Новелки

1.

Зина, Алла и шестидесяти восьми метровая трёшка с отличным видом на гаражи стали моими клиентами случайно.

Я взяла их на риэлтерский понт — голыми руками.

История начиналась буднично.

Откофейничав с окаменелостями сушек в составе: Наташа-1, Наташа-2 и покурив с Владимиром Арсеновичем моих сигарет я осталась в кабинете одна. Им всем было куда-то надо: Наташе-1 — на срочный показ, Наташе-2 — к змее-свекрови или в ветеринарную клинику со страдающей запором Мусей, Вовке — на стратегический объект дорогущей коммерческой недвижимости.

А мне — никуда. Пригородные особняки и квартиры сегодня не осматривались, городское всё было продано. Сидеть одной в съёмной квартире с видом на Свято-Николаевский храм и копаться в прошлом — скучно. Помыв за всеми чашки я села изучать новости бесплатного рекламного сайта — что свежее продают собственники.

В трёшке на шестом этаже панельной девятиэтажки, зажатой между гаражно-строительным кооперативом и локомотивным депо, не было ничего необычного — трёшка да и трёшка. Страшненькие фотографии на телефон, дурацкое описание, призыв — «приходите, будем торговаться» и договорная цена.

И я позвонила.

При звонке по объявлению от физического лица главное понять — как он относится к риэлтерам и вероятна ли продажа. За первые пятнадцать секунд. Если собеседник уверен, что я ожившая тёмная сила и исчадие ада — зачем тратить время, доказывая обратное. Или — если из двушки ему надо выжать две однушки, тоже.

Весь мир нельзя убедить.

— Добрый день! Трёшку у депо вы продаёте? — привычно спрашиваю я.

— Добрый день, мы. Да, хочим продать. А вы себе ищите? — с надеждой в голосе говорит доброжелательная женщина средних лет.

Она коренная, стопроцентная белоруска. Полешучка, наивная и доброжелательная. Мой клиент.

Я обхожу вопрос кому и чего я ищу. Цены то не знаю.

— А что значит «договорная цена»? Это сколько?

— Ой, да договоримся! Нам сильно надо продать, мы насмерть стоять не будем, — удивляет меня собеседница, — Так вы может глядеть придёте, я сегодня в выходном, и мужык мой, и Алла. Хочите?

Святая простота. Точно буду продавать трёшку!

Схема этого диалога одинакова во всех странах мира и со всеми объектами: у меня есть клиент.

— Да, я ищу большую и хорошую трёшку в вашем районе, на среднем этаже, но не для себя. Я агент, но — вам лично ничего не предлагаю. Я действую в интересах клиента — подбираю объект. Посмотреть наверно смогу, но пока одна, потому что ……… (Дальше следуют вариации придумываемые по ходу пьесы: клиент-бизнесмен и занят зарабатыванием денег, клиент-супружеская пара с детьми им некогда, клиент-старушка и в немощи при деньгах, клиент-иностранец и требует особого почёта, клиент-иногородний и будет в выходные и т.д. Никакой иностранец и бизнесмен в рабочий район в видом на гаражи не пойдёт, богатенькой старушке ни к чему трёшка почти в семьдесят метров, остается — пара с выводком детей) ….они многодетная иногородняя пара. На фотографиях почти ничего не видно, вы можете рассказать о квартире? — на одном дыхании, не волнуясь, говорю я.

Нет, так нет.

— Ой, так наша не подойдет! Она большая, да, но — не хорошая, бывшая коммуналка, вы такую не захочите, — убивает меня ответом дама.

— Почему? — это всё, что я могу сказать.

Собственники всегда считают свой объект самым лучшим! Все до единого и самый затрапезный: с явно текущей крышей, убитой сантехникой, ободранным и обгаженным подъездом, с ремонтом в стиле «упала граната», у железной дороги и кладбища, с пьющими и буйными соседями.

— Вас как зовут по имени-отчеству? — спрашивает она, существенно увеличивая мои шансы продавать их трёшку.

— Ольга Николаевна, а вас?

— А меня — Зина, я простая, мне отчества не надо, я в школе работаю техничкой. Ольга Николаевна — там ничога такого нима. В Алкиной комнате совсем простота, даже окна не поставила, балконная рама догнивает. У меня конечно и окна, и двери, и балкон Миша хорошо сделал. И входную дверь мы новую поставили. Ванна с туалетом раздельные — без ремонта, синеньким покрашены. Кухня страшная — линолеум вытерся, плите сто лет в обед. Приезжайте — поглядите.

Я просто офигеваю от услышанного! Конечно, приеду. Сегодня же.

— Зинаида, я вас попрошу — больше никому такого не говорите. И никому показать не обещайте до моего приезда. С таким настроением вы слона не продадите. Хорошо?

— Хорошо, Ольга Николаевна.

Мы договариваемся на пять часов вечера. Я выясняю номер квартиры и подъезда.

На все осмотры я хожу с инструментами, в косметичке. Называется — «осмотровое», это шоу я видела в московском агентстве недвижимости. И подло украла идею.

В косметичке лежат: компас — смотреть куда выходят окна, рулетка — мерять (с участием хозяев) кухню и балкон, фонарик — смотреть трубы под ванной, бахилы — понятно зачем, зажигалка — не курить, а проверять тягу в вентиляции, отвёртка-индикатор — для розеток и коробочка с кружочками бумаги из под дырокола — скорость смыва унитаза. А и ещё — газовый баллончик с перцовым газом, на всякий случай.

Я бережно храню даже от друзей это ноу-хау.

Насобирав по кабинетам бумажных кружочков от дырокола я еду домой — обедать, а уже оттуда пойду на осмотр, это почти рядом. В успехе мероприятия я не сомневаюсь — моя трёшка.

В пять вечера на квартире меня с надеждой ждут трое.

Зина — простая как три копейки дама за пятьдесят общематеринского вида, её огромный и добродушный «мужик» — Миша, и Алла-совладелица: выкрашенная в цыплячье-белый цвет продавщица беляшей.

Я разыгрываю обычный спектакль: служебное удостоверение и визитки, конфети в унитаз, компас на подоконники, замер кухни (край рулетки держит собственник, чтобы я убедилась — в техпаспорте нарисована ошибочно маленькая кухня) и т.д.

Дальше я очень хвалю квартиру и месторасположение, но сожалею, что это не то, что ищет мой придирчивый клиент.

Квартира не жилая и даже мебель вывезена.

Тут Алла-беляшистка предлагает:

— А может вы нам другого покупателя найдёте?

— Конечно найду, такую квартиру приятно продавать, — оптимистично говорю я.

Не дав им опомниться, записываю на приём в агентство завтра на десять утра, с документами (я могу и на одиннадцать, и на двенадцать — и так и далее — я ничем не занята, но им этого знать не надо).

В десять утра Зина и Алла пьют отвратительный кофе со мной в компании. Гораподобного Мишу — почему-то не привели.

Я заполняю бумаги. Собственность у них совместная, завод на который обе приехали работать из деревень, дал Алле 42/100, а Зине — 58/100 трёшки. Потом они нажили другое жильё, тут Алла упоминает:

— Некоторые ради квартиры даже с мужем развелись!

Зина, сотворившая грех, опускает глаза. Алле видимо было не с кем развестись — она завидует.

Отношения при совместной собственности, как всегда — не очень. Но без поножовщины, я всякое видала.

Им надо продать и поделить деньги. Сказка!

Коллеги пропустившие такой случай — завидуют мне, я уверена.

Бумаги отксерены, договора и акты заполнены, Зина и Алла пишут контактные данные — вдруг случится покупатель, смотреть. Простая Зина пишет телефоны дочек в разных городах, мужа Миши, соседки по даче — вдруг пропустит звонок, та позовёт и т.д. Алла — только свой.

Цену в договоре рекомендую я. Повероятней. Это немножко дороже реальных тридцати тысяч долларов за который её в финале и купят. Зина сналёту согласна, Алла, покривившись, тоже. По рукам!

Я пожимаю обоим руки, желаю всем (а особенно мне) успешной продажи и выводя на улицу даю бесценные рекомендации по хоумстенджингу: вымыть полы и окна, попрыскать освежителем и вкрутить лампочки по ярче — вечером придёт Женька-фотограф, чего тянуть то.

Алла занята беляшами, Зина отпросилась у зауча на день — пойдёт сейчас же вкручивать лампочки, только Мишу заберёт из дома. Я предлагаю свою помощь потому что знаю — откажется.

Так и есть.

Неожиданно простая трёшка стала сложно продаваться.

Сначала потому, что на все показы со мной ходил огромный Миша. Я надеюсь, что Зина отправляла мужа не из-за недоверия ко мне, а для убедительности. Красть в квартире было нечего, кроме розеток и дверных ручек, газовую плиту я бы не донесла.

Все первые десять показов проходили одинаково.

У подъезда нас (меня и покупателей) ждал Миша с ключами. (Он на вредной пенсии работал сторожем в библиотеке, где отлично высыпался за ночь).

К каждому приводимому мной человеку Миша относился с надеждой — а вдруг купит и старался понравиться вместе с квартирой. Поэтому у подъезда он представлялся и пожимал руки:

— Миша! Прожил тут пятнадцать лет, муж хозяйки.

Обалдевшие покупатели молчали всю дорогу на шестой этаж, тем более дружественно улыбающийся Миша занимал половину маленького могилёвского лифта.

В квартире начиналось вовсе несуразное. Не давая людям (у которых может нет ни гроша за душой) посмотреть, Миша начинал их уговаривать. Заняв половину узкой Т-образной прихожей он просительно говорил:

— Купите! Сухая, тёплая, мы уступим.

Покупатели в ужасе бежали партиями и по одному.

Мне, наконец, надоело.

Я позвонила Зине и поставила ультиматум: или я, или Миша.

Зина подумала и передала свою связку ключей Мишей, он привёз её в агентство печальный. Ему, оказывается, нравилось.

Дальше в продажу влезла беляшистка-Алла.

Под видом «тайного покупателя» по квартире позвонила её кума (это я узнала потом от Зины), и стала расспрашивать — как там внутри?

Утомлённая Мишиными молениями на всех приходящих я разливалась соловьём: это самый осматриваемый объект агентства, простор для фантазии при ремонте, школа с иностранным уклоном во дворе, чудная рябиновая роща под окном (две полудохлые рябины у гаражей), смотрят только иностранцы и т.д. и т.п.

В результате — через два часа приехала Алла писать заявление о повышении цены объекта на три тысячи долларов. Имела право — она же собственник.

Показы прекратились. За эти деньги можно было найти куда лучшую квартиру: не у депо, без алкоголиков у подъезда и с хорошим ремонтом.

Зина — расстроилась и их с Аллой натянутые отношения испортились окончательно. Все диалоги велись только через меня.

Продажа стала маловероятной.

Через две недели появилась надежда в виде Наташи-1. Её однушку в этом районе покупали; привыкшие к гаражам и рябинам собственники однушки в теории готовы были купить мою, Зины и Аллы трёшку. Если уступят две тысячи и дадут банковский кредит на разницу в метрах.

Кредитом занималась Наташа-1, она звонила в банк и собирала справки, мне кажется — готова была пойти поручителем, если что.

Я, стараясь оправдать облезлый подъезд сфабриковала график капитальных ремонтов ЖЭУ, куда эта девятиэтажка входила не в 2022, а следующем году; дважды вызывала милицию к подъезду — отучая алкашей от насиженного места и убедила Зину и Аллу — что две тысячи торга: чудо.

Наташа-1 показывала покупателям трёшку каждый день, под разными предлогами (постепенно приучала) и находила всё новые достоинства в голубеньком туалете и протёртом линолеуме.

Дело шло к задатку!

За шесть часов до задатка позвонила Зина:

— Оля (мы уже не церемонились), ты же поделишь нам деньги? Как продадим.

Я? За всё время работы денег я не делила ни разу.

— В смысле, Зина? А что их делить? Разложим по МВДшным пакетам в банке и всё, — упорно не понимала я.

— Ага! А по сколько? — спросила Зина.

— Пропорционально долям: тебе с Мишей 58/100, квартира продаётся за тридцать две тысячи, минус комиссия — три процента. Вот и умножь! — посчитала я.

— Так там же мои новые окна, двери, балкон хороший и металлическая дверь! А у Алки — только метры, — разозлилась Зина.

Логично.

— Зин, я тебе сейчас перезвоню, — сказала я, и пошла советоваться к велико разумному Вовке.

Пока мы курили Вовка родил план раздела неполученных от продажи денег между собственниками: та, у которой только метры отдаст той чьи окна-двери цену окон-дверей с учётом износа. И всё.

Я бегом побежала звонить Зине.

Зину всё устраивало, оставалось убедить Аллу. Я села считать чужие деньги (раздел неубитого медведя) и писать убедительный скрипт разговора.

Алла позвонила сама за четыре часа до задатка:

— Так что это делается! Зинка окон и дверей на три тысячи насчитала. Я не согласная! — кричала она мне в трубку, — у меня сорок восемь сотых, а я ни с чем остаюсь! У неё девки пристроенные и мужик не пьющий! Помогаешь меня, бедную, обобрать? Она тебе заплатила?

Базарная торговка так и лезла из трубки.

Господи, за что я терплю!

— Алла! Я сейчас позвоню Зинаиде и всё выясню. Не торопитесь с выводами, — повесила трубку я.

Набранная Зина рассказывала свою правду:

— Я не пила-ни ела: ремонты делала и девок учила, Мишка с заработков не вылезал, а она только знала — горелку пила и замуж два раза в году ходила! — свирепела кроткая Зина, — Нет, вот мой ответ — нет. Никаких скидок!

Пришедшие на задаток покупатели Наташи-1 застали меня и её рыдающими. Мы плакали о потерянном времени и приложенных бесплатно усилиях. Наташа — 2 нас утешала:

— Значит — не судьба, всё к лучшему. Вот увидите!

Вдрызг разругавшиеся Алла и Зина расторгли договор, решив продавать по комнатам каждый своё. Зина предложила мне возглавить продажу её двух комнат с ремонтом.

Я отказалась.

Через неделю, неожиданно, приехал в агентство Миша, с извинениями и куском солёного деревенского сала — тёща передала.

Тёщино сало я приняла.

Думаю, квартиру они не продали.

2.

Я стараюсь никогда не думать о своей бывшей клиентке Люде. Это самая печальная и чёрная из моих риэлтерских историй. Она стоила мне душевного спокойствия и трёх месяцев жизни.

Встретились мы с Людой буднично — на заборе.

Люда наклеила на забор рукописное объявление о продаже трёшки в хорошем районе. Разрезанный пополам листик в клеточку попал в моё поле зрения случайно — я выносила мусор, убирая квартиру, которую была не судьба продать.

Не читать написанного на листочке было не возможно:

«Люди! Срочно и дёшево продам! Трёхкомнатную квартиру по адресу: … Срочно! Срочно! Срочно!»

Я оторвала всё объявление с корнем и бережно положила в карман — а вдруг! Мне всегда хотелось заработать. Хоть чего.

Я позвонила узнать, в чём срочность и предложить свои услуги по продаже агентством, вечером, часов в девять, когда уже попила кефира и одела пижаму.

— Здравствуйте! Вы продаёте трёхкомнатную квартиру? — буднично спросила я.

— Да! Мне надо СРОЧНО продать квартиру. Понимаете: СРОЧНО! — истерично сказала дама.

В принципе это был первый тревожный сигнал, но я не заметила.

— А сколько вы хотите за квартиру? — пыталась прощупать почву я.

— Мне очень-очень нужны деньги, понимаете? Я продам за любые деньги!

— Я агент по недвижимости, меня зовут Ольга, — открылась я — Давайте я вам помогу, это же не выход клеить листики по заборам.

— Господи, ты меня услышал! Я — Люда. Конечно, помогите мне, пожалуйста! Ольга, помогите!

Мне никогда так не радовались — это был сигнал номер два.

— Скажите, у вас какие-то крайние обстоятельства, Люда? — удивлённо спросила я.

Она сказала страшное:

— У меня умирает сын.

До десяти часов вечера по телефону неведомая Люда рвалась приехать ко мне домой, плакала и рассказывала какая это хорошая квартира. Я уговаривала её подождать девяти утра и заключать договор в агентстве.

Спалось мне тревожно.

Куда я лезу?

Она буквально примчалась к девяти утра с пакетом документов.

Люда была очень некрасивой. Очень. Похожей на старую сумасшедшую цыганку. И — несчастной.

Пока мы заполняли документы и ездили знакомиться с объектом (полдня) Люда объяснила мне зачем всё это: у Виталика рак.

Виталик, единственный внебрачный сын Люды — в него вложена душа, всё ради него!

В этот момент я была согласна работать бесплатно.

Трёшка на втором этаже девятиэтажки была увешана фотографиями мальчика (а потом юноши) с Людиными беспокойными глазами. Глядя на них, она говорила:

— Это Виталичек в пионерском лагере, а это — с Леночкой, видите — женятся, — и начинала плакать.

Вслед за ней — я.

Это были сплошные тревожные сигналы! Но — я всё равно лезла в это.

Дело было так.

Виталик пришел к хирургу узнать, чем мазать распухшую родинку.

Хирург отправил к онкологу.

Онколог отмерил полгода, если не поехать в Израиль, там это успешно лечат. Курс лечения — двадцать тысяч долларов.

«Злой» рак — меланобластома.

Продать им было нечего, взаймы таких денег в Беларуси не дают.

Виталик с беременной Леночкой приехали просить Люду продать трёшку, больше денег взять было негде. В трёшке семидесяти шести метров Люда жила не совсем одна — с цветами.

Люда порыдала вместе с невесткой и стала энергично клеить объявления.

Потеряно было два месяца.

Тут позвонила я.

Теперь из трёшки-красавицы мне надо было сделать студию-малосемейку и двадцать тысяч.

Если не придираться к состоянию и району встречной покупки — очень даже выйдет.

Я честно оценила Людину квартиру в тридцать семь тысяч (с минимальным торгом и комиссией внутри). Трёшка была очень хорошая — чешский проект, большая кухня с закруглённым углом, две лоджии на две стороны, кладовка.

Из ремонта были окна ПВХ и много-много цветов в горшках. Всё росло и колосилось в разных вазонах: колючее, кустистое, цветущее и нет. Столько цветов я не видела нигде и ни у кого: все три комнаты трёхкомнатной квартиры — полочки, стеллажи, кашпо, балконы и кухня — всё в них.

Отплакавшись, Люда с теплотой рассказывала (ещё почти час) о любимцах: как они называются, что любят, как она их поливает и подкармливает, разговаривает и переносит с места на место — что бы им было веселее.

Если бы не вечерние показы — я бы и дальше дремала под этот радостный бред. Главное — не плачет.

С сожалением пришлось уходить.

Я выставила трёшку в рекламу: Женька-фотограф сделал отпадные снимки трёхкомнатного дендрария и по ней отлично звонили.

Хороший покупатель нашелся быстро — через три недели и семь показов.

Синьор Гуерино быв вдовствующим представителем гуманитарного фонда. Италия жалела детей, пострадавших от катастрофы на Чернобыльской АЭС и привозила помощь.

Свежеовдовевший синьор Гуерино сам приехал в помощь впервые.

Неожиданно он (или его) встретил Жанну, разведённую мать двоих пострадавших от радиации детей.

Сложно сказать, от чего больше пострадала сама Жанна: от проживания в сорока километрах от реактора или от десяти лет брака с алкоголиком-неудачником. Но факт в том, что удивительно похожая на Софи Лорен страдалица очаровала Гуерино настолько, что он искал трёшку себе, Жанне и её детям.

То ли исходивший от Жанны поток радионуклидов, то ли разница в сорок пять лет — очень этому способствовали.

Я привела их в Людину квартиру вечером.

Рослая и энергичная Жанна поставила сеньора Гуерино (вместе с тростью и электронной сигаретой) у пустой вешалки в прихожей. Он покашливал и смотрел на то, как мы открывали-закрывали балконы и простукивали отошедшую плитку в туалете. Влюблёнными глазами.

Когда Жанна в недлинном платье цвета «леопард» и золотистых ботильонах полезла смотреть трубы под ванной он пришёл к выводу — квартиру надо брать.

Не обращая внимания на Люду, сидевшую в печали на кухне без света, мы стали торговаться. Гуерино знал итальянский и главные русские слова: Жанна, люблю, красивая, секс, хорошо. Жанна — русский и итальянскую жестикуляцию в совершенстве, я — только русский.

Итальянский — очень простой язык. С каждой фразой сеньора Гуерино мне становилось всё понятнее. Он энергично махал руками в пигментных старческих пятнах, непрестанно курил ароматную электронку, кашлял и горячо говорил скрипучим голосом. Жанна, следя за дрожащими руками и выражением лица, переводила как понимала.

Буквально через полчаса я стала понимать тоже.

Синьор Гуерино хотел Людину трёшку с пятисотдолларовым торгом.

Через месяц.

После того как Жанна съездит в Италию к внукам и правнукам сеньора, а сеньор — к своим сбережениям в евро. Задаток в тысячу долларов сейчас он дать не может, порядком поиздержался, покупая леопардовые платья и ботильоны. Но трёшку хочет очень. И Жанну.

Мы с Жанной тоже очень хотели: она — квартиру купить, а я — продать. Поэтому нашли компромисс — триста евро аванса и соглашение о намерении на месяц. Завтра.

Я помогла Жанне под вторую руку проводить сеньора Гуерино до такси и вернулась к Люде.

Она по прежнему сидела с безучастным видом на тёмной кухне.

— Люда! Это очень хорошо — так как мы с вами и хотели! — сказала я радостно. — У вас очень скоро будут деньги для Виталика.

— Мне звонила Леночка — ему не идёт алкеран, и предложили операцию здесь. Коновалы! — сказала она плачущим голосом.

— Нам надо быстро найти вам встречку, — неуверенно сказала я. — Начнём завтра после намерений, да? А сегодня выпейте чего-нибудь и подумайте — какую. У вас свободных пятнадцать тысяч.

Я радовалась больше её.

— Любую, Оля, любую, — сказала Люда с надрывом, и я уехала домой.

Любую — это очень громко сказано.

За месяц подбора встречки я измоталась и пала духом окончательно.

Маленькие с хорошим ремонтом, в четырнадцать метров жилой площади, студии-малосемейки не подходили бесповоротно: не влезали Людины питомцы-цветы и раздражала, коридорная система на восемь квартирок. Большие, в девятнадцать метров, были далеко от Леночки и Виталика — будет неудобно ездить к внукам. Срочно продаваемая однушка на первом этаже не устроила красной плиткой в ванной — будет давить на Люду и наводить тоску, и кроме того — первый этаж: Люда боится. В найденные мной половинки домов Люда не могла пойти как одинокая женщина — некому поправлять заборы или чинить крышу, если что.

Кроме того, Люда могла смотреть квартиры не всегда. Она ездила к травникам, знахарям и мощам. По всей стране.

Одновременно она рассказывала мне о том, как Виталику всё хуже и хуже. В чудовищных подробностях и рыданиях. Почти ежедневно.

И заклинала поторопиться.

Я попросила у Люды телефон Леночки, которая ухаживала за больным Виталиком и поможет мне образумить Люду, думалось мне.

Злая как чёрт Леночка, знала Виталикову маму много лет и старалась не общаться с ней без крайней необходимости.

Убеждать свекровь Леночка отказалась, добавив:

— У каждого — свой крест, — и положила трубку.

Одновременно я поддерживала контакт с Жанной, которая понравилась внукам сеньора Гуерино (особенно старшему) и вот-вот привезёт евро и сеньора в страну.

Все мои объекты были заброшены — я ничего не зарабатывала, безуспешно подбирая не подбираемое.

За два месяца ситуация изменилась так:

— Жанна и Гуерино забрали тристо евро аванса и купили другую трёшку;

— Леночка родила двойняшек, когда Виталик уже не вставал;

— Люда ураганно уехала в какую-то лавру — просить чуда;

— Виталик умер.

Через несколько дней после его смерти Люда пришла расторгать договор черная от горя. Плакала и угрожала судиться с отечественной медициной в целом и со мной лично — мы вместе убили её сына.