Что в имени тебе моём?

"Что в имени тебе моём?"

 "Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет."

 О значении имени в жизни человека и общества и творений рук человеческих рассуждать можно много и долго.

Модны и пользутся успехом рассуждения о редких, смешных и нелепых именах. И о влиянии имени на судьбу написано немало.

И суевериях, связаных с именами можно рассуждать до бесконечности...

Но я просто поведаю несколько историй, в которых имя было только поводом для возникновения сюжета.

Жили-были в одном провинциальном центрально-черноземном медицинском институте три студента грузина.

Учились они на одном курсе, на одном потоке, но в разных группах.

Отличные были ребята, очень разные и очень симпатичные.

Володя был умницей, отличником без напряга, шахматистом-перворазрядником и настоящим красавцем. Жгучий брюнет с орлиным профилем, стройный и подтянутый, всегда наглаженный и благоухающий, он просто купался в обожании. Половина наших девчонок была влюблена в него.

Но он был настоящий грузин и настоящий мужчина. Имя его единственной пассии мы узнали перед самым окончанием института, когда Володя вдруг объявил о свадьбе.

Второй грузин, Нукзар, был противоположностью рафинированному интеллигенту Володе.

Жизнерадостный добродушный толстяк, приземистый, несмотря на немалый рост, любитель хорошо выпить и отлично закусить — Нукзар как будто соскочил с полотна Пиросмани. От него пахло Грузией — не нынешней: издерганной и измученной бестолковыми политиками, голодной и печальной, а той еще, извечной: Грузией солнца, вина, благородных мужчин и прекрасных мудрых женщин. Стоило оказаться рядом с Нукзаром, услышать его великолепный грузинский акцент, и, какие бы проблемами не была перегружена ваша душа, все они мигом улетучивались. А душа ваша пела:

— Цоцхали вар цоцхали...! Живём, генацвале!

Сережа был похож на грузина, как эфиоп на китаянку.

Русый, с очень русскими чертами лица, говоривший на восхитительно правильном русском, он моментально усвоил черноземный говорок и отличить его от уроженца Касторного или Горшечного было почти невозможно.

Пока он не начинал ругаться. Под внешностью Вани-с-Обояни скрывался бешеный темперамент горца, у которого газыри — не для украшения, а кинжал не вернется в ножны, не обагрившись кровью врага.

Сережа не выносил русского мата. Возможно, за этим скрывалось что-то очень личное, не знаю и не берусь гадать, но выругаться в его присутствии было опасно.

Однажды в каком-то очередном колхозе местный полупьяый амбал послал его "по-матери".

В какую-то долю секунды щуплый Сережа поверг верзилу в черноземную грязюку и принялся охаживать его ногами с такой яростью, что мне стало по настоящему страшно.

Пользуясь примитивным превосходством в мышечной массе, я с трудом оттащил Серегу от скрюченного в грязи аборигена и, запихнув в какой-то закуток, держал его там, пока не стемнело.

Так вот, ругался, он только по-грузински, ругался виртуозно и страшно, при этом не трогая священной для грузина матери.

Он и меня обучил этому высокому искусству: размазать недруга по стенке, растереть в труху, превратить в дерьмо… А тот будет только глупо пялить зенки под потоком непонятных слов.

Простить себе не могу, что не записал этого сокровища хотя бы русскими буквами...

Сережа был отличным товарищем, из тех, кто естественно и скромно держатся на втором плане, пока не почувствуют, что нужна их помощь.

В любой русской компании Сережа был " свой в доску". Вот если бы не фамилия...

Так вот, о фамилиях. У этой грузинской троицы они были очень похожи: Володя Гобиджишвили, Нукзар Хобезашвили и Сережа Хабизашвили. Попробуй не перепутать!

Все, естественно, путались. Особенно преподаватели. Нам — то было проще: красавчику Володе моментально присвоили партийный псевдоним Гоби, против которого он ничуть не возражал; а к Нукзару и Сереже обращались по имени.

Но вот на всевозможных проверках на лекциях и прочих мероприятиях происходил настоящий цирк.

Курс был большой — 350 человек, а какой шум способна создать этакая толпа в аудитории с далеко не идеальной акустикой — это и ежу понятно. Способность многих центрально-черноземных корифанов правильно произнести нерусскую фамилию тоже легко себе представить.

Сквозь белый шум аудитории слышно было только:

— Гхшмд… швили!

В разных местах просторного зала возникали и исчезали разнокалиберные фигуры и слышалось "здесь!" с правого фланга одновременно с "тут!"— с левого, и "на месте!" — с последнего ряда.

Не очень дружные между собой и очень разные, ребята, тем не менее, на полную катушку эксплуатировали свое "фамильное сходство".

Особенно на коротких курсах, где у преподов просто не было времени на идентификацию личности.

Скажем, на "военке": интеллектуал Гоби сдавал за всех троих топографию, зато его, не терпевшего шагистики, успешно подменял бравый джигит Нукзар...

Надо ли говорить, что грузинское землячество не имело ни одного "н\б" и, в целом, училось на "отлично".

**************************************************** ***********************

Моя жена (еврейка с внешностью грузинской кинозвезды) в девичестве-студенчестве звалась Елена Геннадьевна Грибова.

Её подруга по университету, Ирина Эмильевна Гельд была дочерью поволжского немца и донской казачки. Рослая и крепкая девушка была темной шатенкой, обладала крупными чертами лица и носом с заметной горбинкой. Её большие выразительные глаза вызывали из памяти полузабытое старинное — волоокая дева.

Подруги были, что называется, неразлей-вода.

Однако, если одна — выпускница физ-мат. школы — была вполне довольна своими оценками, то вторая — не менее одаренная — все время жаловалась, что оценки ей несправедливо занижают, и она, того и гляди, останется без стипендии.

Лена отлично понимала, в чем дело, но помалкивала, не без некоторого злорадства. Но, когда однажды Ирина, взбешенная несправедливой "четверкой", ляпнула в сердцах что-то вроде:

— Мало их немцы били! — моя будущая благоверная немедленно ответила:

— Вот ты, как немка, и искупаешь историческую вину немцев перед еврейским народом...

Немая сцена ступора с вытаращенными от удивления красивыми глазами.

— В зачетке национальность не пишут, зато пишут ФИО, которое у тебя не так чтобы сильно русское.

И сопоставляют ФИО с физиономией. Посмотри на свою фотокарточку: ты на еврейку похожа больше, чем я!

Ирина некоторое время усваивала, новую информацию, пытаясь совместить её со своим природным и воспитанным на комсомольских лозунгах интернационализмом.

— Чепуха! За такие вещи полагается уголовная ответственность. Да и ты сама...

— Что "сама"? Я — Геннадьевна Грибова, а ты — Эмильевна Гельд! Может я казачка, правнучка турчанки, — хихикнула злорадная красотка. — Как в "Тихом Доне". Ладно, я пошла, переваривай...

Надо сказать, что умница Ира через некоторое время нашла способ проверить неожиданное (для неё) открытие и убедилась в полной правоте подруги. На их дружбу это никак не повлияло. Ира была и на нашей свадьбе.

**************************************************** ************************

Не знаю, как в других ВУЗах, а у нас из общественных наук скучной была только "история КПСС". Читал её доцент с внешностью незабвенного Никиты Сергеича. Ох, и тоска же зеленая была на его лекциях и семинарах...

Но вот философия — это было нечто! Нечто замечательное: что диамат, что истмат. Два очень разных человека — доценты Никитин и Файтельсон — были схожи в одном: у них было безумно интересно!

Естественно, на кафедре действовали кружки СНО — студенческого научного общества. После некоторых колебаний я пошел к Файтельсону, который вел секцию "НТР и Человек" и застрял там до окончания института.

Доцента Файтельсона звали Владимир Матвеевич. Казалось бы, чего проще? Но для некоторых студентов запомнить такое имя-отчество было превыше сил. Особенно отличился некий студиозус, ухитрявшийся называть доцента по-разному несколько раз в течение одного занятия. Когда он в очередной раз ошибся, Владимир Матвеевич несколько нервно переспросил:

— Как? Как Вы меня назвали?!

Бедняга расцвел красными пятнам и еле слышно выдавил из себя что-то вроде:

— Ввввячеслав Мммихалыч...

Файтельсон задумался на секунду.

— Знаете, молодой человек, не мучайтесь. Зовите меня просто — Вася.

Надо ли говорить, что Просто Васей остался несчастный студент до самого окончания института?

**************************************************** ************************

Прошло довольно много лет.

Я работал анестезиологом в богоугодном заведении (бывшем соляным складом во времена "Ревизора&quot с громким названием Областной онкологический диспансер. Не взирая на сложность проводимых операций и проблемы по выхаживанию послеоперационных больных, высокое начальство упорно отказывало нам в штате для интенсивной терапии, и мы метались, как бобики с консервной банкой на хвосте, стараясь успеть все и везде...

Понятно, что общаться с больными приходилось гораздо больше, чем нормальному "наркотизатору". А тут еще увлекся психосоматикой, научился гипнозу и стал применять его где надо и не надо. В общем, больным приходилось со мной общаться и, соответственно, ко мне обращаться. А как? Как принято: по имени-отчеству? Так его же мало запомнить, его же выговорить надо!

Слава богу, меня звали не как Магомеда Мартузалиевича Гаджиева, который научил меня вырезать аппендюки и вскрывать абсцессы; и уж точно не как Людвигу Мкртичевну Закарян — профессора микробиологии, с её великолепным русским языком. Её лекции было просто приятно слушать. Но согласитесь, запомнить и выговорить: Аркадий Иосифович — это дано не каждому семидесятилетнему аборигену Конь-Колодезя или Синих Липягов.

Бэйджики тогда еще были редкой приметой "ихней" жизни, а на кармане халата для удобства сестры-хозяйки были вышиты инициалы — "ГАИ".

Эти инициалы только сбивали людей с толку.

В общем, как меня только не называли! Из Иосифовича я стал Осиповичем, ладно, это куда ни шло. Вон, моего отца самые близкие друзья звали Виссарионычем… и ничего. Но "А" сбивало с толку.

Кем я только не был: и Андреем, и Анатолием, и Александром… Однако нет предела народному творчеству. Когда одна пожилая дама, перебрав множество вариантов, обозвала меня Андроном Ивановичем, терпение мое лопнуло,

и, вспомнив историю с Файтельсоном, я предложил ей:

— Зовите меня просто Вася.

— Так Вы Василий Иванович! — расцвела бабуленция.