул по поверхности, но и этого хватило. Противоречивые смыслы взрезали мозг и принялись кроить его на свой лад. Какое-то эфемерное мелькание, будто лоскут вобрал в себя несколько одновременностей вывернутых наизнанку. Сознание остановилось, пытаясь постигнуть значение, а его не было. Начинался смертельный цикл.

Давади отпрянул, накрыл находку блюдом и потянулся за кружкой.

Вот он, настоящий парадокс хаша Оритиса. Как записать то, что не существует и существовать неспособно? Как записать ложь, чтобы она звучала как правда? В школе жрецов учили, что это невозможно. Но доказательство лежит перед глазами. Мальцу повезло, что выбрался. Давно хотел порекомендовать его, способный. Другой бы третьего уровня просто не увидел. Хотя и сглупил: нечего соваться, куда не следует.

Давади прошелся по комнате, приподнял блюдо и снова опустил: «Опасная вещь, чужая. По-хорошему, в огонь ее нужно, — да не моего ума это дело. Пусть в обители ломают зубы», — и спрятал лоскут в ларец.

Станция

— Вот, читай! Последнее, гори оно огнем.

— Дурость какая-то.

— Сам дурак, это метафора. Ме-та-фо-ра! Понял?

— А чего ж не понять.

— Знаешь, а зачем мне такая жизнь? Без нее.

— Хр-р-р… что?

— Пойду и сброшусь в портал! И пусть она потом рыдает и локти кусает. А меня нет!

— Не сбросишься, смена не пустит.

— Сегодня я — смена. И ты, вроде бы. Ты сегодня в смену?

— Я? Я — да. Я — тоже.

— Пошли?

— Ага, только давай уж напоследок еще по одной.

Где-то далеко…

Сначала запечатанный ларец оказался в одной из обителей низшей ступени. Глава обители, мудрый хаш Ахторг, собрал группу чтецов, пытаясь разобраться в записях таинственного артефакта. То, что предмет явно прибыл извне, выяснилось практически сразу.

— Отправим в Дом Покоя? — с сомнением предложил советник. — В тайне держать такую вещь долго не сможем, все равно затребуют.

— Пока время позволяет — сами поработаем, — отрезал мудрый Ахторг, — представь, сколько полезного можно из нее вытрясти хотя бы за неделю?

Советник согласно прикрыл глаза ладонью:

— Ваша власть, ваша ответственность.

Младшие хаши занялись событийным слоем, день и ночь прощупывали лоскут, искусно лавируя между знакомыми образами, и аккуратно, шаг за шагом, исследовали мир чужаков.

За расшифровку смысловых отпечатков взялся круг старших хашей, опытных и осторожных.

— Этого не может быть. Про одно и то же явление тут сказано, что оно и истина, и ложь.

— Но это есть! Давайте начнем с икры. Если я внесу на табличку «у этого мужчины четыре конечности», это будет истина, и табличка покажет информацию с окрасом правды. Если я попытаюсь внести «у этого мужчины пять конечностей», то информация попросту не запишется или, если я очень постараюсь убедить себя, запишется с окрасом обмана. Так? Нельзя одновременно и верить, и не верить. Это же основы!

— Парадокс Оритиса?

— Он самый. Ну что, рискнем заглянуть глубже?

И они заглянули глубже, потом еще глубже, и еще… Пока одного из исследователей не захватила созерцательность. Он умер от истощения в считанные часы, разум буквально сжег тело, пытаясь подогнать прочитанное под свой опыт реального мира.

Только тогда испуганный глава передал лоскут совету хашей — в Дом Покоя.

Совет в полном составе собрался в главном зале. В центре каменного стола лежала злополучная находка. Наимудрейшие не вчитывались — одного взгляда было достаточно, чтобы понять опасность парадокса. Для тех, кому хватит песчинки, чтобы проследить судьбу скалы, даже краткое изучение грозило смертельным трансом. Дом Покоя был возведен высоко в горах, где круглый год дул ветер с ледников. Но даже этот холод не спас бы попавшего в ловушку противоречий, только продлил агонию.

Решалась судьба артефакта.

— Ты действительно хочешь сознательно уйти в глубокую созерцательность? Если твоя теория ошибочна, ты погибнешь.

— Подумайте, а если я прав? Если это описание процесса, своего рода инструкция? Я считаю, нужно понять ее, выполнить все шаги, и тогда ложь станет истиной.

— Глупый риск и ребячество.

— Мне уже немного сезонов осталось, пожалуй, рискну. Не получится, так тому и быть. Уничтожьте и забудьте. А если получится, кто знает?..

В пещере у самой вершины старый хаш снял теплую одежду, укутывающую его в несколько слоев, сел у входа в позу раздумий и погрузился в чтение.

Тело быстро остыло. Снежная крошка била в побелевшую кожу, но мозг продолжал работать.

Утро превращался в вечер, солнце сменяло звезды, а разум упорно сражался с загадкой.

Тонкая корка льда покрыла старика, но его сознание выворачивало себя наизнанку, пытаясь подчинить реальность написанному. И реальность начала меняться. Неохотно, медленно, с разрывающей болью.

Когда ложь стала истиной, преображенный хаш расправил крылья и с восторгом почувствовал упругой перепонкой скольжение ветра. Изогнул шею, взглянул на сверкающие в лучах чешуйки хвоста. Горячая сила наполнила грудь и вырвалась жарким пламенем, превращая лед в пар.

«Я смог, я исполнил! — билась внутри яркая радость. — Полет прекрасен!»

Новорожденный дракон сделал круг над вершиной и направился в Дом Покоя, неся миру добытое знание.

Тонкий, тоньше сброшенной детской кожи лоскут с синими линиями остался в пещере. Ждать следующего смельчака.

Космическая станция исследования альтернативных реальностей.

— Ну, что?

— Что, что. Допрыгались. Меня до лаборанта понизили, все запасы отобрали. Контрабандный алкоголь, видите ли.

— А меня премии, того… на два года. И к психиатру, регулярно.

— Мало, я бы добавил. Погибать в бездне он пошел! Разбитое сердце у него! Если б не я…

И никто не вспомнил жалкий листок бумаги, смятый, потрепанный. Брошенный нетвердой рукой в окно чужого мира. С наивными и смешными, искренними строками:

Мягким шагом катастрофы

Ты вошла в мой быт унылый,

Прошептала: здравствуй, милый —

И осталась навсегда.

Из меня полезли строфы

Непонятного мотива,

Изменилась перспектива,

Воспылал костёр в душе.

Взглядом трепетно-стыдливым

Ты меня заворожила,

Прокляла неуловимо:

Появился зуд в спине.

А вчера, когда я брился,

Я увидел два нарыва:

Расцарапала игриво

Ты мне кожу коготком.

То, я чую, лезут крылья

Из огня души счастливой.

Подхвачу тебя игриво,

Воспарим под облака.

Там я стану диким зверем,

Поменяю свою сущность

Забери её в подарок,

На бессмертье поменяй.

(Особая благодарность Джин за подаренное стихотворение)