Солнце только-только встало, еще не откинуло с реки легкого туманного покрывала, еще не умылось прохладной водой.

«Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп» — далеко разносится над сонным омутом удары по воде, чуть замолкнут и снова: «Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп».

— Да что это ты, кума, мне всю округу взбаламутила?! — вдруг раздался недовольный возглас, и у самого берега вынырнул из воды дородный мужчина зеленоватого цвета, — делать что ли нечего, как соседей беспокоить? Чего пришла-то, а?

— И ты будь здрав, Мокрень! — стучащая по воде палкой лешачиха, усмехнулась и попросила, — хозяйку свою позови, надобна она мне…

— Ишь ты, Мокрень, на себя-то посмотри, — водяной был явно обижен, — грачиное гнездо бы сняла с головы прежде чем к приличной нечисти в гости идти… Мокрень, ишь ты… обзывается…

Водяной может быть и дольше возмущался, но лешачиха его оборвала:

— Ты, давай, не булькай тут понапрасну, дело у меня до твоей половины, — собеседница глянула на надувшегося водяного и продолжила уже более миролюбиво, — а кто ты есть-то на самом деле? Всей водой заведуешь, влагой, мокростью в округе повелеваешь — вот как есть главный Мокрень!

И смотрела с усмешкой, как тот пытается вникнуть в ее речи и решить: продолжить обижаться или заважничать от похвалы. Не очень преуспев, водяной все же спросил:

— А чего понадобилась-то? Занята она, мальков на зиму в омуте устраивает.

— Да то наши дела, бабские, тебе не интересно будет, — отвечала лешачиха, а потом добавила — а ты знаешь, чем кум-то твой занят? Я намедни мухоморовку сделала, ядреная получилась! Так он ту бутыль у меня разбил…

При этом известии внимательно слушающий куму водяной аж застонал от разочарования.

— Да, соврал он, чудо мохнатое… — продолжила лешачиха после небольшой паузы, — стащил и в овраге под старой сосной спрятал, а осколки от старой молочной подсунул… что говорить, простота лесная…

Лешачиха с улыбкой смотрела на мнущегося водяного, что разрывался между желанием побыстрее сбежать в овраг к другу и правилами приличия, нужно же и вид достойный соблюсти.

— Ты, кум, позови мне куму-то, — собеседница была настойчива, — а мой-то давно в овраг сбег, а бутылка-то не сильно большая… да ты рыбки, рыбки с собой прихвати…

Последнюю фразу про рыбку услышал только хвост исчезающего в глубинах омута водяного.

Гмырр разглядывал дракончика, и если сначала он показался ему крохотным, то сейчас, а времени-то прошло всего ничего, недоумевал, как тот мог поместиться в яйце. А вообще-то дракончик не выглядел особо привлекательным. Шарообразное тельце было покрыто мягкой бледно-бледно жёлтой кожицей или чешуей? Но смотрелось как голая и морщинистая шкурка. Складочки обвисали с тельца, словно то долго голодало и находилось на последней стадии истощения. Тоненький хвостик вообще смотрелся ниткой, привязанной сзади. Длинная, почти такая же по размеру как тело, шея была худой и непонятно как удерживала голову. Лапки тело не держали, и дракончик лежал на пузике, растопырив ненужные пока конечности. На крылья даже и намека не было. В общем, чудо оказалось тощенькое, костлявое и совсем не то, что рисовало воображение по ночам. Попал, называется.

— Пых! — сказало создание и закашлялось, поперхнувшись своим же то ли дымом, то ли каким-то паром.

— Привет! — радостно поздоровался Гмырр, и озаботился — ты чего это кашляешь? Простудился что ли?

— Пых! Пых! — вновь повторил попытку что-то сказать только что родившийся дракончик.

— А, тебя так зовут — Пых! — догадался Гмырр, — ну не кипятись, я же не против, и представился, — А я — Гмырр.

Белёсая, лупоглазая, маленькая ящерка, сидящая в осколках скорлупы, казалось, сейчас взорвётся. Она надулась, превратившись в шарик, даже тоненькая длинная шеёнка куда-то делась, а пыхтение стало одним длинным шипящим выдохом.

— Пшшы — ыыххх!

Гмырр испугался, что его мечта о драконе сейчас лопнет вместе с этим самым пыжащимся драконьим детёнышем. Он осторожно погладил лапкой его спинку, уговаривая не переживать и успокоиться, что всё будет хорошо и замечательно, что бояться нечего, и он Гмырр торжественно обещает хранить и защищать своего дракона всегда, везде и ото всех. Может, подействовала ласка, может, успокаивающие слова и мягкое звучание голоса, а Гмырр постарался говорить самым мурчательным тоном, но маленький драконыш утих. Только и глядел несоразмерно большущими глазами на Гмырра, рассматривал. Гмырру даже стало немножко не по себе, его словно изучали, запоминая каждую черточку, каждый волосок шкурки, и не только внешний облик, но словно ветерок прошёлся, где-то там глубоко внутри, в душе. А потом, видно удовлетворившись осмотром, дракончик зевнул, широко открывая пасть и показывая полный набор крохотных, но острейших зубов, похлопал ресничками и мягко вздохнув, улёгся спать.

** Гмырр — котенок))))