Это вам Хухры-Мухры

Это вам Хухры — Мухры

РАССКАЗ

Мы давно мечтали побывать в этой удивительной стране. Удивляло в ней прежде всего само название. Больше ничего удивительного мы о ней не знали. А так хотелось удивиться.

Три недели мы ждали получения визы. И бюрократическая волокита здесь ни при чем. Работники визового отдела никак не могли найти эту страну. Сначала ее искали на глобусе, потом на политической карте мира. Вот всё есть! Даже Буркино-Фасо и Лесото. А вот Хухры-Мухры нет. Обратились в отдел внешней разведки. Тот в свою очередь к главнокомандующему. Главнокомандующий отдал соответствующее поручение. Еще неделю визовики ползали по миллиметровке. Так называется военная топографическая карта, на которой даже бугорки, не видимые невооруженным взглядом, нанесены. Мужчины натерли дырки на джинсках. Но не расстроились, потому что дырки на коленях — это сейчас модно. А женщины несколько колготок. Вот они расстроились. А расстроенные женщины найдут хоть черта лысого.

Сбылась наша мечта. Мы отправляемся в Хухры-Мухры, куда еще не ступала нога нашего соотечественника.

Нет! За окном самолета никто ни о чем не пел. Потому что не было никакого самолета. Нас подбросил знакомый таксист. Остановился на краю асфальта.

— Дальше я не поеду!

Мы согласно кивнули. Потому что у него нет желанной визы. В отличии от нас, счастливцев.

— Причем тут виза? — разъярился он. — У меня же не такн. И даже не вертолет

Мы с оптимизмом поглядели вперед, куда уходила вдаль петляющая дорога. Дорога — слишком громко сказано. Действительно, здесь нужен был танк. Но появление руссико туристо на роассийском танке могло быть неправильно интерпретировано свободолюбивым народом суверенного государства Хухры-Мухры.

Мы вступили на территорию иностранного государства. Сердце сладостно защемило. Огляделись. Никто нас не встречал. Ни пограничники, ни таможенники, как и положено в цивилизованном государстве, где ушли в прошлое барьеры, разделяющие людей. Мудрая, как чернозем, ворона сидела на камне, покрытом зеленым мхом, и немигающим взором глядела в даль в сторону Евросоюза и общечеловеческих ценностей. Идти пришлось недалеко, но долго. Пройти мимо Хухры-Мухры было невозможно, потому что туда вела всего лишь одна… чуть не вырвалось «дорога». Передвигались мы медленно, потому что нам то и дело попадались колдобины, заполненные до краев водой цвета бражки, уже готовой к употреблению. Может быть, там и действительно был этот живительный нектар, но рисковать мы не стали. Плавать из нас умели не все, да и купальных костюмов и аквалангов мы с собой не взяли, надеясь, что все это можно будет на месте.

Первой нам попалась толстая низенькая старуха в больших очках. На руках у нее почему-то были вязаные рукавицы.

Она надела на себя, видимо, всё, что нашла в доме. Не хватало только пончо. Наверно, забыла у вигвама. Она держала толстую сгорбившуюся от старости палку. Мы были уверены, что она ей досталась еще в приданное. В стороне ходили утки, переваливаясь с ноги на ногу, как беременные на последнем месяце. Мы им были неинтересны.

— Руссико туристо! — представились мы. — Твоя моя понимать? Водка! Балалйка! Сармат! Бонжур, мадам! Сильвупле!

На этом запас иностранных слов у нас закончился. И мы стали ожидать ответной реакции. Старуха с жалостью посмотрела на нас. Так учительница смотри на ребенка, который никак не может понять, что если к одному прибавить один, то получится два.

Отвернулась. Видно за день мимо нее проходило столько туристов, что у нее просто язык болел отвечать на каждое приветствие. Уткам мы тем более были безразличны. Вход в столицу суверенного государства украшал покосившийся щит, который пошатывался от дуновения ветерка. На щите белой краской от руки было написано «Хухры-Мухры! Добро пожаловать! Вилком!» Вот что значит цивилизация! Ядри твою в дышло! Но почему русскими буквами? Мы решили, что это прямой намек на нашу страну, которая никак не может стать иностранной. Всё она какая-то отечественная! Вдоль дороги стояли бревенчатые избы. Крыши их были покрыты тесом, который горбился и кривился, будто строил нам насмешку. А может, еще кому-то. Вдоль покосившихся заборов бродили худые и длинные, как щуки, свиньи, покрытые иностранной грязью, и большеухие телята. Никто их не держал на привязи, как у нас. Нам попались три старицы в цветных платочках, сидевшие на скамейки и плевавшие себе под ноги шелуху. Интересно, семечки у них с Блендамедом или без? Но спросить мы не осмелились.

Одна старушка повернулась в сторону дома и крикнула:

— Гриш! К тебе! Слышишь, черт полосатый али совсем уже оглох от водки! Паразит!

По-русски почему-то. Наверно, жители Хухры-Мухры были полиглотами. Вот что значит западное образование! Другого объяснения этому феномену я не нахожу. И как просто держатся!

На крыльцо вышел низенький губастый мужичок. Тельняшка была выпущена из-под спортивных штанов.

— Какого ляду? — спросил мужичок и громко зевнул.

Задрал край тельняшки и стал чесать пузо, жмурясь на солнце и покряхтывая от удовольствия.

— Вон к тебе!

— Я тебе сколько раз говорил, Стефания, чтобы ты меня не называла Гришкой. Я Грэг. Ядрит твою в коврижки! Ну, неужели так трудно запомнить. А Гришками зовут оккупантов.

— Забываю я всё.

Грэг повернулся к нам.

— Кто есть будете такой?

Из дома вышел серый кот со свалявшейся шерстью и стал шаркаться об его ногу. Грэг отшвырнул его.

Иностранный акцент давался Грэгу не без труда.

— Руссико туристо!

Мы махнули в сторону. А впрочем, куда не махни, Хухры-Мухры со всех сторон окружала страна с руссико туристо.

— Туристам мы есть завсегда рады. Туристический сервис есть основная статья дохода нашего суверенного государства. Айн! МомЕнт! Прошу пардону! Ван мОмент, господа!

Исчез в хате и вскоре возник в пиджаке, который ему доходил до колен и в тапочках на босу ногу. Подошва тапочек была пришита толстой черной нитью. Что говорило о наличии здесь искусных умельцев.

— Презент от заокеанских партнеров!

Он повернулся к нам один боком, потом другим, чтобы мы могли с достоинством оценить.

— Мистер Трамп…

Он задумался. Но видно так и не вспомнил, что там мистер Трамп. Может быть, он ему вообще только приснился.

— Сейчас мы с вами проследуем в главную достопримечательность Хухров-Мухров. Надеюсь, что вы не сильно устали с дороги и способны адекватно воспринимать. А главная она знаете почему?

Мы пожали плечами.

— Потому что других достопримечательностей у нас нет. Следуйте за мной, господа-сеньоры, гуськом. След в след! Чтобы не вляпаться в неприятную историю. В самом прямом смысле.

Грэг шествовал впереди, надменно кивая на приветствия соотечественников. Даже собаки с каким-то неподдельным интересом наблюдали за нашей делегацией. Иногда Грэг скупо говорил:

— Руссико туристо!

В конце улицы — как вы уже догадались, она была единственной в Хухрах-Мухрах — возвышался музей советской оккупации. Это действительно было возвышенное сооружение. Потому что он на метра полтора был выше придавленных ветхостью избенок, которые, впрочем, нисколько не стыдились своей непрезентабельности.

— До этого здесь был дом культуры, изба-читальня и красный уголок, — сказал Грэг, ковыряя амбарный замок. Замок, вероятно, тоже был музейной реликвией, к тому же еще и рабочей. — После обретения независимости наши партнеры по североатлантическому альянсу рекомендовали нам открыть здесь музей. Даже выдали банку краски. Пепел Клааса стучит в наше сердце!

Он ударил себя в грудь. Наклонил ухо и прислушался. Сердце стучало вместе с пеплом.

Мы вошли. Углы были затянуты паутиной, все экспонаты покрыты седой пылью. На полу четко отпечатывались наши шаги. Окно стало полупрозрачным. По середине узкая молния трещины. Посредине пола лежала засохшая мышка. Грэг отбросил ее тапком в сторону. Глупая! Она думала, что здесь чем-то можно поживиться. Но экспонаты оказались несъедобными.

Грэг повернулся к нам. Лицо его стало торжественным.

— Долгие годы, века, я бы даже сказал, тысячелетия наша свободолюбивая отчина находились под пятой советской оккупации. Но дух свободы невозможно выветрить. Вихри враждебные веяли над нами. Поднялась мускулистая рука, и наконец-то мы вступили в семью цивилизованных народов, где нас приняли с распростертыми объятиями. «Боже, царя храни!»

Почему-то запел он. Мы переглянулись, но подпевать не стали. Впрочем, и Грэг сразу же замолчал.

— Слева вы видите серп.

Обычный серп. Ржавый и ручка рассохлась. Но чья-то умелая рука обмотала ее изолентой.

— Он был символом оккупации и главным инструментом репрессивного аппарата, сложившегося в годы культа личности, который сложился и обрушился на нас.

Чешет гладко. Мы вздохнули. Видно поднатаскали на курсах специалисты по поднатаскиванию.

— Им выкормыши Берии и Дзержинского лишали наших мужчин главного и единственного достоинства, стремясь выполнить планы, доводимые по птицеводству.

— Дальше проходим!

Мы переступили на полшага.

— Мы стоит с вами перед жертвами голодомора.

Как мы ни всматривались, ни одно жертвы не видели, кроме стены с ободранными обоями. В углу стоял скелет. Сбоку этикетка «Учебное пособие для уроков анатомии». Скелет был грустным, наверно, никак не мог забыть голодомор, от которого на нем даже кожи не осталось.

— Из этих баллонов распыляли боевой нервнопаралитический газ «Новичок», внушая людям, что борются с сельскохозяйственными и бытовыми вредителями, обитающими в домах

На баллонах было написано «Дихлофос». Но Грэга это нисколько не смущало. В конце концов, можно написать что угодно.

— Вот на это я не могу смотреть без слез!

Грэг включил телевизор, который назывался «Енисеем». Их в далекие годы выделяли в парткоме победителям социалистического соревнования. Девица, склонившись между ног смуглого культуриста, ритмично опускала и поднимала голову, при этом громко чмокала. Время от времени она отбрасывала волосы с лица. И поднимала взгляд вверх.

Культурист держал ее за пучок волос и повторял во все убыстряющемся темпе на чистом хухры-мухрыйской языке:

— Комон! Комон! Комон! О! май бэби!

Девица комонила на славу. Если бы она такими же ударными темпами махала кувалдой, то за это время повбивала все костыли на железнодорожном перегоне от одной станции до другой.

— Вот так насиловали жестокие оккупантши наших мужчин! — скорбно проговорил Грэг.

По лицам мужчин было нетрудно догадаться, что никто бы из них не отказался побывать на месте жертвы оккупанта. Женщины отвернулись и фыркали. Кто же так насилует!

— Свободолюбивый народ Хухров-Мухров не мирился с оккупантами и на протяжении веков боролся с оккупационным режимом не покладая рук и ног, держа ими крепко оружие!

Грэг ткнул коричневым от махорки пальцем в фотографию и важно поглядел на экскурсантов.

— На этой фотографии вы видите забастовку хухры— мухровцев, не желавших работать на оккупантов. И постоянно бросавший смелый вызов против рабского колониального труда.

Хорошую полянку устроили забастовщики: высокие бутыли, которые можно увидеть только в фильмах про гражданскую войну, с мутной жидкостью, разнообразная закусь. Под кустиком чумазый тракторист мнет смеющуюся пейзанку. Из речки торчит кабина трактора, заехавшего туда охладиться после жаркой трудовой смены.

Грэг завопил:

— Сволочь!

Мы вздрогнули и попятились к порогу, решив, что он имеет в виду какого-нибудь оккупанта.

— Я говорил этой дуре: накрывай тульский пряник ведром. Мало того, что сама облизывает, так вон еще сколько сгрызли. Смотрите.

Он ткнул нам под нос тульский пряник. Действительно, в края его не раз впивались маленькие острые зубки.

— Кто же это?

— Кто! Кто! Руссико оккупанты! То есть мыши! Это агенты кремля, то есть мыши, которые продолжают наносить вред нашей свободолюбивой стране. Вот такими тоталитарными пряниками кормили наш многострадальный народ. Но мы выстояли. Не прогнулись!

Грэг погрозил кулаком.

— Как они зубы себе не сломали, сволочи! Злобные прожорливые оккупанты! Везде проникнут! Этим тульским пряником можно гвозди забивать! Это же самый ценный экспонат!

Вышли.

— Ета…

Грэг замялся. Вытер руки о тельняшку. Скучно посмотрел на серое свободолюбивое небо.

— Оно, конечно, экскурсия бесплатная. У нас же социальное демократическое государство. Мы неуклонно выполняем решения международного трибунала в Гааге, заклеймившего советскую оккупацию и приравнявшую ее к этой, то есть к этому. Ну, сами знаете, к чему.

— И что теперь?

— А трубы-то горят. Им по барабану все международные трибуналы вместе с их советской оккупацией!

— Горят? Разве трубы могут гореть? — удивились женщины. — Они ведь железные! Кошмар!

Мужики подтвердили, что и трубы могут гореть. Достали две бутылки оккупационной водки. Руссико туристо без водки за пределы родины не выезжает. Это традиция.

— Хай живе великая хухры-мухринская держава! — воскликнул Грэг. — И процветает!

— Свобода или смерть! — поддержали мы. — Но пазаран.

Солнце стояло в зените. Мы вышли за околицу Хухров-Мухров. Дорога тоскливо колдобилась.