С условием я долго не замедлил: железо по горячему куют.
— Дворец, — кричу, — желаю огроменный, за речкой можно, можно прямо тут. Прекрасную хочу принцессу в жёны, чтоб стал я самодержцем и царём, лес для охоты, полем окружённый, сундук с деньгами, бусы с янтарем. Чтоб подавали к завтраку мацони, чтоб падали все предо мною ниц. А коль не выполнишь, побью яйцо я на много-много маленьких яиц.
Я стопку маханул, чего стесняться, я наглый же, не стану отрицать. И к делу перешёл, ведь мне за двадцать, а ни невесты нету, ни дворца…
Достал яйцо из сумки, то, что в саже, и по столу с размаху — шандарах! Гляжу и думаю: и что теперь он скажет? А у Кащея — пена на губах, дрожит весь в ужасе, всего со страху корчит, весь как-то потерялся сразу, сник, короче, напугался парень очень… Мне жалобно:
Вошёл к Кащею, в башне ветер свищет… Иду по лестнице наверх, тут слышу вой с верхушки:
— Это что за дурачище ко мне припёрся? Слышь, вертай домой! Я парень необщительный и вредный, так что давай отсюда, дверь найдёшь.
Я тут струхнул: а вдруг колдун бессмертный меня волшбой раздавит, словно вошь. Но дальше лезу, лестница внезапно закончилась, открылась дверь, скрипя… Смотрю: сидит мужик, весьма опрятный, и поедает супчик из опят. На столике пред ним стоит стаканчик, а рядом — самогона знатный штоф.
— Садись, — мне машет. — Гостем будешь, значит, раз не боишься, буду не суров.
Не зря я не был прозван Ваней-дурнем: смекнул, что с необычного яйца
я выгоду иметь могу большую, ведь как-то слышал во дворце отца, что в яйцах вот таких путём заклятья Кащея злого заключён конец. Подумал: перещеголяю братьев, затребую принцессу и дворец. Шантаж обычно действует прекрасно, Кащей в той башне… И пошёл туда. Ведь то Ивану встреча с ним опасна, А Никодиму — можно, не беда.
ОффтопикПро первое замечание: я сразу сделала фокал матери, чтобы не было сомнений. Чай, конечно, матери подносила.
Повторения нарочно. Подхват, я так для себя называю. А что, выглядит ошибкой?
А я тоже хочу попробовать. Сроду внешность не описывала. Всегда думаю: зачем она, пусть сами представляют.
Хорошо, что дочь пошла в неё, а не в отца. Одно удовольствие было наблюдать, как Анна выходит из дома, идёт по усыпанной гравием дорожке летящей уверенной походкой, сжимая в руках книги. Густые, медового цвета локоны – их семейная гордость — рассыпаются по плечам, спина прямая, голова гордо поднята. На фоне тусклых подруг, что встречали её за калиткой, она выглядела, как свежее утро.
Как свежее утро, выглядела она, когда подносила чай, держа блюдце тонкими пальцами, а её сияющая улыбка помогала встретить новый день.
— Ну-ка, мама, я помогу, — певучий голос Анны развевал печаль, её хрупкие руки, обладающие удивительной нежностью, помогали встать. – Смотри, мама, весна!
За окном буйствовала весна, а в глазах Анны, светло-карих, блестящих, буйствовала жизнь, на безупречно-ангельском лице – ни следа тоски.
Даже когда она надевала давно изношенные вещи, скрывающие тонкую фигуру, прятала высокую грудь за мешковатым платьем, Анна светилась истинным счастьем молодости; это читалось в живости движений, наивно приподнятых бровях, звенящем смехе без повода. Анна была сама жизнь – безмятежная, гибкая, изящная – воплощение силы и здоровья.
Повторения нарочно. Подхват, я так для себя называю.
До глупого зыбки.