Байки в склепе. Гавно и дрожжи.

Не часто нам улыбается удача. Распотрошив содержимое векового склепа неизвестной панночки и распихав ценные побрякушки по карманам, мы с Витей решили на ночь глядя не испытывать судьбу, рискуя попасться на глаза ментам, а заночевать прямо в чреве склепа на старом польском кладбище близ захолустного Каменец-Подольска.

Умиротворяюще потрескивали в костре трухлявые гробовые доски и лохмотья гнилого парчёвого убранства усопшей, заполняя копотью и вонью наше убежище. Неторопливо шипело выкипающее масло из баночки сардин. Вся обстановка навевала меланхолическое настроение с нотками сентиментальных вопросов. Кто была эта женщина, от чего скончалась, умела ли играть на клавесине, носила ли она трусы и сколько я выручу у барыги за свою долю, состоящую из серебряных серёжек, золотого кольца и горсти потемневших жемчужин, которые, вероятней всего, раньше представляли из себя знатные бусы?

Мой подельник Витя, накатив флакончик настойки боярышника, с олигофреническим видом перекатывал по земле туда-сюда аристократический череп, зацепив его свежевыструганной палочкой за глазницу, почтительно выжидая, когда же я начну травить байки.

— А, вот шо будет, если в гавно бросить дрожжи? — не выдержал бывший узник советской пеницитарной системы.

Однажды одна порядочная девочка с обострённым чувством справедливости решила летом навестить бабушку, которая проживала в одной из кубанских станиц. К своему ужасу она обнаружив вместо бабушки узника Освенцима. Бабулю не только не кормили, не ухаживали за ней, но и в экспресс-режиме пытались отправить на тот свет, чтобы очистить жилую площадь в большом частном доме с жёлтыми сливами и абрикосами под окнами, с огородом и небольшим полем кукурузы.

Заправляла всем толстая и хамовитая хохлушка-лимитчица Марина, которая поженив на себе безвольного сына старушки, решительно действовала, чтобы изжить её со света.

Осознав, что разговоры, уговоры, взывания к совести и порядочности на алчную Марину не действуют, девочка после долгих нравственных колебаний приступила к исполнению мстительного замысла.

Незаметно обильно помочившись на зубную щётку захватчицы, обмыв свои пыльные ноги в большой кастрюле с хозяйским наваристым украинским борщём, девочка, перед тем, как увезти с собой бабушку, решила поставить жирную точку.

На последние деньги, что остались от покупки железнодорожных билетов, она приобрела в магазине несколько килограммов дрожжей.

При очередном посещении свойского деревянного туалета, который стоял на противоположной от дома стороне, неуловимая мститель бросила дрожжи в сортирное жерло. Жижа с экскрементами сразу запузырилась, выпуская струйки метана...

… Марина, хрустнув коленями, тяжело присела, нависая необъятной промежностью над овальным отверстием сортира. Женщина тужилась и улыбалась от мысли, что всё так удачно для неё разрешилось: девочка с бабушкой уехали из дома, теперь из комнаты ненавистной старухи можно сделать гостиную, повесить жидкокристаллический телевизор и наслаждаться сериалами, попивая домашнюю "Изабеллу". Чтобы счастье было полным и ускорить выход из кишечника вчерашних вареников со шкварками, она чиркнула спичкой и глубоко затянулась сигаретой "Rothmans"...

Взрыв был такой силы, что в окрестностях городка вся брюхатая скотина опоросилась и окотилась. Гавно вертикальной коричневой траекторией взмыло в небо, чуть не повредив, пролетающий вблизи кукурузник с ядохимикатами против фитофторы.

Натужно лаял пёс "Барон" возле десятиметровой воронки на месте толчка. Взрывная волна выбила стёкла, повышибала двери, опрокинув с подоконников соседские герани. На новой штукатурке кинотеатра "Витязь" пошли арабской вязью глубокие трещины. Осыпались жёлтые сливы и абрикосы. Даже в Новой Зеландии сейсмологи заметили эту вибрацию, приписав её к очередному испытанию ядерного оружия в Северной Корее.

Девочка, заказав у проводника два стакана чая, кормила ужином поправляющуюся бабушку. Мерно стучали колёса, в пыльном окне мелькали станицы и пирамидальные тополя вдоль российского черноземья.

… Кровавая взвесь из останков Марины медленно оседала на поваленную кукурузу и вывернутые головки подсолнечника...

Попав в нижние слои атмосферы, распылённые силой взрыва фекалии смешались с кучевыми облаками и вонючим дождём несколько раз орошали территорию Кубани. Курьёзный случай приключился в детском-оздоровительном лагере "Горизонт" города Анапа, когда внезапно выпавшим коричневым градом был сорван день Нептуна — дети решили, что это шоколадное мороженое лакомство, запланированное администрацией, и врассыпную разбежавшись, принялись собирать и лизать градинки. Напротив, религиозные люди узрели в этом инциденте руку господа, который наслал кару небесную за грехи Дома-2 и содомитов в правительстве. Этим воспользовались предприимчивые шарлатаны, сколотившие несколько тоталитарных сект с обязательным ритуалом перекрещивания путём окунания неофита с головой в содержание выгребной ямы сортира.

Официальные лица и Санэпидемстанция назвали этот невероятный природный катаклизм "Фекальным дождём", всячески муссируя в прессе техногенную природу катастрофы. Уфологи, как всегда, были противоположного мнения, называя это "Днём "Г".

— Да, хорэ тебе пиздеть, — Витя сверкнул в полумраке склепа жёлтушными белками глаз, — даже я помню по химии, шо дрожжи выделяют не метан, а углекислый газ, от того-то и хлеб поднимается… А, углекислый газ не взрывается!

— Ну если не веришь, то что ты скажешь на эту историю...

Выжившие старики рассказывают, что одним душным июльским утром водитель грузового автомобиля ЗиЛ уснул за баранкой после бессонной пьянки с кумом, вылетел с дороги, протаранил ограду и рухнул в огромный резервуар очистных сооружений. Недавно прошло празднование Дня города, жители сытное ели несколько дней и ёмкость была под самую завязку заполнена обильными отходами жизнедеятельности счастливых советских граждан. Канализационная похлёбка медленно затягивала в трясину грузовик вместе с испуганным горе-водителем, громкими хлопками лопались густые зловонные пузыри.

Тут надо добавить, что машина была груженной дрожжами для местного хлебокомбината, порядка 20 центнеров превосходных живых, не порошковых хлебопекарных дрожжей.

Первым заметил неладное разнорабочий Ильханов, но так, как был глухонемым от рождения, то ассенизатор принялся отчаянно жестикулировать и мычать. (данная бдительность не осталась без положительной оценки, позднее ему была выписана премия в размере одного оклада и подарен радиоприёмник фабрики "VEF&quot.

Словно хлебная квашня, фекальная масса вздыбилась, образовав гигантский пузырь, а когда он с инфернальным клёкотом лопнул, хлынула, вернее, поползла в направлении города. Детская сказка "Горшочек, вари!" превратилась в чудовищную реальность.

Началась невероятных размеров неконтролируемая цепная реакция по делению дрожжевого грибка в питательной среде в условиях жаркого уральского лета.

Ничто не предвещало беды. Город жил своей жизнью, на завалинках мурлыкали коты, старушки с авоськами спешили в КООПТОРГ, домохозяйки на пожелтевших бельевых верёвках сушили трикотажные штаны с пузырями на коленях, дети, кому не посчастливилось попасть в пионерский лагерь, слонялись по двору или играли в "квадраты".

Вдруг пронзительно и тревожно, так что сразу засосало под ложечкой, из репродукторов зазвучала сирена гражданской обороны. Ей начали вторить гудки ликёро-водочного и кирпичных заводов. Юрий Ганнушкин собрал в сумку бутерброды с варёной колбасой, паспорт, томик Бунина и поспешил в бомбоубежище. "Неужели война, неужели американцы атомную бомбу сбросили, неужели Рейган врал": шевелил губами работник статуправления, постоянно отгоняя мрачные мысли, о том, что не успел из химчистки забрать дублёнку жены и от скандала не отвертеться.

Это была не лавина, сметающая за считанные минуты всё на своём пути, но медленное и планомерное наступление на городскую инфраструктуру. Гавно не щадило ни детские площадки с кислотного цвета песочницами, ни стратегические предприятия города. Многие жители украдкой рыдали, когда среди фекальных волн мелькали, вынесенные из ЦУМа дефицитные ангорские свитера, магнитофоны "Электроника" и блоки прибалтийской мятной жевательной резинки. На продовольственном рынке выходцы из дружелюбных республик Средней Азии и Кавказа с отчаянием израненной чайки, что охраняет своё гнездо, бросались в губительный омут, тщетно пытаясь спасти дары бахчевых культур. Первыми были погребены городские окраины, но когда гавно пришло к Дому Советов и гранитный Ильич на площади оказался по щиколотку, товарищ Мандриков (главный по городу) дрожащими и прокуренными пальцами набрал Москву.

Гавно жгли из огнемётов, засыпали с воздуха птичьим помётом, кто-то предположил, что удастся клин вышибить клином, разрезали тугими струями брандспойтов, по нему стреляли из танков, а местное духовенство отслужило молебен и предало ненасытные фекалии анафеме, но всё безуспешно.

Ликвидаторы катастрофы, которых в народе прозвали "неприкасаемыми" могли работать в таких условиях от силы 3-4 часа, пока амиачные испарение не проедали насквозь противогазы и костюмы химической защиты. Сразу после смены их отправляли на восстановительное лечение в Трускавец, где они обпивались кефиром и водкой, наводя ужасными историями страх на санитарок.

Когда стало ясно, что город падёт под напором коричневых орд, началась эвакуация. Кто-то сердобольный в спешке открыл двери всех камер местной тюрьмы, где кроме жуликов, "форточников" и спекулянтов джинсами ожидали этапирование около сорока сексуальных маньяков, некрофилов, садистов и один нацистский преступник. Теперь город начал тонуть ещё и в крови.

Одним из самых трагических моментов стало затопление свиноводческого племенного хозяйства "Ветчинное". Под утро вместе с первыми охрипшими петухами экскременты коварно со всех сторон обложили территорию комплека, так что зоотехникам оставалось только босиком улепётывать, оставив завязшие в зловонном суфле кирзовые сапоги. Сутки над городом стоял нечеловеческий визг, такой, что порой не было слышно воя сирен оповещения о ЧП, то племенные свиньи, выписанные недавно за нефтедоллары из Голландии, погибали в мучительных корчах.

Катастрофа закончилась неожиданно. Пролился благословенный кислотный дождь из выбросов соседствующего с городом комбината по обогащению редкоземельной руды. Фекальная лавина остановилась, дёрнулась в последний раз, смяв станцию Юных натуралистов и безжизненно осела, как обескровленный тореадором бык на корриде. Началось всеобщее ликование. Жители города, военные, пожарники и милиция, выбежали на улицы города, смеялись, плакали, обнимались, пели песни Пугачёвой и танцевали, не обращая внимание на отслаивающуюся от кислоты кожу и глубокие трофические язвы. В честь руководителя-спасителя из горно-обогатительного комбината была названа улица города.

Только чудом удалось обойтись без человеческих жертв, но город был совершенно не пригоден для жизни. Одно время туда ссылали политических заключённых, но в связи с разоружением горбачёвской эпохи устроили полигон по утилизации химического и бактериологического наступательного оружия.

Много позже это история попалась на глаза американскому сценаристу, вдохновившая его на написание сценария к фильму ужасов "Капля" (The Blob).

— Слышь, не гони! Не было такого, не читал в газете, — пробурчал Витя в полудрёме, завернувшись в поеденную молью офицерскую шинель.

— Врать не буду, но вот, что мне Семёныч покойничек поведал!.. Я достал бутылку лимонада "Золотой ключик", чтобы промочить горло и продолжил рассказ...

Жили-были дед и бабка, своих детей у них не было, так как бабка по молодости надорвала своё женское здоровье, работая шпалоукладчицей.

Однажды бабка проходя мимо общественного отхожего места с двумя деревянными кабинками, сиротливо утопающими по самую крышу в гигантской крапиве, словно декорации к фильму "День Триффидов", услышала детский плач. Был жаркий день, лучи солнца тонкими лезвиями проникали в "сральник" сквозь щели в досках, словно световой спецэффект на дискотеке, высвечивали знакомые начертания эрегированных членов с открытой крайней плотью, мохнатых вагин, письменных посланий с предложением засадить абстрактной девушке-потаскухе и домашних телефонов Татьян, Свет и Наташ, готовых алчно исполнить минет первому встречному. В полумраке туалета нещадно воняло, зелёные мухи-бомбардировщики вувузельно гудели и жрали дерьмо, их, в свою очередь, жрали гигантские пузатые пауки, повелители царства арахнидов. Осторожно перешагивая через насосавшиеся кровью и распухшие куски ваты, обрывки советских газет с узнаваемыми отпечатками анонимных сфинктеров, бабка приблизилась к разверстой дыре нужника. Плачь доносился именно оттуда. Осторожно, чтобы не поскользнуться, бабка стала на колени и двумя трудовыми руками начала по локоть шарить в пузыристом человеческом киселе, пропуская сквозь пальцы мягкую субстанцию. Обычный человек не выдержал бы и минуты таких поисков, но бабка еще в комсомольскую бытность поехала с дуру в Узбекистан убирать хлопок. Там её похитил местный басмач, и после надругательств, отрезал нос. С тех пор она утратила обоняние.

Вдруг, пальцы натолкнулись на что-то твёрдое и она извлекла на свет божий ребёнка. Дитя было тёмное, как негр, которого она однажды видела на ВДНХ, невкусно пахло и на ощупь было из кала. Уж что-что, но, имея большой жизненный опыт, понять, где гавно, а где марципаны, бабка умела.

Матерь Божья, — прошептала обомлевшая старуха, — да это же "shaisekinder"!

Ребёнок тут же присосался к её морщинистой груди и перестал плакать. Позже, в сумерках, завернув его в подол юбки, бабка огородами, подальше от любопытных соседских глаз возвращалась к деду с благой вестью о найдёныше .

Вскоре историю про фекального мальчика знал каждый в округе.

Приехавшая из Москвы научная комиссия долго вертелась возле мальчика, прижимая к носам платки, пропитанные одеколоном "Красная Москва". Брались образцы его тканей и стула, проводился осмотр гениталий на предмет половой идентификации, проходили психологические тесты, установившие у него дальтонизм. Были предложены варианты отдать его в поселковый интернат, на что директор Зоя Карповна ответила категорическим отказом. Учёный по фамилии Жгун настаивал на вивисекции ребёнка, формалиновой консервации и экспонировании в Кунсткамере. Прозвучало, даже, предложение отправить "калового мальчика" на обучение в столичное цирковое училище, чтобы он гастролировал по миру, прославляя отчизну, но товарищ из органов зашипел на фантазёра.

В ходе обстоятельного расследования было установлено, что несколько дней назад гражданка Топоркова халатно выплеснула в отхожее место целый ушат дрожжей. В туалет по несколько раз на дню любил захаживать городской дурачёк Ильюша, чтобы в уединении предаться мастурбации на срамные картинки. Невероятный факт, но перламутровые капли семени, попав в обильно унавоженную среду, дали свои всходы. Дрожжи только поспособствовали возникновению немыслимого зиготного коктейля. Говорят, что в момент, когда миру предстал этот нечистотный гомункул, великий алхимик Парацельс несколько раз перевернулся в собственном гробу, скрипел зубами и бормотал завистливые проклятья.

Так, как этот феномен на практике доказал правоту марксистско-атеистической теории о возникновении жизни из "первичного бульона", то нерадивая Топоркова отделалась строгим выговором, а Ильюша после принудительной вазэктомии перестал безобразничать и распугивать возле туалета обывательниц женского пола. Показательно, что горисполком повесил на сортир памятную табличку — так мол и так, такого-то дня, такого года в туалете зародилась новая жизнь, как опровергающий удар по схоластическому учению церкви. Пионеры на 1 мая одно время возлагали цветы, но из-за сильной вони потеряли энтузиазм.

Но, вернёмся к нашим баранам, вернее, к экскрементам.

Раз пользы от "Дерьмовочки" (пожилой профессор Кудрявцев настаивал на гермафродитизме этого уникума) было меньше, чем могло случиться неприятностей, а от запаха у ясных умов уже начали случаться обмороки, то комиссия, предварительно сделав объекту исследований сифонную клизму, ретировалась в Москву. Дед с бабкой остались один на один с чудо-ребёнком и начали растить внука.

Мальчик хоть и был полностью из дерьма, но с золотым характером. Рос он очень быстро, видно, сказывались дрожжи, помогал по хозяйству, ходил в секцию дзюдо, покупал в киосках "Пионерскую правду" и научился насвистывать мелодии группы "Модерн Токен" на обрезке водопроводной трубы.

Соседские ребятишки вначале не приняли вонючку, дразнились, бросались в него камнями и гнилыми яблоками, но, когда несколько заводил получили от него по лицу кусками фекалий, успокоились. Зато теперь школьникам не нужно было покупать пластилин для уроков рисования, просто стоило попросить бывшего изгоя, как тот с удовольствием делился кусочками своей отвратительной пластичной плоти.

Мягко говоря, специфический состав тела мальчика накладывал на него определённые ограничения. Нельзя было попадать под ливень, а от солнечных лучей кожа самородка засыхала и трескалась. Чтобы перебить крепкий запах, бабка везде по хате развесила пучки сушёной лаванды, но натуральный ароматизатор не справлялся с пикантным амбре. Дед украл и приволок дуст, запах которого в связке с ароматом найдёныша подчистую вывел из хаты тараканов, мышей и прикончил старого кота.

Чтобы, как-то называть "шайзекиндера", ему дали имя Артём, в честь деда деда (кореш Витя на этот каламбур даже не шелохнулся). Дед Артём был гордостью фабричного посёлка, так как пьяный на производстве оступился и упал в ванну гальванического цеха. Оказывается, алкоголь чертовски хороший анестетик, так как пока бедняга медленно растворялся в кислоте, он бодро пел матерные частушки и песни о Родине. Очевидцы утверждали, что, дед Артём, как терминатор, перед тем, как кислотные воды в последний раз сомкнулись над ним, вытянул руку и показал дулю начальнику смены, намекая ему, что долг в пять рублей, проигранный в "секу", он в ближайшее время возвращать не собирается. Новоиспечённые родители долго ломали голову над фамилией, пока деда не осенило — "Гавнюк! Артём Гавнюк!"

Так, жили они и не тужили, пока говно-мальчик трагически не погиб. Вот и сказочке конец.

— А, шо с мальчёнкой то случилось? — Витя был предельно серьёзен и увлечён историей.

— Да, зря он купил вентилятор "Эленберг". Хоронили в закрытом гробе.

Начинало светать...