Торжественное заседание

Заседание намечалось таким продолжительным, что выспаться успеют все. Будет ли оно скучным, как большинство из ему подобных, вряд-ли кто-то смог бы сказать, как в пользу этого утверждения, так и супротив этой пользы.

Самое главное, заседание торжественное, и это только на пользу присутствующим. Никто с трибуны истошным голосом не орет, не призывает высшие силы и вышестоящих начальников покарать разгильдяев трудовой дисциплины, головотяпов, пьяниц, прогульщиков, а заодно и всех тех, кто мешает строительству светлого будущего. Причем, обычно в подобных случаях так оно и есть, призывает покарать немедленно, прямо тут, в зале. Ну а если же кара виновных не постигнет, грозится вызвать милицию.

Но сегодня, слава Богу, ничего такого повесткой дня предусмотрено не было, а значит и не должно было произойти. Собравшиеся дружно внимали очередному докладчику. Никто не перебивал выступающего, не вскакивал с места и не задавал каверзных вопросов, ну разве что иногда всхрапывал чуть громче, нежели чем предусмотрено протоколом в подобных случаях. Но, к таким проявлениям, заинтересованности к докладу, если хотите, присутствующие относились с пониманием и трагедии из этого не делали.

Хуже всех приходилось докладчикам. Тут момент надо тонко чувствовать, дабы не проспать свою очередь идти к трибуне и оттуда, говоря обо всем и ни о чем, не нарушать мирную и торжественную обстановку, происходящую в зале.

Недаром рационализаторское движение зародилось и расцвело именно в нашей стране. Назначенные и потенциальные докладчики, без сомнения, все были рационализаторами, потому что быстро сообразили, как оптимизировать процесс до такой степени, чтобы никто не пострадал: ни в президиуме, ни в зале. Решение было до гениальности простым, а потому жизнеспособным. Все предстоящие докладчики, еще в фойе, перед началом заседания, сбились в кучку и так, кучкой, и держались. Переместившись в зал, эта кучка не распалась и не развалилась на составляющие, а уселась в одном месте, тоже кучкой, вернее, в один ряд.

Когда заседание началось и после вступительной, а заодно и приветственной речи председательствующего, к трибуне вышел первый докладчик, его последователи вздохнули с облегчением и занялись своими делами.

Читать книги вообще, да еще на торжественных собраниях, вредно для здоровья, поэтому их никто и не читал. С газетами, тоже маленькое неудобство получается. Уж больно она большая, эта газета, издалека видно. Дело не в том, что товарищи из президиума обратят на нее и на читающего внимание: вызовут, побеседуют и сделают соответствующие организационные выводы. Дело в том, что всеобщая картина заседания, тем более торжественного, должна быть по своей структуре однородной и говорить о том, что все присутствующие, без исключения, согласны с достигнутыми успехами, поддерживают их и хотят еще.

Поэтому занятий для присутствовавших, которые хоть и не поощряются, но и не порицаются, было немного: подумать, например, на производственные темы или же о тех достижениях, которые предстоит достигнуть в ближайшем будущем, в основном, с закрытыми глазами.

Так вот, когда первый докладчик приступил к своему докладу, остальные, все те, которых счастье читать доклад, ждало не где-то там, за горами, а прямо здесь, со спокойной совестью, начинали заниматься своими делами: думать о производстве и об успехах на нем, а проще говоря, спать и дремать. Но рационализация на то и существует, чтобы быть и применяться в жизни, как в производственной, так и в общественной.

Своими делами не занимался только один из предстоящих докладчиков, тот, которому предстояло выступать и докладывать следующим. Он старательно таращил глаза на президиум и на докладчика, прикидывал, хватит ли для него в графине воды, или этот мерзавец все выпьет, ну и так далее. Короче, тоже был занят делом, только делом, непосредственно относящимся к производству.

Когда предыдущий докладчик, пожелав присутствующим новый трудовых успехов и счастья в личной жизни, под аплодисменты, которые в протоколе заседания будут обозначены как бурные и продолжительные, покидал сцену, следующий докладчик толкал локтем того, которому был черед выступать за ним и тем самым как бы передавал дежурство по докладующим.

Вот она и вся рационализация — ничего сложного. А кто вам сказал, что рационализация должна быть обязательно сложной и трудноприменимой к реальной жизни? Если кто-то так и говорит, то, без сомнения, льет воду на чью-то мельницу, известно на чью. Так что, повнимательнее товарищи, бдительность, она всегда должна впереди всего прочего быть.

Хуже всего было тем, кто находился в президиуме. Дело в том, что там, в президиуме, особо на производственные темы не подумаешь и не предашься возвышенным мечтаниям об будущих успехах и достижениях с закрытыми глазами.

Уж как с ними не борются, чуть-ли дустом не посыпают, а они всё есть и есть, и никуда не деваются. Наверное догадались, что речь сейчас идет о всяких разных нигилистах и прочих отщепенцах общества.

Они, отщепенцы эти, во время заседания, даже торжественного, о производстве и о нынешних и грядущих достижениях нисколечко не думают, а таращат свои бесстыжие глаза на присутствующих, в основном на президиум. Все подмечают и замечают, а потом, самое обидное и недопустимое, в рабочее время, все вывернув шиворот навыворот, другим пересказывают, причем всем подряд. И за руку их не поймаешь, пробовали. Только ты его цап, за руку, во время, так сказать, гнусного и беспочвенного обличения, он такие правильные слова и предложения начинает говорить, что в пору от зависти удавиться. А все потому, что уж очень хотят эти отщепенцы место в президиуме занять, прямо из кожи вон лезут, как хотят, вот и ведут себя таким неподобающим и наглым образом.

Поэтому приходится терпеть их, отщепенцев и нигилистов этих, пока терпеть. Не придумали еще против них оружия действенного и эффективного, такого, чтобы одним махом и туда, сами понимаете куда.

Правда, есть еще отщепенцы и нигилисты, но они другие и можно сказать что безобидные. Они тоже, и тоже в рабочее время, говорят обличительные слова, критикуют одним словом. Но с ними гораздо проще. Если их схватить за руку и призвать к ответу, то никаких правильных слов они говорить не начинают, наверное потому, что не знают их, а продолжают свою глупую критику, основанную на сплошной фантастике и совершенном незнании жизни как таковой. Ну и конечно на собрания, всякие разные, они не ходят, хотя их и приглашают.

Но, недаром президиум называется так. В нем, в президиуме, да еще в таком, чтобы всем видно было, собраны только самые лучшие из лучших, другим там места нет и не предвидится.

И тем не менее, раз уж нельзя думать о производстве и об успехах на нем, а заниматься чем-то надо, члены президиума тоже применили рационализацию. Во время, почитай, любого заседания, они, разбившись на пары, кстати, только в силу этого в президиумах всегда четное количество его членов, играли в слова или в крестики-нолики, кому что больше нравится.

Со стороны это выглядело, как будто члены президиума между собой мнениями делятся. А поскольку мешать докладчику непозволительно, всю заседательную торжественность порушить можно, делали это якобы посредством записок. А что? Выглядит это в высшей степени, одним словом, не прикопаешься. Что же до присутствующих в зале, так им все равно, чем в президиуме занимаются, у самих дел невпроворот. Даже те, которые нигилисты, которые тоже хотят в крестики-нолики играть, даже они ничего не могли поделать. Так что, картина и структура торжественного заседания была идеальной по своей природе, проверенной временем, а потому незыблемой.

Но, и это к сожалению, в мире, существуют силы, неподвластные никакому, даже самому торжественному заседанию, и всему тому, что с ним связано.

Человечество назвало такие силы стихийными, потому что никто не знает, когда они появятся, что из себя будут представлять, и что, в результате, натворят.

На этом любом производстве такие силы тоже присутствуют. Все о них знают, мало того, даже знают как их зовут и каких дел они могут натворить. Однако, как и в случае с планетой Земля, ничего поделать с ними не могут, потому что, как и на планетарном уровне, они для чего-то нужны.

***

Дверь в актовый зал открылась, причем открылись сразу две ее створки и торжественность торжественного заседания была нарушена самым возмутительным образом.

Сначала присутствовавшие услышали бряцанье ведра, не иначе как оцинкованное, дружно подумали торжественно собравшиеся, потом стук швабры, а потом:

— Вы че здесь делаете? Освободите помещение, мне полы мыть надо! — хоть заседавших было много, а уборщица была в единственном числе, силовой перевес, похоже, был на ее стороне.

— Простите, что вам надо? — председательствующему оставалось вписать всего лишь одно слово и он в третий раз победил бы, а тут такое. — Не видите, у нас заседание! Закройте дверь пожалуйста, не мешайте. После помоете.

— Это как так после? — ведро громыхнуло еще раз, а швабра, похоже, была с ведром заодно, тоже, только не громыхнула, а стукнула. — Это вам тут делать нечего, а мне работать надо!

— Кто такая? — шепотом обратился председательствующий к сидящему с права от него члену президиума, заодно, начальнику отдела кадров.

— Уборщица местная, Ниной Кирилловной, кажется, зовут. — ответил тот.

— Завтра же уволить! — прошипел председательствующий.

— Завтра не получится, суббота завтра. — начальник отдела кадров, на глазах, стал превращаться в нигилиста. — Опять же, зарплата у них маленькая, другую уборщицу не сразу-то и найдешь. Покуда искать будем, грязью все зарастем.

— Как вас там, Нина Кирилловна, — председательствующий, он же самый главный на этом производстве, не иначе как неуверенно чувствовал себя за пределами своего директорского кабинета.

В зале отсутствовали стены его кабинета, которые ему всегда помогали своим присутствием. Поэтому директор пошел чуть-ли не на должностное преступление, решил уладить дело миром. — мы проводим торжественное заседание. Вы должны понимать насколько это важное мероприятие для всех нас. Поэтому, прошу вас, подождите пока мы закончим. А пока, сделайте уборку на других объектах. У вас же их несколько?

— Объектов этих, как ты говоришь, у меня несколько, вот только зарплата одна. — не сдавалась Нина Кирилловна. — У тебя есть план и распорядок? Вот и у меня он есть. Мне здесь сейчас убираться надо, а там, после уберусь. Освобождайте помещение, дармоеды!

— Нина Кирилловна, — в дело вступила более привычная к полевым условиям, а потому более жизнеспособная часть президиума, начальник отдела кадров. — не нарушайте трудовую дисциплину, закройте дверь с той стороны, а то я буду вынужден принять меры.

— А ты только и делаешь, что принимаешь меры! — ведро со шваброй в очередной раз громыхнули и стукнули. — Лучше бы грязь по помещениям разносить перестали, да окурки где ни попадя разбрасывать. Выходи давай!

— Нина Кирилловна, — кадровика поддержал еще один член президиума, главбух. — дайте нам закончить, пожалуйста, а мы вам за это премию выпишем.

Казалось бы это был такой по своей сокрушительной силе аргумент, которым мог бы остановить любую силу, даже стихийную. Но не тут-то было.

— Я сюда работать пришла, а не премии получать! — наверняка, Нину Кирилловну было слышно даже на проходной. — Знаю я вашу премию! Копейку дадите, а на рубль упреками замучаете. Сколько премии дашь?

— Десять рублей. — по привычке экономя, слегка замялся главбух. — Очень хорошая премия.

— Пятьдесят! — стукнула шваброй Нина Кирилловна. — Или освобождайте помещение, мне полы мыть надо.

Ситуация, не смотря на всю торжественность заседания, складывалась тупиковая. Такие деньги, да еще в виде премии, да еще уборщице, для главбуха были тем же самым, что Алмазный фонд в море утопить.

— Дай ты ей эти пятьдесят рублей, — то ли прошептал, то ли прошипел председательствующий директор. — не отвяжется же.

— Освобождайте помещение! — не унималась уборщица, Нина Кирилловна. — Мне работу доделывать надо и домой идти. У меня зять некромленный дома сидит. Если поздно приду, может не выдержать, напьется, паразит.

Теперь все встало на свои места. Оказывается уборщица Нина Кирилловна была не только уборщицей, но и тещей. Судя по ее поведению, а также если принимать во внимание народные приметы, она, Нина Кирилловна эта, в первую очередь была тещей, а потом уже уборщицей, а против таких оружия не существует, не придумали еще и вряд-ли когда-нибудь придумают. Поэтому ничего не поделаешь, пришлось соглашаться.

— Ладно! — почти крикнул главбух. — Пятьдесят, так пятьдесят. Закройте пожалуйста двери.

— Так бы сразу, — пробурчала, Нина Кирилловна, но пробурчала так, чтобы слышали все собравшиеся. — а то сидят, дуракаваляньем занимаются, людям работать мешают. — Когда за премией приходить?

— В понедельник и приходите, я распоряжусь. — не иначе, чтобы придать словам главбуху значимости и бесповоротности случившегося, как печать поставил, сказал директор.

— В понедельник, так в понедельник. — Нина Кирилловна взяла свои орудия труда, в виде ведра и швабры, и направилась к дверям. — Только смотри, не обмани. — обернувшись сказала она.

— Не беспокойтесь, не обману. — с облегчением выдохнул директор.

Сначала громыхнуло ведро, затем стукнула швабра, а после всего этого, двери в зал, где проходило торжественное заседание, закрылись.

— Заседание продолжается! — торжественно объявил председательствующий.