КОЛОКОЛЬЧИК

Было раннее утро и я почти вприпрыжку радостно бежал на работу. Голова немного гудела после вчерашнего, но это меня никак не огорчало, а даже наоборот придавало мне сил и ускорение, как можно быстрее пробежать проходную моего родного и любимого завода.

Проработал я на этом предприятии всю свою нелегкую трудовую жизнь. А трудовая жизнь началась у меня совсем рано-сразу после окончания ПТУ и продолжается лет так пятнадцать по сей день.

Судьба, определившая меня на этот завод, сделала мне в жизни невиданный по красоте и цене подарок, который я расхлебываю до сих пор и расхлебать пока никак у меня не получается. Но я верю, что все когда-нибудь заканчивается, и если я доживу до сорока лет, то наверное с теплотой, сидя в инвалидном кресле, буду вспоминать эти свои прекрасные трудовые молодые годы, проведенные на этом чудесном прядильно-ниточном предприятии.

Пробежав проходную, мимо красной от злости рожи охранника, я оказался в длинном коридоре рабочего корпуса завода.

"Боже! Как хорошо!"-вдыхая полной грудью воздух с запахом отработанного масла и перегара, подумал я. Однако тошнота уже подкатывала к горлу, ноги начинали подкашиваться, а руки вдруг затряслись в сильном треморе-надо было срочно бежать в раздевалку.

Надо было, как можно быстрей пробежать коридор, пока содержимое моего желудка не плюхнулось ароматной лепешкой рядом с кабинетом какого-нибудь местного начальника.

"Привет пацаны!"— громко крикнул я и распахнув дверь, быстро вбежал в свою раздевалку.

Там весело и даже как-то празднично, к этому моменту, переодевался весь мой небольшой, но очень дружный коллектив. Я сегодня прибежал последним.

У нас было принято в бригаде называть друг-друга пацаны, хотя по возрасту там были больше уже дедушки чем пацаны, но все хотели быть именно пацанами-крутыми пацанами, поэтому я тоже был-пацан.

И вот я пацан, срыгнув остатки своего завтрака в душевую кабину раздевалки, принялся по очереди обходить каждого своего товарища-пацана, при этом каждому сначала крепко пожимал руку, а затем хлестко хлопнув по плечу, нежно обнимал.

Таков был ритуал, таков был обычай. Но главный здешний ритуал, это стакан несильно разведенного непонятно пищевого или технического спирта. Притом этот стакан надо было выпить с утра перед самой работой, так как даже сам бригадир по кличке Седой считал, что это повышает боевой дух и производительность труда каждого его работника.

Но когда-то, еще в начале моего славного трудового пути, этот утренний стакан сыграл со мной очень неприятную, а с другой стороны хорошую и веселую шутку.

Я, еще не имеющий хорошей подготовки употребления спиртных напитков на рабочем месте, на радостях выпил два стакана и в начале рабочего дня, будучи уже слесарем-ремонтником третьего разряда, соблюдая при этом технику безопасности, заточил себе рабочий нож на электрическом наждаке.

Нож получился очень острый, блестящий и красивый. но мой указательный палец оказался лежать рядом со станком вместе с отработанной металлической стружкой.

Начальство сильно перепугалось и чтобы, как они сказали:" Не получить оху… ых пиз… й!", не повезли меня сразу в больницу, а оказали первую медицинскую помощь, прямо на рабочем месте, перемотав, высушенной на батарее, половой тряпкой мою сильно пострадавшую руку.

Рука зажила быстро-месяца через два. Было очень много гноя и почти началась гангрена-в общем ничего особо страшного. И хотя мне пришлось все это время лечиться в больнице и почти не пить Руку в все же удалось спасли и вылечить.

Правда теперь, когда я хочу на что-то указать, то делаю это только левой рукой, потому что когда я делаю это правой, мне часто сильно бьют морду, так как думают, что я показываю неприличный и очень оскорбительный для многих жест. Хотя злого умысла у меня при этом никогда не было, а мои попытки указать большим пальцем или мизинцем успеха практически не имели.

Зато я остался работать на родном и таком дорогом для меня предприятии и не пошел служить в нашу великую и могучую армию.

Меня это конечно немного расстроило, что я не стал защищать свою большую Родину, но ведь если посмотреть на это с другой стороны, то я и рабочим-пацаном ей здесь очень нужен. Тем более и военком дал мне при встрече очень высокую положительную оценку, когда я встретил его на призывной комиссии в коридоре военкомата:

— Иди дальше работать на завод сынок. Ты нам на х.й такой не нужен!

— А как же страна, Отечество? Его же должен кто-то защищать? — спросил я.

— Да, Родину надо защищать! Но только не таким, как ты!

— Но я ведь тоже хочу! Тем более, что на правой моей руке еще четыре пальца осталось! Я и средним на курок запросто нажимать смогу! На посмотри— начальник! — и я гордо показал военкому средний палец своей правой кисти.

— Пошел вон отсюда! Чтобы я тебя больше здесь никогда не видел! — заорал военком и ринувшись в мою сторону, схватил меня нежно за шиворот рубашки. — Засунь его себе в задницу-козел!

Как я оказался в луже рядом с военкоматом-честно помню слабо, но чувство долга перед Родиной сразу быстро и сильно поутихло.

В общем, как-то так все уладилось и успокоилось. Четыре пальца на правой руке мне вполне в жизни хватает и работать, и держать стакан. Да и начальство, и военкомат давно про меня забыли. А сейчас я выпил свои боевые двести грамм и пошел на утренний рабочий развод.

Утренний развод проходил, как всегда в мастерской буднично и обыденно.

Мы бригада пацанов сидели на двух больших лавках в углу мастерской, рядом с несколькими большими рабочими столами, в которых находились металлические ящики с разными рабочими инструментами. Напротив в ряд стояли три начальника: один-начальник цеха, два других-мастера.

Начальник цеха был строгий, но справедливый человек и по местным меркам почти не пил. А если и пил, то неделю после получки-неделю после аванса. Правда надо отдать ему должное, делал он это не в рабочее время. А вчера, как раз была получка и лицо начальника выдавало огромный, сильный негатив.

Он внимательно посмотрел на каждого пацана и в глазах его ясно читалась суровая мысль: "Что суки? Уже вмазали!"

Но делать он с этим — ничего и не делал, да и особо не хотел. Ведь "разливало" спиртосодержащего поила был его очень хорошим знакомым, который имел большие родственные связи в руководстве завода и делился с ним своей довольно неплохой денежной прибылью. Поэтому пьянство в цеху закрепилось и процветало.

Правда, если кто-то переходил "красную линию", проведенную начальником, то он в последствии сильно терял в своей и так небольшой получке. Но коллектив был слаженный и дружный, поэтому линию редко кто переходил, а если и переходил, то его пацаны все вместе рьяно прикрывали. Да и деньги вычтенные с зарплаты бедолаги начислялись другим работникам бригады и спокойно уходили на повышение квалификации отличившихся пацанов.

Случались конечно и исключения. Ведь бригаде нужно было поддерживать работоспособность весь рабочий день и исходя из этого, пацанам приходилось пополнять спиртовой боезапас регулярно раз в час, а может даже и чаще. Все определяли: объем работы и качество требуемого труда. И здесь бывало новички не выдерживали, и валились буквально с ног.

Тогда их помещали в отдельное подсобное подвальное помещение, где они в тишине и спокойствии, приводили себя в порядок, чтобы после окончания рабочего времени, могли без труда и последствий покинуть пределы данного предприятия.

Начальник цеха еще немного покрутившись, ушел к себе в кабинет.

Кабинет находился в другом конце корпуса цеха и после получки начальник выходил из него крайне редко, поэтому проблем никому особо не доставлял.

Руководство велось дистанционно и только через мастеров. Вернее через мастера, так как один из двух мастеров был сыном главного инженера и на работе довольно редко задерживался, вел свой какой-то где-то бизнес и сразу после утренней планерки быстро уходил. А реальную власть в цеху сосредоточил у себя оставшийся мастер Саша по прозвищу Белый. Он и был главный в бригаде авторитет. Авторитет непререкаемый и жестокий.

Саша давно подсел на местные обычаи и четко соблюдал график приема допинга. Вернее он это график и определил. Поэтому, когда ушел начальник цеха, он уже изрядно повеселевший начал объяснять политику текущего рабочего периода:

— Так, пацаны! — начал Саша. — Сегодня у нас ремонт трубы конденсата и чистка четвертого, и пятого кондиционеров. Давай бригадир, распределяй кто пойдет.

— Конденсат варить пойдет Ваня-сварной с новеньким Пашей. А на кондиционеры, мы разобьемся на две отдельные группы и за пару дней все выполним. — отчитался бригадир.

Ваня был хороший сварщик, однако к своим сорока годам практически не мог говорить. А если вдруг его прорывало на разговор, то разобрать его сильно развитую и быструю речь было практически невозможно. Вернее возможно, если рядом находился старый и опытный пацан.

Варил он еще лучше чем говорил, но только при определенной дозе спиртного напитка. Поэтому и так как сварщик был один, Седой уделял особое внимание контролю за его бодрящей и волшебной порцией.

Ваню постоянно колотило и шатало из стороны в сторону, а нос стал сильно красным и светился, как будто это яркий дорожный светофор-последствия долгого и изнурительного труда с примесью спиртовой разведенки.

В связи с таким носом он часто получал люлей от руководства завода, даже когда изредка бывал трезв. И больше всего их приходилось на зимнее время, так как свой сварочный аппарат он часто выкатывал промывать на улицу к здешней ливневой канализации, и на белом зимнем фоне снега ярко сверкал своим красивыми красными ноздрями, прямо перед административным здание управления завода, как раз со стороны окон кабинета директора предприятия.

Последний все никак не мог понять такой наглости и такой беспечности. Он вызывал к себе на разбор главного инженера, тот затем хорошо вставлял начальнику цеха, начальник цеха мастеру, а мастер Ване-Ване в нос.

Это было очень суровое и жестокое наказание и в последствии, если кто и видел Ваню на работе, так только в сварочной черной, почти непроницаемой, маске. Так он и ходил неделю-две пока про него наверху совсем не забывали и Ваня опять становился полноправным реальным пацаном, до следующего своего залета:

— А мощно я щегодня уйду! — прошепелявил кто-то из бригады. — У меня шивот болит!

— Конечно можно Толик! — виновато ответил Саша. — Мог бы и не спрашивать.

— Тода я пошалуй поду. — продолжил Толик, сверкнув своим беззубым ртом.

— Иди Толик. Иди. — Еще раз повторил Саша и продолжил. — Мы с пацанами тебя чуть что прикроем. Не переживай.

Толик тяжело встал и медленно пошел к выходу.

Саша не мог отказать Толику ни в чем и на то были веские причины.

Буквально каких-то пару месяцев назад Толик сильно пострадал от кулаков мастера. Он считал Сашу своим другом, ходил у него в приближенных и даже иногда мог ложить на бригадира.

Они часто вместе выпивали, как на работе, так и после. Притом, что на работе у них было специально отведенное в подвале место. Место про которое не знало вышестоящее начальство. Место которое представляло из себя, небольшой отдельный кабинет.

Именно в этом месте между Толиком и Сашей и произошел когда-то спор о дальнейшей стратегии развития бригады слесарей-ремонтников, переросший затем в силовой жесткий конфликт.

Толик не понял доводов и аргументов своего начальника и назвал его петухом На что Саша, будучи в юности неплохим боксером, ответил ему хлесткими ударами по физиономии.

К концу боестолкновения у Толика во рту осталось только два целых зуба: один клык сверху, один клык снизу. Остальные зубы остались валяться на холодном бетонном полу этого тайного помещения.

Толик на братана заявлять никуда не стал, а приноровился жевать пищу двумя оставшимися у него зубами, притом делать это так искусно, что ни в чем себе больше никогда не отказывал. Правда и Саша ему тоже теперь старался не отказывать и особо не напрягать, постоянно при этом начисляя дополнительную неплохую премию, каждый месяц. А, так как количество денег на бригаду выделялось сильно ограниченное количество, то он на такую же сумму лишал другого пацана— новенького. И когда тот задавал вопрос: "За что?". Отвечал просто и вежливо: " Пошел ты на х.й!"

В общем такая интересная у меня работа с талантливым менеджментом в сильном коллективе.

Развод был закончен и я полный энергии, открыв свой ящик в рабочем столе, стал деловито собирать для работы неказистый инструмент.

Вдруг что-то сильно дзинкнуло у меня под рукой в ящике.

" Что это?"-тревожно подумал я, но быстро взяв себя в руки, принялся аккуратно доставать незнакомый мне металлический предмет.

Предмет ярко блеснул в утренних лучах солнца и звонко зазвенел. То был маленький блестящий колокольчик.

Сразу радость и тепло окутало все вокруг меня пространство. Стало так привольно и хорошо, а колокольчик все звенел и звенел.

Практически не переставала трястись в треморе, держащая его, моя левая рука, пока где-то через пол часа меня, радостно с оскалом на лице, не заломали счастливые от звона мастер и бригадир.

С криками :" Падла достал !" Они долго били меня ногами, пока мой тремор полностью не сошел на нет. А затем предупредив, что если я не успокоюсь мне засунут колокольчик в неприличное место, отправили продолжать рабочие будни

Выйдя за проходную предприятия я по своему обыкновению зашел в близлежащий магазин.

Купил там бутылочку вкуснейшего крепленого вина "Рагнеда" и зайдя в первую попавшуюся подворотню, выпил его залпом из горла.

Но мне, уже немного протрезвевшему, не стало легче, а наоборот тоска-печаль окутала мое сердце.

Звон колокольчика продолжал играть у меня в ушах, звон колокольчика пронзил мою страдающую душу.

Я вспомнил утро, вспомнил его великолепную музыку, его прекрасный вид.

" Где ты теперь мой колокольчик? — никак не мог я вспомнить, как он пропал. — Куда ты делся мой звоночек? Кому ты счастье теперь несешь? Я тебя никогда не забуду! Я тебя никогда не не услышу!"

Слезы ручьем потекли на мою уже далеко не модную и немного облезлую куртку.

Несравненное горе жадно топило меня. Господи! Я не хотел больше жить! Но вино сильно стало проситься наружу, надо было срочно что-то закусить и я вспомнил о конфете, которая должна была лежать в правом кармане моих измазанных брюк, еще со вчерашнего вечера.

Засунув туда руку, мои пальцы вместо конфеты наткнулись на что-то холодное, обтекаемое и металлическое и я, зажав предмет в кулак, вытащил его наружу.

Моему счастью не было предела. Это был тот самый чудесный волшебный колокольчик.

"Спасибо тебе Господи! — во весь голос заорал я. — Спасибо тебе за все!"

И не обращая внимания на прохожих, звеня колокольчиком и прыгая от счастья, резво побежал к себе домой.