Заметки с Земли-прим, или Немного о Любви, глава 2 "Мэри"

Юл и Лин ушли. Я взглянул на Мэри. Это был тот момент, когда надо принимать решение.

— Мэри, — с усилием проговорил я, — пойдем и мы погуляем?

Она опустила глаза и тихонько прошептала:

— Идем.

Я не знал, как быть дальше — одеваться? А вдруг она пошутила — и тогда наверняка мне придется ретироваться. Но немного пораскинув мозгами, я в душе согласился с тем, что нет смысла торчать тут при любом раскладе. Пойдет — хорошо, а не пойдет — какого черта мне здесь киснуть? Выплясывать до утра, как сопливый юнец, мне не по вкусу, а пить — так мы уже все вылакали. Я медленно оделся, нахлобучил шляпу. Мэри подошла к вешалке. Вот черт, чуть не проспал! Стукнувшись ногой обо что-то весьма жесткое, я успел-таки схватить ее небесно-голубую куртку и помочь надеть. Довольно удачно справившись с первой частью ритуала под названием «смазать пятки салом», я кинулся открывать дверь. Пребольно ткнувшись безымянным пальцем в дверную филенку и попытавшись скрыть гримасу боли, приподняв в бодрой улыбке уголки рта, я все же справился и с этой частью своего злодейского замысла, лишь немного ушибив правое плечо о створку двери. Вдогонку кто-то прохрюкал:

— А куда вы пойдете гулять?

Напомнив им свой адрес, я захлопнул за собой дверь. Полдела сделано. Мы с Мэри вышли на улицу. Довольно тепло. Я стал поспешно перебирать в уме темы для беседы. На восемнадцатой или двадцатой я махнул рукой — гиблое дело! С моим «ораторским» даром заняться «съемом»! Ладно, не пропадем, — я мысленно прикинул, чем можно будет утешиться в случае «облома». Так, коньячок еще не закончился, и можно будет врубить на полную мощность «любимую женщину» Валери — Патрицию. Негусто…

— Лан, а куда мы идем?

Она взяла меня под руку. Как я был благодарен ей за это!

— Ко мне.

Чтобы заполнить возможную неловкую паузу, я брякнул первое, что пришло на ум:

— Сейчас поймаем тачку!

(Хм, довольно удачно!). Однако, шел второй час ночи. Но лед уже тронулся.

— Как бы нам не пришлось топать пешком, — улыбнулась Мэри.

Какой у нее голос! По-детски нежный, он был одновременно очень женственным, у меня аж защемило в груди.

— Задубеем! — с видом пророка изрек я, но где-то возле сердца, как бы в ответ, зашевелился теплый мягкий комочек, разрастаясь и согревая меня изнутри. Мы медленно шли по обочине. Проезжающие таксисты демонстративно воротили носы от нашей парочки. Тихо кружа, снежинки обволакивали пространство вокруг нас уютным полупрозрачным покрывалом.

— Я не очень люблю гулянки. Какой-то бес сидит во мне. Когда хорошо, он шепчет — «пусть будет плохо», и я сам себе устраиваю страдания, как будто боюсь — если мне будет очень хорошо, то потом обязательно станет совсем плохо. Лучше пусть будет не очень хорошо, зато потом и не будет очень плохо.

— И у меня точно так же, — кивнула Мэри, — я не люблю «слишком». Один парень из-за меня вешался. Какая глупость!

Я не знал, что ответить. Почесав в затылке, я пожевал губами, кашлянул и хмыкнул:

— Да, действительно глупо!

Мы были у моего дома.

***

…Я целовал ее тонкие руки…

— Давай пить коньяк! — вспомнил я, и достал из шкафа красивую коробку, вынул бутыль.

— Пятнадцать лет выдержки! — с пафосом возвестил я ей. — А еще у меня есть мед! А еще — благодарные ученики презентовали мне лимон!

Я кормил ее с ложечки медом, а потом целовал в губы, которые становились от меда еще слаще…

Когда я склонился к ее груди, слезши с дивана, она удивленно-протестующе воскликнула:

— Передо мной, на колени?!

Признаюсь, эта сторона вопроса прошла мимо моего сознания. Я не задавался целью встать перед нею на колени, моля о любви. Просто мне так было удобнее орудовать, но я не стал ее разубеждать.

— Может, мне снять кофточку? — спросила она, заметив мои неловкие попытки сделать это самому. Какие у нее груди! Маленькие, нежные, словно бутоны белых роз, вот-вот готовых распуститься. Я был опьянен их свежестью и девичьей упругостью. Дыхание вдруг сперло, меня трясло мелкой дрожью. Какая фемина! Я хрипло выдавил:

— Перейдем в спальню?

Она опустила голову и призывно прошептала:

— Возьми меня на руки, меня никогда не носили на руках…

Признаюсь, я не делал этого лет пять. А что, если уроню? Но я храбро воскликнул:

— Я не очень пьян, так что сумею!

Это оказалось совсем не трудно — она была худенькой, как нимфа. Изящные, точеные ноги, маленькая, почти детская грудь, удивительно пропорциональные формы хрупкого тела — божественная женщина! Никогда доселе я не наслаждался так совершенством форм, как с этой светловолосой богиней, которую в одежде кто-то, может, и назвал бы слишком худенькой, но обнаженной она была дьявольски прекрасна! Кровь во мне закипела, сознание начало мутиться от страсти. Я робко взялся за резинку ее колготок. Она прошептала:

— Я сама, сама!

Потом все было как в тумане — нереально и фантастично…

— Ты разбудил во мне женщину…

Долгий, бесконечно сладкий поцелуй. Она глухо застонала.

— Почему так больно, как в первый раз?

И снова минуты упоения, когда нет ни одной мысли и растворяешься в единении с вожделенной женщиной, короткие «проблески» нирваны.

— Ты чудо, Лан! — жаркий поцелуй обжег мои истосковавшиеся по ласкам уста. Стоп! Я вовремя опомнился. Комплекс неполноценности, подаренный мне первой любовью, Гэл, вернул к действительности. Нельзя терять контроль над семенем! В мозгу вспыхнули строчки из «Дао Любви». Я постарался перенести свои мысли на отвлеченные предметы. «Девять мелких толчков, один глубокий». Стиснув зубы, чтобы не поддаться юношеской торопливости, я размеренно, с остановками, как бы дразня ее, считал в уме: — «раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять… Десять!». Снова и снова девять мелких и один глубокий. Дыхание Мэри стало хрипловато-серебристым.

— Л-а-а-а-н! — протяжно выдохнула она. Я продолжал считать. «Тысяча толчков до расслабления», до тысячи не дотяну!..

— Л-а-а-а-н! мне никогда не было так хорошо!

Она закусила губы, потом стала упоенно раскачивать головой, разметав по подушке свои волнистые локоны. Счастливо смеясь, она шептала бессвязные слова, от них голова моя шла кругом. Я боялся, что больше не выдержу. Но Господь снял с меня проклятие, висевшее на мне семь жутких лет, я выдержал экзамен, — Мэри, выгнувшись дугой, прижалась ко мне всем телом и, стиснув жаркими руками, напряглась, сопротивляясь желанию закричать, но горячая волна неземного восторга смела все преграды рассудка и она, сперва сквозь сжатые губы, а потом во весь голос прорыдала: — «А-а-а-и-и-и-и!». Пронзительное «и-и-и!» еще долго вибрировало эхом в моих ушах. Кто знает, может, в ту минуту в моих глазах блестели слезы?

Одному Богу известно, как тяжело мужчине, имеющему влюбчивое сердце, семь лет не иметь возможности наслаждаться женским телом. Семь лет давить в груди любые чувства, имеющие отношение к женской красоте, заживо умерщвляя свою плоть…

Просто, тогда я был глупым восемнадцатилетним сопляком. А Гэл была такой красивой и я так страшно волновался от ее близости, и она была девственна. Видит Бог, я сполна испил чашу страдания! А теперь мне двадцать пять, и оказалось, что уже я в состоянии контролировать себя; и Мэри, к тому же, была так чутка и нежна, так деликатно помогла мне победить свою робость…

В эту ночь я заново родился. Нет, я не освободился полностью от неуверенности в себе, слишком глубоко в сознание въелся этот проклятый комплекс, чтобы его так легко искоренить, одной удовлетворенной женщиной, но я знал, что теперь все будет иначе. За неделю до этой ночи я тоже обладал женщиной, Юл, но она оказалась девственницей, и не было страсти в нашей близости — ни я, ни она не «заводились». Она — от неопытности и неумения «пылать страстью», я — от ее «негорения». Мэри стала первой девушкой, с которой я почувствовал себя настоящим мужчиной. Конечно, и до нее я имел дело с женским полом, но это все было «не то». Те были гораздо старше меня, опытней, я не испытывал с ними особых ощущений, и мне до судорог хотелось обладать юной красавицей, чтобы от одного прикосновения к ней меня бросало в трепет. Конечно, многие девушки интуитивно чувствовали во мне очень нежного и любвеобильного мужчину, довольно часто мне делались «авансы», но я, памятуя о горьком опыте близости с Гэл, определил, что пригоден лишь для ублажения великовозрастных вдовушек. Когда этим летом на Международном семинаре по «внутренним» (энергетическим) стилям ушу в Торронто наш лектор по хатха-йоге, Африкан, сказал что у меня страшно перекачана энергией половая чакра, я лишь горько усмехнулся в ответ. Но после этой ночи с Мэри я удостоверился, что он был не так уж далек от истины. Фатальное стечение обстоятельств свело меня, неопытного юнца, со столь же неопытной, хотя и старше меня на четыре года, девушкой, Гэл, которую я желал так, что от одной мысли об обладании ею меня бросало в жар. Мэри вернула меня к жизни. Если Гэл — моя первая несчастная любовь, то Мэри — первая настоящая! А первых помнят всю жизнь. И сейчас, когда прошло всего три недели после нашей разлуки — я не могу отвлечься ничем. Ее медовые губы, точеные ноги, божественная грудь все время стояли перед моими глазами. Всего три ночи было у нас. Три незабываемых ночи. Для меня незабываемых. Для нее я — очередной эпизод, не первый и не последний. Это — жизнь, тут роптать нечего…

Она безошибочным женским чутьем почувствовала в нашу последнюю ночь, что со мною что-то происходит.

— Почему ты такой грустный?

Что я мог ей ответить? То, что чувствуя, что привязываюсь к ней, надумал «рвать когти»? то, что после той первой любви боюсь впускать женщину в сердце, ибо это то же самое, что пустить слона в посудную лавку?

То, что мне, идущему Велики Путем (Дао) страшно сойти с него, потеряв власть над собой из-за женщины? Я произнес:

— Один Учитель сказал: не радуйтесь встрече — она предвестник разлуки. Радуйтесь разлуке — она предвещает новую встречу…

А она спросила:

— Что же тогда, совсем не встречаться?

— Нет, встречаться, но …

— Почему ты так вздыхаешь, как будто уезжаешь навсегда? Ведь четыре недели пройдут так быстро?

Я собирался на месяц съездить в родные края — за удостоверением Инструктора по восточным единоборствам, и ни я, ни она еще не знали, что я уезжаю навсегда. Навсегда от нее…

Сейчас я дома, в городке своей юности — Буэносе. Три недели назад мы расстались с Мэри. Скоро я вернусь назад. Я еще не знаю, как все сложится. Хватит ли у меня сил там, рядом с нею, так же спокойно воспринимать наш разрыв как тут, за тысячу миль от нее? Вдруг я не выдержу и приду к ней? Она может не простить меня, и тогда будет в тысячу раз больнее. Ведь быть отвергнутым страшнее, чем забытым. Как я хотел бы иметь больше твердости характера! Но жизнь сама все разложит по полочкам, к чему загадывать?

… Из-за чего мы расстались? Не скрою, я поступил с Мэри в чем-то подло. Можно было уйти, не делая ей так больно. Это уже моя вина — не сумел быть выше своих эмоций. Юл потеряла меня потому, что поделилась с подружками своим женским счастьем.

… Было около одиннадцати вечера, когда ко мне постучались. Я открыл входную дверь: — Юл и три подружки! Они были чуть навеселе и принесли, умницы, пару бутылей с собой. Мэри — беленькая, Мэрлин — черненькая, Лин — веснушчатая шатенка и Юл. Мы здорово тогда поддали. Плясали до утра. Я танцевал со всеми, кроме Юл. Тискал всех, кроме Юл. Мэри сразу зажгла мое сердце. Мэрлин — воспламенила плотское желание, но это ведь «не то». Блондинка зацепила меня намного сильнее. Я жадно целовал брюнетку и мне ее хотелось, но я не терял от этого головы. Когда же мои губы прикасались к губам Мэри, то я млел, как кот на печке, прикрывая от «кайфа» глаза — чего доселе за мной не наблюдалось. По темпераменту я, скорее всего, флегматик, а потому характер у меня закрытый: не люблю демонстрировать свою личную жизнь окружающим. А Юл растрезвонила всем подругам, что « у нас было», это еще полбеды, но привести их ко мне, словно я экспонат в музее — это меня сильно задело. Конечно, я оказался только в выигрыше от этого неожиданного визита, но обиду свою сорвал на Юл очень жестоко, признаю. Как ни странно, ее же ошибку повторила и Мэри. Женщины, дорожите своим счастьем! Держите рот на замке, ведь сглаз это истина! В назидание милым женщинам, излишне откровенным в минуты счастья со своими подругами, поведаю, из-за чего между мною и Мэри пробежала кошка…

… В пятницу Мэри осталась ночевать у меня. На следующий день я устраивал предотъездную вечеринку (надо было смотаться в Буэнос за «корочкой» тренера). Мэри с Лин запоздали на целых два часа, мы с Валери не знали, что и подумать. Наконец они заявились, «молодые и красивые». Лин возвестила честному собранию, что опоздали они из-за нее, и что вчера она приходила ко мне, чтобы предупредить заранее, но увидев, что свет погашен, не стала ломиться, чтобы не помешать нам с Мэри. Тут-то и проскользнуло что-то нехорошее в мою душу. Мэри все разболтала! Когда же чуть позже брюнетка спросила, а будет ли в сегодняшнем меню коньяк, которым я вчера поил ее подругу, мне сделалось совсем тошно. Это же наше личное, зачем ты, Мэри, посвящаешь в наши секретики весь мир?! Будто кто-то вбил клин между нами. И я ни разу не танцевал с Мэри в тот вечер. И я лапал Мэрлин, и я тискал Лин, и я заигрывал с Юл, но к ней, которую я в предыдущую ночь боготворил, я не смог подойти. Бедняжка, ей ведь не было понятно, в чем дело! Теперь, когда я знаю, что на весах Кармы нет более тяжкого преступления, чем преступление против Любви, я сгораю от стыда, вспоминая, что я устроил ей тогда это истязание, сам того не желая. А тогда я утешал себя тем, что сжег для себя все мосты, иначе я бы не выдержал, я бы пошел к ней и просил прощения.

… И вот сегодня, на второй день после возвращения в Сорренто, я в гостях у своих «политехнических» дам. Я так боялся идти к ним после разрыва со своей «Кайл Миноуг» (Мэри поразительно похожа на нее) — сумею ли я, всего месяц назад носивший ее на руках, как ребенка, кормивший ее с ложечки медом, сидеть с ней за одним столом, попивать чаек и мило вести светские беседы? Огромное спасибо Валери — он уговорил меня сделать этот шаг. И путы спали! Заодно я узрил своего преемника — неплохой парнишка. В это время в моду входил интерес к китайской «Книге Перемен», «И Цзин», и для Валери выпало: «устраивать в ближайшее время личные дела своих друзей». И сделал он это блестяще, снял мою сердечную боль, еще и основательно покуражившись над ни в чем не повинным «кабальеро» моей бывшей пассии. Я не был свидетелем всей сцены — когда мы приперлись в общагу, у Мэри и Лин гостевали их новые приятели, плюс еще две подружки из соседней комнаты. Я чуть припозднился — задержался в фойе, чтобы дозвониться до шефа. К этому времени я уже не работал в телемагазине — меня пригласили в Полицейское Управление инструктором по рукопашному бою и я, недолго думая, ответил «Йес!». Телефон был занят, я не дозвонился. Когда я приканал наконец-то, Валери уже чаевничал на полную катушку. Оба «кабальеро», на свою беду, спросили у него, как начать заниматься каратэ. Чтобы скрыть неловкость — все-таки первая встреча с «прошедшей тетей», я выскользнул в коридор, дабы еще раз перезвонить. Переговорив с шефом, я вернулся, чувствуя себя гораздо спокойнее — после первого взгляда на Мэри я понял, что сотворил из нее кумира — сейчас, после нескольких мучительных недель войны с собой, пелена спала с моих глаз — обыкновенная девчонка, таких немало вокруг. И что я ее так боготворил? Хахали уже стояли одетые. Валери куролесил вовсю:

— Скоро я набираю новую группу, для таких вот ребятишек, как вы. Через месяц если найдете еще пацанят, приходите вместе.

— А сколько надо заниматься лет?

Я усмехнулся:

— Всю жизнь!

Валери подхватил:

— Да ребятишки, всю жизнь!

Лин начала одеваться, что-то спросив насчет чая. Голос ее был необычно тих. Я ласково прикоснулся к ее руке:

— Что с тобой?

Она смущенно улыбнулась и промолчала. Нэт, (я знал, что ее так зовут), поднялась, чтобы проводить гостей. Валери вовсю хлебал чай. Мэри, не глядя мне в глаза, спросила:

— Кто это у вас заболел? Все звоните…

— Начальник мой.

Я обернулся к приятелю:

— Валери, ты скоро? Обещал ведь не засиживаться!

Тот довольно осклабился:

— Еще чуток, вот допью стакан и пойдем.

Я улыбнулся ему:

— Ну, ты и даешь! У меня пили, зашли к Тому — подкрепились нехило, и тут — «еще!». Сегодня по телику слышал о рекорде — двадцать две кружки пива. Я подозреваю, что ты способен его легко побить!

— Ну, а как же! — самоуверенно согласился он.

Мэри наконец-то посмотрела мне в глаза:

— Выпей и ты, Лан…

Я вежливо отказался и начал одеваться.

— Лан, ты многое потеряешь, не отказывайся! — не отступала она.

Мне захотелось сказать: — ты потеряешь гораздо больше, — но я промолчал, к чему эта пустая болтовня, разбитой чашки не склеить, хватит. Валери тоже поднялся:

— Я зайду, девчонки, в четверг, занесу курево.

— Лан, не торопись! — снова просяще обратилась ко мне моя бывшая.

— В следующий раз, Мэри: чай, надеюсь, не убежит. Может, тоже зайду в четверг.

Но тут я вспомнил, что у меня в четверг тренировка со своими новыми подопечными из полиции.

— Валери, у меня занятия в четверг, я только поздно вечером сумею.

— Ну, я сам забегу — успокоил меня он. Хороший парень: душевный, заботливый. Имеет по роду службы (работает в инкассации) выход на дефицит, вот наших девчонок сигаретами приличными взгревает время от времени.

Мы с ним вышли в длиннющий полуосвещенный коридор, и выходя я вновь обратил внимание на взгляд Нэт, обращенный ко мне. Печальный, как осеннее кладбище. Интересная девушка, не внешностью, Мэри гораздо ярче, а чем-то другим. Дома перед сном я несколько раз еще вспомнил о ней. Может, приударить? Но тут я тяжело вздохнул. Есть одно «но», из-за которого я не стремился удержать и Мэри от флирта с другими: я не умею обманывать. В первую же нашу ночь я откровенно сказал Мэри:

— Я следую Пути воина, а это значит, что я монах по убеждениям.

Не предлагая ей сам ничего серьезного, я был не вправе и от нее требовать верности. По-моему, это ее вполне устраивало. В последнюю нашу ночь я сказал:

— Мэри, Любовь это крылья. Когда крылья превращаются в цепи, то любовь переходит в ненависть. Я не хочу создавать тебе никаких цепей.

Это было в ночь на понедельник. Тогда же она забрала все мое белье, чтобы постирать — наша первая ночь была скреплена ее девичьей кровью, видимо первый мужчина Мэри не справился с ситуацией; хорошо, что у меня нашлась запасная простыня. Мы вместе вышли утром из дома и медленно шли вдоль тихой заснеженной улицы. У перекрестка я спросил:

— Тебе направо?

— Да, — кивнула она.

— А мой путь — прямой (я намеревался осчастливить «альма матер» одним из своих редких посещений). Это могло походить на намек, что наши пути расходятся, хотя вырвалось непреднамеренно. Я чувствовал какую-то пустоту внутри. Оттого ли, что не было в наших отношениях достаточной теплоты? И мы шли в разные стороны, и у меня было предчувствие, что мы действительно расходимся навсегда. Так и вышло. Во вторник она забежала ко мне на минутку за своими кассетами с попсой. Какое-то беспокойство сквозило в ее взгляде, чем оно было вызвано я осознал лишь после вышеописанного чаепития.

— Приходи ко мне завтра за бельем.

— Так быстро? — искренне удивился я.

— Завтра будет готово.

Я согласно кивнул и она ушла. Завтра — это среда. Когда я зашел к ним в среду, то застал у них в комнате дружка Лин. Как зовут моего преемника, я не знал. Мэри сияла красотой. Я сразу обратил на это внимание и по глупости отнес на свой счет, вообразив что она принарядилась ради меня. Когда я пригласил ее к себе, она сказала, что болеет, кашлянув пару раз для пущей убедительности.

— А в пятницу ты выздоровеешь? (Вряд ли она уловила иронию в моем тоне).

— Не знаю, у меня еще экзамены, но ты заходи, может и выздоровею.

Эта пятница все решила. Когда я прибыл, дома была лишь Мэрлин.

— А где Мэри? — с недоумением и разочарованием спросил я у брюнетки.

— Ее нет, но ты заходи, чайку попьем.

Она лучилась нежностью и шармом. Красивая девушка! Но на улице меня ждал Марат и я отрицательно покачал головой. Больно задело то, что Мэри так непорядочно поступила со мной. Нормальный мужчина никогда не будет ценить женщину, которая демонстрирует неуважение к нему. Я развернулся и ушел. Ушел, как мне казалось, навсегда. Это не значит, что я больше не появлюсь здесь — девчонки они неплохие, посидеть у них в гостях, попить чайку, покалякать о том, о сем — почему бы и нет? Друзьями ведь не разбрасываются. Как-то раз я так и сказал Мэри:

— Знаешь, я друзьями не разбрасываюсь. При любом раскладе (я подчеркнул последние два слова), при любом, понимаешь, мои двери и мое сердце будут открыты для тебя.

— Не зарекайся! — покачала головой она.

— Я ведь не обещаю тебе любви до гроба — это слишком хрупкая субстанция. Я обещаю гораздо более весомое — дружбу.

— Дружбу… — с горечью повторила она.

— Да, моя королева! — я наклонился к ней и нежно поцеловал в гладкую щечку. — Для тебя всегда найдутся сто грамм коньяка и теплый прием.

— Я не люблю коньяк! — парировала Мэри.

— А меня? — не растерялся я.

— А ты меня? — перешла она в атаку.

— Все, сдаюсь! — я поднял обе руки, — о любви не говорят, о любви молчат!..

***

… Я всеми силами старался забыть о ней. Жил я уже не у Пал, а чуть ближе к Центру, но тоже в частном секторе. Жилье мое было нежилым — простите за каламбур. Полы перекошены — можно кататься как с горки. Почти все окна заколочены фанерками, для тепла я некоторые вдобавок завесил одеялами. Потолок дырявый. Штукатурка осыпалась глыбами, слава Богу, что не по ночам. Я приходил с работы и с интересом взвешивал комья алебастра на ладони — а если бы по башке? Как-то раз из дыры на потолке свалился дохлый кот. Я уже упоминал, что в то время начал заниматься Космическим гунфу (Тайцзицюань). Это «энергетический» вид борьбы, в котором практически не используется мускульная сила. На каком-то этапе занятий у адепта пробуждается внутренняя энергия — «сила джедая», или просто «сила», и новоявленные джедаи начинают с ума сходить от жажды «экстрасенсорно» полечить кого-нибудь. Вот я и проделал над трупом несколько минут пассы (а вдруг живой?), потом отнес в туалет (разумеется, в сотне-другой ярдов от дома — комфорт прежде всего!), и пристроил рядом какую-то жестянку с водой — я вспомнил, что отравленные крысы не умирают, если выпьют воды; коты их едят, может и эту особенность усвоили? Кстати, через пару часов кота уже не было. Видимо, воскрес!

Несмотря на то, что в новом моем бунгало условия жизни были еще хуже, чем у колдуньи Пал, здесь я был по-настоящему счастлив. Никто не висел над душой, я — полновластный хозяин! Позже, занявшись бизнесом, я живал в действительно крутых хатах, но никогда не был так удовлетворен своим жильем, как этим «нежильем» — счастье, в сущности, почти не зависит от материального благополучия. Я не голодал, не ходил в рванье, а самое главное — ко мне постоянно забегали «на огонек» девчонки целыми табунами! Это, кстати, очень задевало мою новую хозяйку — бесцветную особу лет тридцати. Ол, он нас и познакомил, сказал, что она «хочет». Но все ее «инспекторские» визиты выпадали на моменты бытия, когда я пировал в окружении нескольких юных красавиц, и ее «хотение» так и осталось нереализованным. Впрочем, потому она и выставила меня в конце концов за дверь.

Провидение заботливо пыталось отвлечь меня от мыслей о Мэри, но все эти кутежи обычно проходили в рамках приличия, ведь в то время я жил иллюзиями двойственности. Старался сохранить «верность» своей любви. Но в том-то и беда иллюзорного восприятия мира: там, где возникает понятие «верность», тут же в противовес появляется и «неверность», которая очень ранит «верного». А если бы я не был зациклен на этой самой верности, то для меня не существовало бы ничьей неверности, и все эти «измены» Мэри значили бы для меня не больше, чем лужица в чаше унитаза: смоешь эту, натечет другая. Часть этих красоток были однокурсницы моей сестренки Элен. Часть — новые сослуживицы из Полицейского управления (да!), а еще — новые соседки. Одну из соседок звали Галя. Высокая, темноволосая, она мне очень нравилась. Ее красота была какая-то «южная». Степенная походка, стройное, но плотное тело, я ее про себя называл «казачкой». Она частенько навещала меня, но я не пытался ее «зацепить» — все мое существование стремилось к Мэри. Когда я поил в честь знакомства коллектив отдела по делам несовершеннолетних (пять цветущих дам), «проставился», как принято, одна из них, я прозвал ее «комиссар» — она ходила в кожаном плаще, сразу сообщила:

— Ты живешь на моем участке. Тут есть такая особа — Галя, смотри, поосторожней! Я поблагодарил ее за предупреждение, но не стал извещать, что наше знакомство уже состоялось. Когда мы слегка поддали, у меня возникло ощущение, что захоти я — и все они разденутся догола и начнется «групповуха». Я не рискнул подать эту идею нашему собранию — пять женщин, потяну ли? Я ведь новичок в Дао Любви, и совет в «Каноне чистой девы»: за ночь десять женщин и более — пока не для меня! Когда страсти накалились до предела, я технично сумел отвлечь их внимание, пригласив честную компанию навестить меня в ближайшее время. Это «ближайшее» время так вдохновило моих пылких дам, что полностью отвлекло от «настоящего», и я сумел улизнуть от них в целости и сохранности. Мои бравые коллеги не подходили на роль послушных овечек, я боялся, что они могут растерзать меня в клочья в пылу страсти — и это мне вовсе не улыбалось. В Дао Любви сказано: «женщина — скрипка, мужчина — смычок, и мелодию должен вести он». А эти «скрипки», того и гляди, могут вообразить, что командуют они — о какой «мелодии» тут говорить! Вы видели когда-нибудь, чтобы скрипач держал смычок неподвижно и водил по нему скрипкой? А вообще, спасибо Олу за эту непыльную работенку — ведь он порекомендовал меня Управлению. Жалованье невелико, но зато есть некоторые льготы. Помимо этого я получил возможность тренироваться сам: спорткомплекс Полицейского управления был к моим услугам. Я приходил туда за час-два до плановых занятий с личным составом и крутил вволю свои «танцы» (так дословно переводится название комплекса формальных упражнений в восточных единоборствах). Наступает момент, когда перестаешь воспринимать окружающий мир, полностью уходишь в движение, и вдруг — ты един со всем Мирозданием, уже нет ни «Я», ни «не-Я», все сущее становится твоим продолжением, все — в тебе, и ты — во всем, снова «нирвана», но уже более длительная, чем любовный экстаз. Не совсем верно говорить о нирване «длительная», «кратковременная» — это не временное состояние, это новое качество бытия — если ты достиг этого, это значит: ты переделал себя, ты — новое существо, и тот, кем ты был до этого — уже не ты, и нет возврата — ты навсегда свободен от уз материи, тебе не надо «колоться», не нужно «лезть на бабу», чтобы поиметь несколько минут «кайфа». Ты — в «вечном кайфе», плевать ты хочешь на жалкие потуги наркош, алкашей и казанов «побалдеть» — твой «балдеж» непрерывен. Ты рядом с ними — как Рокфеллер рядом с жалким бродягой. Глупый цепляется за преходящее, мудрый — дорожит вечным. Вы смеетесь над йогами, живущими в лесу, в пещере — что у них есть, что видят? А на деле они богаче всех Крезов всех времен, вместе взятых — они плавают в океане безграничного блаженства, которое нам, смертным, выдается лишь по каплям…

Было очень приятно слышать восхищенные отзывы о Тайцзицюань, не скрою. Как-то раз ко мне подошел один каратист, который тоже занимался в этом зале, и похвалил:

— Я еще никогда не видел такой чистой техники!

Наверное, я зарделся от удовольствия, когда от души поблагодарил его — он хвалил не меня, а мой Путь. А еще меня как-то раз здорово повеселил младший брат, Тарл, рассказав, как однажды подошел к нему какой-то парень угрюмого вида и веско заявил:

— Ты — Мастер, и твой брат — Мастер!

Вот так я жил — тренировки, вечеринки, бессонные ночи — тоска по Мэри приходила в темноте и зудела назойливым комариком, не давая уснуть…

Дни летели за днями, а тоска не ослабевала. И в один прекрасный день я решил — надо идти в гости! Я больше так не могу — хотя бы мельком ее увидеть!

Приняли нас хорошо. Точнее, «принимали» меня, Валери был там завсегдатаем, он парень компанейский. Это я — с гонором. Поговорили о том, о сем, я извинился за долгое отсутствие — очень, мол, устаю на работе. Во мне все трепетало. Зачем я пришел?! Я снова ее раб. Я не могу так вот уйти, не прикоснувшись к ней. Нет! Надо уходить! Я медленно встал из-за стола, случайно встретившись взглядом с Мэри (случайно ли?). Что-то говорили ее глаза, как жаль, что этот язык гораздо сложнее понять, чем тот, которым мы обычно пользуемся. Любовь ли видел я в ее взгляде, знак ли, что плоть ее хочет мужчину — кто знает? Три месяца такой короткий срок для того, чтобы научиться сердцем чувствовать то, чего не говорят уста! Валери тоже стал собираться. Я обулся, повязал шарф, напялил пальто. Поискал взглядом шапку, а потом вспомнил, что уже неделю хожу без нее — закаляюсь. Сейчас я уйду — что Мэри подумает о моем к ней отношении? Обманет ли ее мое деланное безразличие? Возникло ощущение какого-то уплотнения там, где находится сердце.

— Мэри, ты хочешь попрощаться со мной наедине — утвердительно изрек я.

— Почему-у-у? — недоуменно протянула она. Я не знал, что сказать. В каком смысле она восприняла слово «попрощаться»? Поддавшись слабости, я хотел лишь вызвать ее в коридор, чтобы попытаться пригласить к себе. Но я подавил желание внести «полную ясность» — да, я ее любил, но за три коротких месяца мы уже трижды были в состоянии «адью», — а как ни клей разбитый кувшин, он будет течь. Опять мы будем вместе неделю-две, потом очередная трещина и опять двусмысленное положение — никто из нас вроде бы не «сделал ручкой», не было ссоры, а какая-то преграда существует. Беда в том, что мы оба очень сдержанные во внешнем проявлении чувств. Я пытался как-то преодолеть это, внести теплоту и доверие в нашу дружбу, но потерпел поражение. Не знаю, в чем дело? В том ли, что она привыкла к потребительскому отношению к себе, что очень распространено в студенческих пансионатах? Или, быть может, состояние закрытости — неотъемлемая черта ее личности? Сложно разобраться… только потом, спустя некоторое время, когда я стал более глубоко изучать математические коды Творения, я узнал, что наш союз был обречен на такое непонимание: она носила энергетику психологической матрицы, соответствующую числу восемь, Уран, я числу один, Солнце, и наш брачный союз по пятибалльной шкале тянул лишь на двоечку!..

… Валери терпеливо ждал меня. Я лишь вздохнул от безысходности и молча вышел.

— Счастливо! — бросила на прощанье Мэри.

— «Счастья тебе, Мэри», — подумал я в ответ. Идти ко мне решили пешком — погода стояла чудная. Тишина, лишь снежинки заботливо кружились вокруг, ласково одевая нас пушистым покровом…

Я пить чай не стал — столько жидкости влил в себя за вечер, что ночь наверняка предстоит беспокойная. Завтра Валери улетает в Монтэ, к моему сенсею Го Сену. О чем мы говорили с Валери? Конечно же только о двух предметах, которые нас интересовали: об ушу (его каратэ — одна из дочерних ветвей китайского ушу), и о «тетях». Оба мы родились в год Змеи, и любовь безраздельно властвовала нами, хотя мы и строили из себя суровых монахов. Его «тетя» сейчас в отъезде. У меня «тети» пока (уже, еще?) нет. Не было ни малейшей уверенности, что я дорог Мэри. Хорошо, что я не стал сегодня настаивать с приглашением — вдруг акции моего преемника ценятся выше? Одно дело, когда об этом только догадываешься, и совсем другое — если бы она отказом дала понять окончательность нашего разрыва. Были бы сожжены все мосты. Я знал, что метод «клин клином» мне не поможет — женщины не привлекали меня больше, все мое существо, помимо воли, принадлежало Мэри.

«Книга Перемен» возвестила (я частенько тогда к ней обращался): «любящие должны уважать и понимать друг друга». Быть может, и она питает ко мне какие-то чувства, помимо сексуального притяжения? А потом мне приснился сон. Я рожден под знаком Воздуха, и рыжий цвет символизирует для нас чистоту, поддержку. Мне приснилась Мэри в кругу ухажеров. Сидевший рядом с ней, горячо жестикулируя, о чем-то усердно распинался. Мне было очень грустно глядеть на них. И вдруг Мэри обернулась в мою сторону. Огненно-рыжим светом вспыхнули ее волосы, да так ярко, что хотелось зажмуриться. Проснувшись, я долго размышлял об этом сне. Я так хотел в него верить, но рассудок твердил обратное, и оказалось, был не очень далек от истины: оказывается, в некоторые дни лунного календаря сны следует трактовать противоположным образом. Я чувствовал, что у нее какая-то интрижка, я знал, что она сексуально раскована, о какой «чистоте и поддержке» может идти тут речь? Издевка, а не сон! Но мы всецело в руках Божьих. Если меня обманывают, значит, это угодно Ему, а мой долг — свято верить в Любовь. Я должен испить эту чашу до дна, и я ее испью! Вот и Карм, навестивший сегодня, утвердил меня в принятом решении:

— Ты мужчина, Лан, вот и сделай первый шаг. Постарайся победить свои эмоции. Будь как француз — «если женщина виновата, попроси у нее прощения». Если она даст понять, что поздно — тем лучше, ты будешь знать обстановку. Умей обращать поражение в свою пользу — ведь при любом раскладе ты останешься в выигрыше. В конце концов смотреть трудностям в глаза гораздо разумнее, чем прятаться от них.

Я согласно кивал ему. Он прав. Любое чувство можно вырвать из сердца, пусть с кровью. Слово «муки» происходит от санскритского «мук» — очищение. Мучительная боль от потери любимой — это еще одна ступень роста…

Я пошел тогда к Мэри. Она отклонила мое приглашение «на рюмку вечернего чая», но увы, я так и не смог вырваться из рамок двусмысленности: завтра она уезжает к маме на каникулы. «Еще нужно собрать вещи. Нужно выспаться перед дорогой». Я не стал вдаваться в подробности, быть может, все так и есть…

Проснувшись рано утром, я в который раз подумал — все, что ни делается, к лучшему. Воистину — на улице тридцатиградусный мороз, я всю ночь трясся от холода, какой тут секс?! Да и, скажу вам по секрету, мой финансовый потенциал вновь колебался около нулевой отметки — было бы весело, если на автобус мы не попали, ибо такси до автостанции мне не по карману, а пешком в такой мороз — не самая приятная прогулка.

Вчера вечером я вновь осмотрел линии ее ладони — бессердечие и эгоизм были написаны на ней. И я знал теперь, что нет смысла надеяться на теплоту в наших отношениях — мы всегда будем чужими. А сегодня мне попала в руки «Сексуальная Астрология». Львицы не прощают измен. Я не изменил ей ни разу, но не стеснялся в ее присутствии делать комплименты ее подружкам — от избытка нежности ко всей прекрасной половине человечества. И еще — ни один знак Зодиака не порывает так легко и бесповоротно с любовником, как решившийся на это Лев. Я стал припоминать нашу вчерашнюю встречу. За день до нее, когда я неудачно «попрощался наедине» с Мэри, ее подружка стала подкалывать нас с Валери, возможно из женской солидарности мстя за то, что мы покуражились над дружками Мэри и Лин:

— Что это за кавалеры, которые приходят к дамам без конфет?

Я попытался реабилитироваться, у меня как раз дома «завалялась» коробочка:

— Назначай день, и я приду с конфетами.

И я действительно принес коробку конфет в назначенный день, что, как я понял позднее, задело Мэри — вышло так, будто я принес конфеты именно этой ее подружке. А может быть причиной язвительности Мэри стало то, что за эти два дня она сумела полностью вычеркнуть меня из своей жизни? Я терпеливо сносил ее «подколы», но несколько оплошностей все же допустил. Первая — передавая ей магнитофон, я его чуть не уронил.

— Руки трясутся, волнуюсь! — пояснил я.

— С чего это ты волнуешься — ехидно поинтересовалась Мэри. Проклятый мой гонор!:

— Мэрлин приехала, радуюсь, — ляпнул я.

— Угу, угу, — многозначительно покивала головой Мэри. Я почуял неладное. Как я ни старался избегать очередных глупостей, но пару раз еще попал впросак. Мэрлин врубила новую кассету и из динамиков полилась нежная тягучая мелодия.

— Ой, выключите! — жалобно простонал я, — от этой музыки сердце мое воспламеняется любовью!

Мэри с издевкой усмехнулась:

— Можно подумать, ты один такой!

Я сделал попытку выкрутиться:

— Вас здесь трое, а я один!

Не очень-то удачный ход. Я решил, что пора поговорить с ней наедине:

— Мэри, пойдем покурим!

Она промолчала. Надо действовать. Я схватил ее за руку.

— Пойдем!

— Ты же не куришь! С каких это пор? Тихушник! — опять язвит. Но раз решился, буду держаться до последнего. Она нехотя вышла со мной. В умывальнике я осторожно взял ее за руку.

— Мэри, пойдем ко мне!

Она с усмешкой покачала головой:

— Нет!

— Почему?

— Я завтра уезжаю, надо собраться еще.

Я оценил весомость этого довода.

— Мэри, я скучаю по тебе.

— Что-то ты зачастил в последнее время — ехидно улыбнулась она. У меня мелькнула мысль, что она намекает на подружку. А потом подумалось — может она имеет в виду то, что до меня дошла информация о ее новом друге, которого она при Валери показательно лобызала, чего я не удостаивался прилюдно ни разу. Я решил положить свою гордость в карман — взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Мэри, я покопался в своем сердце… Мне никого, кроме тебя, не нужно. Я испугался, что меня забудут, вот и зачастил. Пойдем, Мэри!

— Мне надо выспаться.

Ее голос звучал чуть мягче.

— Вот и выспишься у меня, — воспрянул я духом.

— Да, ты дашь поспать, я не забыла!

— У меня такой классный будильник.

— Да, я помню. Такой будильник не забыть…

— Мэри, выспишься в автобусе, ведь ехать шесть часов. Во сколько у тебя автобус?

— Рано утром.

— Есть кому тебя провожать?

Она покачала головой.

— Можно я провожу тебя?

— Не нужно, я прекрасно доберусь сама. Поймаю тачку. А с тобой разве кто остановит?

— Да, я заметил, — ты не любишь, чтобы я тебя провожал. Может мне приятно о тебе позаботиться, а ты воспринимаешь как надзор.

Она колебалась.

— Мэри, дай твою ладонь.

Я взглянул на рисунок линий.

— Вот видишь, у тебя линия жизни и головы не смыкаются. Ты по жизни идешь не задумываясь. Поэтому я, хоть и дуюсь на тебя, возвращаюсь.

— Ты на меня дуешься?! — вопрос опять с иронией.

— Не надо сердиться на глупую женщину… — голос ее стал усталым и печальным, она смотрела куда-то вдаль.

— Мэри, моя главная черта — постоянство. Мне хорошо с тобой. Я не разбрасываюсь.

— Ты не разбрасываешься? — опять сквозит неприкрытая насмешка.

— Если бы я менял женщин как перчатки, я бы не пришел к тебе.

— Ты не меняешь женщин, как перчатки?

— Мэри, с того раза, как я тебя впервые поцеловал, я не принадлежал никому, кроме тебя. Уже целых три месяца.

На этот раз она промолчала.

— Пойдем ко мне, Мэри!

— Нет, если я сказала «нет», то не пойду. Потом, — она насмешливо улыбнулась и добавила — может быть.

Мне стало больно в груди. Я посмотрел в пол. Потом вновь взглянул ей в глаза.

— Милая, ты хочешь, чтобы я пошел к другой?

— Ты хочешь меня испугать? — я почувствовал, что это ее уже действительно мало волнует. Она улыбнулась, словно в подтверждение:

— Обидно, досадно, но — ладно…

— Это не очень-то приятно, но настроение портить я тебе не буду.

— Мне очень трудно испортить настроение.

— Я сразу же тебе сказал, что мне понравилось в тебе то, что у тебя такой ровный характер — ты всегда в хорошем расположении духа.

Каким-то доверчивым стал ее взгляд — Львы очень чувствительны к лести.

— Одумайся, Мэри! — трагическим голосом передразнил я какого-то актера.

Она негромко рассмеялась.

— Пошли в комнату!

Когда мы пошли по коридору, она обернулась ко мне и, уже без насмешки, проговорила:

— Серьезно, я сегодня не могу.

Лишь позже, уже дома, я вспомнил, что идет период ее «дамской болезни». Это единственное, что смягчает ситуацию и дает мне хоть какую-то надежду…

Весь последующий день я терзался мрачными сомнениями. Как же быть? Сердце мое переполняла любовь. Если бы Мэри позволила всю ее отдать ей одной… Но она все время была в состоянии закрытости от меня. Абсолютно удовлетворяя меня как женщина, она не удовлетворяла мою потребность в душевном тепле. Мои ласковые слова незамедлительно вызывали усмешку и потому застревали в горле. Провожать себя, по возможности, она запрещала. В общем, налицо противоречие: сексуальная гармония без душевной близости. Что важнее? Сейчас, когда ее нет рядом, дух стал одерживать верх.

С непередаваемым восторгом я читал «Источник вечного наслаждения». Вот она, настоящая Любовь! Господь вечен, вечна душа и, раз установившись, эти взаимоотношения между тобой и Верховным Целым длятся в бесконечности. Любовь к Богу не знает ревности, измен, охлаждения. Такое чувство по приносимому блаженству превосходит даже нирвану, освобождение от материальных страданий — вечный любовный экстаз! Это та Любовь, про которую говорил Христос. Я слишком слаб духом, чтобы любить всех без исключения, но я знал, что Любовь начинается с любви к Женщине. Господи, как возлюбить Тебя?! Как я устал от мирской любви, которой всегда сопутствует грязь, боль и разочарование! Мудрец как-то сказал: «Любовь это лотерея, в которой победившему достается смерть!».

… А между тем жизнь шла своим чередом. Тикало время вереницей дней и ночей. Приближался профессиональный праздник моих подопечных. Мой шеф, Журен, сообщил что будет организован пикник на природе, на том берегу Реки. Я помог ему перевезти продукты и выпиво в Управление со складов. День праздника выдался ясным и морозным. Мы гурьбой перешли на тот берег по льду. «Гуляли» на территории какого-то санатория. Пока жарились шашлыки — грелась сауна, попариться в такой знаменательный день сам Бог велел! Бравые блюстители порядка стаканами лили в себя горячительное. Наевшись и напившись вволю я вспомнил, что сегодня у меня бассейн. Надо, значит, улизнуть от коллег, тем более, что о баньке меня никто не предупредил и я не прихватил с собой соответствующих принадлежностей. Почти выбравшись незамеченным из толпы галдящих, жующих и булькающих сослуживцев, я все же попал в поле зрения одной из своих новых поклонниц.

— Ты куда, дружище? — она была явно на взводе. — Не пущу!

Я попытался негромко объяснить ей, что я и сегодня на службе. Как человек служивый, она не спорила: дисциплина есть дисциплина.

— А когда ты вернешься домой?

— Через пару часов.

— Мы зайдем к тебе, ты ведь пригласил!

— Через два часа я вас жду, — я очень обрадовался этому неожиданному предложению. Праздник есть праздник, и его надо отмечать как следует. Благополучно смывшись, я потопал на свой берег. Шеф выделил мне абонемент на четверг, сам я приобрел на понедельник, два дня в неделю — мои! Сегодня был четверг — это значит для меня «открытая ванна». Я прошел в вестибюль и предъявил свой пропуск красивой дежурной — бассейн принадлежал военному ведомству и весь персонал состоял из родственников офицеров. Эта белокурая красавица была женой военного, и вид у нее был, соответственно, очень неприступный…

… Какое же это удовольствие — поплавать посреди зимы под открытым небом! Я быстро растелешился в раздевалке, наскоро ополоснулся в душе и заспешил в тамбур — вода влекла меня, как возлюбленная. Ведь она — символ мягкости и податливости. Ее нежные струи обволакивали меня, ласково гладя по коже, ерошили мои волосы, целовали мои уста чуть солоноватыми губами. Я барахтался в теплой воде, как ребенок, затем ложился на спину и пытался схватить ртом падающие с неба снежинки. Они тоже были вкусными, но не солеными, а сладковатыми. Рядом кто-то проплыл, поднимая небольшие волны. Видно было, что это профессионал — он пролетел мимо, как торпеда. Я снова стал бултыхаться и чуть не столкнулся лицом к лицу с миловидной девчонкой в резиновой шапочке. Казалось, она живет здесь, в воде, настолько естественно она держала себя.

— Ой, — воскликнула она, — простите!

Я улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

— Как вас зовут?

— Лан. А тебя?

— Мария. Вы часто ходите в бассейн?

— Два раза в неделю. А ты?

— Я каждый день у меня секция.

Мы снова дружелюбно улыбнулись друг другу. Ей лет четырнадцать. Лицо очень красивое, какой-то чистотой веяло от него. Я подумал — может «заклеить»? Но тут рядом вынырнул молодой парнишка:

— Мария, нам пора!

Она улыбнулась на прощанье еще дружелюбней и поплыла вслед за товарищем по команде. А я перевернулся на спину и продолжил ловить ртом снег, надеясь так утолить жажду…

Как я ни пытался «вычислить» потом Марию среди юных спортсменок, приходивших на свои занятия, так ничего и не вышло — не судьба! Одевшись, я вновь спустился на первый этаж. Администратор хитро улыбнулся мне и показал глазами на красивую дежурную:

— Смотри, какие у нас работники!

Я кивнул:

— Да, очень красивая девушка!

Тот с шутливой строгостью произнес:

— Мы следим за своими кадрами, чтобы они не хулиганили.

— Понятно!

Видно, эта «кадра» была не так неприступна, как выглядела. Я напоследок бросил на нее восхищенный взгляд и удалился с независимым видом — мол, и без ваших кадр проживем. По дороге домой вспомнились строки из «Дао Дэ Цзина» («Книга о Пути добродетели»), священного писания даосизма: «предыдущее подчиняет себе последующее». Это было достоверно. Первая буква моего имени стояла перед «М» в алфавите. Вот к примеру, сегодня — Мария. А сколько еще людей с именем, начинающимся на «М» было вокруг меня? Мэри, Мэрлин, Макс, Марат, Мюрат, Миша, всех не перечесть, и со всеми очень легко установились отношения, и все они излучают доброжелательность ко мне. Впрочем, Мэри… но ведь не бывает правил без исключений!

Я добрался до дому еще засветло. Развесив сырые полотенце и плавки на кухне, я прошел в «залу». Включил музыку и направился к дивану, чтобы шмякнуться на него с размаху. Но тут постучали в дверь. Я вожделенно глянул на диван, после бассейна хотелось покемарить часок-другой (и третий), и потопал в прихожую (она же и кухня). Это была Галя. Было бы неплохо «шмякнуться» на нее, отметил я про себя. Но вслух (проклятые условности!) я лишь жизнерадостно выпалил:

— Привет!

— Здравствуй, Лан. Можно в гости?

— В любое время дня, утра и вечера!

— А ночью нельзя? — кокетливо наклонив голову, уточнила она.

— А ночью это уже не «гости», а «любофф»! — ловко парировал я.

Она премило улыбнулась. Какие симпатичные ямочки на щеках! (Это можно было и вслух, но я как-то не догадался). Галантно приоткрыв покосившуюся дверь в «залу» я почтительно, упокоив правую длань на нейтральной территории между ее талией и бедром (или попкой?), довел гостью до столь желанного дивана и наконец-то прижался к нему местом, откуда растут ноги, не забыв, впрочем, обнять соседку за плечи. Как ее поделикатнее выпроводить, если придут офицерши? Кстати! Одна из них инспектирует наш участок, так что Галя улизнет без напоминаний! Я облегченно улыбнулся, и моя рука не преминула опуститься ниже ее плеча, затем юркнула в подмышку и моя ладонь удобно улеглась на ее груди. Ого-го! Какая грудь! Монблан! Она слегка повернула корпус в мою сторону, я не замедлил сделать то же самое, словно был ее зеркальным отражением. Медленно мы потянулись друг к другу губами. В это время раздался стук в дверь. Мы отпрянули друг от друга и она быстро поправила кофточку на вздымающейся груди.

— Я чуть не забыла, — она перевела дыхание — к тебе приходили три дамы.

— Что же ты сразу не сказала!

Она виновато потупилась. Мы вместе подошли к входной двери. Я открыл. Это была хозяйка.

— Здравствуйте! — сказала она с какой-то агрессией в голосе.

— Здравствуйте! Заходите, пожалуйста!

Галя испарилась. Мы прошли в «диванную» (диван все так же манил меня, может с этой «шмякнуться»?), она с ходу перешла в наступление:

— Почему у вас все время разные девицы? Мы же договорились, что посторонних не будет?

— Да соседка, понимаете, зашла за спичками…

— Это меня мало интересует!

Потом она немного смягчилась:

— Поздравляю вас с Праздником!

Я обрадовался потеплению атмосферы. Надо бы отметить сие. Но тут опять раздался стук в дверь! В который уж раз за сегодня Владыка не дал мне изменить моей любви! Оказалось, пришел Валери. Хозяйка ретировалась с недовольной гримасой на лице. Я подождал, пока домовладелица прикроет за собой дверь, и тут же мой показательно-сокрушенный вид уступил место искренней улыбке:

— Заходи, старина! Как житуха?

— Все в порядке, братан! Поздравляю! — он вынул из-за пазухи бутылек настоящей «Имперской»!

— Спасибо, дружище, — растроганно пробубнил я. Ведь он работает в инкассации, этот праздник и его тоже. Да, хороший из меня друг, ничего не скажешь! Но тут я успокоился — у меня в заначке была бутылочка марочного коньяка. Для него — не жалко! Он плюхнулся на диван, попрыгал на скрипучих пружинах.

— Кто такая?

— Хозяюшка.

— «Голодная» тетя!

— Ты ей обломал, спасибо, что спас меня.

— Да всегда пожалуйста, какие пустяки!

Мы хряпнули по стопочке, послушали немного «любимую женщину».

— Еще по сто? — не забыл я про гостеприимность.

— А как же! На одной ноге не ходят.

Мы с удовольствием повторили. Потом он засобирался домой.

— Ты что, старик?! — огорчился я. — Ведь праздник! Ты хочешь бросить меня одного в такой день?!

Он хитро прищурился.

— Сюрприз! Приглашаю тебя к себе домой. Будет плов — настоящий!

Я пришел в восторг, — во сколько надо быть у тебя?!

— К семи вечера.

— Может, надо чем помочь?

— Нет, нет! Бабуля и я справимся запросто.

— Что привезти из харчей?

— Ничего не надо! Главное — твое присутствие.

Хоть кому-то на свете я еще нужен! Он умчался. Я прибавил громкость и начал собираться. Голос Патриции брал за душу. Хотелось любви и хотелось плакать — где ты, моя любовь?

Хочется плакать… Бесшумным дождем

Пролиться над полем, над речкой, над лесом.

Хочется снова с тобою вдвоем

Пить и гулять бесшабашным повесой.

Хочется к сердцу кого-то прижать,

И целовать чьи-то теплые губы,

Снова кого-то домой провожать,

И улыбаться — влюбленно и глупо…

… Прибыл я к Валери минута в минуту. В прихожей протянул коробку с коньяком своему другу. То крепко обнял меня.

— Спасибо, брат! Проходи, тебя ждут.

Ого, да тут целый журфикс! — Тарл с Максом вышли встречать меня, радостно улыбаясь. Из гостиной донеслись женские голоса. Кого, интересно, принесла нелегкая? Я двинул туда, учтиво раскланиваясь, и тут увидел… Мэри! Лицо мое окаменело. Вот так сюрприз! Праздник испорчен. Улизнуть? Поздно. Придется держать хорошую мину при плохой игре. Мэрлин, Нэт, Юл, Лин — все в сборе! Мэри сияла радостью. Я старался не смотреть на нее. Валери рассадил нас вперемешку — дамы с кавалерами. Мэри оказалась справа от меня. Я не знал, куда себя деть. Пир начался. Мужчины, как водится, говорили тосты, женщины бурно выражали восторг. Все чин-чинарем. Спиртное делало свое дело, плов был отменным, Валери ас в Кулинарии, не в пример мне, и я немного расслабился, забыв о Мэри, о своей душевной боли — так хорошо просто посидеть с друзьями! Мы с Максом увлеченно обсуждали альбомы «Пинк Флойд», Валери с Тарлом в углу демонстрировали друг другу какие-то приемы. Идиллия! Но тут взбунтовались дамы:

— Мы есть или нас нет?! Давайте танцевать!

Пришлось подчиниться. Стол отодвинули к стенке, лишние стулья вынесли вон. «Под мухой» плясать было весело. Краем глаза я увидел, что Мэри подошла к Валери и немного пошепталась с ним о чем-то. Тот вырубил музыку и объявил:

— В честь мужественных защитников нашего покоя объявляется «белый» танец — дамы приглашают кавалеров!

Надо срочно «делать ноги» — я тут лишний! Я резво похилял к выходу, стараясь не глядеть по сторонам. Но смыться незамеченным мне не удалось — Мэри преградила дорогу:

— Лан, можно тебя пригласить?

Разве мог я сказать «нет», несмотря на всю обиду? Мы вышли на середину комнаты, я робко положил руки ей на талию.

— Раньше ты был смелее!

Я притянул ее поближе, стараясь не прикоснуться щекой к ее щеке. Она осторожно прижалась к моему лицу своим — куда мне было бежать?..

Мы медленно кружились в опьяняющем танце. Она все теснее прижималась ко мне.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Ты очаровательна!

— И это все?

Она методично взламывала мою оборону. Я уже не мог сопротивляться этому львиному напору:

— О любви не говорят, о любви молчат — повторил я сказанное ей когда-то.

Она нежно потерлась о мою щеку своей, я не выдержал, осторожно прижался губами к мочке ее уха. Потом мягко поцеловал в жаждущие меня губы. Казалось, мое сердце разрослось до размеров земного шара! Мэри была в нем и весь мир кружился с нами.

— Я хочу к тебе… — прошептала вдруг она.

— Как давно я мечтаю об этом, Мэри! Сорвемся?

— Давай!

Тут только мы заметили, что вовсю гремит рок-н-ролл. Какая-то тревога промелькнула в глазах Нэт при взгляде на нас. Она схватила Мэри за руку и отвела в сторонку. Через пару минут я заметил, что Мэри и Нэт одеваются, подошел к ним:

— Мэри, ты куда?

— Мы только покурим, правда!

Я прошел на кухню. Поболтал за жизнь с Мэрлин. Прошло минут двадцать. Мэри все не возвращалась. Ну, она и курить! Выглянул в подъезд — пусто! Странно, может, вышли на улицу, посидеть на лавочке? Я поднялся этажом выше, затем на всякий случай спустился вниз, выглянул из подъезда. Никого! Еще один сюрприз! Плюс еще один облом — который на счету сегодня? Как тошно жить! Я вернулся к своим. Веселье уже шло на спад — все были пьяны. Мэрлин участливо заглянула мне в лицо:

— Что с тобой, Лан?

Я промолчал, потом спросил:

— А куда ушли девчонки?

— На дискотеку в Авиационную Академию.

— Ты пойдешь?

— Не знаю, как Валери скажет.

Тот был в нехилом подпитии — явно мечтает поскорее завалиться в постель. Остальные знали об этой дискотеке и тоже готовились к марш-броску. Добрались мы скоро — как раз подоспел последний автобус. В вестибюле общежития авиаторов вовсю гремела музыка. Народу уже было немного — все парочки разбрелись, и лишь несколько фэнов корчились под тяжеляк. Я поднялся на минутку к Максу, перебросился у него парой ничего не значащих слов с Юл и решил «сваливать». Когда я уходил, Макс сочувственно пожал мою руку и сказал, слегка заикаясь:

— Б-брат, ты прости меня, я лезу не в свое дело, но жалко смотреть, к-как к-кидают хорошего парня. М-мэри, она — тут Макс запнулся, лезет на к-каждого. Тут ее уже т-трое-ч-четверо поимели!

Я благодарно улыбнулся ему:

— Спасибо, старик! Еще увидимся!

… Вот и весь праздник. Я сидел на своем старом скрипучем диване и машинально тер лоб ладонью. Потом встал, снял со стены гитару. Вот моя подруга — всегда со мной. Было больно до слез.

Я тоскливо бренчал на гитаре,

А гитара бренчала на мне.

Кто кого утешал? На пару

Мы рыдали, стенали, а звёзды в окне

Пригасив, в уваженье, пожары,

Бушевавшие в недрах своих,

Подпевали тихонько. Дрожали

Их лучи, обнимая двоих.

Обнимая меня и гитару,

Двух рыдающих, двух горемык.

Понимали они: мы — пара,

Наша песня — отчаянный крик.

Крик двух душ, одиноких и нежных,

Переполненных жаждой любви.

Звёздный дождь лил в окно белоснежный…

Я с гитарой в обнимку, а Вы?

Вы, моя госпожа и богиня,

Вы, причина моей тоски…

А богиня гуляла с другими,

А богиня на нас — плевки.

А богиня вертелась вихрем

На балах, средь гусаров лихих.

…Я с гитарой шептался тихо,

Декламируя ей стихи.

О любви, о далёких звёздах.

О росе на замшелых камнях.

Трепетал легкокрылый воздух,

Обнимая её и меня…

Ах, гитара, моя подруга!

Нам ведь так хорошо вдвоём.

Мы ведь любим, родная, друг друга,

Так давай о Любви споём!

Нэт, Нэт! Так вот какова твоя роль в нашей истории! Она старше Мэри на два года, Обезьяна. Не зря же говорится, что в Обезьяне есть что-то от дьявола! Сейчас у нее идет производственная практика — работает проводницей в поездах, идущих в Столицу. Как-то, вскользь, от Мэрлин я слышал об этом, и о том, что Мэри несколько раз ездила с ней на заработки. Только теперь я понял, что за «заработки» тянули Мэри в Столицу! Подруга — сутенер? А что, очень удобно. В дороге каждый не прочь позабавиться. Вот Нэт и имеет стабильный доход, благо девчонок в пансионате полно!

Я припомнил, какой скромной девочкой была Мэри в начале нашего знакомства. А теперь? Кто виноват в том, что она стала торговать собой? Не вы ли, господин Дон Жуан? Можно ли хоть что-то изменить? Я не знал, как поступить. Душевная мука переполняла грудь мою, и чувство безмерной вины перед Мэри словно свинцом заполнило меня, лишая всех сил и желаний. Господи, прости меня! Прости за то, что чувствуя вину свою, я не могу больше пойти к Мэри — сколько раз она из меня делала посмешище?

Люблю и жду… Но не могу прийти, —

Мой каждый шаг приводит к униженьям.

И прошептать: — Любимая, прости!

Мне доведется лишь в воображеньи…

И остается только лишь мечтать,

Как я с тобой, родная, встречусь.

И буду упоенно целовать,

Обняв за худенькие плечи…

Принимаю, Господи, грех падения Мэри, и готов к наказанию, ибо никогда не преступить Закона Сохранения — любое зло не исчезает бесследно и возвращается к тому, кто был источником его. И теперешние мучения мои — расплата за то, что пробудив в Мэри женщину, я не сумел удержать ее от падения. Мэрлин мне как-то проговорилась, что у Мэри до меня был лишь один мужчина, да и тот оказался двуногой скотиной, не сумев разбудить ее чувственность и попользовавшись в свое удовольствие. А я-то, со своей извечной подозрительностью, считал ее с самого начала всеобщей подстилкой, из-за чего не очень-то дорожил ею. Что имеем — не храним, потерявши — плачем!

Только потеряв ее, я понял, что она могла быть той женщиной, которую я искал всю жизнь… Мы изредка после этого виделись, каждый раз я пытался сломать стену отчуждения между нами, но вновь и вновь меня оплевывали…

Позавчера, в пятницу, я снова получил свою порцию воздаяния. Я лежал дома на диване, пялился на экран телевизора и незаметно задремал. Сквозь дрему донесся стук в дверь. Я не спеша поплелся отворять. Кому я еще там нужен? Но оказалось, что мне еще рано выпадать в осадок — целых пять дам одновременно удостоили меня своим визитом! И Мэри среди них. Ну разве жалко откупорить по такому случаю, пусть и последнюю, бутыль вина?! Чуть ли не половина ее содержимого досталась вашему покорному слуге, из-за чего я немного расслабился и позволил себе сюсюкать с Мэри, что все и погубило. Когда она убедилась, что тут ее позиции очень прочны, то почувствовала себя гораздо уверенней — и основательно подпортила мне настроение на следующий день. Улучив минутку со мной наедине во время «винопития», она спросила:

— Лан, ты найдешь меня завтра после учебы?

Мог ли ответ быть иным, кроме «конечно»?! На следующий день, в субботу, по ее приглашению я отправился к ним в гости, она сказала, что намечается дискотека. Все были в сборе: Юл с Максом, Тарл с Аннет, Мэрлин, Лин.

— А где Мэри? — в непонятках спросил я.

— Ее с Нэт повели в ресторан.

Словно ушат холодной воды опрокинули мне за шиворот, и я не нашелся, что сказать.

— Она знала, что придет Лан? — жестко спросил Тарл у Мэрлин.

— Конечно, знала! — закивала та головой.

— Да, сюрприз не очень-то приятный, — я ведь пришел из-за нее, — пробормотал я, еще не осмыслив до конца ситуацию.

— О чем ты говоришь, Лан! Ты что, Мэри не знаешь? Кто ее позовет, с тем она и пойдет!

— Я подозревал это, Мэрлин, но с таким «конкретным» фактом столкнулся впервые. Ведь она сама пригласила меня сегодня сюда! А впрочем, я рад — отрицательный результат — тоже результат.

Потом обернулся к Тарлу с его гурией:

— Вот видите, ребята — не судьба. Не оглядывайтесь на меня. Если считаете, что пора — женитесь, я вам не помеха.

Они дружно покачали головами:

— Куда нам спешить?

— Правильно, копите пока денежку на свадьбу… Юл, Мэрлин! Лейте мне виски, я должен напиться с горя!

— Какое горе, Лан? — усмехнулась Мэрлин, — давно же было ясно, что она из себя представляет!

Я не хотел с ней спорить. Пил и не закусывал. Заиграла музыка, но танцевать мне не хотелось. В глазах плыл туман, а может, это были слезы?..

Немного протрезвев, я медленно оглядел комнату — мы остались вдвоем с Мэрлин.

— Пойдем ко мне, Мэрлин!

— Пойдем, — без лишнего жеманства согласилась она.

Мы не спеша оделись и вышли, и медленно, словно траурная процессия, побрели к остановке. Подошел трамвай. Дома меня развезло. Смутно помню, как меня поили содовой, как пришли Макс с Юл, а потом я отключился…

И снова — тренировки, бассейн, музыка, чтение. Я вертелся меж ними, как меж четырьмя углами своей комнаты. Гостьи не переводились в моем доме, но я не переступал черты, флиртуя — и не более. Сердце, я раньше не ощущал, что ты есть, когда же ты успокоишься? Что, что я еще должен перенести? Как вырвать из тебя эту проклятую любовь?

Ребята навещали меня регулярно, это меня и спасало от непрерывного самоистязания. Однажды заявился Валери мрачным, как грозовая туча. Я редко видел его таким, и поспешил включить Патрицию. Он слегка повеселел. Решив не останавливаться на достигнутом, я полез за заветной бутылочкой коньяка. Валери… отказался! Да, значит ситуация очень серьезна — добровольно отказаться от такого коньяка!

— Что случилось, братишка?

Он кисло улыбнулся:

— Подарочек от Мэрлин!

Я понял без продолжения.

— Приятного, конечно, мало, но я, прикинь, был уже на грани паники — ты отказался от коньяка пятнадцатилетней выдержки! Я решил было, что Земля треснула или предстоит столкновение с кометой. Твоя беда — это полбеды. Могло быть и хуже.

Он грустно согласился. Я упрятал бутылку на место, одному расходовать свое сокровище как-то не улыбалось. Но Валери парень не из глупых. Он не стал закатывать скандалов. Подключил свои связи, раздобыл самые эффективные лекарства и через неделю оба были «как новенькие». Я тогда поразился, что он не выставил ее за дверь, их отношения продолжались еще некоторое время и распались совсем по другой причине…

А тоска моя все росла. И однажды я не выдержал — пошел к ней в колледж, чтобы дождаться после занятий. Я стоял на лестничной клетке у окна и смотрел на противоположную сторону улицы — на дом под литером 190. «Спираль развития», подумалось мне: семь лет назад я часами стоял у этого же окна и глядел на этот же дом 190. Правда, тогда у него был второй этаж, деревянный, который сгорел, как моя первая любовь. Там жила Гэл со своими двумя подружками. Она по пятницам уезжала к родителям на ранчо, а возвращалась в воскресенье, иногда утром, иногда в обед. Ее подружки приезжали от своих «предков» поздно вечером или в понедельник утром, и я с самого воскресного утра торчал здесь, чтобы дождаться ее — ведь до вечера мы будем одни!

Закон Сохранения незыблем — моя любовь, отвергнутая Гэл, должна была сгореть, чтобы не витать в ментальном мире огромным огненным шаром — и она испепелила жилище, в котором тогда жила моя возлюбленная. И даже этого оказалось мало: чтобы нейтрализовать пламя пожара моего сердца остаток нерастраченной энергии обрушился на саму Гэл, исковеркав ее будущее. Это страшно… Об этом я расскажу позже. Спустя тринадцать лет мы встретились с Гэл снова…

Мои воспоминания прервал пронзительный звонок, возвещавший об окончании занятий. Что я скажу Мэри? Вот и она. Увидев меня, она приостановилась. Потом медленно пошла дальше. Я пристроился рядом.

— Мэри, здравствуй!

— Здравствуй! Зачем ты тут?!

— Я не могу без тебя!

— Это твои проблемы.

— Почему ты избегаешь меня?

— Это мои проблемы.

Мы подошли к остановке. Я увидел рядом женщину с цветами. Подбежал, не торгуясь, купил жгуче-алый букет роз. Подъехал автобус. Ехать было две-три остановки. Мэри прошла вперед вглубь салона, а я остался на задней площадке — прилюдно объясняться не хотелось. Рядом со мной протиснулась молодая женщина с маленькой девочкой в белом платьице, кто-то уступил им место на сиденье. Малышка непрестанно вертела головой по сторонам, щебеча без умолку. Вдруг она замолчала. Я невольно поднял голову — в чем дело? Она внимательно смотрела на ковылявшего по тротуару инвалида на костылях, а потом очень тихо спросила:

— Мама, а почему у дяденьки нет одной ноги?

Мама тоже взглянула в окошко, секунду подумала и уверенно пояснила:

— Он, доченька, улицу переходил на красный свет.

Девочка аж подпрыгнула от возмущения и звонко, на весь автобус, прокричала:

— Нет, он воевал!

Я непроизвольно улыбнулся — каждый творит окружающий мир своим умом. Один и тот же ни в чем не повинный инвалид был раздвоен на моих глазах разными мироощущениями. Как же постичь Истину? Кто прав, кто неправ в этой жизни? Мэри из моего мира и Мэри из ее мира — это одна и та же Мэри?.. Скрипнули тормоза — остановка. Мы вышли вместе с другими пассажирами из автобуса. Я шел за ней чуть позади. Она ускорила шаг. Я рванул за ней:

— Мэри, прими этот букет в знак моей любви!

Она демонстративно молчала, не замедляя шага. Я обогнал ее и встал перед ней, протягивая цветы. Она, не глядя, оттолкнула мою руку. Цветы упали на пыльный асфальт. Я оцепенел. Цветы. Красивые. В пыли. В чем они виноваты?! Почему?! Я поднял голову. Огляделся вокруг. Где я? Что это за мир? Почему в нем нет любви? Это пародия на настоящий мир? Я медленно повернулся. Я иду домой. Прощай, Мэри!..

Пролетели месяцы. Я несколько раз видел ее издалека и переходил на другую сторону улицы. Что мне до нее? Мир и покой стали возвращаться в мою душу. Друзья, работа, новые знакомства, — Земля все так же продолжала бежать на восток, ничего не изменилось. Лишь иногда возвращалась душевная боль, но с каждым разом она становилась слабее и слабее. Любовь моя не умерла, но перестала приносить страдания. Я просто ждал. Я верил в Любовь. «Но вера есть, все зиждется на вере!». Кто может верить сильнее джедая? Ведь он, вступив на Путь, не знает, достигнет ли совершенства? И чтобы достичь конечной цели — Совершенства, дарующего путь к Бессмертию, надо обладать неимоверным терпением и верой — первая ступень (первое гунфу) проходится где-то за пятнадцать лет, не каждый сумеет отдать полтора десятка лет восхождению, незаметному для окружающих, не сулящему никакой материальной выгоды! Я рос духом, очень медленно, через боль разлуки, через ужас одиночества. Сердце мое очищалось от скверны. Я люблю тебя, Мэри! Будь счастлива!..

… Мне снились по ночам цветные сны. Я летал над лугами, лесами и реками. Больше всего я любил летать над водой, касаясь телом ее прохладной поверхности. А однажды ко мне прилетела Мэри. Не она сама, а ее душа, которая и есть наше истинное «Я». Это было странное, удивительное свидание. Я вдруг почувствовал, что она рядом. Именно почувствовал, а не увидел: мы были бестелесны, только чистое «Я» без материальной оболочки. Вдруг она приблизилась ко мне. Наши души соприкоснулись и стали взамопроникать. Уже не было ни ее, ни меня, было только одно «Мы», в котором я не мог отделить себя от нее. Сколько длилось это единение — я не знаю, время остановилось. А потом над нами я увидел улыбающееся, полное неземного сострадания и любви лицо моей бабушки. Я почувствовал себя снова маленьким. Бабушка кормила меня с ложечки сметаной. Потом я услышал какой-то стук, он диссонировал с атмосферой сна. Что это? Стук стал громче. Я проснулся. Стук продолжался. Это был стук в окно. Раздался голос Валери:

— Это я, старик!

Отворив дверь, я чуть не вскрикнул от неожиданности: рядом с ним стояли Мэри и Нэт!

— Заходите… — зябко ежась, пригласил я их вовнутрь. Валери пожал мне руку. Я потихоньку пробуждался от своего таинственного сна. Разжег плиту, поставил чайник, сполоснул стаканы. Тянул время — что произошло, непонятно же? Вид у Мэри был какой-то пришибленный и заплаканный. Нэт излучала беспокойство. Я усадил их за стол в гостиной, которую иногда громко называл «залой» и вернулся на кухню. Валери тоже вышел за мною, притворив за собою дверь. Он виновато развел руками:

— Твоя «тетя» плачет: — «Хочу к Лану!», что я мог поделать?

— Все хорошо, дружище! Спасибо тебе! Что все-таки произошло?

— Нэт опять ее кому-то продала, клиенты пришли за «товаром», а она упирается — не хочу! Хочу к Лану! Я как раз там был не один, с Тарлом, мы взяли этих ребят на себя, и девчонки улизнули.

Я крепко сжал его ладонь. Без слов. К чему лишний треп — мы были друзьями… Подкрепившись чуток и слегка «поддав», мы разошлись по парам. Когда мы погасили свет, Мэри прижалась ко мне всем телом и прошептала:

— Как я хотела тебя, Лан!

Мы снова были близки. Я верил и не верил этому. Что-то было не так — не было во мне огня любви. Утолив свою страсть, она обняла меня за шею своей тонкой рукой и мирно уснула, доверчиво прижавшись щекой к моей груди. Я старался не шелохнуться, чтобы не разбудить ее. Сон не шел. Вот, ты верил, что она придет. Верил, несмотря ни на что, верил всем сердцем. Вот, ты и дождался ее. И что же? Все не то! Где же твоя «любофф»?! Ты выдумал ее! Все это время разлуки с ней ты носился со своим чувством, как курица с яйцом, а оказалось, что его уже нет! Ты поклонялся мумии! Ты…

Сон наконец-то смежил мои веки. Утром мы накормили их завтраком и посадили на «тачку». Потом вернулись ко мне.

— Вот и все, старина! Она пришла. Но уже слишком поздно. Как у тебя с Мэрлин?

Тот выразительно провел ладонью по горлу:

— Устал! Ну их, баб! Садятся на шею, дай чуть-чуть воли.

Я согласно кивнул:

— Надо идти своей дорогой. А «тети» — дело наживное!

Он после завтрака пошел на свою работу, я прилег на диван — какая-то слабость сковала члены. Оказалось, моя «коханая», как недавно Мэрлин моего друга, «осчастливила» меня. Спасибо! За удовольствия надо платить! И, совсем как мой друг, я не испытывал ни злобы, ни горечи…

… А земля все так же мчалась на восток… Как-то раз заглянули на огонек Мэрлин с Юл. Мы по старой памяти повеселились, приняли «на грудь». Потом легли спать. Я начал с Мэрлин. Грудь у нее отменная, крутые бедра, красивые холодные глаза. Она блаженно жмурилась, и я был благодарен ей за то, что она подарила мне часть своего тепла. А потом алкоголь ударил мне в голову, и я отправился к Юл, в спальню. Когда все было кончено, я спросил у нее:

— Тебе было больно?

На ее глазах блестели маленькие слезинки.

— Да, — прошептала она, — болит душа!

Я промолчал. Потом встал с кровати и вернулся к Мэрлин — на раскрытом диване было больше места для сна. Подлецом я себя не чувствовал — они пришли сами, так же, как Мэри, так же, как миллионы женщин приходят к миллионам мужчин, и все обманывают себя, воображая, что это — Любовь. Это — секс, движущая сила всего материального мира…

Больше с Мэри я не виделся. Я понял, что нынешняя Мэри и та, которую я когда-то полюбил — это два разных человека. Эта продолжала катиться вниз, а та, настоящая, всегда была чистой и желанной…

Вчера забегал на минутку Макс. Он так мило заикается, что я всегда с наслаждением слушаю его. Рассказал о своих делах, об учебе. Потом, помолчав, добавил:

— Мэри передает тебе привет.

Я вежливо улыбнулся в ответ. Он ведь не знает, что это привет не от той Мэри. Да и кто знает?

Кто знает, отчего мы умираем?

Быть может, от несбывшейся любви?

И мы, об этом не подозревая,

Стареем, и вздыхаем: «се ля ви!».

Кто знает, отчего мы умираем?

Кто знает, для чего дана любовь?

Как звезды в одиночестве сгораем,

Не исчерпав запаса нежных слов.

Кто знает, отчего мы умираем?

Кто знает, для чего нам умирать?

Как день и ночь приходят, повторяясь,

Я вновь приду, чтоб вновь Тебя искать!