ЛЮБИТЕЛЬ ЭКЗОТИКИ.

Декопольцев Сергей

Л Ю Б И Т Е Л Ь Э К З О Т И К И.

Рассказ.

…История эта произошла, когда еще был Советский Союз, а Северодвинск считался закрытым городом. Поэтому, когда к Павлу Коваленко приехал в гости отец, это стало для них с женой настоящим событием. Коваленко-старший преподавал географию в русской школе города Чернигова. Когда сын пошел служить на Северный флот, а потом и вовсе остался в Северодвинске, он очень обрадовался. Всю жизнь Коваленко-старший бредил загадочным Севером, побывать там когда-нибудь было его заветной мечтой.

Одно дело рассказывать своим ученикам о героях-полярниках, и совсем другое — самому пройти по их следам… Седов и Брусилов, братья Вильницкие и супруги Прончищевы, Русанов и барон Толль — все эти фамилии музыкой отдавались в душе пожилого романтика. Северное сияние, полярная ночь, торосы и разводья, вьюги и бураны, белые медведи и песцы…

Сам Павло эти отцовские восторги не разделял. В Северодвинске он остался, потому что, еще служа срочную, успел обзавестись семьей, женившись на местной, а семью, как известно, надо кормить. На Севмаше платили неплохо, да и жена ни в какую не соглашалась ехать на Украину… Ей это студеное море, бесконечная тайга и необъятные болота были милей тучных черноземов, яркого солнца и щедрых даров черниговской земли…

О своем решении остаться Павло сообщил домой, и Петр Иванович с жаром поддержал решение сына( так ему казалось): дак кто ж, сам, по своей воле, уедет из таких мест?

«Эх, батьку, батьку… — вздохнул тогда младший Коваленко. — Кабы знал ты, кто у нас в семье все решает!»

…Так и получилось, что у родителей он бывал только наездами. Они ездили всей семьей в отпуск, подрастающая внучка радовала сердца деда с бабкой, а тем, все было недосуг нанести ответный визит: Оксана Тарасовна, мать Павла, не могла бросить хозяйство и домашнюю живность без присмотра. Она и мужа-то не пускала — Павло с грустью думал, что «мамо» затаила обиду на решение сына остаться в чужих краях, а может, и побаивалась в душе далекого студеного Севера ( Наталья, жена, как-то, не подумав, брякнула, мол, зимы у нас лютые). Но время шло, маму схоронили, а отец, выйдя на пенсию и распродав гусей и уток, вдруг вознамерился навестить сына в его далеком северном городе. В письмах он с восторгом писал, о возможности насладиться северной экзотикой, цитировал без конца любимых Джека Лондона и Вениамина Каверина, а сын с грустью думал, что «батьку» таким способом хочет заглушить боль утраты…

… И вот Петр Иванович приехал в Северодвинск. Павло сразу приметил в настроении отца легкую растерянность, даже разочарование. Видно, Коваленко-старший представлял себе Север немного по-иному. Сажая отца в такси, Пало спросил в сердцах: «Шо ты, батьку, зажурився?» Не отрывая взгляда от низких облаков, Коваленко-старший растерянно сказал: «Что-то я не вижу… где оно?» «Хто — оно?» — поинтересовался Павло. «Северное сияние».

— Так оно ж на чистом небе видать, а сейчас дывысь — тучи як скаженны, одна на другую лезет, — нашелся младший Коваленко, а про себя в сердцах подумал: «Ну як дитына малая, шо с ним делать?»

И всю дорогу к дому сына не покидало старого учителя чувство великого разочарования. И это — Север, про который он читал? Ну холодно, ну морозно, снега много — но ведь и на черниговщине сугробы наметает! А тут — обычные дома, обычные люди… Вон таксист с сыном завели разговор о том, какая модель «Жигулей» лучше… Вдоль улицы высятся заснеженные деревья довольно приличной высоты… А он читал, что в тундре деревья маленькие…

— Эй, сынку, это что за деревья у вас тут? — спросил он Павла.

— Тополя, — ответил за сына таксист.

«Тополя?! Тополя и у них здесь растут?» — Петр Иванович даже почувствовал легкую обиду, словно его обманули.

…В подъезде Павло заботливо поинтересовался: «Шо, змерз, батьку! Потерпи — зараз лифт придет — а там мы уже и дома! — поглядев на озадаченного отца, усмехнулся. — А ты думал, шо мы в чуме, али в берлоге живем?»

— Ничего я не думал! — в сердцах бросил Коваленко-старший, но последние его слова заглушил шум подъезжающего лифта.

…Радость Натальи при виде свекра, накрытый стол с северными угощениями ( шаньги с голубикой и морошкой, кулебяки с треской, бутерброды с семгой, пироги с грибами и клюквой), немного отогрели старика. Даже отсутствие любимой внучки (Олеська сейчас училась в Москве и сдавала сессию.) не могли омрачить праздничного веселья в семье Коваленко. И все же, и все же… Павло с тревогой чувствовал, что отец, приехав, ждал чего-то другого. Ждал и не дождался… Видимо, и Наталья уловила настроение Петра Ивановича и терялась в догадках. Ловя ее вопрошающие взгляды, Павло твердо решил: «Посоветоваться трэба…»

…Накормив, напоив, и уложив спать дорогого гостя, супруги Коваленко устроили «военный совет».

— Ну шо я ему покажу? — шепотом горячился Павло. — Трэба батьке северной экзотики, бис ее ешь!.. Где я ее возьму, эту самую экзотику? Северное сияние? Так оно ж, не по заказу… На охоту я не хожу…

— …А на рыбалку я сама вас не отпущу! — решительно заявила Наталья. — Заморозишь отца на своей дурацкой льдине! Я уже и кузов твой с ледобуром подальше в кладовку запихала, чтоб не сманивал Петра Иваныча!

— Оть, дурна жинка! — ласково усмехнулся Павло. — Да у меня и в думках такого не было! А кузов да ледобур заховала зря; нехай, батька хоть бы на них подывылся — какая-никакая, а экзотика!

В ответ на это Наталья показала ему кукиш:

— Накось-выкуси! Пока свекра не проводим — снастей своих не увидишь!

— А он, мабуть, и уезжать не захочет! — тихонько засмеялся Павло. — Батя всю жизнь о севере мечтал!

— Вот и попрощаешься со своей рыбалкой! — мстительно ответила Наталья. — Будешь, как нормальные люди, по выходным дома сидеть, а не на льдине — сопли морозить!

Видя, что разговор принимает нехороший оборот, Павло замолчал, давая супруге время «выпустить пары». Сам он в эту минуту продолжал решать мучительный вопрос: где достать для отца эту самую «северную экзотику»? Как на зло, на ум ничего не приходило.

Павло уж было пригорюнился, но вдруг встрепенулся и просиял:

— Эврика! Я его к Витьке Шкотову свожу, тот на клюковку приглашал! И Шкотина обрадуется, шо нашелся человек евонную брехню слухать!

Даже осторожная Наталья одобрила его план. Правда, кое-какие опасения у нее на этот счет имелись, судя по ее последней фразе, завершившей «совет в Филях»:

— Смотри, сам там не «наклюкайся»!

Павло на это только отмахнулся. У него словно гора с плеч свалилась: впору пот утирать… Витька Шкотов ( в просторечии — Шкотина — с ударением то на одном, то на другом слоге в зависимости от обстоятельств) был личностью примечательной. Когда он только появился у них на участке, мужики ему просто в рот смотрели заворожено. По его рассказам где он только не был! Он и нефть в Тюмени искал ( а потом — качал), и в скитах у староверов зимовал, и тюленей добывал, и на дальних стойбищах оленей пас… И обо всем этом он рассказывал ярко, красочно, с массой подробностей… Такая его сверхпопулярность продолжалась месяц-два. Но когда мужики стали замечать, что в рассказах Шкотова зачастую концы с концами не сходятся, аудитория отвернулась от него, выдав убийственный приговор: «Трепач!»

…И только Павло продолжал относиться к нему по-приятельски, потому что никогда всерьез не верил Витькиным россказням, а ценил в Шкотове лучшее, что в нем было: доброту и отзывчивость. В последнее время Витька прямо страдал от отсутствия свежих слушателей, вот Павло и решил услужить другу, а, заодно, и старика-отца потешить.

И укладываясь спать рядом со все еще сердитой женой, Коваленко-младший заранее улыбался, как обрадуются завтра эти два чудака. Воистину, как в песне поется: «Они нашли друг друга!»

…Как он и предполагал, Витьку долго уговаривать не пришлось. Не успел Павло объяснить ему по телефону цель визита, как тот радостно заорал в трубку: «Понял! Жду! Накрываю на стол!

Отца он обнаружил в большой комнате у окна. Петр Иванович грустно смотрел вдаль. По павлову разумению так радоваться надо было: тучи разошлись и выглянуло неяркое северное солнце, не такой уж частый гость в это время года!

— Батя, ты шо опять невесел? — встревожился Павло.

— Да вот, — слабо улыбнулся Петр Иванович. — Солнце! — он показал рукой на окно.

— Солнце. — подтвердил сын, все еще недоумевая. — И шо?

— А как же полярная ночь?

— Шо?! Батьку, ты шо — сказився? Яка тебе полярная ночь — мы ж не на полюси! Вот побачишь, як до Витька пойдем — уже темно будет! Собирайся, давай — нашел я тебе бывалого чоловика; эта людына тебе про Север все расскажет!

…Вышли они, правда, еще засветло, закутанные по самые глаза — Наталья настояла. От квартала «В», где они жили до бульвара Строителей, где обретался Шкотов, пришлось идти по открытому месту. Перешли через железную дорогу — начался ранний северный закат во всей его красе. Алый диск солнца зацепился за горизонт, свет отражался в десятках окон и, казалось, лился отовсюду. Снег, окрашенный закатом в розовые тона, в затененных местах казался фиолетовым.

— Да, красота у вас здесь, сынок, — умиленно вымолвил Петр Иванович. Весь его скепсис и разочарование словно были смытыми этим волшебным розовым сиянием.

— Красота, — кивнул, соглашаясь, Павло, но невольно подметил и злой ветерок с моря, и синюю полосу туч, наползавшую на заходящее солнце.

Пока они пересекали снежную целину пустыря, Коваленко-старший не переставал восхищаться. Его приводили в восторг и далекие холмы, маячившие синевой лесов («Тайга? Так это — настоящая тайга?»), и запоздалые ребята-лыжники, спешащие домой («Вот они — молодые поморы, наверное, на лыжах ходить с младенческого возраста учатся?»), и Павло, глядя на отца, вдруг остро позавидовал его жадному любопытству и восторженности. Сам так и не смог до конца полюбить этот суровый край, по ночам ему часто снилась родная Украина, ее теплые звездные ночи летом: скажи здешним про такое — не поймут — какая ночью темнота в июне? И Звездного Шляха — Млечного Пути здесь тоже не было. Одна Большая Медведица да Полярная звезда — будь они неладны! Наверное, в этот момент он впервые подумал, что, как только выйдет на пенсию — уедет домой, чтобы там ни говорила Наталья…

Однако, когда дом, где жил Шкотов, стеной вырос над головой, Павло покачал головой. Никуда он отсюда не уедет. Бросить друзей, любимую работу, а может — и семью (Наталья, ясное дело, никуда отсюда не поедет)? А отрада души — подледная рыбалка на морском припае? На черниговщине не будет такого. Да и что он там будет делать? Старые друзья разъехались, все связи оборваны, все, что есть у него в настоящем — все здесь, на суровом и холодном Севере… Он ведь и «ридну мову» начал помаленьку забывать, путать русские и украинские слова… По-украински ведь старался говорить из чистого упрямства, для себя, чтобы не забыть окончательно… «Не, — сказал он самому себе, заходя в подъезд. — Видать и помирать здесь придется…»

…Шкотов встретил их в дверях — огромный, как медведь, веселый, рот распялен в улыбке. Сразу потащил в комнату, к накрытому столу, и не умолкал, дурной, ни на секунду — намолчался в холостяцких стенах!

— Рад! Рад! — гудел он. — А как же — Павел рассказывал! Сын ваш тоже человек штучный; сколько я людей не встречал, где только не бывал — и в Сибири, и на Земле Франца Иосифа…

— Вы были на Земле Франца Иосифа? — с придыханием спросил Петр Иванович.

— Что значит «был»? Да мы там, если хотите знать, зимовали! Погода была паршивая, навигацию открыли поздно, а первый караван…

— Это чертовски интересно!

— Ну, во время полярной ночи там бывало иногда скучновато… Телепередачи принимаются от случая к случаю — одуреешь! Так мы что придумали — налили в банку смесь спирта и глицерина, они ведь не смешиваются! Вот сидишь, бывало, и часами смотришь как они по банке гуляют! Фигуры причудливые появляются, на зверей разных похожие, то на здания, то на еще что-нибудь!..

— Поразительно!

Павло устало примостился за столом: «Все приихалы! Теперь не растащишь! А менэ шо делать?»

— Эй, хозяин, — потянул он за рукав увлекшегося Шкотова. — Наливай, что ли?

— Конечно, конечно! — засуетился Витька. — Вот — кушайте, угощайтесь! — разливая по рюмкам рубиновую «клюковку», он объяснял Петру Ивановичу. — Это семга — красная рыбка, сам солил!..

«О тож сам, нэма сомнений!» — усмехнулся про себя Павло.

— …Это рыжики соленые… Это — строганинка…

— Позвольте?..

— Строганина… Замороженное мясо, нарезанное тоненько — стружкой… Едят его так — обмакивают в соль и…

— Батьку, не вздумай пробовать — а вдруг прицепится яка зараза! — предупредил бдительный Павло.

— Зря ты, Паша. — обиделся Шкотов. — Никакой заразы «нэма», как ты говоришь! Всю зиму ем и…

— Шо ты казав? — картинно удивился Коваленко-сын. — Усю зиму единый шмат мяса?

— Сынок, ну зачем ты обижаешь человека?

— Как же, обидишь его! — отмахнулся Павло.

Выпили за знакомство. Дальше все пошло своим чередом. Витька говорил без умолку; Петр Иванович внимательно слушал, изредко вставляя наводящие вопросы и восторженные восклицания. Павло же скучал…

— …Там без карабина и по малой нужде, извините, не выйдешь. Первым делом надо смотреть, чтобы белый мишка за торосом не притаился. Я в ту зиму у самого зимовища двоих кокнул…

— А шкуры… шкуры вы сохранили?

— Хм, это… Шкуры не сохранились… Линял зверь, не сезон.»

«Во брешет!»

— Слухай, Соколиный Глаз! — засмеялся Коваленко-сын. — А мамонтов там не бачил?

— Не смейся, сынок!

— Да нет, пускай… Живых не видел. А вот бивни по весне мы из мерзлоты выкапывали. На Большую Землю увозили потом, кто сколько может, и продавали всяким там умельцам, резчикам по кости…

— Да ты у нас богач!

— Что ты, Павел, цепляешься? На вот, давай выпьем лучше… А насчет живых мамонтов, так вот, что я вам, Петр Иванович, скажу… (Вы берите рыбку, берите!) Геологи не так давно наткнулись в глухой сибирской тайге на стойбище эвенков. Обратили внимание на мамонтовую шкуру, что висела в чуме у ихнего старейшины. Подозрительно свежий вид у нее был, я вам скажу. А как известно, — настороженный взгляд в сторону младшего Коваленко. — Как известно, говорю, шкуры тех мамонтов, что из вечной мерзлоты выкапывают, портятся быстро… А эта — нет… Расспросили стариков-эвенков и узнали, что последнего мамонта они добыли в 1922 году! А? Каково? — он победно посмотрел на обоих гостей, словно, не эвенки, а он сам добыл того последнего мамонта…

— Поразительно! — только и мог сказать Петр Иванович.

— Никак у этих твоих эвенков отрывной календарь в чуме висев! — не удержался от комментария Павло.

— Сын, прекрати!..

…Прощались далеко за полночь. Сборы Павло помнил смутно, коварной штукой была Витькина клюковка! Выйдя из подъезда, он некоторое время соображал, почему исчезла улица, а вокруг несется струями какая-то серая мгла. Наконец понял — началась метель. Тропа, ведущая к родному кварталу спряталась за сугробами, а сознание отключилось почти полностью. Они шли почни наугад по снежной целине. Где-то далеко на горизонте горели огни — но до них было как до ближайшей галактики. Перешли железную дорогу — маленько протрезвевший Павло немного приободрился: «Не журись, батьку, считай — пришли, железная дорога тут одна!» Вскоре, однако, он усомнился в своем последнем выводе: через полчаса блужданий в свистящей тьме они снова вышли на железнодорожное полотно!

— Оть бисова дытына! — выругался озадаченный Павло. — Да шо це такэ?

— Пропали мы, сынку! — жалобно причитал Петр Иванович.

Бредя по колено в снегу, сдуваемый ветром, только теперь он смог оценить всю прелесть северной романтики!

…Но в три часа ночи они все-таки добрались до дому. Или буран к этому времени поутих, или в голове у Павла достаточно прояснилось.

— Святые угодники! — всплеснула руками Наталья, когда они, облепленные снегом с ног до головы ввалились в прихожую. — Да я уж все больницы обзвонила, и в милицию — тоже!..

Она напоила обоих горячим чаем, потом загнала в ванную — растираться от обморожения…

— Под гораячую воду сразу не суйтесь! — кричала она из-за двери. — Постепенно надоть!..

Петра Ивановича уложили в постель, а когда Павло тоже направился к кровати, Наталья решительно преградила ему дорогу:

— А с тобой, герой-полярник, у меня сейчас будет разговор!

— Никак бить будешь? — с интересом спросил Павло.

— Нет, награду выпишу! — в тон ему ответила Наталья. — За то что свекра в сосульку превратил!..

… Какой дальше у них пошел разговор, про это нам неведомо.

Вызванный наутро Натальей врач выдал стандартный диагноз: ОРЗ.

Пришлось ему недели полторы провести в постели под присмотром бдительной невестки. Коваленко-младшего после этого случая долго не видели на льдине приятели-рыбаки: обозленная Наталья исполнила свою угрозу. А Петр Иванович с тех пор навсегда излечился от тяги к северной романтике.