МАСТЕР ДЕЛА НЕ БОИТСЯ

Станислав Малозёмов

 Мастер дела не боится

Рассказ

Неделя всего оставалась до скоропостижной, безвременной кончины СССР. А жена моя как раз в это время при жизни ухитрилась дождаться бесплатную квартиру от государства, которое вообще скорой своей погибели не чуяло. Но за четыре дня до нового, 1992 года, по телевизору нам объяснили хорошо причёсанные и радостные дикторы, что СССР отменили и вместо Советского Союза теперь нам судьбой подарен наконец натуральный капиталистический капитализм. Какой имеется у всех достойных счастья граждан из цивилизованных стран. Широко размахнулась Родина. Почти как Америка.

А ордер — то у нас уже был на руках ещё до нападения капитализма. И мы — то в тот же день мгновенно переехали. Конкретно за неделю до Нового года, то есть до начала буржуазного строя. Успели! Жена ещё прокисала в очереди за ордером, а я уже грузовик возле базара отловил за два пузыря «столичной» и мы с шофёром всё, что было в старой каморке, закинули в кузов. У советских безусловный рефлекс прочный. Если что-то бесплатно дают — бери моментально. Таблетки в поликлиниках, пригласительные билеты на симфонический концерт, знания всякие отовсюду, квартиры или тележки с мотором для инвалидов. Всё брось и беги бесплатно брать. Пока государство к тебе ласковое и всё ещё тупо верит, что ты как и был — строитель коммунизма.

Ну, переехали к ночи. А декабрь же! Тридцать три с минусом и ветром сквозь щели оконные. Хотя в квартире почти девять градусов тепла. Просто рай. Роскошь для всех, здоровых душой и телом, или чем-то одним из двух. Если ничего с себя не снимать и дополнительно закататься в ковры, оконные шторы и в большие газеты типа «Известий», то переночуешь без трагедий. Ну, там — насморк, кашель, икота от свежего воздуха. Всё!

Сбегал утром в поликлинику, наелся там бесплатных таблеток и живи дальше, радуйся. В принципе ты здоров и можешь доводить дармовую хату до состояния жилого помещения. Ну, я съел три таблетки от кашля и с ходу двери стамеской подровнял, чтоб закрывались, на бугры линолеума расставил утюги, гантели и кастрюли с водой, сделал из муки клейстер да обои прилепил там, куда государство не дотянулось, розетки забил в дырки толстой книжкой, в бачке над унитазом поплавок выгнул дугой и вода утихомирилась, не будет теперь напрасно литься в подземелье. Всё это сделал я быстро и радостно. Потому, что квартира хоть и полуфабрикат, зато своя. Зато новая и дарёная страной за то, что ты тут есть и часа своего дождался живьём. Глупо вредничать, кобениться и лаять на власть. Она могла бы не подарить жене эту хату. Хоть и протухала женщина в очереди двенадцать лет, меняясь лицом и плотью в сторону диалектического одряхления.

Сгоняли мы с женой утром после гимна по радио в свою старую поликлинику, позавтракали таблетками от кашля и гриппа, да в новую квартиру — бегом.

— До весны не дотянем, — как-то догадалась жена, упираясь побелевшими пальцами в перила балкона на пятом этаже. — Хотя выход есть. Если перевалиться через балконную ограду, то помрём через три секунды. А что? Всё у нас есть. Всего добились. Квартира — последний подарок судьбы. Больше всё равно ничего не корячится ни тебе, ни мне. Может только зарплату повысят на трояк лет через пять. Ну, так ради этого жить смешно.

Но я-то поумнее жены. Бабы — дуры все. Вот они как раз и прыгают с балконов. Потому, что без нас, мужиков настоящих, выход найти в одиночку не умеют. Не из горя, не из парка культуры имени отдыха. Я тогда ей говорю.

Вот уже капитализм вернулся, говорю. А при капитализме за деньги даже стиральную машинку можно запросто купить или холодильник. Без записи в профкомовскую очередь. Вот иди и бери даже «мерседес» как банку килек в томатном соусе. Никто и не спросит — зачем он тебе и где украл деньги.

— А!!! — сообразила жена. — Надо мастера вызвать платного и он застеклит нам оба балкона. Если щелей не будет, то по квартире лично я смогу в одном халате гулять. Без валенок и цигейковой шубы.

— Вот ты не зря училась в институте иностранных языков, — погладил я жену приятными словами. — Окончила бы консерваторию — ума бы не хватило понять очевидное. И потому идем сей минут на базар читать объявления. Мастерам-частникам ещё дядя Миша Горбачев разрешил кооперативно народ окучивать со всех сторон, да сверху и снизу.

На заборе рынка было столько объявлений, что догадаться — из чего забор сделан, никто бы не смог. Через час нашли откровение, написанное красным фломастером.

« Остекленеваю, утепленеваю и облагоражванню болконы или лоджи деревом сортов бук, дуб, граб, клён, ясень, а сильно хорошим людям и красным экзотическим древесинным деревом плюс стекло 5 мм. Например южноамериканскими макаре и каоба, использую также африканские сапеле, косило, ироко, кайа и сипо, а также древесину из юго-восточной Азии — меранти. Самое известное, «подлинное красное дерево «махагони» из тропических лесов Центральной Америки тоже применяю. Цены мои вас приятно удивят и порадуют. Из моих луцших робот — остекленение крыши Зарайского универмага площёдью в полторы тысщи кводратных метров. Дерево — «махагони». За эту роботу имею Орден Трудового Красного Знамяни и Почетную грамоту, подписанную лично Михайлой Сергеевичем. Мой телефон в Зарайске — 3-46-33. Мастер высшего, 12 разряда, Василий Овсянников ( дядя Вася)».

— На меня за месяц вперёд записываются, — отозвался на звонок Мастер. — Вам что конкретно остекленевать требуется?

— Два балкона, — без надежды вздохнула жена. — Новая квартира. В окна дует. Там щели в рамах по три сантиметра. Рубашками мужниными заткнули, простынями, но всё равно продувает.

— Вы, небось, инженеры или учителя Истории древнего мира? — строго спросил Мастер Василий Овсянников.

— Бухгалтеры оба, — Чистенько соврала жена. Натурально-то мы корреспонденты городской газеты. Но лучше соврать, чем испугать шабашника. — Муж — главбух магазина канцтоваров, а я счетовод на обувной фабрике.

— А! — зевнул Мастер. — Всё одно, выходит, что дети малые. Гири на шеях рабочего народа. Умеете, значит, бумажки переворачивать и авторучки чернилами заправлять. Ну, вы точняк тогда замёрзнете насмерть. Ладно. Остальных отброшу клиентов на пару дней. Мне бухгалтеров всегда жалко было. Такими деньжищами ворочают, а у самих зарплата — двадцать бутылок коньяка не купишь. Хорошего, конечно. С пятью звёздочками. Несчастные вы люди, ентилихенция. Ладно, называйте адрес. Завтра на замеры приеду.

Переночевали мы удачно вполне. Заткнули же огромные щели в окнах тряпками. Но хоть и в пальто спали да в валенках, но всё же с небольшими жертвами восстали на рассвете. У меня температура заползла под тридцать девять, а жена к утру так увлеклась кашлять, что на улице собаки стали выть страшно и голодно.

Василий Овсянников прибыл после десяти. Мы уже успели в поликлинику сгонять и глотнуть бесплатного аспирина с таблетками от кашля. То есть уже могли показать мастеру фронт работ. Мастер был неопределённого возраста, но шустрый. И глаза имел мудрые. Как уставшие от жизни старики.

— Вот росли бы у вас руки не из…— Василий культурно откашлялся. — А как у трудового народа — из плечей да рядом с головой, то тут и самим-то работы на пару часов. Но вы, ентилихенция, ровно детки из младшей детсадовской группы. Только в носу грамотно ковыряете и бумагу чернилами мараете. Из какого дерева обрамление хотите иметь и стекло какое? Двойное по пять миллиметров? А дерево у меня только сосновое осталось. Берёте?

— Пять миллиметров! Сосна! — Обрадовалась жена.

— Олифить будем? — Василий сел на перила.

— Кого? — ляпнул я невпопад.

Олифить надо бы тут всё подряд, — Мастер ехидно оглядел квартиру. — Тут же всё без олифы. Госстрой тут шалил. Вижу. Жлобы. Всё экономят. Косяки сухие вон. Пороги все. Рамы. Двери — пять штук. Плинтуса и то не промазали олифой. Перила на балконах. Доску с крючками, вешалку в прихожей прибили, а олифы пожалели. Рассохнется через год. Тьфу! Это трест «Зарайскжилстрой» Ихний это жлобский почерк. Так олифить будем или начнёте жить как придурки в неудобрённой хате?

— Олифа — это ваше строительное удобрение? — робко спросил я. — Вроде суперфосфата у агрономов?

— Ну, головёшка-то у бухгалтеров работает. Как растрату прикрыть — это вы умеете. Это хорошо. Вам бы ещё понять как рубанком доску строгают. Рубанок хоть на картинке видели? Кто ж вас, бессмысленных, жить пустил? — Мощно сдавил мне кисть Мастер. — И вот если бы только росли у вас, ентилихентов, руки не из…

Он не договорил, достал из кармана моток швейной сантиметровой ленты в полтора метра диной и долго, часа два гулял по балкону, вставал на табуретку и бодро носился по перилам как канатоходец, на ходу по сто раз измеряя всякие расстояния. Потом влетел в квартиру и переспросил.

— Значит, олифить будем?

— Да хоть на три слоя, — успокоил я Мастера. — Выпить хотите? Трудились же на опасном участке. Стресс надо снять.

Василий за три глотка опустошил стакан «столичной» и задумался, прислонившись к кухонной стене.

— Что? — прошептала жена. — Олифа кончилась?

— Не…— задумчиво сказал мастер Овсянников. — Больно красиво будет. И крепостью прочно. При социализме стоило бы красивое удовольствие это тридцать два рублика. Но уже четвёртый день капитализму пошел. Значит — цены рыночные и этот же кайф вам теперь выскакивает в восемьдесят семь рублёв. Вот о чём я сразу подзабыл. Потянете? Устраивает?

— Устраивает! — закричала жена так истошно, будто её, наоборот, не устраивало.

— Займу сегодня у товарищей по бухгалтерскому труду. — Я успокоил Василия и налил ему ещё стакан. Он поднёс его к губам, вдохнул во всю грудь как ныряльщик за жемчугом и стакан опустел.

— Второй балкон у вас такой же по размеру. Поэтому я пошел делать заготовки. Сосну пилить и стекло резать. Работа тонкая. Филигрань! Вам, ентилихентам бесполезным, не дойти до смысла вашими непрактическими умами. Вы, небось, и гвоздь — то в руках не держали. Про молоток уже вообще молчу. — Василий Овсянников занюхал водку заячьей шерстью на шапке и уже с площадки крикнул: — Приду завтра в семь утра. Олифу, стало быть, беру? Будем олифить точно?

— В три слоя! — обрадовал я Мастера повторно, крепко стукнув себя в грудь, после чего он зигзагами сошел с пятого этажа к входным дверям. Водку в Зарайск привозят из Омска. Хорошая водка. Мы ей всегда зеркала протираем и экран телевизора. Сами не пьём. Жалко не по делу тратить.

Прошла неделя. Мы по очереди бегали к телефону — автомату на угол и вызванивали Васю Овсянникова. Какая— то бабушка ежедневно отвечала, что Мастера, сынка её, вызвали срочно в Москву. Надо вроде как бы шибко срочно застеклить пол, потолок и стены в какой-то там Грановитой палате. Потом всё проолифить.

— Как проолифит — его сразу отпустят и он к вам прибежит. Помоги, Господи! — Бабушка, похоже, перекрестилась и с тех пор всю следующую неделю трубку не брала.

Зато всё остальное хорошо шло. Простыли мы дополнительно только два раза за месяц и спокойно находили силы бегать в поликлинику за аспирином и таблетками от кашля. Хотя после нового года уже при развитом капитализме бесплатно нам их уже не давали и отсылали в аптеку с рецептами. Но даже капиталисты наши аспирин сильно в цене не подкинули. Значит — тоже гуманный строй, хоть и буржуйский.

В конце февраля вечером к подъезду как призрак неожиданно подрулил грузовик с деревянными деталями и листами стекла. Грузчики шустро всё притащили и доложили, что завтра в семь утра будет лично Мастер.

И он пришел. Правда, через неделю и ближе к вечеру. Вынес дерево со стеклом на балкон и сказал.

— Темно, однако. Да и я от радости, что теперь капитализм и теперь настоящий бизнес у меня— квасил с корефанами портвуху и вермут почти месяц. Радость — то великая! Рыночные отношения. Свободные цены! Потому руки трепещут пока, дрожь их трясёт, да и сумеречно шибко на рабочем месте. Может незаметно проскочить брак. С утра завтра займусь. Водка-то не кончилась?

Овсянников Василий вылил в себя двести пятьдесят и убедительно просил нас не волноваться, потому, что завтра он всё сделает. А лучше него стеклить балконы в стране всё равно никто не умеет, но мы своими детскими мозгами этого понять всё равно не сможем.

— А кем вы работали при советской власти? — задала глупейший вопрос жена.

— Я с детского сада стеклю балконы. Отец научил, — Мастер потряс пустым стаканом и я его наполнил. — В школу не ходил. Некогда было. Стеклил балконы. Потом нас с батей на незаконной производственной деятельности поймали и посадили на семь лет. Но зоне я всем начальникам дома балконы застеклил и меня освободили досрочно. А теперь, наконец, капитализм! Закрою кооператив и открою фирму «Стекольщик Овсянников, орденоносец». Наше пришло время. Время бизнесменов! Вот слышно вам как рвётся на волю прогресс с процветанием? Будет трудовой мастер вас, ентилихентов бессмысленных, оберегать и облагораживать. Чтоб вы хоть чуток на людей смахивали, а не на мух, от которых пользы — нуль, хоть их и много. — Он глотнул махом содержимое стакана и ушел, не прощаясь.

Но утром появился и долго ползал по балкону, перекладывая деревянные детали и стёкла. До вечера приставлял их к стене, к перилам и верхнему соседскому балкону.

— Вы балкон без меня не расширяли вперёд и в стороны? — удивился Василий и взял меня за грудки. — Почему все мои деревянные детали короче и стёкла меньше? Дайте мне задаток, чтобы я был уверен, что вы тут мне самодеятельность не будете показывать и к другому стекольщику не перепрыгнете. А я всё забираю. Надо удлинить конструктивные детали. Он сгрёб все фрагменты для остекления в две наших простыни и побрёл, придавленный стеклом и деревом, исправлять размеры до нужных размеров.

— Не вздумайте больше балкон расширять, — сказал он, спускаясь с лестничной площадки. — Знаю я вас, бухгалтеров. Всех дурите. И казну государственную.

Прошел месяц. К началу апреля Мастер собрал-таки обе конструкции на балконах. Красиво стало. Правда — подогнать стёкла и дерево точно по размерам у него так и не получилось. Сложные, видно, по конструкции наши балконы. Но Василий где-то отрезал лишнее, где-то подложил куски — чурбачки сосновые. И вот всё сошлось.

— Славно вышло, — села на порожек двери балконной жена и прослезилась от удовольствия.

— Соседи завидовать будут, — порадовал Мастера я.

— Не! Никому не говорите, что это я делал, — Мастера аж заколотило всего. — Я и так всегда в поту. Сохнуть некогда. Столько заказов!!! Один сложней другого. А мне и отдыхать надо. В филармонию сходить. Орган послушать. Баха. Прелюдию и фугу № 6 ре минор.

Мы молча кивнули.

— Так что? Олифить будем? — Овсянников достал из портфеля пять бутылок олифы и широкую кисточку.

— Ну, как договорено было! — пожал я ему руку.

Вася помазал олифой всё. И балконные шедевры свои, и всё деревянное. Даже пепельницу мою, из берёзы выдолбленную, удобрил олифой. И карандаши. Простые и цветные. На деревянный телевизор «Берёзка» кроме экрана тоже не пожалел Василий олифы. Мастер ходил в квартиру ещё не один раз и олифы уложил на всё по три слоя. Как договорились — на каждый предмет из дерева вплоть до плечиков для одежды, разделочных досок на кухне и моей курительной трубки.

И вернулись мы к себе домой когда целиком скончался запах олифы. В июне возвратились. Всё высохло и светилось янтарём. Такая замечательная оказалась по глубине тона олифа. Не квартира, а «Янтарная комната». Правда, все балконные витражи тяжести тройного слоя олифы не удержали и развалились. Ветерок летний, тёплый, гулял по комнатам, прихватывая с улицы весёлые трели всяких птиц и мурлыканье отдыхавших на деревьях котов.

Хорошо летом.

— А мы сейчас можем везде пластиковые окна поставить. Вон, глянь, почти все дома напротив в пластике, — показала пальцем жена.

— Так давай сразу и закажем. Не декабря же ждать снова. — Я обнял жену и улыбнулся. — Пошли к базару.

Объявлений « Устанавливаем пластиковые окна» было чуть меньше, чем «Красивая самодостаточная девушка познакомится с успешным бизнесменом с серьёзными намерениями» Мы позвонили на пластиковую фирму. Договорились.

— Завтра утром приедет замерщик. Овсянников Василий Петрович. — Улыбалась приёмщица заказов — Он же через день сделает установку быстро и замечательно. Кстати, он вот спрашивает как раз:

«Олифить будем или как?»

— Да в три слоя, как всегда — закричали мы так громко, чтобы Мастер нас услышал, узнал и обрадовался.

Жена вспомнила про Васю Овсянникова и зарыдала так громко, исступлённо и горько! Как на похоронах. Но я— то мужчина. Выматерился и стало легче.

Всё равно от большого Мастера никуда нам, «ентилихентам» бесполезным, не сбежать, не спрятаться, не скрыться.