Репетиция на дому

Дверь открылась, и в палату вошли двое мужчин. Одного из них она уже видела — он был следователем. Его сегодняшний визит был пятым. Второй был ей незнаком, но своим видом внушал доверие.

— Как вы себя чувствуете? — спросил следователь.

— Сегодня лучше, — ответила она, не отрывая глаз от незнакомца.

— Понимаю, что от моих допросов вы устали, но прошу еще раз рассказать свою историю этому человеку.

— Вы называете это историей? — она перевела взгляд на следователя, пристально посмотрела ему в глаза и уже через мгновение устремила пустой взгляд в окно.

— Для меня каждое дело — история, — ответил следователь. — Начнем?

— Кто этот человек? — она продолжала смотреть в окно.

— Если позволите, я отвечу позднее, — незнакомец опередил следователя.

Какое-то время она продолжала смотреть в окно, потом вздохнула и тихо начала:

— У нас всё было, как в обычной семье. Мы ссорились, мирились, вместе гуляли, ездили за город, ужинали при свечах, снова ссорились и снова мирились. И всё же он был самым лучшим, самым внимательным и заботливым. Я любила его и знала, что буду любить всю жизнь. Он отвечал мне взаимностью, и порой мне казалось, что его чувства ко мне даже выше моих. По утрам он приносил кофе, не всегда, конечно, но именно в те дни, когда мне хотелось этого больше всего. Он как будто чувствовал, что сегодня проснуться мне поможет только этот бодрящий напиток, и вносил в спальню поднос с чашкой ароматного кофе, стоило мне лишь подумать о нём. Он даже научился варить его ради того, чтобы мне было приятнее просыпаться по утрам.

Она остановилась, посмотрела на своих гостей и поняла, что они ждут продолжения.

— Иногда он делал сюрпризы. Не часто. Он считал, что частые сюрпризы могут потерять свою привлекательность. Однажды он позвонил мне после обеда и попросил к вечеру надеть купленное на выходных вечернее платье. После чего прислал к подъезду нашего дома белый лимузин, который довез меня до небольшого ресторана у подножия гор. Я не помню, что мы ели тогда, но помню его влюбленный взгляд, который он не отводил от меня весь вечер. И помню, как он пел. В ресторане играла живая музыка, и он периодически выходил на сцену, чтобы посвятить мне очередную песню. Не то чтобы он был хорошим певцом, но пел он искреннее и для меня. Боже! Я тогда даже прослезилась…

Время от времени она прерывала свою историю, словно закончила её, но собиралась с мыслями, глубоко вдыхала запах свежей осени, доносившийся из открытого окна, и продолжала.

— Он был настоящим мужчиной, мог поддержать и защитить меня в любой ситуации. Когда я попала в аварию, он примчался быстрее страхового агента и дорожной полиции. Готов был набить морду зарвавшемуся водителю, который грубил мне в первые минуты после аварии, и остановился только после того, как водитель извинился. Когда меня уволили по сокращению штатов, я впала в депрессию. Долгими вечерними разговорами со мной он заставил меня поверить в себя, убедил взглянуть на ситуацию иначе, отдохнуть и приступить к поиску новой работы. В итоге меня пригласили на руководящую позицию с более высокой зарплатой и хорошим социальным пакетом. На новой работе мне приходилось задерживаться, и я боялась, что он начнет возмущаться. Но он был другой породы. В первый раз вернувшись домой в девятом часу, уже с порога я ощутила аромат жареного мяса. Я прошла на кухню и увидела накрытый стол со свечами и бутылкой вина. Он сидел в тёмном зале на диване с огромной красной розой в руке. Я была голодна, а аромат из кухни безжалостно усиливал позывы желудка, но этот неожиданный сюрприз был таким милым, что мне захотелось сесть на его колени, обнять за шею и так просидеть весь вечер и всю ночь…

— Что же случилось? — во время очередной паузы незнакомец задал вопрос.

Она ответила взглядом, в котором читалось раздражение за то, что приятные ей воспоминания были бесцеремонно прерваны.

— Он изменился. Стал злым и раздражительным. Если раньше он делился со мной каждой своей проблемой, то теперь предпочитал закрываться в кабинете и подолгу сидеть в темноте и тишине. Если нам всё-таки доводилось поговорить, то в его словах я чувствовала ложь. Когда наши взгляды встречались, я видела в его глазах безразличие. Днем он по-прежнему звонил, чтобы узнать, как мои дела и напомнить о своей любви, а вечером превращался в чужого мне человека. Тогда я решила, что у него появилась другая, что его большая любовь ко мне испарилась, и в его сердце больше нет места для меня. Я злилась, что он не хочет сказать мне правду и не предлагает мирно разойтись, а вместо этого срывается на мне по любому поводу. Много раз я сама пыталась начать разговор, но страх понять, что мое предположение может оказаться верным, заставлял меня остановиться. Ведь в глубине души я надеялась, что изменения в нем не связаны с появлением другой женщины. Каких бы успехов я не желала ему в бизнесе, в те дни я молилась, чтобы его раздражительность была вызвана проблемами на работе. Временами мне казалось, что он вернулся, стал таким же, как раньше. Но это лишь казалось. Дальше становилось хуже. Однажды он схватил меня сзади и приставил к горлу нож, стал спрашивать о моих ощущениях. После каждой моей просьбы остановиться он давил сильнее. Отпустил меня только, когда я впилась в его руку ногтями. Иногда он хватал меня за лицо, притягивал к себе, а потом отталкивал, как собаку. Пару раз он валил меня на кровать и пытался задушить. Я до сих пор помню это неприятное ощущение от сдавливания горла, после чего хочется откашляться, будто проглотила горсть песка. Если мы ужинали вместе, а это случалось всё реже, он мог схватить меня за руку, прошипев при этом: «Ты чем-то недовольна?», а потом бросить руку со словами: «Лучше помалкивай!». Он стал так часто выражать недовольство любым моим действием, что я вздрагивала каждый раз, когда он выходил из кабинета, боясь, что он снова с уже ставшей привычной ему злобой набросится на меня. Я стала нервной. Даже коллеги заметили, что любой резкий звук в офисе заставлял меня вздрогнуть. Любая их попытка узнать, что происходит, вынуждала меня прятаться в туалете и плакать. А муж становился все агрессивнее и безразличнее. Когда я подавала ему телефон, он выхватывал его, как будто это была его любимая игрушка, которую безуспешно пытался спрятать соседский мальчик. Когда я просила его помочь по дому, он даже не делал вид, что не слышит, а вставал и демонстративно уходил в другую комнату. Меня стало это пугать. Страшнее всего было просыпаться по ночам и видеть его нависшее над собой лицо. Он ничего не говорил, а только пристально смотрел в мои глаза. Я чувствовала его взгляд даже, когда поворачивалась на бок к нему спиной. С каждым днём мне становилось всё страшнее, и тогда я решила, что должна бороться за себя. В тот момент, к своему сожалению, я поняла, что наши прежние отношения не вернуть и его чувства безвозвратно исчезли. Я была уверена, что не за горами тот день, когда он поднимет на меня руку, а однажды просто убьет.

— И тогда вы обзавелись складным ножом, — вставил следователь.

— Да, я купила его в ближайшем строительном магазине и стала постоянно носить при себе, когда была дома. Моей неизменной одеждой стали штаны с глубокими карманами, иначе мне негде было прятать нож. В течение дня нож лежал в комоде среди нижнего белья, а вечером я перекладывала его в карман. Муж был таким же раздражительным, но иногда в его взгляде я улавливала прежнюю страсть. Я тотчас отворачивалась и отгоняла мысли о совместном будущем прочь. Я знала, что вскоре мы расстанемся. Не знала когда и чего-то ждала. Наверно, злополучного вечера, когда всё и произошло. В тот вечер я вернулась домой раньше, переоделась, спрятала нож в карман штанов и пошла на кухню готовить ужин. Он появился, когда ужин был почти готов, молча переоделся и вошел в кухню. Я стояла у окна и пристально наблюдала за ним. Он подошел ко мне, провел рукой по щеке, а потом схватил за волосы на затылке.

— Сегодня, детка, для тебя всё закончится, все твои кошмары и переживания.

Мне было больно, хотелось выругаться, но я сдержала нахлынувшие эмоции и ответила:

— Может ты расскажешь, наконец, что с тобой происходит.

— Ничего, мне просто хочется, чтобы всё кончилось, — он отпустил мои волосы, провел по ним рукой и снова схватил. На этот раз боль была сильнее и я не выдержала:

— Отпусти меня, идиот, мне больно. С этими словами я достала нож, завела его за спину и разложила. Сердце забилось так, что готово было выпрыгнуть из груди, во рту пересохло, а по спине прошел холод, сравнимый с прикосновением к раскаленному железу.

— Больно?

В это мгновение мне показалось, что он хотел что-то сказать, что он пытался подобрать слова, но обида, которая накопилась за всё время, что он издевался надо мной и унижал меня, оказалась выше желания услышать его. Эта обида наполнила мои глаза слезами и направила руку с ножом в его тело. Глаза его расширились, он отпустил мои волосы, прижал руку к животу, попятился назад и упал. Каждый его шаг, каждое движение проплывали передо мной как в замедленной съемке. Я осела, обхватила себя руками, попыталась вцепиться ногтями в пол, не смогла, прижала руки к лицу. Он что-то говорил мне, протягивал руку и говорил. В ушах стоял такой шум, что я не могла разобрать ни слова. На его красивых, обожаемых мной глазах выступили слёзы. Он попытался подняться, но не смог и упал. Я больше не видела его глаз, только нежные губы, которые продолжали шевелиться и что-то говорить, но я по-прежнему не слышала его. Потом он умер. Я еще долго сидела, дрожа всем телом, не в состоянии пошевелить ни единым членом. Нанесенная обида перешла в ужас, а затем в страх от того, что я сделала. Потом была темнота.

Она замолчала. Поджав под себя ноги, она положила голову на колени, устремив взор в окно, тем самым пытаясь скрыть слёзы. К ней вернулись чувства того вечера — обида, ужас, страх. Она снова испытала ощущения, которые были с ней до и в момент убийства — обжигающий лёд, бешено стучащее сердце, давящий шум в ушах и сухость во рту.

Комнату наполнила тишина. Ни следователь, ни незнакомец не решались нарушить её. Наконец, слегка проведя рукой по глазам, чтобы вытереть слёзы, она повернулась к незнакомцу.

— Кто вы?

Незнакомец откашлялся, посмотрел на следователя, снова на неё. Он попытался удобнее устроиться на стуле и глубоко вздохнул, перед тем как ответить на её вопрос.

— Я очень сожалею о том, что произошло в вашей семье, — начал он, тщательно подбирая слова. — Я чувствую себя отчасти виноватым в разыгравшейся трагедии, но поверьте, я ни единой своей мыслью не желал такого исхода. — Незнакомец замолчал, пытаясь собраться с мыслями.

— Дело в том, что я — продюсер. За два месяца до трагедии мы объявили кастинг по поиску актёра для съемок в нашем новом фильме. Ваш муж, видимо втайне от вас, подал заявление и прошёл данный кастинг. По сюжету он должен был сыграть человека, у которого после авиакатастрофы начались проблемы психологического характера. Из глубин его памяти вырвались воспоминания о тяжелых эмоциональных травмах, которые он пережил в далёком детстве и о которых забыл на долгие годы. Теперь эти воспоминания были с ним постоянно и разрушающе действовали на его психику. В конце концов у него случилось диссоциативное расстройство идентичности, — незнакомец осёкся, — простите, раздвоение личности. Первой идентичностью осталась его базовая личность, та, под которой его все знали, а в состоянии второй идентичности он приобретал черты психопата, причём, чем дальше, тем чаще его вторая личность становилась активной.

Незнакомец замолчал. Он посмотрел на неё и поймал себя на мысли, что недавняя пустота в её глазах сменилась гневным любопытством. Её дыхание стало более частым. Она хотела продолжения, и он не заставил её ждать.

— Ваш супруг полностью соответствовал нашим требованиям, но на последней пробе его игра психопата не удовлетворила режиссёра, и тот предложил ему порепетировать в домашних условиях. Он сказал: «Если ваши близкие поверят в вашу психопатичность, то и зрителя вы сможете убедить». За два дня до трагедии ваш супруг показал, чего достиг за месяц репетиций, и режиссер объявил дату начала съемок. По этому случаю мы назначали вечеринку, которая состоялась в день трагедии. Ваш супруг должен был рассказать вам историю своего перевоплощения, после чего вместе с вами приехать на вечеринку, но не приехал…

— Хватит! — Она шёпотом перебила незнакомца. Она продолжала смотреть на него, а гневное любопытство медленно превращалось в ненависть. От первого чувства доверия, которое она испытала, когда незнакомец зашёл в палату, не осталось и следа. Она ненавидела его. Всем своим сердцем, всей душой. Её ногти впились в кожу, оставляя кровавые следы и причиняя ей боль. Но она не чувствовала боль — только ненависть. И отчаяние. Она так долго хотела понять, что происходило с её мужем, и теперь, когда было уже поздно, поняла. Она поняла, что убила любимого человека, который ради этого паршивого продюсера решил сыграть с ней в игру, о который знали все, кроме неё.

— Хватит! — Крикнула она. Своими руками она убила свою любовь и разрушила себе жизнь. Почему ей не сказали раньше?! Почему заставили страдать, чтобы потом заставить убить?!

— Хватит! — завопила она в истерике, заставляя незнакомца вскочить со стула и попятиться к двери. — Я ненавижу вас всех!

Продюсер дёрнул дверь, пролепетал что-то похожее на «простите» и исчез.

— Успокойтесь, — чуть громче обычного произнес следователь. — Ваш муж жив и идёт на поправку.

С этими словами следователь встал, участливо посмотрел на неё и вышел за дверь.