Бойся отражений

Тепло в доме, уютно, яркий огонёк свечи горит ровно, спокойно. А за круглым небольшим столом сидят четыре девчонки и шепчутся о чём-то. Конечно, можно было бы и лампу зажечь, только уйдёт тогда волшебство, да и страх тоже рассеется. А страх особенный — не тот, от которого холодок, а тот, от которого щекотно.

Одна из них, Иришка, больше слушает, чем говорит: не успела пока набраться от бабушки новых историй, лишь вчера приехала на зимние каникулы в родное село. Так уж получилось, что два года назад предложили её отцу работу в городе, вот и пришлось уехать. Конечно, за это время и городские подружки появились, да разве с ними посидишь так? Засмеют — они уже «другие сказки» нашёптывают друг другу. Потому и тянет Иришку в родной дом, к бабушке, к подружкам любимым.

С двумя из них, Аннушкой и Наташкой, она едва ли не с пелёнок знакома. Правда, память об этих пелёнках лишь от матерей сохранилась: каждая слышала, как их втроём клали часто в одну кроватку, а бабушки по очереди за ними присматривали. А вот третья, Татьяна, появилась перед самым отъездом Иришки в город — видно, девчонки решили восполнить образовавшуюся брешь. Но вроде бы ничего девчонка, своя. Пять лет как переехала сюда с матерью.

— А я о мёртвом озере вчера услышала, — тихий голос Аннушки вырвал Иришку из раздумий.

Все сразу ожили:

— Расскажи!

— Лежу, читаю, время уже позднее, а в гости к бабушке тётя Клава пришла. Какой-то рецепт ей принесла для пирога. И задержалась. И знаете? — Аннушка засмеялась. — Стала бабушке страшилку одну рассказывать. Я и читать бросила, лишь вид делаю, что читаю, а самой смешно. Сидят две такие старушки — точь-в-точь, как мы сейчас сидим.

— А что за озеро-то? Ты не смейся! — сердито перебила её Наташка.

Аннушка сразу стала серьёзной.

— Тётя Клава от кого-то узнала, что в наших краях, оказывается, есть одно озеро. И люди давно называют его мёртвым, потому что ни утки не садятся на воду, ни стрекоз не видно, даже комаров — и тех вблизи нет. Издавна люди обходят его стороной. И горе тому человеку, кто окажется рядом с озером — он сразу захочет посмотреться в него, а как увидит своё отражение, то протянет оно к нему руки и утянет на дно, а из воды выйдет уже не он, а его отражение. И никто даже не догадается, что это не живой человек, а нежить, что приняла его облик. А началось всё давным-давно, когда люди в этом озере страшную колдунью утопили. И прокляла она озеро. И с тех пор кто утопнет в нём, то нежитью становится. И ищет, ищет того, кто склонится над водой, чтобы глянуть на себя — тело его заполучить хочет, чтобы вновь жить среди людей.

— Ой… — перебила её Иришка, — а как же тогда люди узнали о том? Если ожившее отражение ничем не отличается от живого?

— Вот и бабушка задала тёте Клаве тот же вопрос, а она ответила, что есть способ узнать это. Если такой человек-отражение ночью посмотрит в зеркало, то в зеркале отразиться та самая нежить. И если её изобличить, то она и погибнет. И будто была пара таких случаев, потому люди и узнали.

Аннушка вдруг вскочила со стула, подбежала к небольшому зеркалу, висевшему на стене, глянула и закричала:

— Ой, там нежить, нежить!

Девчонки хором взвизгнули, а потом рассмеялись. Но тут же смех был прерван матерью Аннушки, возникшей в дверях:

— Это что ещё за шум? А ну-ка, все по домам! Время уже позднее. Вот будет скоро Сочельник — тогда и насидитесь.

И то правда. Через тройку дней Рождество, а уж в Сочельник их никто спать не погонит — чай, уже не маленькие.

Сочельник они шибко ждали — ещё бы! — решили, что гадать будут. Вот и договорились собраться в доме у Наташки, благо её родители в гости уедут ещё с вечера к отцовой матери, так что дом будет в полном их распоряжении.

С вечера все четверо и собрались, как только родители ступили за порог.

Правда, Иришку бабушка поначалу и пускать не хотела — чуяла, что затеяли девчонки.

— Это вам не игрушки, — сердито говорила она, — всякое может и привидеться и взаправду показаться. Ведь в эти дни души покойников возвращаются на землю — нечто не страшно?

— Ничуточки! — засмеялась Иришка.

— Ох, егоза… — вздохнула бабушка и, понимая, что внучку не отговорить, сунула ей в руки большой цветастый платок: — На! Возьми! Если чуть что привидится — кидай на зеркало и бегом!

Гадать они решили в той комнате, где стояло трюмо. И свечку есть на что поставить, и зеркало большое — даже приготавливать ничего не нужно, лишь свечу зажечь. А дальше задумались. Гадать в одиночку боязно, вот и порешили, чтобы обвыкнуться, гадать парами: сначала — Иришка, а Наташка её подстраховывать, потом — Наташка. А потом уже и следующая пара их сменит.

— Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать, — шепчет Иришка, глядя в зеркало. И вновь повторяет. В зеркале видит себя, свечу, закрытую дверь в соседнюю комнату… а потом чьё-то лицо у себя за спиной. Она едва не кричит, но тут же узнаёт это лицо. Наташка! Что б её!

— Ты хотя бы в зеркало-то не лезь!

Девчонки рассмеялись, а из соседней комнаты послышался недовольный аннушкин голос:

— Вы там гадаете или смеётесь?

— Гадаем, гадаем!

Иришка уступает место Аннушке, а сама благоразумно становится сбоку от зеркала.

— Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать…

Время тянется медленно, сколько его прошло — обе и не знают. Наташка так просто от зеркала не отойдёт — поделилась с подружками, что нравится ей один.

Неожиданно дверь открылась, и на пороге появились Аннушка с Татьяной — видно, совсем уж заждались.

А дальше… всё было, как в кошмарном сне.

Иришка увидела, как изменилась в лице подруга: глаза выкатились, рот открылся в безмолвном крике. Она глянула в зеркало, и волна ужаса захлестнула и её. Она хорошо видела лица своих старых подруг, но вот рядом с Аннушкой была вовсе не Татьяна — что-то зеленоватое, полуистлевшее, со страшным мёртвым оскалом, с пустыми чёрными провалами вместо глаз, и отсвет багровый в них…

Но и этого ужаса, видно, было мало. Из зеркала, из Наташкиного же отражения, медленно стали тянуться руки — тощие, зеленоватые, когтистые…

В следующий миг Иришка, не отдавая себе отчёта, кинула на зеркало бабкин платок, который так и не выпускала из рук. И пусть платок закрыл лишь половину зеркала, но руки стали исчезать. Иришка схватила подругу за руку и поволокла из комнаты. За ними бросилась и Аннушка.

Девчонки бежали раздетые, по морозу, не издавая ни звука, и лишь влетев в Иришкин дом и увидев бабушку, обрели голос. Вперемежку со слезами, перебивая друг друга, они изливали на бабушку весь страх, который им пришлось пережить.

Поутру в дом Наташки вошла уже целая делегация. Бабушка позвала и своих подруг, и тётю Клаву, и её зятя… Девчонки тоже пошли, как их ни пытались отговорить.

И взгляду вошедших предстала жуткая картина — на полу перед зеркалом в мутной вонючей жиже лежал труп, по всему видать, молодой девушки. Пустые глазницы, остов обтянут зеленоватой кожей, в длинных волосах, разметавшихся по полу, запутались водоросли…

Конечно, потом приехала и полиция, и девчонок опрашивали, но то, что услышали от них, никак нельзя было подшить к делу. А экспертиза дала однозначный результат: труп пролежал в воде не менее пяти лет. Выяснить, чей он, не составило труда. И мать опознала, да и по карточке медицинской, принадлежавшей утопленнице, тоже провели какую-то экспертизу. И по всему выходило, что девчонка, которую накануне видели все соседи живой и здоровой, пять лет как утопла. Следствие зашло в тупик, а потом дело и закрыли.

Вернувшись домой, Иришка долго не могла прийти в себя. По ночам ей снились кошмары, и одно её утешало: подруги ей часто звонили, и по их словам она была самым настоящим героем. Кто знает, что бы было, если бы не её расторопность и бабушкин платок? Может, всех их и погубила бы нежить? Поняли, что если рядом она есть, то и на озеро ходить не нужно. Узнали и о причине, по которой пять лет назад Татьяна вместе с матерью оставила родное село.

Мать Татьяны сама рассказала о том, что произошло.

Заболела дочь шибко — страшную болезнь обнаружили у неё врачи. Так и сказали матери, что проживёт Татьяна месяц, не больше. Мать была в отчаянии, и тогда ей и пришла в голову эта мысль — обмануть судьбу. А ну как не врут люди насчёт озера? Всё равно дочь не жилец, а вдруг?.. Сама принесла её на берег озера, сама заставила поглядеться. Чуть было назад тащить не стала, когда руки из воды показались и потащили дочь на дно. Да только сил не хватило вырвать. Упала не берег, смотрит — а над водой голова дочери появилась, потом плечи… потом и сама вышла на берег. Живая, здоровая! И всё бы хорошо, да люди коситься стали недобро. Вот и пришлось уехать…

— Знаешь… — Наташкин голос в телефонной трубке перешёл на шёпот, — а мы ведь ничего и не замечали. Разве что руки у неё всегда были холодные…