Устами младенца, которого нет / Симмарс Роксана
 

Устами младенца, которого нет

0.00
 
Симмарс Роксана
Устами младенца, которого нет
Обложка произведения 'Устами младенца, которого нет'
Устами младенца, которого нет

Мама, папа, если вы читаете это письмо, значит, врачи всё-таки посчитали нужным передать его вам. А ещё это значит, что меня больше нет.

Возможно, рядом по-прежнему будет ходить толстощёкий пятилетний малыш, которым вы будете постоянно умиляться. Но это уже буду не я. Потому что я — явление ненормальное, сверхъестественное, а такое никому здесь не по душе.

Конечно, в самом начале вы называли меня иначе — не ненормальный, а необычный ребёнок. Вроде одинаковые по смыслу слова, но имеют совершенно разные значения.

Когда через час после своего рождения я сказал своё первое слово, все вы назвали меня чудом света. Через неделю у меня уже брали интервью, помните? Я — да.

Вы никогда не задумывались, ради чего вам послали именно такого необычного (или всё же ненормального?) ребёнка? Уверен, не ради того, чтобы прославиться и всем без разбора рассказывать — наш малыш — гений! Он — величайшая ценность страны! Да что там — целого мира!

Но почему, почему, когда я вам всем пытался рассказать что-то важное, предостеречь вас, вы меня не слушали? Вы не улавливали главного, да если вообще улавливали хоть что-то, из того, что я говорил.

От вас я слышал только: «он и впрямь гениальный малыш!», «Невероятно! Это невероятно!», «Да так и не любой взрослый сможет выразиться!»

Когда мне всё это надоело — сколько мне было лет тогда? Впрочем, неважно — вы помните, как я начал называть всех ваших друзей, знакомых и всяких тётенек из прессы — да-да, я воспроизводил их же слова, которыми они поливают друга каждый день.

Только я говорил их открыто — ну вы же сами сказали, что гении и дети не способны врать и лицемерить. Я всегда был искренен со всеми, кто меня окружал. Знаете, и ведь только тогда меня услышали, но никто из них ничего не сказал. Я просто перестал быть популярным. Истину не воспринимают, правду — слышать не хотят…

Итак, вы решили меня запереть дома и никому больше не показывать, наверное, чтобы не краснеть лишний раз и избежать ненужных неприятностей. Но знаете, я был даже рад, что всё так вышло. Рядом — только моя семья, и ни одной посторонней души.

Я развивался, быстро рос — всё схватывал на лету, хотя никто из вас не горел особым желанием чему-то учить меня. Я вам словно стал надоедать, вас было не удивить моими способностями. Вы как будто заскучали или начали мечтать о нормальном глупеньком сыночке, которого можно пугать Бабаями или Бабами-Ягами. Над его вопросами вы бы не ломали так долго свои больные и уставшие от меня головы, не искали бы ответы в своей всезнающей и бестолковой «паутине», чтобы не прослыть в моих глазах невеждами. Но ведь иногда… я же позволял вам и понянчиться со мной, прочесть на ночь детскую наивную сказочку, даже старался не задавать вам слишком сложных вопросов. Потому что, не смотря ни на что, любил вас и даже люблю сейчас.

Но вы… до сих пор вспоминаю и не могу не думать об этом. Может, изложу все эти мысли на бумагу и, наконец избавлюсь от того рокового дня в памяти. Я знаю, вы никогда его не забудете, особенно если прочитаете о нём от моего лица.

Был ранний вечер. Я сидел у себя в комнате за книгой, пока не задремал. И видел сон, страшный и непонятный мне сон, словно видение. Да, это был необычный сон. Как будто послание свыше, которое я долго не мог расшифровать. Но я долго работал над этим, и, когда я, наконец, понял, о чём было это послание, я без промедления решил рассказать вам всё, что явилось ко мне в образе невыразимого кошмара. Но прежде чем я покинул свою комнату, мой друг предостерёг меня — сказал, что вы не готовы. А я ответил: «время не ждёт… я должен предупредить вас об опасности.» Он: «да они тебя даже слушать не будут. Вообще так и надо этим ничтожным людишкам, этой бестолковой тле!» За эти слова я распотрошил его до самых мягких белых внутренностей, а потом в гневе выкинул из окна то, что от него осталось.

Теперь я, конечно, жалею об этом… Надо было послушать его. Он ведь был умнее меня, понимал больше меня, и его рассудок не затмевала слепая любовь к близким. Мои же чувства к вам заглушали голос здравого смысла.

Мама… ведь я подбежал сначала к тебе. Помнишь ли ты хотя бы слово из того, что я тебе сказал? Я помню, ты слушала меня, пусть и смотрела свой дурий сериал. А потом тебе позвонила подруга, и ты долго с ней разговаривала, смеялась. Как можно было, скажи, смеяться после того, что я тебе сказал? Когда ты закончила с ней говорить, я продолжил свои попытки достучаться до тебя. Но ты резко оборвала меня и сказала — я знаю, что ты гений, и что фантазия у тебя богатая, поди к папе лучше, а то он, может, забыл об этом.

Я промолчал, но, как ты и велела, пошёл к отцу. На нашу, как вы называете, «малую кухню».

Отец… как только я понял, что ты сидишь за кружкой пива и смотришь чемпионат мира по футболу, я хотел пройти мимо, но ты заметил меня и позвал к себе. Я слушал тебя и даже высказывал своё мнение об этой, на мой взгляд, глупой и бессмысленной игре. Но мнение ребёнка, каким бы он ни был, всегда останется только мнением ребёнка.

Когда матч прервался рекламой, я подошёл к главной теме для разговора. Знаешь, отец, я очень рассчитывал на тебя… Но во время моего рассказа твой мозг работал только в одном направлении — за какое бы слово или за какую мысль зацепиться, чтобы поведать мне одну из своих увлекательнейших историй молодости, что в ней опустить и что приукрасить, чтобы твой слушатель посмеялся вместе с тобой, расслабился хорошенько и чтобы смотреть футбол было намного приятнее. Когда я рассказал тебе всё доступным и лаконичным языком именно то, что тебе нужно знать, ты улыбнулся, потрепал меня по голове, произнёс пару переходных слов и начал свою историю, которую ты рассказывал уже сотни раз, а теперь воспроизводил её в новой улучшенной версии…

Реклама кончилась. Кто-то забил гол, ты забыл про свою историю. Я ушёл.

Да, ушёл. Но ещё не отчаялся. Теперь я надеялся на старшее поколение — на бабушку и дедушку. Они сидели как всегда в разных углах квартиры, но я повёл бабушку за собой, к деду. Он как обычно сидел за столом и ковырялся в разных мелочах, чтобы смастерить какую-нибудь безделушку и любоваться ей, нахваливая самого себя.

Итак, я начал со всей серьёзностью, которая только у меня была, излагать им истину, переводя её на простой человеческий язык.

Где-то в середине рассказа бабушка схватилась за сердце, вздрогнула, и я уже было подумал: «неужели!», как она всплеснула руками, обеспокоенно произнесла: «Кофе-то, кофе убежало!» и убежала сама. Наверное, на нашу «большую кухню» для женских чайно-кофейных посиделок. А там, вероятно, ты, мама, и ждала её, чтобы обсудить с ней последние сплетни из мира шоу-бизнеса или ваших неудавшихся родственников и «глупых», «страшных», «стервозных» «подруг».

И всё-таки я решил закончить своё повествование, чтобы хоть дед меня выслушал. Но его мысли унеслись уже в совсем другое временное русло: «Всегда она была такая — нерасторопная. Всегда что-то убегало у неё, подгорало…». «Деда!» — взмолился я. Но он меня не уже слышал: «Запомни мои слова — жену выбирай себе не по красоте и милости, а по пригодности! Чтобы аккуратная была, и не было таких вот дел…»

Я ушёл и от деда (почти как ваш любимый колобок, который вечно уходил от всех…) Знаете, я ведь уже был на грани срыва. Но кое-что ещё удерживало. Это был мой последний шанс…

Сестра как всегда сидела за компьютером, переписывалась со своими парнями, время от времени просматривая чьи-то фотографии в социальных сетях. Я молча сел рядом. Она спросила: «Чего такой хмурый?» И я начал всё с начала.

Я подбирал слова, говорил как можно выразительнее, и это, наверное, было лучшей моей речью за всю мою недолгую жизнь. Это было лучшим и самым точным переводом истины. Однако… однако когда я подошёл к концу, я только тогда заметил, что сестра в наушниках, беспроводных. И она… неужели она не слышала ни единого моего слова? Она улыбалась и что-то набирала на своей клавиатуре… идиотской клавиатуре, за идиотским компьютером, в этом сумасшедшем доме, в этом ненормальном мире!

Что было дальше, вам, наверное, и не стоит напоминать. Но забавно, когда у меня случился припадок, когда я заорал так, что весь дом на уши поставил — все вы, до единого, бросили свои дела и примчались ко мне. Но ваш колобок уже укатился от вас. Он залез на окно и кричал, кричал всему миру правду, которую тот должен был знать, но которую так упрямо знать не хотел.

Всё потому, что боитесь, страшно боитесь, и вы лучше будете жить в иллюзиях и не знать, что завтра, что СКОРО ВАМ ВСЕМ КОНЕЦ, что СОВСЕМ СКОРО ВСЕМУ КОНЕЦ!

Но я-то ведь знал, знал заранее, хотя бы то, как спасти пусть бы часть людей, как спасти вас, мою семью. И знал и хотел и пытался, потому что люблю вас, такими, какие вы есть!

И почему только вы не можете ответить мне тем же?! Вы…, которые подарили мне жизнь и которые теперь полны твёрдой и непоколебимой решимости её у меня забрать. Но вообще — вообще я и не собирался долго жить на этом свете. Я лишь хотел уберечь вас, хоть кого-то из вас.

Пора заканчивать бессмысленный расход серой больничной бумаги, потому что я уже чувствую ЕЁ приближение. Она одета в белый больничный халат. Сейчас она хладнокровно воткнёт в меня свою тонкую иглу, и я усну… а потом они залезут в мою маленькую черепную коробку и своими блестящими холодными орудиями начнут убирать лишние извилины по образу и подобию нормальных мозгов. Они найдут дорогу к моей затаившейся и перепуганной душе, а потом прихлопнут её как крохотного, но надоевшего всем комарика, чтобы он перестал пищать вам о своём, комарином…

Родители… дорогие и единственные, почему? Ну почему?! Я лишь хотел бросить вам спасательный круг, направить в нужном направлении, чтобы вы не заблудились, когда мир накроет волна неземных кошмаров, когда воцарится беспросветная тьма, когда смерть заменит свою косу на газонокосилку и… да зачем? К чему я пишу вам об этом?! У людей, видимо, аллергия на правду. Они избегают её, не слышат, искажают, опошляют — всё, что угодно — лишь бы не знать её!

Боюсь, не в моих это силах теперь чем-то помочь вам. Скорее всего, не дорос я ещё до настоящего гения или супергероя, я — неудавшийся младенец, рождённый по чьей-то ошибке, и теперь… ОНА открывает дверь в мою палату.

 

Несколько часов спустя:

 

Когда молодая медсестра прочитала это письмо, она вбежала в операционную, где лежал ребёнок, и закричала:

— Не делайте этого! Вы ещё…? Вы уже?!

— Поздно спохватилась, милочка. Мы только закончили. А чего надо-то? Чего это не делать, а?

— Вы убили его…

— Сбрендила совсем?! Отпуск бы взяла, а то и тебе придётся операцию делать!

Женщина громко рассмеялась и ушла вместе со своими коллегами. А молодая медсестра села рядом с мальчиком и сквозь слёзы всматривалась в его изменяющиеся черты лица. Они словно сглаживались, становились проще. Крохотные морщинки на лбу и подбородке исчезали. Впалые и бледные доныне щёчки округлялись и наливались румянцем. Через несколько минут он очнулся.

— Какую правду ты хотел сказать? — после недолгой паузы спросила она.

В ответ — лишь пустота детских, ни о чём не ведающих, глаз.

— Ах да, что же это я… ведь его уже нет. Его нет. И похоже, малыш, скоро, совсем скоро… и нас не будет тоже.

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль