Уж коль убийца и предатель стал Героем,
Так что там за герои в кавалерском этом строе?
Как, хлопцы, вам правофланговый?
Могильщик ваш, кровавый и бедовый.
… После его рассказа мы ещё долго сидели, переживали: он — воспоминания, я – тепло, которое подтапливало меня откуда-то изнутри, щипало глаза. И чувство, сродни благодарности и великого сочувствия к нему, к ним… ко всем, прошедшим по трудным дорогам войны. А сколько осталось их, ушедших от нас и не успевших раскрыть нам свои души?.. Оставшихся по ту сторону памяти.
Читателям:
Хотелось бы узнать мнение, совет. критику. За ранее благодарствую.
Первый раз этого человека я увидел осенью 98-го года. Это был пожилой, убеленный сединой старик, среднего роста, но довольно бравого, я бы сказал, гу-сарского вида. У него на верхней губе лежали широкие, закрывающие рот, белые усы, как у моржа. На голове кожаная темно-синяя шапочка с широким козырьком с интересной эмблемой на тулье — с ненашенской, не с отечественной символикой. Шапка была черной, с клапанами на липучке, поднятыми наверх. Необычный го-ловной убор для сельской местности. Он придавал старику какую-то особенную прелесть.
Веры не было дома четыре года. Долго Ефросинья Михайловна убивалась по ней. Старшая она была, помощницей. Как ушёл Илларион Минаевич на фронт, так и легло всё хозяйство им на руки. Детей, кроме Веры, четверо, да ещё хозяй-ство: корова, бычок, поросенок, два баранчика. Курочек полтора десятка. Худо-бедно жить можно было. Война началась, куда что делось?
Такая была весёлая весна, такое обилие цветов, даже после неожиданного морозца в начале лета, и ранних всходов, которые успели расцвести и разветвиться, и вот по всему этому, по этой красоте — картечью!