"Трям-трям" - счастье

Всю осень над Ссяной Дырой висели тучи. Дождило, не переставая. Джениел знал эту примету с детства: тучи между двумя холмами, похожими на …, короче — к дождям. Соседи отчаялись и продали свои стада дешевле обычного, но Джениел терпеливо дождался, когда последняя грозёнка, легко попёрдывая, ушла за перевал, когда шерсть на мсунах высохла и стала шелковистой, а молодняк набрал силу для зимовки, чтобы следующим летом в молодом стаде не было падежа, дождался, когда появится серьёзный торговец — и получил приличный барыш.

… Наконец, скот был продан, и Джениел вдруг спешно засобирался. Он запряг желтого тяглового мсуна в парадную коляску, взял большую часть выручки и направился за перевал, в Додж-сити. Джениел был опытным скотоводом, рассудительным и осторожным человеком, прожил в этом мире сорок четыре полных цикла и еще полтора оборота Малого Солнца, но в городе бывал только три раза, и то — набегами: сначала — когда покупал первое стадо, второй раз — когда женился и третий — когда крестил своего первенца, малютку Джила. Получалось, что видел он в Додж-сити только рынок да церковь Святого Иеракля Шестипалого — Мученика Сорока Искусов. На этот раз Джениел решил тряхнуть стариной и попробовать городской жизни. По крайней мере, это от него услышала Эни. О том, что Джениел решил купить ей подарок, настояшую ламбузу с вышивкой по всему подолу, Эни, конечно, не должна была знать. И попляшут же они с Эни джигу! Подол будет развеваться, как хвосты мсунов на ветру, вышивка — скользить змеёй, обвивая ножки Эни, а соседки сдохнут от зависти. Эх, эти деревенские танцы: шуму, грому, топоту, хохота — за весь прошедший рабочий сезон! А в свои неполные сорок пять Джениел даст фору многим молодым.

Долгожданные солнца припекали с обоих боков, мсун шел ходко, коляска легко покачивалась на рессорах, и Джениел, замечтавшись, задремал, даже увидел сон. Во сне он был тучным мсуном, стоил бешеных денег, и никто не мог его купить. Да, не очень-то и надо. Главное, чтобы не шли эти бесконечные дожди, была посвежее трава и побольше мсуних: это ли ни счастье?!

Да, Додж-сити произвёл впечатление! Джениел еле нашел место для парковки, сразу при въезде, куда пришлось вернуться, дважды проехав весь город насквозь. И то повезло: какой-то городской хлыщ проигрался до нижнего белья и был вынужден укатить восвояси. Зато по всем магазинам Джениелу пришлось переться пешком. Но, с другой стороны, разве посмотришь по-настоящему город с коляски?

Ламбузу для Эни Джениел нашел в огромном, больше загона, магазине на ярмарочной площади. И вышивка по подолу была то, что надо: красные цветы перемежались с яркими зелеными листьями, а над всем этим роскошеством бежали блескучие семипалые звезды. Такой ламбузой не стыдно было волнить и на приеме у президента, если президенты танцуют джигу.

Стоила ламбуза недешево, но не жалко — она того стоила! Вернее, такой ламбузы стоила Эни. Настоящий подарок на окончание их двадцатого совместного сезона. Потом Джениел купил сладостей детям да новую упряжь для ездового мсуна, и шел, глазея по сторонам, посвистывая, вполне довольный собой. Шел и шел, пока не уперся взглядом в вывеску «Трям-трям счастье».

— Вот это да! — буркнул Джениел, — даже счастье городские продают — покупают!

Негромко, вроде, буркнул, но заметил, как глянул на него местный парень в жилете, со свисающей из кармана цепочкой часов. Презрительно, как показалось, глянул. Мол, темнота сельская! Нищета заезжая!

Темнота? Нищета? Тут Джениелу шлея и зашла за дышло. Толкнул он дверь, да и вошел в это «трям-трям». А что, ну сколько оно, счастье трямовское, стоить может? Хватит у него денег и на счастье!

Спрашивать было неудобно, позориться не хотелось, дремучесть свою показывать, поэтому в окошечко он спросил только: «Почем?». … Ого! … Но в принципе, для счастья и не дорого. Неужто счастье четверти сезона работы не стоит, если оно настоящее?

Просунули Джениелу из окна коробку, пропищали, чтобы шел по коридору прямо, потом направо, и попал он в комнату без окон, но с круглыми маленькими зеркалами на уровне глаз. И стол в комнате, а больше — ничегошеньки.

Ну и где тут счастье? — подумал Джениел, — И с коробкой этой чего теперь делать?

Потряс её — шуршит внутри, но не так, чтоб уж очень. Надписей нет никаких, чего дальше делать — непонятно. Ясно, городские-то в курсе должны быть, часто, наверное, захаживают сюда, но, где не пропадали — разберёмся: не тупые!

Подцепил Джениел крышку на коробке ногтем, скинул, а в коробке — трава какая-то. Понюхал — особо не пахнет ничем. В пальцах помял, постоял в задумчивости. Что делать-то дальше? Вернуться — спросить? Двери толкнул — заперты снаружи. Сообразил: сеанс, видимо, на определенное время рассчитан, чтобы счастье — вот оно, тут, с тобой, и никто не мешает. Ладно! Для курения трава явно не подходила: и сыровата, и завёртки никакой не дали. Значит — что? Правильно, жевать! Вот и разобрались, не тупые!

На вкус трава тоже была… никакая. Трава, как трава. Джениел пожевал одной стороной, за другую щеку перетолкал языком… Ничего особенного, а надо же — «Трям-трям»! За что же деньжищи такие? Но, раз уплачено — надо «удовольствие» получить по-полной: еще пучок в рот сунул.

… А как последний пучок прожевал — так в другой стене еще одна дверь оказалась. Сама открылась. Сеанс окончен. Только счастья пока не чувствуется.

Вышел Джениел еще в один коридор, дверь сама закрылась, а свет — только через окошечки в стене. Счастья еще не чувствуется, только любопытство: что за окошечки? Посмотрел в одно, видит — комната со столом, в комнату господинчик хлыщеватый с коробкой входит и озирается важно. Потом он эту коробку трясёт, нюхает, простукивает, и всё — с важнецким видом, Джениелу даже смешно стало. А уж когда господинчик траву достал и начал жевать, Джениел от смеха даже дыхание потерял: настолько господинчик на мсуна стал похож. Жует господинчик траву, будто невесть что, глаза к потолку с умным видом поднимает, жвачку травяную то за одну щеку, то за другую пихает, слюна зеленая по подбородку стекает. Так и сожрал всю, пучок за пучком, дурак. Никогда еще Джениел столько не смеялся. А еще говорят, что сельские — тупые! Да вот он, городской — мсун недоделанный. Ну, никакого ума у людей!

Потом еще дверь открылась, уже на улицу, и пошел Джениел к коляске со всеми своими покупками и с пустой коробкой от «трям-тряма», улыбаясь под нос.

Всю дорогу домой Джениел головой покачивал в такт мсуновской трусце, улыбался, вспоминая господинчика, и… был счастлив. Трава действовала!