1.

Отель «Полночь», расположенный в английском городе Маргит, основан в 1922 году. Внешне архитектурно выполненный в стиле функционализма, внутри он поражает гостей безумным сочетанием самых разных существовавших в то время стилей, от арт-нуво до азиатской экзотики. Коридоры каждого из пяти этажей отличаются друг от друга, не повторяясь, как и отдельные номера.

В большинстве своём отель прославился пятью случаями убийств, первое из которых было массовым и произошло в его стенах в 1926 году при весьма загадочных обстоятельствах. Об этом мы подробнее расскажем чуть ниже. Но известен он не только криминалом.

Как гласит городская легенда, «Полночь» — это место, где ни один человек не способен утаивать свои сильные желания. Отель раскрепощает мысли, заставляет человека безотказно следовать любым страстным порывам, будь они осознанными или спонтанными. Любые желания постояльцев и сотрудников отеля крайне трудно сдерживать, так как любой замысел может загореться маленькой искрой, и человек импульсивно поддаётся ему, прежде чем осознаёт, что натворил. Тем не менее, именно такие разговоры о том, что отель «раскрепощает желания», популяризировали его среди супружеских пар, ищущих уединения тайных любовников, а также для любителей неразгаданных тайн и острых ощущений.

[Выдержка с сайта Дениса Сафонова «По соседству с неизведанным», раздел «Места силы». 2015 год.]

***

[Январь 1926 года]

Его позвали вновь. Призрачные голоса, видения, покалывания в старых ранах — всё говорило об одном. Он должен быть там, неважно, зачем, неважно, кому понадобился.

Его позвали в этот отель.

Стоя посреди улицы, перебирая в волнении лямку военного ранца, он глядел на возвышающееся здание, похожее на один огромный бетонный куб. Сегодня впервые за зиму пошёл снег… Если повезёт, то эту ночь он проведёт в сухой постели под настоящей крышей над головой, как любой настоящий человек этого времени. Возвращаться в разбитую лачугу, примеченную им на самой окраине, совершенно не хотелось. Денег у него немного, но на одни сутки их точно хватит. На большее он точно их не потратит. А дальше он придумает, что делать.

Снежинки оседали на дряхлой шляпе и на клюве его маски, пока он продолжал созерцать свет окон, не решаясь зайти.

Странное место. Явно одно из тех, что не является целиком и полностью тем, чем кажется. Про этот отель ходят слухи… разумеется, он спрашивал лишь тех, кто точно знает о «Полночи» хоть что-нибудь.

Заходить боязно. А, впрочем, какая разница. Ему, скитальцу между мирами и временем, терять абсолютно нечего.

И, дёрнув за ручку, он нырнул в тёплый свет отеля.

Небольшой пустующий зал, истоптанная ковровая дорожка, ведущая от входа прямо к стойке консьержа. Казалось, что «Полночь» была насмешкой над дорогими отелями с их богатым убранством, одним прикосновением Мидаса превратив их не в золото, а дерево, и покрыв их вулканическим пеплом. Красная ковровая дорожка была единственным цветовым пятном на фоне буро-серого декора.

Да, он изредка бывал в подобных местах — о, миссис Грин, упокой Господи её душу, достаточно ли он отплатил ей за всю её любезность? На короткие тридцать лет она позволила ему почувствовать себя на своём месте, вжиться в такое чужое ему время. Но довольно об этом.

Снять ли маску? Или пусть те, кто слышал про Вестника и его деяния, знают, что он здесь?..

Те, кому понадобится, и так узнают.

Вестник прошёл к стойке консьержа, который встретил его с самым каменным выражением лица.

— Есть ли у вас свободные номера?

Невозмутимое спокойствие. Как если бы Вестник не был единственным подозрительно загадочным гостем за всю историю отеля.

— Есть такие.

Впрочем, нет. Постепенно в консьерже проростало семя любопытства, а затем и откровенного восторга, пока он рассматривал «птичью» маску и свисавший с плеча ранец.

— А я, кажется, знаю Вас. Вы ли та одинокая птица, разбившая целую армию на Сомме? Я был там! О Вас ходили легенды.

Вестник с глухой усмешкой покачал головой. И о нём слагают легенды, не только о жутких домах и постройках, в которые ему доводится заходить.

— Возможно. Может, и я. Это ничего не меняет.

— Напротив. Я считал, Вы умерли.

Вестник усмехнулся вновь.

— Пусть Смерть попробует меня забрать. Я весь в её распоряжении.

И зачем он только вспомнил про миссис Грин… Тоска по ушедшему прошлому, задавленная в угол памяти, пробилась наружу. А вместе с ней проявилось и другое, не менее угнетавшее ощущение, сливаясь с безголосым зовом, несущегося из глубин отеля...

— Сэр! — окликнул консьерж. — Как записать Вас?

Его имя. Он ненавидел называть себя фальшивыми именами, лучше быть вовсе без имени. Что поделать. Но доля правды у него припасена. Так и быть.

Консьерж закивал, как только он ответил: догадался, что он лжёт. Но не одёрнул.

— Вот как! Очень приятно, мистер Мессенджер. Вот, ваш ключ, номер на третьем этаже.

Третий этаж. Как только Вестник вышел из лифта, он попал в изобилие зелёного золота, каким были расписаны стены. Номер 306 где-то за левым поворотом — впереди разветвление.

Это был один из тех моментов, когда, вслушиваясь в окружение, он воспринимал звуки в разы громче и чётче, чем обычно. Этот этаж не спал за закрытыми дверьми: люди смеялись, люди уподоблялись страсти, люди стучали каблуками по полу под ритмичную музыку. Эмоции чистые, не фальшивые, но слишком яркие, слишком открытые, лишённые каких-либо границ.

… я не принадлежу их радостям...

И вдруг — странный гул, разнящийся со своевольным весельем, текущим внутри стен. Он подминал под себя смех и вздохи, постепенно усиливаясь, пока Вестник шёл по коридору.

А затем всё кончилось. Кругом тишина. Он слышал лишь собственное дыхание.

Растаявший гул привёл его к незапертой двери, приоткрытой настолько, что можно заглянуть внутрь. Вестник осторожно просунул клюв маски в прощелину, поддавшись любопытству.

Внутри сплошная темнота.

Мрак навеянный, он что-то прячет. Некая магия, странная энергия, которой он давно не встречал. Заклятие сокрытия, возможно ещё что-то. Зачем?

В раздумьях он распахнул дверь, сам того не желая, и больше мрака, поглащающего зрение, открылось ему за порогом. Бесполезно, как бы он не пытался осветить его, вглядеться в то, что он прятал, мрак казался огромным провалом в пространстве. Так и хочется рискнуть, проверить что там и шагнуть вперёд...

— Вы ошиблись номером, сэр.

Что это за голос?

Вестник встрепенулся, и дверь шумно захлопнулась прямо перед его клювом, едва не задев его. И с двери, подчёркнутая светом ламп, на него уставились три золотистые цифры.

Номер 315. Незнакомец прав. Ему здесь делать нечего… пока что.

Не сюда звала его неизвестность.

Добравшись до номера 306, Вестник дрожащими руками отпер дверь, и первое, что он сделал: запер дверь изнутри, не включая свет, выбросил шляпу в дальний угол, скинул с себя ранец и пальто и завалился в полумраке на кровать. Сдёрнув маску, он зарылся лицом в одеяло, вдыхая свежесть белья. Он не спал больше суток, минута слабости не помешает. Она постепенно овладевала его телом, и мрак неосвещённого номера растворял его сознание.

… так устал, не зовите меня, меня здесь нет...

Но непопятная тревога по-прежнему не отпускала. Отдыхать нет времени. Он нужен кому-то, и этот кто-то ждёт помощи.

… какая помощь от того, кто лишь вносит смуту...

Нет. Этот кто-то не унимался, зная или не зная, что ни один поступок Вестника не остаётся незамеченным, что хороший, что плохой. Он заставляет его раскрыться. Ему всё равно.

… соберись, не найти тебе покоя, пока ты жив, и ты будешь жить...

Надо идти.

Вестник нащупал выроненные ключи на поверхности одеяла и медленно поднялся на ноги.

***

Странное стремление не отпускало. Наоборот, с каждым следующим шагом по «Полуночи» Вестнику хотелось ускориться, бежать, ворваться куда-то, как в ту злополучную дверь, но на сей раз без оправданий. Ни к чему тратить время, выжидать ему нечего.

Эта бурлящая в глубине стен энергия, она усиливалась. Что-то смутно знакомое таилось в ней, что-то звало его, как зовут мертвецов по спиритической доске. Да он и был мертвецом в своей манере, откликаясь на каждый зов чужих людей, страждущих в тревоге.

На каждом из этажей отеля по двадцать номеров, кроме первого, где их всего десять, плюс общая гостиная и ресторан. Вестник объездил на лифте их все в поисках источника таинственного зова. Коридоры пусты, никто не видел его шатаний. В голове беспорядочно шумели обрывки видений, мыльных и неразборчивых, заставляя мир темнеть в глазах на мгновение. Он не сдавался, он доберётся...

Наконец, наваждение притянуло Вестника к той самой общей гостиной, такой же пустынной, как и входной зал. Из патефона на журнальном столике доносилась джазовая музыка, разбавляя внутреннюю напряжённость. В виде исключения, в полном одиночестве здесь сидела некая особа, читая книгу перед камином. Она ли та, кому он нужен?

Погружённая в кресло и увлекательное чтение, леди поглаживала конец тонкого шарфа, обмотанного вокруг шеи. Лица не разглядеть. Медно-рыжие волосы, уложенные в типичную для современных дам причёску, жемчужные бусы, свешивавшиеся из-под шарфа, изящное чёрное платье — всё такое одинаковое. Эффект дежавю, не иначе, как будто он видел эту особу раньше. Он наблюдал сотни подобных женщин. Однако, что-то в ней не переставало его смущать.

Снять ли маску здесь? Дурак несчастный, надо было её оставить в номере, пока никого нет в коридорах. Голова устала от её тяжести, от стягивающих ремней и нехватки свежего воздуха. Так и тянет освободиться, хоть ненадолго, но снова стать собой...

Он прошёл в центр гостиной, и его шаги привлекли внимание одинокой женщины. Она повернула к нему лицо — и часть души его надломилась под натиском осознания. Женщина ахнула и выронила книгу, резко поднявшись с кресла. Она тоже догадалась… и оказалась права.

— Майло?

Дыхание спёрло так, что дышать стало совершенно невозможно. Он сорвал с себя маску, открыв ей шрамированное лицо, лишённое цвета, на котором посреди ссадин рассыпались мелкие волдыри. Вечный калека, стыдящийся внешней порочности. Он всё такой же, в отличие от неё.

Она так изменилась.

— Мейбл...

Не сдерживаясь, она спешно вышла к нему, а затем обняла, что есть силы, как ребёнок обнимает родного человека. Будучи чуть выше его ростом, она почти душила его в объятиях. И он, наконец, сдался, прижавшись щекой к её едва прикрытому плечу.

Мейбл Грин. Боже правый… это же малютка Мейбл!

Сколько ей теперь? Почти сорок? В последний раз он видел её после смерти матери, в 1911-ом. Миссис Грин слегла, пролежала в постели с месяц и скончалась у них на глазах. Более он не мог оставаться в их доме, быть ещё одной головной болью для маленькой Мейбл.

Он пытался её вылечить… Но иногда сама Судьба заставляет тебя отстраниться. Значит, пришло время. Ему так и не удалось ни разу отвести от людей их положенную, старческую смерть.

По крайней мере, миссис Грин ушла из жизни, не чувствуя боли. Он ей это обеспечил.

Мейбл… Её спасение, возможно, спасло его самого. Ей было всего четыре, когда он отбил её у гнусного негодяя, пытавшегося ей навредить. Леди Элеонора оказалась столь любезна и благодарна ему за это, что приютила в фамильном поместье, а иногда и просила сопровождать её в путешествиях, тем самым практически сделав его частью семьи.

Ностальгия. Вместе с радостью воспоминаний она приносит терпкую горечь их завершений.

Вестник Майло проводил Мейбл обратно к креслу и, усадив её, расположился в соседнем. Им было много, о чём побеседовать.

— Значит, ты воевал? — спрашивала Мейбл. У неё, несомненно, к нему предостаточно вопросов, и уж от кого, а от неё ему нечего скрывать.

— Воевал. Разумеется, не под руководством какого-нибудь отряда. Я сам себе воин, но я знал наверняка, кто мой враг, и кто враг тем, кто имеет для меня значение.

— И ты так и нападал? В этой маске?

— О… — Майло покрутил её в руках. — Тогда была другая. Эту я смастерил в прошлом году, — постучал он по кожаному клюву нынешнего экземпляра.

Маска, в глазницах которой отсутствовали линзы, была сшита из разных, потёртых кусков тёмной кожи и украшена разных форм металлическими вставками. И из обычных ненужных крупиц, случайно найденных и собранных, он был способен создавать красивые вещи, особенно когда плохо на душе.

А плохо ему бывает более чем часто в последнее время.

К счастью, разговор с Мейбл как глоток воды смягчал тяжесть утомительных дней, протекающих перед ним без конца. Ему не доставало её внимания.

— И скольких ты сумел вылечить? — который её вопрос из нескончаемого числа.

— Я сбился со счету… Перестал считать, когда их перевалило за сто.

Мейбл тогда накрутила на ладонь жемчужную нить и осторожно спросила:

— А сколько раз ты умирал?

Люди всегда так интересуются смертью...

— Раза три. Не меньше. Хотя...

… свист в ушах, дрожь ржавых пуль, застрявших между мышцами и органами, одна сплошная пелена...

— Может, и больше. Я так часто терял себя, что мне трудно сказать, умирал ли я… или просто впадал в беспамятство.

Мейбл горько улыбнулась, не сводя с него глаз, в то время как он сам, сжимаясь всем телом в кресле, старался не смотреть на неё, избегая старой памяти. Только слушать, исчезая в её голосе.

— Ладно, не будем о плохом, — сказала она.

— Это точно… Не будем, — поддержал он.

А она всё разглядывала его жадным взглядом, немо требуя от него того же. Множество мыслей и эмоций засверкало между ними. Пальцы её готовы были разорвать хрупкие бусы.

— Майло. Я так часто думала о тебе… Я скучаю по нашим временам.

Так вот, чьё желание позвало его! Всё встало на свои места. Лишь у неё во всём двадцатом веке найдётся для него столько тёплых мыслей.

— Я тоже скучаю, — он отпустил смущённую улыбку, прикрыв глаза. — Увы, такова моя природа. Я не умею сидеть, сложа руки, на одном месте. Я вновь прошу у тебя прощения, что оставил тебя и Лондон.

— Майло! Тебя вовсе не в чем винить! Мы с матерью всегда понимали, как тебе непросто. К тому же, дядюшка Алистер обо мне позаботился, когда ты исчез.

Ах да, Алистер Эйткин. Тот охотник за монстрами и тёмными духами. Они с миссис Грин были очень близкими друзьями. Узнать бы, что с ним сталось, не пал ли он случайной жертвой очередной охоты или так же дожил до старости.

— Мейбл, не оправдывай меня, я не стою...

Не успел Майло договорить, как она взяла его за руку, и тепло её кожи всколыхнуло старую любовь. Малютка Мейбл, пёстрый шарфик на её шее, взгляд, полный благодарности, всё, как сорок лет назад, когда он впервые уберёг её от гибели.

— Именно ты и стоишь этого.

Он был свидетелем того, как она росла. Она проделала жизненный путь от маленькой девочки до благородной дамы. Он не переставал чувствовать себя ответственным за её участь, за её детство. А потом он ушёл — потому что его позвала иная боль.

— Я рада, что ты вернулся.

И вот боль Мейбл снова привела его к ней. Боль иного рода, но так же нуждающаяся в лечении. Майло обернул её руки своими. Её кровь, стучащая под кожей, просила о помощи, подсказывала истинные мысли, не только лишь радость встречи после долгой разлуки. Страх, какой-то страх, безвыходный, неизлечимый. Мучительная тревога сковывала ей сердце.

На его бледные глаза навернулись слёзы.

— Расскажи мне, что случилось… — проронил он шёпотом.

Мейбл отдёрнула руки и спрятала их под складками шарфа. Кому, как не ей, знать, как накладываются посторонние чувства на его собственные.

— Я теперь Мейбл Эйткин. Я вышла замуж за его племянника Колина.

Ах вот, как Алистер ещё позаботился о ней! Прелестно.

— Тебе не нравится мой выбор? — она заметила его реакцию.

— Нет-нет, проблема не в этом, нет… Так что же случилось?

Майло сам не понимал, что его разозлило в этом факте, Алистер был славным, пусть и скрытным человеком, к чему же племяннику быть лучше или хуже. Но как бы Колин не втянул её в авантюры, подобные тем, в какие его дядя втягивал Майло. Однако, похоже, всё говорило как раз об этом.

— Его хотят убить.

Глубоко вздохнув, он придвинулся ближе. Этого и следовало ожидать.

— У него во владении есть один мощный артефакт. Он так и не рассказал, откуда он у него, но я подозреваю, что он достался ему от Алистера. Тебе что-нибудь говорит название «Ловец Памяти»?

Что-то знакомое. У Алистера в коллекции было предостаточно удивительных вещиц. Что-то он отбирал у препятствовавших ему тёмных колдунов, что-то изготавливал лично.

— Чокер… — Майло жестом пересёк себе горло.

— Именно! — воскликнула Мейбл. — Так вот, есть люди, которые узнали про этого Ловца Памяти, и теперь хотят его заполучить. Колин говорит, что его пытались выкупить у него, но он отказался, и теперь ему угрожают смертью.

Тогда он понимает, о чём речь. Этот артефакт в корыстных руках не на шутку опасен. Алистер использовал его лишь единожды, считая кощунством красть воспоминания даже самой запятнанной тьмою души, особенно умирающей души.

Кто-то явно хочет чьей-то смерти. И кому-то понадобится память этой смерти. А раз так, они не остановятся не перед чем.

— Его пытались выкрасть, — продолжала она. — Наш дом едва не подожгли однажды. А потом нам под дверь стали просовывать записки с угрозами… И вот, наконец, мы решили, что с нас хватит. У нас две дочери, опасность грозит и им, останься мы с ними. Поэтому мы отвезли их в особняк Эйткинов к дядюшке Алистеру, а сами затаились здесь.

Значит, Алистер жив. И ему точно больше шестидесяти. После всех его деяний здоровье у него явно должно было подорваться. Удивительно.

— Почему именно здесь? — спросил Майло.

— Потому что «Полночь» по слухам показывает всех находящихся здесь людей с их истинных сторон. От себя не спрячешься, а от других легко. Вот мы специально и выбрали «Полночь», потому что… мне кажется, что, если убийцы Колина придут за ним, они непременно выдадут себя. И тогда мы отобьёмся от них в открытую. В «Полночи» крайне трудно скрывать свои истинные намерения. Так что...

Внезапно её губы замерли на полуслове.

— А по какой причине сюда пришёл ты?

Проще простого, подумал Майло, ожидая, что она и сама догадается.

Она и догадалась.

— Из-за меня? — она положила ладонь на грудь. — Так ты… ты вернулся намеренно? Чтобы остаться… со мной?

…грязь души, зло обидчика, угрожавшего маленькой Мейбл, моей малютке, её не забыть, и у других она такая же, у всех, кто пытался...

Он стиснул кулаки, сжал зубы, не спешил признаться, хоть и знал он точно:

… убью любого, кто тронет тебя вновь...

— Я не могу обещать остаться. И я имею в виду не только себя во плоти. Я… я, как и прежде, готов отдать за тебя свою жизнь… если только её заберут у меня.

— Ох, старый ты дурак, Майло, — когда-то она и раньше говорила так.

Он и был старым дураком, нарывающимся на смерть как на рожон. Вновь ища оправдания, он попытался заговорить. Мейбл точас прервала его.

— Нет, Майло, я серьёзно. Пожалуйста, — она резко схватила его сухую, дряблую руку, — я прошу тебя, я требую, чтобы ты пообещал мне хотя бы одно, хотя бы это. Я не прошу тебя помочь нам, пусть я и знаю, что тебя не отговорить от этого. Но пообещай мне одну вещь.

Он уже знал, к чему она клонит, и противился до последнего. Но она сказала:

— Пообещай мне… что не умрёшь раньше меня.

О, как же он мечтал об обратном.