Про высоту и помидоры.

ПРО ВЫСОТУ И ПОМИДОРЫ.

Подойти к окну. Отодвинуть шторы. Снять с подоконника ящик с рассадой помидор. Там земля уже потрескалась. Поставить на телевизор. Полить ее. Поставить ящик на прежнее место, повернув другой стороной к солнышку. Воткнуть табличку с названием сорта «Слуцкая бэра». Зашторить окно.

Можно усложнить, добавить элементов, деталей, предметов. Закрутить сюжет.

Второй игрок, облачившись в костюм саранчи, крадется к рассаде. Увидеть. Бросится наперерез. Показать приемчик. Уже собираться посыпать ДДТ на хвост, как обнаружить, что это кузнечик. Рассыпаться в извинениях. Звучит песня всех времен и народов «В траве сидел кузнечик».

Скатать шарик из земли. На расстоянии h м от поверхности отпустить. Если не расшибется в лепешку, а слегка сплющится, не рассыпавшись, можно еще что-нибудь посадить.

Корову стреножить и обнести электроизгородью. Расчесать ей хвост. На ее крупе, на белой части его, четко читается отпечаток сапога 43-го размера. А, еще рога паотшибаны. А, хулио она полезла? А, пущай не лезет. Это случилось, когда в ней проснулся инстинкт размножения, продолжения рода. Простыми словами — быка истребовала. С сосательной конфетою во рту (очередная попытка с уловкой бросить курить), с горячим паяльником в руках в это время чинить включенную электроизгородь. Паять. Вернее будет (стесняюсь сказать) тюнинговать. Творческий зуд. Клево получается. Клевать носом. Потому, что клонит в сон от принятых антиаллергических препаратов на пыльцу трав и шерсть животных. И тут, вдруг, неожиданно сзади на плечи «Гоп!» что-то увесистое. И ножки свесила. И шершавым языком за ушком — лизь. Ошалеть от«радости». Получить в лицо током. Это произошло, когда звучал один из ретро-шлягеров группы «МОДЕН ТОКИНГ» из радиопередачи по ностальгии.

«Впаяли» полгода исправительных работ за жестокое обращение с животными. С отсрочкой на полгода.

На приплод поплевать три раза. Включить музыку для повышения удоев. Отойти. Посмотреть с разных ракурсов. Вымя похоже на фрагмент морской мины. А, взять ее, да и перекрасить. Приставив нож или бензопилу к ее горлу, сфоткатся так. Видя, как шуганулась, потрепать её по голове, почесать за ухом, приговаривая:

— Пошутил, пошутил. Туцка, туцка. Тукунька, тукунька. Кормилица, ты наша.

Ишь ты. Хотя и скотинка, а все понимает.

Потом пожалеть об этом. Об этой проделке. От испуга, от перенесенного стресса резко снизились удои.

Умная такая коровка. Когда хозяева в запое, доить некому, то возьмет, изогнется и сама себя выдоит. Ртом. Что б не запустится. В случае лучшем. Не загнутся — в худшеем.

Что они больше всего любят? Сочные корнеплоды, соль (большую часть жизни беременные) или тернутся о кустарник?

Приезжают «коммерсанты». У теленка отстричь немного шерсти, положить между ломтиками хлеба. Дать съесть корове. Чтоб не переживала громко. Молча. Если жалко самому — съесть самому. Тоже. Кончилось беззаботное детство. Хватают, выволакивают теленка. Вот так и в отношениях между людьми. Одни хватают других и волокут, куда им надо. А те и не спрашивают куда и зачем. Оправдываясь тем, что их дело телячье. Думают, что так и надо. Или считают сопротивление бессмысленным и бесполезным.

Хлеб с шерстью не помогают. На всю околицу раздается протяжное гортанное:

— Му-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Соседи бешено стучат в стенки, в пол, в потолок. Цыкнуть на нее:

— Заткнись, Ёбаная в рот шкурва!!! Не то и тебе такое будет! Как переебу ― из шкуры выскочишь, крылья сложишь и зажмуришься!

Будет, будет. Только в свое время. После 8-9 таких теленочков риск возникновения проблем со здоровьем становится высоким.

Потом на соседей:

— Головой постучите! (некоторые так и делали). Мать вашу за ногу! Хобот вам всем на рыло! Ебать вас всех рогом! Как вы мне все дороги!

Хочется проклинать. Потом поднять к небу глаза и добавить:

— Господи! Как все заебало! Что б вы только знали.

Не одного его, что б он знал. Так было, так есть. Так будет?

Если бы она (корова) умела говорить человеческим голосом, начала бы просится, соглашаться:

— Возьмите, берите мою жизнь взамен, а его не троньте, душегубы окаянные!

И надо же, как, кстати, в это время звучит песенка:

Только мама позовет:

— Родной сынок

Только мама все простит

И все поймет.

— Сынок родной.

Только мама до конца всегда с тобой.

Раздается: «Тук!» Это боец, выбрав, уличив момент, наносит удар металлическими пяльцами в лоб. Или по лбу. Однохуйственно. Теленочек секунду, две покачался, пошатался на ножках. Потом падает на локти. Издает душетрепещущий гортанный, не то крик, не то писк. Падает на бок, как мешок с картошкой. Или с мукой. С зерном. Обосрался, бедненький. И ножками дрыг-дрыг. Нет. Погодите. Дрыг — дрыг еще рано. Боец, не спеша и не канителя, подходит снова. В багровом комбинезоне. Не потому, что б дурашку за версту было видно. Что б пятна крови не так бросались в глаза. Реже стирать можно. Да и шокирует меньше.

Приподнимает теленочку головку и ножичком по горлышку чирик-чирик до позвоночечков. Со всех сторон. А в шейном отделе их 7 штук. Вне зависимости жираф это или суслик какой. Или леблядь какая. Если обнаружите другое количество, сообщите в соответствующие заведения за соответствующее вознаграждение.

Зашипела, запенилась алая кровушка на белоснежном снегу. И вот теперь только ножками дрыг-дрыг. Хрипы. Вертит за голову. А туловище остается неподвижным. Вот такая вот гимнастика. Хруст. Опять ножками дрыг-дрыг. Если не держать дистанцию можно здорово получить. И получают. Последний штрих ножичком — и туловище на весах, а голова в кустах. И вот, уже на нос упав снежинка, не растаяла,

Рядом с бабушкой — коммерсанткой стоит и смотрит внучка дошкольница. Связь, преемственность поколений, так сказать. Похожа на бабушку. Вылитая она.

Голову, значит, не берут.

— Как же так? Мы же договаривались. Несколько раз по телефону обсуждали этот момент. И каждый раз вы соглашались, поддакивали.

— Нет, нет, нет. И еще раз нет. В принципе не могло такого быть. Вам показалось. Или вы не так нас поняли.

— Да, что б вы… были здоровеньки.

— А, давайте, мы вам кожу с головы снимем ножами. Такой холодец (студень) получится вкусный. Язык проглотите. Пальчики оближите.

— Нет, уж. Лучше мы вам обсмалим паяльными лампами.

Работник, снимая кожу с головы теленка, просит вознаграждения. Или для согреву. Сто грамм самоделочки и кусочек хлебца. Только так, что б хозяйка не видела. А, еще это взбодрит его.

Какашка не канула в лета. С какашкой продолжение истории. Свидание. Он и она. По восемнадцати нет еще, но паспорта уже получили. Ели арбуз, терлись рукавами, спали валетом, положив между собою меч обоюдоострый или бейсбольную биту со всех сторон тупую. Следующее мероприятие — моцион. Навстречу стайка хулиганов. Стали приставать. Унижения, оскорбления. Не медленно, не быстро, а самое то, как доктор приписал, переходящие в избиение. Упасть на снег лицом. Уткнутся в нее. В мерзлую какашку. Схватится, как утопающий за соломинку. Насилие порождает насилие. Применить, как чудо-оружие. Для самообороны. Отчихвостить ею нападающих. Не кого не забыть.

Все они поступают в медицинские учреждения с сотрясениями мозгов и ангинами. Причем тут мозги? Потому, что были поставлены на колени и перед выбором. Или извинятся, прощения попросить или есть снег. Все дружно выбрали второе. Как один.

Среди этой шайки-лейки присутствовал сынок одного прокурора, он же внучок второго.

Завели уголовное дело. Шьют статью, только не тем, что надо бы. Белыми нитками. А те, мол, шли себе, не кого не трогали, обсуждали трагическую судьбу «Му-Му» в одноименном литературном произведении и веларомную политику царизма, как вдруг на них самих напали вероломно. Не с того не с сего. Не за что, не про что.

Обвинение предъявляет вещественное доказательство. Орудие причинения телесных повреждений и нравственных страданий. В прозрачном полиэтиленовым пакете. Невооруженным глазом видно неискушенному человеку, что этот продукт подвергался неоднократному замораживанию, размораживанию.

Срочно позабирали заявления. Отпрыск прокурора опять отличился где то снова. Схожим почерком. Еще полностью не замяв этого «подвига», набедокурил схожим почерком где-то в другом месте.

Бутылку с мутной жидкостью положить в карман брюк. Смешно оттопыривает карман. Сковывает движения. Принюхаться. Запахло начальством. Учуять дух его тяжелый. Не легко переносимый. Приложить ухо к земле. Услышать чьи-то шаги. Попасть в прасак. В переплет. Оказаться в не том месте, не в то время. А не так что б поближе к кухне подальше от этих. Спрятать бутылку. Входит агроном. Принюхивается тоже. Находит. Выливает в канализацию. Внутри там забулькало, зачавкало, заклокотало. В груди тоже. Сперло дыхание. Дерьмо сраное козлиное. Без году неделя, как сам закодировался, а уже строит из себя борца за трезвость на рабочем месте. Зачем он вообще нужен? Был бы дождик, был бы гром. Вот тут-то и применить ящик как оружие. Хороший начайник — мертвый начялник. Или хотя бы с вырубленным сознанием спящий.

Врывается отряд ОМОНа. Избивает всех ДУБИНКАМИ. И правых и левых. Или эскадрон конной милиции. Или казаков с нагайками и плетками. Или этих, с ведрами на головах. Рыцарей. Или с умывальниками. Эти тут не с проста. Из-за выражения, ставшего крылатым. Отряду рыцарей был отдан приказ атаковать неких еретиков. Один подчиненный возразил, что там с ними вперемешку есть и свои. На что получил ответ:

— «Штукатурьте» всех подряд. Там на небесах господь разберет, кто был свой, а кто «контрой».

Извините за недословный перевод.

Стук, лязг, ржание коней, треск, крики, стоны, мольбы о пощаде, не получив которой — проклятия.

Достается всем. И зачинщикам и жертвам несправедливости. А кто тут кто? Я еще не определился. Можно потом поговорить, почему справедливости и правды нет. Может потому, что все тут придурки несчастные, твари недоделанные, пыльными мешками стебанутые? И не с кого тут брать пример. Порою, кажется, я вас насквозь вижу.

После всего этого работают дворники, уборщицы, поливальные машины. А подметать есть чего. Валяются оторванные пуговицы, ухи, муляжи выбитых зубов, глазных яблок на снегу, вырванных с корнем яек. Не таких, как у Фобирже. Куда уж нам там. И настоящая вставная челюсть. Клочки одежды, волос, шерсти, гривы, лошадиного помета. Намусорили. Оштрафовать бы. А еще лучше накостылять бы.

Подбирают выпавшие бумажники, другие личные вещи. Среди них дневник. Не школьный, а этот, с мыслями. Наверное, какого-то агронома. Судя по такой записи: «Посевная. На секас времени катострафически не хватает. В уборочную, думаю, будет то же самое. Хорошо, что не как в некоторых заморских странах. По два урожая в год. И все равно лапы сосут».

Зайти как-то. Что б внести органические удобрения. А там свидание пары влюбленных. Он и она. Или он и он. Или же он и оно. Еще по восемнадцати нет, но паспорта уже получили. Прелюдия уже закончилась. Начинается на полу одноименный акт. Их счастье, что не на подоконнике. «Нарисовался» третий. «Застукал». Приревновал. От нахлынувшего переизбытка чувств пытается выброситься в окно. Поймать за подтяжки. За кусок влагалища пытаться над собой такое сотворить? Глупец? Слабак?

Еще один «прыгун». Тут все не так. Тут все иначе. Другие мотивы и побуждения. Это сосед-наркуша. Каждый раз, как приходит, заводит одну и ту же мелодию:

— Чу-у-у-вак, да забей, ты хуй на эти помидоры. Сдались они тебе, «плуг колхозный». Возишься с ними, как дурень с писанною торбой. Конопля — вот это уже вещь. Давай лучше коноплю культивировать. Кстати, а где твоя «путо колхозное» (так «величает» благоверную соседа) ?

— Путается где-то. Не у тебя разве? Пошла одолжать соли бертолетовой.

— Ой, мне пора домой. Там, наверное, опиум подгорает, маковое молочко убежать может, если кое-кто ему ноги приделает.

«Помидорный синьор» думаете, простак или «тюфяк»? Не понимает? Или не ревнует, ему это оранжево? Выше этого?

Это он один из тех, кто считает, что наркоман, кроме, как возится со своей наркотой, (сам как дурень с писанной торбою) ни на что более не способен.

Это тогда. А теперь, видимо, так обкололся, обкурился, обнюхался, нализался. Наглотался до чертиков. Теперь на 9-ом этаже ему танки мерещатся. Или дорожный каток. Прут ото всюду. Хотят раздавить. Вот-вот раздавят. Что б потом проутюжить. И они везде. И негде не спрятаться.

Вот отчего наркоман в ужасе бросается в окно. Ищет там спасение. Схватить за ворот. За грудки хорошенько потрясти. Только шприцы посыпались их всех карманов. Не заряженные, до поры, до времени. Надавать по щекам, пытаясь привести в чувство. Тщетно. Показывает пальцем (а это не прилично) непонятно на что. В ужасе мычит что-то нечленораздельное. Закатив глаза. Приковать, привязать к батарее. Вызвать неотложку. Лучше из психушки. А он в это время дотянулся до ножовки, и начинает себе пилить прикованную руку. Отобрать. Запястья и шею замкнуть между половинками стационарной колодки. В одну руку дать сигарету. В другую — сто грамм водки с положенной сверху булочкой.

Я — фашист? Я страшный человек?

А еще пригрозить, что если не угомонится, то позовет парней с нетрадиционной ориентацией. Оставит его с ними наедине надолго. Рассчитаться с ими за услугу, расплатится тем, что покрошить им булки. Той самой.

Снайпер свил себе гнездечко. Занял выгодную позицию в зарослях рассады. Наемник. Баба.

Афро-африканка. Антрацита. «Белоснежка». Крашенная. В блондинку. Баба, она и в Африке баба. Прибыла в эти края так издалека, не столько за идею, сколько за длинным рублем. А где-то рядом, в «зеленке» шастают 77 «гномов» бородатых. Пытаются перегруппироваться. Война войною, а обед, что б по расписанию.

Целится. В промежутке между ударами сердца стреляет. Кто-то, как сноп, как мешок картошки заваливается на бок, толком пикнуть-вякнуть не успев. Делает зарубку на прикладе. Собирается сменить позу. Извините, позицию. Не успевает. Подкрадываются федералы. Разговор короткий. Хватают за ноги, перекуливают через подоконник. Несколько секунд побыла птицей. Зря, зря она не в свои сани полезла. И рассаде от этого здоровья не прибавилось. А люди подумали, что раздолбаи опять с крыши трубку рубероида уронили. Не все. Часть — что ученья идут. Первых было больше.

А, к хозяину возник ряд вопросов на засыпку:

— Если твоя хата с края, то, значит, врагу можно окопаться в ней и орудовать из нее — оттудова, манать тебя стволом орудия, олень, ты, штатский? Дульный тормоз.

— О, я тоже когда-то служил в артиллерии. Знаю, что это такое.

Жестко, решительно, без промедления возвращают разговор в нужное направление, русло. Не дают зубы заговаривать.

То мекать, бякать, кукарекать. То, вдруг, набраться наглости, барзоты, безрассудства и заявить:

— Так, ить, надо было припертся-вломится первыми, кто б и вам смог запретить тоже?

Ставят-прислоняют к стенке. Рвануть на груди рубашечку. А под ней татуировочка. Скрестившиеся кирка с лопатой. И задорная надпись «Стройбат чемпион. Стройбат круче всех». Значит про артиллерию — попытка дачи заведомо ложных показаний. Хлеборезка круче всех.

Залп. Когда дым рассеялся, оказалось расстрел был имитацией. Полные штаны позора. Ну, раз и теперь не раскололся, значит девяносто девять из ста — непричастен. Отпускают. Извинившись за отнятое время.

Если темнота — лучший друг молодежи, у девушки это бриллиант, то у чекиста — наебка. А пистолет-то в скрытной кобуре телесного цвета на втором месте. Вечно второй. Так сложилось. Так карта легла. Так судьба распорядилась. Так начальство приказало. Так надо.

Кто на третьем месте этого пьедестала, уже на так обидно.

Ветераны. Пришли с кирпичами за пазухами. Ждут у окна. Будет проезжать под окнами колонна автобусов с другими ветеранами. Ветеранами СС, полицаями и их «подстилками». В город-герой Тулу. Из города-«героя» Берлина. За пряниками и самоварами. Некоторые едут со своими. Во всех смыслах. Не засиживаться. Особо там не разбриватся. Надо еще, что б до наступления темного времени суток выйти на линию Архангельск — Волга — Астрахань.

Крыши автобусов с ветеранами Гитлерюгена пометить красными крестом и полумесяцем. Их не бомбить. Им потом надрать уши.

Надо присматривать. Обещали, рассаде ничего плохого не сделают. Но мало ли, что у них на уме. Да еще в горячке боя. Устали сильно. Тут и молодые упарились бы подниматься просто так, порожняком, без ничего. Лифт-то кое— кем угроблен. Выведен из строя. Теперь в его шахту навоз сбрасывается. От коровы. Уже до седьмого этажа заполнен. Проходишь мимо — душа радуется. Злые языки поговаривают, что там надо искать и пропавших без вести жильцов этого дома и одну из бывших жен. Незадолго до исчезновения они приходили сюда возмущаться таким укладом жизни с сельскохозяйственным уклоном. Это они дали не в бровь, а в глаз. Кличку — «Синьор Помидор». Грозились так это не оставить. Что это возмутительно. Что это абсурд. Что этого не потерпят. Что только через их трупы.

Ах, так! Интелегентишки гнилые. Шляпы. Лауреаты премий Шнобелевских. Задавлю!!! Раздавлю, как помидору, прости меня господи! На-а-а!

Были спущены с лестницы.

С женой история иная. «Рыбка-пила», изменщица коварная и пила. А еще одна из тех, что считают, чем больше накидать лука в суп, тем лучше. Официальная версия произошедшего — пошла в баню за полночь и не вернулась. Будто корова языком слизала. Будто в преисподнюю провалилась. Враки все это. Есть еще одна комната. Переоборудованная в частную тайную скрытную потайную закрытую тюремную одиночную камеру. Там она кукует в заточении. Я такое из газет читал. Уже потеряла счет дням и ночам. Не различает уже их. Не знает какой день недели, день или ночь, весна, осень, лето или, все-таки зима. Перестала за собой следить.

А, когда пьяный, то с песней «Живет моя отрада в высоком терему. И в терем тот высокий нет хода никому».

Жестоко разыгрывать. Включить аудиозапись освобождения спецназовцами незаконно удерживаемых заложников. Напускать дыма. Ворваться к ней в форме спецназовца-освободителя в полной экипировке. Делая вид, будто, только, что проделал марш-бросок на 40 километров. Видя, как засияло от радости ее лицо, снять маску со своего лица и протягивая ей фрукт сказать: «На, съешь лимон». Потом добавить: «А, ты-то думала кто-то так пришел? С первым апреля, святая простота. Наивная и доверчивая». Хороший ориентир восстановить календарь в голове.

Лимон не понадобился. Лицо по другим причинам резко превратилось, преобразовалось, преобразилось в злобную кислую гримасу. Схватила за руку через решетку, резко потянула на себя, что б тот больно ударился головою о решетку. Я это по радио слышал. Так и произошло. Стала шарить по карманам бесчувственного тела в поисках ключа от камеры. Как же, как же. Его вообще не существует. Не было в проекте, в помине изначально. Замок только для введения в заблуждение, для дачи ложной надежды. Для эстетического вида в конце концов. На деле же все наглухо, насмерть, навеки заварено.

А, как же секас, спросите и не постесняетесь? Через прутья решетки. Я это по телевизору видел. Отвечаю. За еду. За хлеб и воду. За причиненную и нанесенную обиду. Например, вот такую. Из раннего. Школьная. Тимуровское движение. Помогать старушке по выкапыванию картошки на скорость. Соцсоревнование с параллельными классами. За одно и военнопотриотическая игра «Зарница». Завязывая мешок с картошкой шнурком от полукеда (шикарно жили-то, а еще прибедняются) заодно этим тренироваться проводить удушающий прием. Сильно-сильно затягивать горловину. Пока, что мешка. Это делала она. Он же в это время собрав эту горловину в кулак, удерживал ее. Она вязала-душила. Сильно-сильно. Шнурок не выдержал. Шнурок пополам. Резко. Мгновенно. Не успел никто среагировать. И так получилось, что она нанесла сильный удар кулаком ему в то место, где температура на два градуса ниже, чем у остального тела. А, там столько нервных окончаний. Бог свидетель, ненарочно. Он катается по земле от нестерпимой боли. Она (да и все остальные) от звонкого смеха. Потом, вдруг, заявляет:

— Если любишь — простишь.

Пока любил, так и было. Когда любовь кончилась, прошла — припомнил.

После этого долго еще быть нервным. Может, это и послужило толчком к формированию садистских наклонностей.

Одна цепочка по передачи поленьев от бесформенной кучи к аккуратной клади. Другая, в это время, по передачи банки с брагой. От печи в кусты. Затем обратно с другой банкой. Только теперь от колодца и просто с водою. Так надо. Что б уровень в бидоне не вызвал подозрения.

А, давайте создадим партизанский отряд. Назовем «Дети кукурузы».

Огород с приличным уклоном, не равнина. Когда подбор сверху вниз, то через рот начинают внутренности выпирать-вылазить.

Колорадские жуки. Положить на картофелину. Другою сверху бить, приговаривая:

— На, ешь! Ешь! Ешь!

Уже там сплошное месиво, состояние фарша. Все никак не мочь остановится. Уже который раз. Помогают товарищи. Подкравшись сзади выливают ведро воды на голову. После чего ударяют пыльным мешком. Только это и помогает. Не все так прекрасно. Это с каждым разом все чаще и чаще происходит, и все большую и большую дозу надо применять для отрезвления.

Это было давным-давно. Но быльем не поросло, как видно. Затаилась обида за пазухой. И вот теперь заглянуть ей (бывшей) в глаза. Увидеть там потерянный рай, полученный ад.

На второе августа все повторяется. С той разницей, что она уже научилась, наловчилась. Потянула так ловко, так профессионально, что голова проскочила между прутьев. А, дальше и не туда, и не сюда. Не взад тебе и не вперед. Пришлось ждать пока похудеет. Наполучать же щелбанов за это время.

Ветераны. Отдышались. Остограмились. Боевыми. Растянули гармонию. Запели песни своей молодости. Опаленною войною. В том числе частушки такого содержания:

Гармонист, гармонист

Положи меня под низ.

А я встану погляжу

Как красиво я лижу.

Ветеран штрафбата пропел:

Когда Ленин умирал

Сталину наказывал:

― Хлеба вволю не давать,

Сала не показывать.

Получил зуботычину от ветерана партии и НКВД. Половина встала на его защиту. Дали сдачи. Стенка на стенку. Чуть мероприятие не сорвалось. Чуть общее дело не загубили. Хорошо вовремя зазвучала третья частушка:

Лезет Гитлер на березку,

а березка гнется.

Посмотрите, товарищ Сталин,

как он ударится оземь.

Послышались звуки двигателей (Евро-5) и губных гармошек.

Дом-2. Сержанта Павлова. Фашизм не проедет. Под знак кирпича.

Два грузчика. Один упитанный рослый крепыш. Малоучастный, мало проявляющий интерес ко всему заторможенный флегматик. Другой — маленький, щупленький. Одни кости. Зато полные бурной деятельности (злости). Холерик самый, что ни есть. Размахивает руками, секунды не может побыть на месте. Всюду ему дело. Но наткнувшись на первые сложности бурно переключается на новое дело. Тормозная жидкость и порох. Сложить, разделить на два — получились бы два идеальных человека.

Сработались и так.

Поднимают по лестнице гроб. Тяжелый-тяжелый. «Подземную лодку». Тесную, холодную, темную, без вакошек. Зато со стоп-сигналами. Со светомузыкой. С измерителем высоты. С аптечкой. А впереди них шкандиберит бабка. Шаркает на полусогнутых. Медленно-медленно. Лиф-то кое-кем угроблен. Сухенькая, легенькая, на вид, как божий одуванчик. Дунь — рассыплется. Сейчас узнаем какой у нее внутри характер. Просят:

— Бабулька, давай лыжню живо по-хорошему.

В ответ:

— Ишь, ты! Хрен вам даст! Обминете, не трамваи!

Предлагают ей такое решение:

— А, ты к нам садись-ка, залезай-ка, ложись-ка ножками-то вперед. Подбросим. В конце концов, и нам такое облегчение. Какое-никакое. Хоть какое-то.

В ответ:

— Ишь, ты! Хрен вам даст! Не дождетесь! Я сама вас всех переживу! Паразиты!

Бабка-еж. Въедливая. Палец в рот ей не клади. За словом в карман не лезет. Девичья фамилия под стать норову. Саблезубова. Сколько себя помнит коверкали, дразнили Соплежуевой. А кому-то просто так удобнее было произносить и выговаривать. И до сих пор удобнее. Но, это только закалило ее характер. Может поэтому до сих пор не замужем? Кому-то повезло.

Уже забрались до третьего этажа. А надо на девятый. Пыхтят, сопят. Выпучивают глаза. Может еще пукают. Тут один другому говорит:

— Мне надо тебе сказать нечто важное.

В ответ:

— Вот приспичило тебе. Плохо слышно, ухи затопырились. Не хочется темп сбивать. Давай когда дотащим.

— Ладно-о-о.

Добрались. Отдышались. Утерлись.

— Ну, что, ты, там хотел сказать?

И тут же подъебывает, подмигивает:

— Только имей в виду — ты не в моем вкусе. Противный.

Тот не обращая внимания:

— Мне показалось, мы не в тот подъезд поперлись.

Первый бубнит под нос тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— А сейчас мы и проверим, а сейчас мы и узнаем. Козлу показалось. Померещилось. Крестится тогда надо.

Звонит в дверь. Появляется «помидорный синьор». Увидел. Содрогнулся от мурашек по коже. Пришев в себя, говорит с каждым словом все увереннее:

— А нам это пока, что и не надо.

Покосившись на тещу, с трудом, с комком в горле добавляет:

— Слава богу.

Горе-грузчик, закатывая рукава, угрожающе надвигаясь, кричит:

— Сейчас понадобится!

Но вскоре отскочил обратно, получив швореном. Все в рамках самообороны. Забился в угол, хвост поджал. Стыдно, обидно, пожалится некому. Вот теперь с ним можно и поговорить. Вот теперь он само внимание.

Оказалось, что, в самом деле, ошиблись подъездом. Что, скорее всего, им надо в соседний. И что, скорее всего и там все не взаправду. Понарошку. Что, скорее всего, это опять и снова студенты озорничают. Бывшие студенты. Совсем недавно бывшие. Перед отправкой в армию. Одному уж очень дюже шибко принципиальному профессору присылают такое. У него уже коллекция собралась там такого. Один выдолбан из сплошного ствола экзотического дерева. Каменными топорами. Это африканские несостоявшиеся студенты уважили. Думали, предполагали, что Дедом Морозом и внучкой Снегуркой подзаработают и учебу не запустят.

Слезно попросили сообщить когда это случится. Бросят все и на крыльях примчатся. Вырыть могилу. Опустить. Закопать. Палками-копалками. Даже, если это будет незеленою зимою.

Один гроб будет переделан в аптечный ларек. Не для самому торговать. Для кого, для кого? Для коня в пальто. Для одного хорошего друга молодой жены.

Неравный брак. Разница в возрасте — 25 лет. Бес в ребро, седина в бороду. Значит есть еще порох в пороховницах. Студенческая братия надеются, что это пойдет им на пользу. Содержание молодой жены притупит у него обостренное чувство принципиальности, отобьет не показное, а реальное желание справедливости. Молятся на нее. А, у нее губа не дура. Только бы не треснула, только бы не надтреснула.

А еще один переделан в солярий. А еще к одному приделаны колеса. Под впечатлением от формулы-1. Задумка следующего — иллюзионный ящик.

А преподает лирику. А поделки-переделки это — хобби. А вот туточки заткнет за пояс любого физика. Любит кричать, что, что б каждый занимался своим делом.

Со словами: « Так не достанься ж, ты никому!», грузчик выбрасывает гроб через окно в сугроб. Этим спасти жизнь еще одному хорошему человеку. Который спал поддатым в том злополучном сугробе, в костюме Деда Мороза. Рядом проходили люди, и все проходили мимо. Не потому, что равнодушные, а потому, что снегом припорошило. И теперь идет. Невидно ни зги. А тут крышкой гроба зацепило по ногам. Перебило. Все равно отморозил бы. От этого и проснулся. Считанные минуты позже — не помогло б уже. Температура тела опустилась бы ниже критической. А его спасителя за это, не мелкое хулиганство, посадили в кутузку на мелкий срок. Смягчающие обстоятельства. Подписи в защиту. Счастливая случайность. С учетом всех положительных характеристик с места работы, учебы, отдыха. Дутых и настоящих.

Обнаружить, что кто-то периодически мочится в рассаду. Устроить засаду. Прилетает Карлсон и делает это. Глядь, а еще на нем пропавшие несколько дней назад подтяжки. Тщетно разыскиваемые. Те самые. Со словами: «Ах, ты, мра-а-азь! Недомерок пузатый!», намотать ему подтяжки на пропеллер. Или лучше причиндалы? Чуть не забыл, еще морду вареньем намазывает. И пеньком под зад через подоконник. Мужчину в самом расцвете лет и сил. А, пущай теперь полетает! Сурово, но справедливо.

Вспомнить, как однажды пришел раньше времени из командировки. Жена встречает в дверях. Но не с хлебом-солью, а с мусорником. Еще обратить внимание, что с далеко не полным.

— Дорогой, выбрось, пожалуйста. Раз ты уже там.

Внимательно выслушать, что сказала женщина и сделать все наоборот. Еще подумав:

— С какого перепуга ты такая вежливая?

Принюхаться. Учуять, как запахло резиной паленой презервативной отчего-то. Краем глаза увидеть, как нечто сигануло в окно почему-то. Услышать, как что-то «смачно» шлепнулось внизу где-то. Пощупать только не пришлось только как-то. Хотя бы за горло подержатся. Из-за собственной глупости это.

Спросить у жены:

— Что тут посторонние шастают? По какому вопросу?

В ответ:

— Не было тут никого. Померещилось тебе, суслик.

— Я же просил тебя, меня так не называть.

И, как бы сменив тему:

— Чьи тут валяются штанишки? С вентилятором каким-то.

— Это твои любимые детские игрушки достала с чердака. Не узнал? Все позабыл, тормозок?

— Прости, родная. Ты настоящая( а кто, так и не сказал). Спасибо тебе за все. В том числе, что ты есть. Есть что ни будь поесть?

Удаляются в спальню, сами себе наставлять рога. Туда нельзя, там наступает сексуальное безумие.

Потом, сидя в автомобиле перед красным сигналом светофора, перед «зеброй», вспомнить, что никакого чердака давно у них нет в помине. И детства не было тоже. Чердак был. Как— то, в марте месяце залили раствором цемента. Вместе с котам, бомжами и приведением. Вместо подвала. Того залили пеной монтажной. А, что тут такого. Так получилось. Как умеем, так и живем. Вечно перепутаем, раздолбаи.

Взвыть, как волчица. Укусить себя за локоть. Потом ― за заднее место. Пассажирское. Сказать:

— А, что б тебя подняло и трахнуло! И что б ты провалилась!

Помидоры это слышали, все поняли и завяли.

А она в это время подымается в лифте. К ней подсаживается сексуальный маньяк-мутант. А потом еще и лифт оторвался.

Начать истерично биться головой о рулевое колесо. От огорчения, наверное. От каждого удара срабатывает клаксон. Прохожие проходят мимо, не реагируя. Пешеходы долбанные. Юродивые. Уроды. Футболисты. Повыдергивать бы ноги. Прикидываются, что в это время считают ворон. Или испуганно шугаются. Некоторые любопытно пялятся. Это сотрудники экстренной психологической помощи. Рабочий день — то уже закончился. Обращайтесь завтра в рабочее время, лучше до обеда. После обеда они будут красить и сушить ногти. Снова красить и сушить. И так до одурения, одури, одурманивания. От паров ацетонасодежащих веществ лака.

А, собственно, кого ебет чужое горе? Манает-шмонает. Им бы кто помог.

Наконец-то срабатывает подушка безопасности.

Еще там, в салоне, напротив пассажирских мест есть наклейки— страшилки «Если сильно хлопнешь дверью, то умрешь от монтировки». А снаружи, сзади «Не подрезай, прокляну».

И наконец-то. Апогей. Кульминация всего, что было. Доиграться. Самому вывалится из окна.

А, произошло это так. Бутылку рома на спор на подоконнике. Свесив ноги наружу, держась только пятой точкой, держась руками только за бутылку, одним залпом не отрываясь от горлышка до донышка. Потом в русскую рулетку. Потом па бабам.

Как это мило, как по гусарски. Это так романтично.

Все бы так и было, так и произошло-случилось бы. Все шло штатно. Как по маслу, пока вдруг не 1001 не штатная не предусмотренная, не этот самолет. Совсем близко. Тоже пари. Что пролетит под мостом (рядом тут). Тоже выпив бутылку. Вот только чего, история умалчивает. У него-то (пилота-асса) все получилось. Ведь он-то — пилот-асс, а не банан собачий.

Согласовывать надо действия. А, то — разброд и шатание. Сено, солома.

Не смогли помешать и козни злой семейки ос. Пока самолет не жил, а влачил существование между полетами (только в полетах живут самолеты), свили в нем гнездышко, расплодились, пустили корни и, когда самолет сдвинулся на расстояние больше 2-х метров, внезапно-беспардонно вломились в кабину пилота из-под щитка приборов, явились не запылились под фонарем летательного аппарата тяжелее воздуха и давай претендовать на роль исконных хозяев тут, которым не понравилось что-то.

Раздается вопросительное восклицание:

— Что за блядство?!!!

Это летчик от увиденного от удивления. Когда же дошло, что происходит, далее решил попридержать язык плотно за зубами. Но не впредь.

После принятого, реакция уже не та. Поэтому несколько разъяренных насекомых успели проскочить прежде, чем задвинулась шторка гермошлема.

И вот он, с опухшим лицом, не отказался от сотворить задуманное, не пошел на попятную, не свалился в штопор перед внезапно возникшими трудностями. После принятого, это не так больно.

Наследил тут и угадил выполнять вторую часть пари. Садить самолет на Красной площади. Наломал дров. Посадил. Посадили и самого. Пришлось лес валить. Которого никто не садил. Тайга в этом не нуждается. Амнестирован на юбилей победы 1812 года.

«Синьор-помидор», падая мимо окна соседа, увидел там почему-то и свою жену. Сказать ей, что б обед готовила на одного человека меньше. Та спохватилась:

— Ой! Мне пора. Там этот «животное» уже рогами землю роет.

Зацепится за что-то подтяжками. Подаренными тем «оленем», с трудом, не без внешней помощи кое-кого, пережившим измену. В благодарность за спасение. Волшебные подтяжки.

Промышленные альпинисты.

Землемеры.

Налоговики. Мол, незаконная предпринимательская деятельность.

И всем сюда надо. Будто медом намазано. И надо дать всем на лапу, что б отвязались. Они за ними ухаживали? Ночей недосыпали? С ними разговаривали?

Сам их не употреблять. Варианты на выбор:

• Самопровазглошенная им самим религия не позволяет. Считает их божествами, более высокоразвитыми живыми существами, представителями высшего разума и расы. Гораздо лучше людей. Своими друзьями, наставниками, учителями.

• После тяжелого случая. Чуть было не перешедшего в несчастный.

1) В детстве обкормили.

2) Сам объелся.

3) Закидали.

• Знает, знает, шельма, видел из чего и как делаются.