А Ты говорила Не войдет!

С детства Юрку дразнили «жиденком». И Юрка обижался. Обижался на своих родителей — в девятом колене украинцев, наградивших его и характерным носом, и черной курчавой шевелюрой. Обижался на дразнивших, которым раздавал оплеухи от щедрости душевной. Оно и понятно — детство Юркино пришлось на смутные 70-е со всплеском антисемитизма.

Позже «жиденок» сменился на «еврей» и Юрка обижался уже меньше. Со временем в приросшем прозвище стали звучать нотки уважения. Уважали не только за возросшую силу оплеух, но и за построение ума неординарное. Юрка, ни разу не читавший Булгаковского «Собачьего сердца» часто в шутку выдавал фразу: «Шлюха была моя бабушка». В наших глазах Юрка с его прозвищем вырос трижды.

Первый раз, еще в седьмом классе — он тогда быстро научился шулерить в карты. Мы ему в этом старались помочь не жалея времени, сил и за компанию — разбитых рож. Деньги выигранные в сообществе с нами, Юрка щедро отдавал на коллективные посещения баров и дискотек. Шулерство на тот период было не единственной статьей дохода нашей компании. Мы помогали Юрке обыгрывать заинтересованных в зарождающемся игровом бизнесе. Обыгрывали в карты, домино, шашки, нарды. Даже первые (еще детские) игровые автоматы стали объектом наблюдения нашей компашки. Особо часто приносила прибыль «на карманные расходы» игра «Подводный бой». Юрка быстро сообразил, что поворачивая перископ в крайние положения, можно безошибочно поражать появляющиеся силуэты кораблей. Секрет был в том, что кораблик на выходе из-за силуэта скалы всегда немного притормаживал. Так однажды обыграв какого-то колоритного выходца с Кавказа, Юрка не только поимел с него 150 рублей (Юркина мать на фабрике получала немного меньше), но и умудрился продать секрет выигрыша на всех изученных нами автоматах за фантастические по тем временам деньги — тысячу советских, хрустящих, в банковских упаковках дензнаков. И в этом случае Юрка сплотил нашу компанию — всем пятерым мы приобрели у фарцовщиков по паре джинсовых брюк, привезенных поляками.

Позже, уже окончив школу, на наших глазах произошла сценка, заставившая по-другому смотреть и на Юркино прозвище, и на вопрос еврейской миграции, о котором мы знали лишь по отголоскам пропаганды тех времен. В то время, мы в свободное время все реже возвращались к игровым автоматам и стали завсегдатаями стрелковых тиров. Стреляли только по свечам и за деньги гасили их все. Секрет меткой стрельбы придумал я. Вставив пульку в ствол обратной стороной, можно было особо не целиться в пламя свечи. Потоком воздуха слабый огонь гасился гарантированно. К тому же мы отдавали пятую часть выигрыша работнику тира (дабы свечи горели не слишком ярким пламенем). Так вот, во время одной такой перестрелки с двумя подвыпившими охотниками потратить часть зарплаты мы познакомились с Гариком. Он стоял в углу у стойки возле дяди Семы — работника тира солидной по тем временам организации под названием ДОСААФ. Горе — стрелков обыграли и дождались, пока те удалятся заливать проигрыш очередной бутылкой портвейна. Мы же, облокотившись на стойку, наблюдали, как Юрка отсчитывает «пятерик» из своего кармана — долю с выигранного «четвертного». Уже и не помню, кто сказал: «Еврей, не мелочись!» Юрка в этот момент как раз отсчитывал второй рубль мелочью. На эту фразу, стоявший рядом Гарик, заметил: «А разве еврей это мелочность?» Слово за слово — разговорились, познакомились. Уже через час сидели в баре, смакуя кофе с коньяком. Я курил трубку и с удивлением слушал Гарика. Он поставил перед нами перспективы будущего сотрудничества, от которых просто трудно было отказаться. Но тема не об этом. Под конец посиделок Гарик сказал фразу, не сразу воспринятую нами адекватно: «Есть люди, которые много бы отдали, что бы иметь не только соответствующую запись в паспорте, но и такую характерную внешность». Тогда-то я и узнал о волнах иммиграции, о чемоданах с двойным дном и почему одни едут, а другие чего-то выжидают. С Гариком мы сотрудничали вплоть до его отъезда. И хотя чаще с ним виделся Юрка, на прощальный ужин с пельменями Гарик пригласил всех. А когда пельмени уже не лезли и мы курили стоя на балконе, Гарик при нас сказал то, от чего у всех рожи просто вытянулись. «Юрка — сказал он, — найди себе девчонку из хорошей еврейской семьи. Женись и мотай за бугор. Ты там не пропадешь. Ты и здесь не пропадешь. Но кто знает, что будет с этой страной лет через десять — двадцать...»

Видно после этих слов, Юрка, действительно — взялся за поиски. С нами он стал реже бывать в местах развлечений. Все больше мотался по работе — (мы, все пятеро, к тому времени уже были неплохими автослесарями, с собственным контингентом клиентов) — искал клиентов и запчасти к «жигуленкам», мотался в Тольятти в командировки, а по вечерам все чаще видели, как мать Юркина недоуменно пожимает плечами в ответ на вопрос о дислокации нашего друга. Ответ мы вскоре увидели воочию, когда на встречу в любимый бар Юрка привел девчонку. Впрочем, девчонкой ее уже нельзя было назвать. Точеная фигурка, при росте одинаковом с Юркой, длина ее ног просто в шок вводила. Высокая пышная грудь так вздымалась с ее футболками, что у нас дух перехватывало. И черные вьющиеся волосы. Копна неизменной прически взлетала при походке так, что позже в толпе и со спины мы ее сразу узнавали. Звали ее Рая или между собой Райкой, хотя настоящее ее имя было Ребекка. Домашние — Папа, большая Мама (при встрече ее размеры и невиданная физическая сила нас нешуточно удивили) и младший брат Валерка звали свое длинноногое сокровище то Ребой, то Ревочкой, то Ревуськой, но чаще коротким Ресик. С первого вечера Юрка и Райка не стесняясь нас ворковали, обнимались, целовались — в общем, весь набор охо-вздохо-ахов в сочетании со всякими рода поддержками, подачей руки, переносом через лужи и прочей атрибутикой влюбленной по уши пары. В галазах обоих светилось то самое, что и у нас было не редкостью, но от Райки другой раз исходил такой необузданный порыв, что мы иногда даже завидовали. Чего только стоила ее постоянная фраза в ответ на очередное Юркино дурачество: «Сейчас глаз тебе выцелую!». Целоваться Райка и правда умела — в этом вся наша компашка убедилась. Преодолевая свою неугомонную ревнивость, Юрка как то дал согласие на эксперимент — сама Райка предложила пари. Она проставлялась за нас всех в баре, если после ее поцелуя, хоть один сможет пройти по буму — 10 метровому брусу на полосе препятствий. Если нет — с каждого из нас по ящику шампанского. Мы с позором проиграли. Голова действительно кружилась, ноги заплетались. Позже я понял, что она, держа партнера за шею, пальцами начинала давить на определенные точки, нарушая вестибулярный аппарат, в дополнение к недостатку воздуха в легких — своим немалых размеров носом она умудрялась перекрыть доступ воздуха в наши "носопырки". Пришлось нам тащить по ящику шампанского, которое оказалось кстати — они приберегли его для свадьбы. Юрка первым был из нашей компашки, согласившийся на добровольные оковы еще до армии.

Как то сидя в баре в ожидании Юрки, один из нашей компашки поведал о том, что родители Райки против их союза. В чем причина была — мы не знали, но предполагали, что ей ищут более выгодную партию. А о том, что Юрка не еврей Райкины родители еще не догадывались. Как и сама Райка. До постельки у них тогда еще не дошло. Почти к ночи в баре появился Юрка. Вид у него был какой-то взбалмошный, но довольный. Взяв у бармена коньяк он начал усаживаться за наш столик. Именно усаживаться — ему явно что-то мешало. На наши вопросы он сквозь смех и слезы нам все и выложил.

В тот день Райкины родители с братиком поехали на дачу к друзьям. Молодята выстрелив пробкой в распахнутое окно, откупорили бутылку нашего «шампусика», оприходовали ее и, после длительных уламываний Райка согласилась на дефлорацию. Дальше Юрка рассказывал, обливаясь ручьями пота, снова и снова переживая эти трогательные моменты. Не помня, сколько времени они там пыхтели, но у Юрки ничего не получалось. То ли стержень Юркин от шампанского размяк, то ли сопротивляемости Райкиной помогли занятия художественной гимнастикой, но вечер уходил на мучительные попытки в сопровождении Райкиных ахов, воплей и вздохов. За этим звуковым сопровождением они и прозевали возвращение Райкиного семейства с загородной прогулки. Юрка, лишь в последний момент заметил отражение в зеркале трюмо. А там — все семейство. С Валериком на переднем плане, с отвисшими челюстями и вытаращенными глазами. Онемев, наблюдают за чьей-то голой задницей, вдавливающей их Ресика в разложенный диван. Недолго раздумывая, большая Райкина Мама, схватила с гвоздя на стене плетеную вьетнамскую выбивалку для ковров. И со всей дури, ни звука не произнеся, метко припечатала Юркин зад. Забыв о том, кто находится снизу. В начале Юрка даже боли не почувствовал, так как большая Мама помогла свершиться тому, над чем будущие супруги так долго мучились. Райка же, распластавшись под Юркой с крепко зажмуренными глазами, и вовсе не поняла причины столь неожиданно наступившей успешной развязки.

— А ты говорил: «Не войдет!» — на глубочайшем выдохе, только и смогла громко простонать Райка.

Сидя, если можно так сказать (до сих пор смешно), за чашкой кофе и, приходуя вторую рюмку коньяка, Юрка поведал так же о том, что вопрос о свадьбе, похоже, разрешился положительно — лишение девственности прошло в присутствии близких родственников.

Райка к нам присоединилась на следующий день. Мы дико ржали на весь бар, а фраза: « А Ты говорил: « Не войдет!» вошла в наш лексикон надолго. Но случился у Юрки облом — в день подачи заявления, большая Мама показала Райкиному Папе Юркин паспорт, с кровной украинской фамилией. В дополнение физиономические данные Юркиной родни совсем не внушили Райкиным родителям уверенности в принадлежности их будущего зятя к великому народу с историческим прошлым.

В армию Юрка уходил, так и не подав в ЗАГС заявления. А потом я уже ни его, ни Райку не видел. Долго не видел. Раскидало нас.

Два года назад я встретил Юрку возле косметического салона. Он слегка раскабанел, огруз, обурел. Стоял, опершись о крышу белой иномарки. Только разговорились, как я перехватил Юркин взгляд, направленный мне за спину. Я оглянулся. Из салона выходила роскошнейшая дама. В белоснежных мехах. В сапожках на шпильках, казалось догонявших рост до двух метров. Она не шла. Она выплывала из двери салона, пытаясь на ходу воткнуть большую кожаную косметичку в вычурную дамскую сумочку. Я сразу же ее узнал. Она, если и изменилась, то только в лучшую сторону. Райка подняла на нас глаза и меня сразу не узнала. Еще бы — к тому времени я носил броду, с которой меня видели чаще, чем с зонтом. Метнувшись к ней я, взяв сумочку за края, распахнул ее как можно шире. Косметичка сразу же вошла.

— А ты говорила: «Не войдет!» — эти слова лишь на миг напрягли небольшую складочку на ее переносице. В следующий миг она уже окутала меня своими мехами, испачкала щеку помадой и, слегка цапнула меня зубами за мочку уха. Поговорили, посмеялись и разошлись. Я спешил и от приглашения «в гости» вежливо, но категорически отказался.

Я шел и думал о ней. Мы ею всегда восхищались, а еще очень уважали. Она никогда не комплексовала по поводу того, что вся наша компашка знала подробности того их дня. А еще я подумал, что своих детей она сможет воспитать правильно, как это умеют делать большие Мамы.