Армейская прачечная.

АРМЕЙСКАЯ ПРАЧЕЧНАЯ.

   Стирать   портянки для   себя, для попавшего в беду товарища. Ему же друг, а не портянка. Тогда и для старослужащего, что на шее попавшего в беду товарища. Отжимаем.

В это время один солдатик, попзвезда Фед, в миру — Карозяпка Фёдор Батькович, произносит: «А, может не надо? В ответ слышит: «Надо, Федель. Надо».Осеняет себя крестным знаменем, тяжко, протяжно вздыхает. Такой вздох скорее на стон похож. И перед тем, как повесить сушится, на изделие принадлежащие «дедам», смачно наносится плевок.

               Пока никого нет, расскажу про Федора. Надо же, забрили. Не откосил, не отвертелся. Или, неужели, из-за чувства долга?

               Все из-за фанаток. Из-за этих ненормальных. Житья- прохода не давали. Где не появись, куда не сунься — тут же слетаются, как мухи на дерьмо. Сначала нравилось очень. Потом достали эти чокнутые. Залезли как-то в его этаж-квартиру. Перерыли все. Собрали все его насочьки, маечки, кольсончики, пижамки, трусселя там разные. Что б разорвать потом на   сувениры, на долгую память. У этого явления есть название — фетишизм. Застать с поличным. Применить жесткий грубый фашизм.

               Знающие люди посоветовали, всего лучше скрыться от правосудия будет в армии. Что военкомат — страна чудес. На час зашел — на 1,5 года исчез. И хорошо бы, что б в уланы. По два раза в день побудешь пьяным. А, вот, кавалергарда век недолог.

               Уйти на самом пике славы-популярности и рейтингов. Каково? Врагу не пожелаешь. Пиарится надо было.

               А тут его излечивают от звездной болезни ударными темпами. На гражданке его ждет невеста. Под стать ему. Елена Головач. Два сапога — пара. Ждала, ждала да не дождалась ( логопеды без ума от скороговорки, советуют). Пришло письмо. Открывает конверт. Там лист бумаги. Разворачивает. Оттуда как прыгнет. Не дикая обезьяна, а скрепиончик. «Дух» подпрыгивает следом. «Выражается». Читает по слогам: « Я на-шлапо-луч-ше те-бя. По-кру-че, по-бо-га-че. Та-кой, как я, боль-ше нет. Про-сти. Про-щай». Выскочила замуж. Довольная, как слон. Фамилию решила оставить свою.

     Прочитал, расстроился и прет на часового. Тот охраняет штабеля строительных материалов. Нужных для построения дач. Смотрит на них и думает: «Как вернусь на «гражданку ― вот так и девки будут передо мной укладываться». В наушники слушает реп. Дергает в такт музычке «репой». Штаны на два размера больше. Отнял у амбала-новобранца.

Федор подкрадывается к нему с тыла. Дает пенделя под зад. Потом начинает, оборачивать разбрасывать стройматериалы из штабелей. Нужных для построения дач. Часовой, придя в себя, кричит:

— Стой, кто идет?! Стрелять буду!

   В ответ тишина. И никто не останавливается. Лязг затвора. Стреляет предупредительно вверх.   Прет все равно. Хочет, что б часть греха на себя взял другой. Сверху падает подстреленный ОРЕЛ. Когти отбрасывает в одну сторону, плоскогубцы в другую. Фамилия у электрика такая. Да и сам мужик видный. Не рябой и не кривой, а такой как надо. Стонет. Лепечет пересохшими губами: «Да будет свет!»  А недалеко от этого места, в коровнике оператор искусственного оплодотворения с\х животных, отходя от буренки или пеструшки, снимая длиннющую перчатку, приговаривает: «Вот и вся любовь».

   Ничего не вышло. Часовой так и не решился стрельнуть по живому существу, по предмету одушевленному. Зато штыком-ножом ранил в одно смешное место. Ну, можно сказать и в туловище. Мысленно разделил на четыре равные квадрата. И — в верхний правый. Иначе велика вероятность задеть жизненноважные органы. Нерв, например. Отвечающий за мимику этого места. А, вот если левша, можно в верхний левый?

   Без колебаний, отбросив все сомнения безжалостной, недрогнувшей рукою. Еще друг называется. Коротка кольчужка оказалось — то. Подставить другую «щеку».

               Возвращаемся к нашим баранам. Вразвалочку, покуривая, входят «дедушки». «Духи» падают ниц. Затем отжимаются. Только одного минует чаша сия. Того, что с опахалом. По кличке «кондиционер». Потому, что не дай боже, на дедушку сядет муха. Еще имеются в наличии «прикуриватель», «держатель туалетной бумаги», «подсвечник» и «подстаканник». Ну, чем хуже,   чем в лучших домах Парижа и Ландона?

   У одного солдатика на лбу отпечаток пряжки армейского ремня. С лавровыми листьями, со звездой. Кому больше нравится Морфлот, тогда с якорем.  

               Тщательно осматривается выполненная работа. Увидел. Раздается возглас: «Салаги, я не понял. Это, блядь, еще, что за кончина?». Мастерски наносится сокрушительный удар под дых. Не себе, конечно. Салага не успел поставить блок. И хорошо, что не успел. Не то совсем убили бы. Корчась от боли, согнувшись в три погибели, харкая уже кровью, хрипя, сипя, с трудом произносит: «Моя мама бьет сильнее». Это была условная фраза. Сигнал засадному полку. Провокация удалась. На славу. На груди пластырем был приклеен радиомикрофончик. Его не нарочно, не специально, кулаком сломал «дед». Там еще вазелин под кожею. Что б   прежней силы удар причинить с меньшей болью для себя. Или, что б с прежней болью для себя, нанести более сокрушительный удар по противнику, в неприятеля. Или по дереву. Три раза. Руководствуясь по обстановке. Смотря по обстоятельствам.

На каждой фаланге пальца вытатуировано по букве. А все вместе будут «Служу атечиству».

Хорошо, что был еще дублирующий микрофонище, прикрепленный уже не в столь почетном месте

Из засады врываются мамы. Первым делом с визгами бросаются в лицо, в глаза маникюром. Всех, у кого стрижка не «под ноль» хватают за волосы, ударяют лицом о колено, о скамейки, окунают в таз с мыльным раствором. Удерживают так t минут. Подставляют под струю раскаленного пара, тоже на некоторое время. Один обезумевший «дедушка» пытается спрятаться род лавку. Или под прилавок. Это ему почти удается. Самую малость не хватило. Хватают одной рукой за шиворот. Другой под ремень. С силой бросают о стену. Другой «дед» просится: «Тетеньки, не бейте. Больше так не будем».

   Сынкам подолом юбки вытираются сопелки. Достаются припасы, банки варенья, соленья, другой всячины. Начинается откорм. Со словами: «Угощайтесь, изверги. Злыдни. Недоноски. Выродки. Ублюдки. Подлецы. Подонки», «дедов» угощают тоже. Звучит команда: «Наливай, закусывай». За трапезой один старослужащий утверждает, что справедливости нет. Что, в свое время, их никто так не защищал.

   Раздается сигнал тревоги. Всем на построение. Парадная форма № 1. Сапоги, трусы и каска. К одной руке привязано сено. К другой ― солома.

               Звучат команды: «Равняйсь! Смирно! » А они кто в лес, кто по дрова. Вдоль строя продвигается батяня-комбат. Тщательно осматривает. Возле одного солдата остановился. Не важно дух или без пяти минут дембель. Не спрашивая разрешения, обращается:

— Почему сапоги не начищены?

В ответ:

— Это вас не касается.

Офицер снимает головной убор, протяжно вздыхая утирает платком лоб, со словами:

— Валидолу мне, валидолу (как вариант: «Яду мне, яду», или же: «Карету мне, карету»).

За этим внезапно следует резкий выпад, наносится резкий удар с резким выдохом в солнечное сплетение. Головою. И следующий вопрос:

— Белены объелся, сукин сын?

А он не белены объелся, а обкурился плана. И начитался херни разной. И всякой. И оборзев вконец, посмел закрыться блоком. Строительным. Из которого возводят стены домов. И дач в том числе. А как же?

   Этот отвлекающий маневр все   уже знают на собственной шкуре. Поэтому успевают подготовится. А только толку-то? Блок сносит, как пушинку ураганом. Разбивает, разносит в труху, щепу и щебенку. Если глубже подумать — правильно сделал. Так совсем убил бы.

Потом уже мягче:

— Что, сынок, обосрался? Бедненький.

Тот, скорчившись, откашлявшись, пропердевшись, дребезжащим голосом отвечает:

—Не буквально, батя. Не буквально.

—Так, почему сапоги-то не начищены?

— Гуталин кончился. Негде нет. Днем с огнем не сыскать. Перебои в снабжении.

— А это меня не касается.

Это он тут, в расположении части, грозный командир (коменданте ЧеБурашкин) батальона. А дома — подкаблучник. Ну, что ж, ты тут поделаешь? Если, ты ей слов 0,5, а она тебе уже пять. А, боднуть вот так, офицерская честь не позволяет.

Никакой живности не держат. Не коров, не кур, не свиней, не козлов. И отродясь не держали. Только есть породистая псина. По кличке Солдафон. Живут же как-то.

Звучат команды: «Вольно! Разойтись!»

   Возвращается брат из армии. В аксельбантах. Снять ободок от унитаза, нацепить себе. За такое подражание получить в лобное место. Армейским ремнем. Пряжкой. От удара выскочить из ботинок. Загудеть, как пароход. Сложится как велосипед. Запыхтеть, как паровоз. Потом, на каждом углу кричать на всю ивановскую, что брат — дебил.   Все переспрашивают:

— Может, быть дембель?

В ответ, резко:

— И дебил тоже. Сами, вы, сифилитики.

А до службы можно было залезть ему на голову и наложить там чалму. Все-таки в армии учат не только плохому.

               Странная история с ним произошла. Вокзал. Встречает невеста. Попытка обнять, прильнуть, к сердцу прижать. А, дальше, как пойдет.   Облом. Та резко отстраняется, ссылаясь на то, мотивируя   тем, что опасается, не хочет, что б юбка помялась. Разве ж так дембеля встречают? Кстати, об одежде. Как то уж через меру строгий наряд у нее. Все-таки дембеля встречать пришла, а не на поминки, ё мое! Промолчать, сдержатся. Решить: «Потом перевоспитаю».            

               Зашли в ресторан. Вся жизнь впереди. Ведь молодым у нас дорога. Правда, за это надо стариков почитать. Планы на будущее. Как у Гитлеров. Особенно у него. Она ж что-то, особо, не поддакивает. Потеряла интерес к жизни, что ли? Надо налить ей вина. Не шамырла какого. А из склепов, из погребов, по много лет удерживаемых. Накачать. Пусть нажрется хорошенько. Как свинья.

               Неловкое движение и на платье пятно от вина.            Увидеть, что глаза на мокром месте. Решить, что это от обиды. Эти женщины за наряды готовы душу продать.   Говорит, что соринка в глаз попала. Красиво «заливает — пули льет», не соображая, что кое-кто их насквозь видит. Накопив, куплю новое, не такое длинное. И это тоже восстановим. Не смертельно.

               Забыл, что сам недавно вел себя подобно. Когда, желтая сопля от новобранца попала на черный ботинок. Чай горячий на дембельский мундир парадный. Сокрушительным ударом под дых салага, черпак или кто там у них, тут же был отправлен в медсанбат. Замешкайся на секунду, быть бы еще и мерзкая блевотина упала   на головной убор. Мол, таракана вместе с супом проглотил. Радоваться надо, дополнительное мясо. Пора бы привыкнуть, тут тебе не мамкино изрогаизобилие.

               Сколько тут еще прослужил и, считай, не вылезает из медсанбатов. То тут зачешется, то там защекочится. А все потому, что дал взятку медкомиссии, что б не зачислили в «позвоночники». Мол, стыдится избежать армейской миссии. Романтика? Поэзия?   На деле оказалась проза. Попытка скрыться от правосудия.

               Вот и теперь, считай, только оттуда. Во время   метания боевой гранаты не в то горло попало кольцо от запала. А, так бы  проглотил, как вот теперь   это бедное насекомое. Как в детстве соску. Видел это по телевизору (как лихо выдергивают кольца зубами), решил пустить пыли в глаза. Крутизны не получилась. Но дыхание перехватило. Забыл про гранату, выронил под ноги. Товарищи посоветовались и решили придти на выручку. Успеть выбросить боеприпас до того, пока пламя перекинется на взрывчатку через специально проделанные для этого отверстия. Резко нагнулись за ней с противоположных сторон и у самих искры из глаз посыпались от столкновения лбами. Вокруг голов птички. Один дружелюбно: «Ух, ты, птички!» Другой, напротив, враждебно: «Кыш! Убирайтесь!» Попытки спугнуть и покормить их не увенчались успехом.

               У некоторых же вместо них звездочки. Много звездочек. На пагонах никогда столько не будет. Тем более на этикетке.

               Граната оказалась не боевой. И не учебной. А, черт знает чем. И не отсырела. Стали разбираться, а внутри ее, изначально вместо взрывчатки песок. Во время войны, во время гитлеровских бомбежек такое уже было. Бомба не взрывается, потому, что внутри песок и записка «Привет от Коминтерна, чем можем, тем поможем, но посаран, Гитлер капут». Потом появились бомбы замедленного действия.

               Тут, скорее всего, не политика. Тут, скорее всего, шкурные интересы. Взрывчатку налево, а вместо нее чего ни будь подешевле. А, Родину защищай, как хочешь.

              Вернемся к нашим дням. Невеста отлучается, что б солью затереть, застирать как-то, пока свежее, обещая сразу же вернутся. Еще подумалось: «Молодец какая. Хозяйственная, домовитая, рукастая».

               Ушлый официант с запиской «Прости. Прощай».   Поленился идти за бумагой. Или пожалел. Поэтому на обратной стороне счет. Поэтому служивый и не заметил других слов. Или поленился лист перевернуть.

               Через два битых часа не выдержать, пойти искать.

               Ее родные остолбенели. Сказали: «Вас там в армии   беленой подкармливают, или все таки мозги так отбивают? Ее три дня, как она тут не живет. Под крестом она. На кладбище. Землей засыпана сырою. Нет среди живых. В миру ином. В могиле. Кровинушка. Несчастный случай на производстве. Захлебнулась спермой. Захотела шальных денег. На свадьбу вашу. Что б достойная. Что б не было стыдно перед людьми. Судьба. Так надо. Ничего не попишешь. Будет вечно молодой. Кому то ж надо и молодым помирать. Было послано уведомление. Видно разминулись.

               Дошло до эксгумации. Как живая. И пятно на платье.

               Если первое можно притянуть за уши, что мало времени прошло. То, второе — в голове не укладывается. Никакой логике не поддается. Злая шутка исключена.

   И ресторан оказался призраком. Ни в каких документах не числится. А значит никаких налогов отчислять никуда не надо.

НЕ БУДИТЕ СПЯЩЕГО ДЕМБЕЛЯ. УЖ, ЛУЧШЕ СОБАКУ.

   Утром решить подшутить. Подкрасться к спящему дембелю и заорать:

— Рота подъем! Боевая тревога! Пожар в отсеке! Пробоина в канализации!

Тот спит и видит свою демобилизацию. Полностью еще не дошло, что это уже произошло. СВЕРШИЛОСЬ.

   Опомнится. Вспомнить, что братан возмужал, стал уже не та простокваша, куча желе податливого. Почесать вчерашний барельеф на лбу. Передумать, одуматься. Вместо этого ударом по конуре разбудить спящего собачку-овцекуродава. Все хозяева похожи на своих собак. Вот этим и похож. Только делает это колесами трактора. Теперь находится на больничном. Попал под колесо собственного трактора. А все так хорошо начиналось. Банальный запой плавно перешел в это происшествие. ДТП. Запускал пусковой двигатель, не разъединив основной с транскрипцией трансмиссией. Вместо заводного шнура чья-то девичья коса. Для удобства намотанная на руку. Двигатель возьми и закрутись в неправильную сторону. Затянуло по подмышку. «Обхохочешься», как «щекотно». Трактор дернулся. Вперед. Потому, что на задней передаче был поставлен. Результат на лице. Следы протектора шин. Если бы не алкоголь в организме — не довезли бы. Умер бы от болевого шока. С другой стороны, если бы не он, до такого не докатилось бы вообще. Еще нет худа без добра. Иначе не обнаружили бы заодно, что от него (алкоголя) началось отслоение мозгов. Процесс необратимый. Можно только остановить его дальнейшее развитие. Что и сделали. Блестяще. Дальше все зависит от самого пациента.

               Как и во время запоя, так и теперь на его место сеять или убирать урожаи наловили профессуры, танцоров балета, искусствоведов там всяких. Одним словом интеллигенции. А, что б шибко не сбегали, для этого есть ошейник с цепью. И другим концом к корпусу или раме трактора. Надежненько.

   Успеть отскочить на расстояния натянутой цепи. Как струна. Приятно услышать в считанных миллиметрах от штанов лязг, щелчок зубами. Адреналин. В душе все переворачивается от ужаса и восторга. Пульс зашкаливает. На этот раз пробой в стене выдерживает. Да и цепь, из нескольких частей, связанных шпагатом. А бывает оторвется, набегавшись, гремя-звеня обрывком цепи, забегает в хлев, уляжется в кормушку на сено. Самой оно 100 лет не надо, а лошадям, коровам, овцам, козлам не дает. Рычит, не подпускает. Так и среди людей не редко бывает. Не путать с другим тяжелым случаем, где если что не съесть, так хотя бы пинадкусывать. Вот сотворенья-то.

               Посидеть за праздничным столом. Порассматревать дембельский альбом. Например, такую композицию. С ухарски заломленным набекрень головным убором, с лихо вставленной в рот цигаркой, братан заливает топливо из канистры в бензобак. И одновременно делает затяжку.

За плечами у него стоит зловещий силуэт бабы с косой. Как ему удалось тогда ее обмануть? Или откупится? Бензин был так сильно разбавлен ослиной мочой.

Потом лихо запрыгнуть за руль. Борзо повернуть ключ в замке зажигания. Стартер: «Круть, круть, круть», и ничего дальше. Не последовало.

Еще раз: «Круть, круть, круть» — аналогично.

— Товарищ генерал, разрешите обратится.

— Давай валяй. Только по быстрому.

— Товарищ генерал, машина не заводится. Разрешите применить силу.

— Поехали, поехали, потом заведешь.

Послушать армейские байки. Например, как помог пьяненькому «полкану» влезть в истребитель. Поехал тот в «елочку» по взлетной полосе. Осуществлять пари. Что пролетит под аркой моста.

   Пролетел, осуществил, выиграл.

   Одновременно с моста прыгал экстримал с «торзанкой». По мосту проезжала правительственная делегация из другого государства, заклятого друга этому. Вымышленному, сказочному. Под мостом проходила баржа, груженная щебенкой и жил бомж — разорившийся олигарх. Вылетевший в трубу. Начисто. Смотрит, как проплывают бывшие его баржи, пароходы, коптят фабрики, заводы. Неймется. Не унимается. Решил опять «подняться». Посчитал, просчитал развлекательно-похоронный бизнес перспективным и рентабельным. А каким стабильным. Золотое дно. Может и не просчитался. «Тарзанка» над внезапно появляющейся баржей — его затея. Ноу – хау. Хау-ноу.

  Разминулись кое-как. Все   буквально там пообсерались. Только не наш летун. Богатырское здоровье, железные нервы. Вот, если бы проиграл, тогда бы и антиперегрузочный костюм не выручил бы. Потому, что, кто проиграет — тому наливают. Большой стакан растительного масла. Должен выпить.

Но вернемся к главному. На чем мы там остановились? Ах, да! На том, что все буквально там пообсерались.   Мало кто признался в этом. Все стали такими бледнолицыми. Наверное, вестернов насмотрелись, собаки. Такая человеческая сущность. Такое человеческое нутро зловонное.

   После приземления, уже, наоборот, не давать вылезать, пока не подкатят лестницу. Которая пошла по рукам, по дачам. Снимать урожай с деревьев. Дары золотой осени. Поэтому надо было держать и не пущать. Чего только не пришлось натерпеться за это время. И наслушаться. Минуты казались вечностью.

               Хватался за кобуру. Хорошо, что там каждый раз оказывались граненый стакан (тот самый) и закуска. Норовил дать в морду. Кричал:

— Солдат – это залет! Я тебя на смерть пошлю! Ты у меня сгниешь в дисбатах! Будешь служить 25 лет, как при царе Горохе! Убери лапы, немытое животное! Я тебе не баба, что б меня тут лапать! Тут, тут и вот тут! Я с тебя сгоню эту ухмылочку-то! Этот лоск сниму! До татарина-то соскребу! Понапризывают придурков!

               Каждая попытка обратится, что-то объяснить прерывается зычным и протяжным старорежимным:

— Мол — ча-а-а-а-ать!!! Задраить ляпы!

               И всякое там мать – перемать.

               Потом, «просохнув», «продрав глаза», после разбора полетов благодарил, что не дал стебанутся об аэродром. Извинялся за причиненные неудобства. Помните приходил во внеочередной отпуск. Вот это за это он и предоставлен был. Настоящий полковник. И фигня там, что страдает бонапартизмом. Пустяки. Раньше рассказать не мог. Иначе пришлось бы вас всех убить. Срок секретности еще не был истечен. Военная тайна. Это вам не это. Потом еще три года в цирке не смеятся.

Хорошо отметив, пойти на пляж, на речку. Людей посмотреть, себя показать. В папиных хоккейный трусах. Брат еще там поддает-добавляет. Июль, полдень, жарище. Кто-то затягивает, другие подхватывают:

Ой, мороз, мороз

Не морозь   меня…

Я вернусь домой на закате дня

Напою жену, обниму коня.

Дембель всем показывает, как надо плавать, нырять и выныривать. А что тут такого? Не каждый же пьяный на воде — утопленник. Не в этот раз. А так, конечно — море по колено. Засыпает. Прямо на солнцепеке. Положив на тело какой-нибудь предмет. Например, значок шерифа. Или бляху полевой жандармерии.

   Пройтись вдоль реки. Поискать укромное местечко, что б выкрутить трусы. За поворотом увидеть, как еще одного пловца нагоняет лодка. Не моторная. Подумать — тренировка спасателей или соревнование какое. Закрывают плывущего от глаз бортом лодки. И тут началось такое!!! Один гребец снимает весло, становится во весь рост. БАЦ! БАЦ!   БАЦ! Веслом по тому месту, где должна быть голова пловца. Насчитать три удара. Весло сломалось. Остальные весла сушат. Паяльными лампами. А один чудак феном. У него еще косметичка имеется. Рулевому нечем заняться — стал раскачивать лодку. Протаскивают под килем. В голове лихорадочно возникают всяческие версии произошедшего. Статья 105-я. Тут попахивает «мокрухой». Перед глазами уже пестрят заголовки первых страниц газет и журналов. Например, вот так « Команда гребцов расправилась со своим тренером». Или же, вот так «Мужья — рогоносцы подловили своего обидчика». Оказалось это всего лишь трюк. Не из дешевых. Снимался один эпизод фильма об одном эпизоде гражданской войны. Тогда только вспомнить, обратить внимание, что на гребущих галифе. Почти такой же ширины, как и речка. Художник по костюмам знает свое дело. Или переусердствовал? Съемка на фоне отчетливо торчащей вышки приемника и передатчика мобильной телефонной связи. Ляп или авангард?   Кино не для всех?

Звучат куплеты. Что-то там про плывущий пароход. Далее что-то там ля-ля-ля такое. Концовочка такова: «Будем рыб кормить комиссарами». Звучит второй куплет с концовочкой:«Будем рыб кормить офицерами».

               Режиссер спрашивает вкрадчивым тоном, ничего хорошего не предвещающим:

— Вам когда надо было появится?

—После одной красной ракеты и трех зеленых свистков.

—Ну, а вы как сделали?

Один из лодки, самый такой менее робкий, наиболее умеющий разговаривать, избранный от лица всех на тяжелые объяснения — переговоры   осторожно, аккуратно, как по минному полю начал рассказывать, как все было. Хотел рассказать, что ракету увидели, а про свистки подумали, что нерасслышали их. Далеко ведь. Как только дошел до того места, где слова « мы подумали», был тут же перебит и передразнен.

—Мы подумали, мы подумали.

А потом резко резким тоном:

—Не надо тут травить анекдоты!

Потом тоном издевательским:

—Они подумали.

Потом резко:

— Пробками улетите отсюда в Нижнюю Пинду на Манде на утренниках зайчиков играть.

Кричит: «Идиоты, жлобы, канальи, педерасты! Дебилы!»

Сунуть свои три гроша. Подойти и глаголить истину:

— Дяденька у вас же есть громкоговоритель. Пожалейте глотку. Она у вас одна.

А, жрет-то, как в две. А, пьет-то как, аж во все три.      Гнать надо бы в несколько шей за такое? Нельзя. Талантище. Таким многое позволяется. И не такое. Славу богу не все.        

               Тот в самом деле подносит мегафон ко рту, направляет его в упор на ребенка, спокойно и четко произносит:

— Мальчик шел бы, ты, лесом, сам знаешь куда.

Относит мегафон ото рта и снова кричит без ничего. Вдаль, туда, где лодка:

— Сейчас, как дам больно! Гандоны! Арнауты! На-а-а!!!

               И бросает в них мегафон (громкоговоритель). Недолет. Следующей летит кинокамера. Все пригнулись. Перелет. Теперь ящик с пиротехникой. Прямое попадание. Не зря ж все его величают Наш Псих — Батюшка. А вторая кличка (может же быть такое?) ― «доктор кукольных наук». Оканчивал фак. режиссера-постановщика кукольных спектаклей.

Всплыли все. И никто брюхом вверх. Только рыба. Развели костер. Сушились, варили, ели уху. Только уши загибались. Только в ушах свистело. И хотелось непроизвольно смеяться. Отдохнули. Пересняли удачно следующий дубль.

   Вернутся. А там вся его одежда туго-претуго завязаны на собачьи узлы. Носки и те не пощадили. Велосипед на дереве. Шузы спортивные, а если быть еще точнее — лыжные, гвоздями прибили к пенечку. Прошипеть сквозь отсутствующие передние зубы:

— За такие шутки в зубах будут промежутки. Зуб даю.

   Все лучше, как если бы спрятали, украли. А еще вступить в могучую кучку. Выругаться.

Вечером брат, перед зеркалом завязывая галстук. Сразу на голый торс. Последнюю рубаху отдал. Или разорвал. На себе. Напевает:

—Пора по бабам. Пора по бабам. Пора по бабам. Пора-пора.

Томно застонал, дотронувшись до резко, не постепенно полученного загара. Солнечного ожога. Еще хорошо отделался. Собутыльники получили еще и солнечные удары. У него же голова оказалась в кустах. В хорошем смысле.

               Звонок входящий. Оказалось, надо в Питер. Надо в чем-то там разобраться. Поверх «всего» этого одевает еще суконный свитер. Стигмат-стиляга?

   Добирался поездом.   Попутчиками купе имели честь быть  украинец и негр с обезьянкой (светлая голова в отросли разведения бананов, а относительно женщин — шоколадный заяц, ласковый мерзавец). Кличка мартышки Микки, а украинец ехал на съезд партии любителей сала. Повыступать на броневике.       Там, где колыбель уже и так трех революций.              

               Обезьяна такая озорная, неугомонная. Устроила там, в купе гонки по вертикали. Вгоняя этим своего хозяина в краску. Пытается образумить:

— Микки, Микки перестань! Микки, Микки прекрати!

               Той это, как об стенку горох. Как тот кот (Васька), слушал, да ел. Так и она гнет свою линию.

Что было дальше — это вам домашнее задание. Кто знает, можно подсказывать.

               Вернулся с сувенирами. С матрешками, изображающими всех генеральных секретарей ЦК КПСС и фонариком. Сразу скажу, этот фонарь не китайский и не электрический. Судите сами. Приехав туда, высунувшись из окна вагона, кому то объяснять, но так, что б все слышали: «Урюпинск — чемпион, а это тут что за деревня?» А с платформы говорят: «Это — город Ленинград!» И удар метелочкой не в бровь, а в самое яблочко. Глазное. Ситуация усугублена тем, что там в нем уже и так есть бревно-соринка.

   Вот такие патриоты там живут. Бывший хоккеист.   Любимое нарушение — игра с высоко поднятой клюшкой.  

   Вернулся в расположение своей части квартиры. Привел телок на хату. Одна крашенная. Другая — настоящая. Буквально. В смысле домашнее животное. Детеныш КРС. Через стенку еще долго раздавались сладострастные звуки. А вот подсмотреть никак. Комар носа не подточит. Некуда. Потом оказалось все гораздо скромнее. Это была аудиозапись фильма для взрослых. На  немецком.   Еще возникло подозрение.     Какого рожна?   Какого ляда? Братан в школе изучал английский.

На деле же, одна ела свое сено с комбикормом. Другая — чужие вафли (все-таки, что то было с этим быдлом? Обнимая одну,   думал о другой? Или про совсем другое?). Он же, как собака устав, перечитывал армейский устав.

   А пока не зная этого, известись всему. Абзовидыватся с ног до головы. Скрипеть зубами, скребаться на стенку. Представляя, как они там   пихаются – «скребутся», делают начес. А, его обделили. А, ему тут ничего нету кроме, как пороть горячку. Вся кровь прильнула к одному месту. Побыстрей бы стать взрослым. О том, что там свои минусы, подводные камни не думая.

               Взвыть. Воздрочить. Сам не догадался. Рука потянулось. Сама. Ненадолго полегчало. Помочится. И, что том греха таить, из этой песни слов не выбросишь, не задушишь не убьешь — покурить. Подумать, поразмышлять не получилось.   Мешает в голове ветер. А, не тот, что на улице. Ничего, ничего. Может все еще может наладится.   Черепная коробка еще растет. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось.