Мех 9/1. Расстрел.

– Пускай выйдет на палубу Клёнов, я буду его убивать, – раздалось по громкой связи и эхом разлетелось по Тюва-Губе. Прогремел выстрел.

Мы с Серёгой Копейкиным пили чай и играли в шиш-беш.

– Ну, что Макс, марсы карячаться, – и Серёга выкинул очередной кош. – Партия. Ну что, ещё партийку?!

– Серёга, сходи, посмотри, что там происходит, может война началась, а мы тут сидим. Не при делах, – процедил я сквозь зубы и сразу затянул голосом Зыкиной “А волны и стонут и плачут…”. – Скучно. Пора на боковую.

Сергей набросил “сланцы” и вышел из нашего офицерского кубрика в коридор казармы. Через пару минут донеслось семенящее шлепанье тапочек. Дверь не открылась. Наверное, в гальюн проскочил.

Наши с Серёгой списанные корабли, по-прежнему покоились у второго причала. У третьего стояли два списанных эскээра (третий покоился на дне), а на первом был погранпост: к нему подходили “рыбаки” заправиться водой; граница при этом оставалась для них “открытой” и валюта продолжала капать. Над причалом, на сопке – погранзастава, под командованием Капитана Володи. Когда приходил очередной “рыбак”, на причал выставлялся пограничный пост. К военнослужащим нашего дивизиона Володя относился лояльно – соседи всё-таки, и желающим разрешал проводить незаконные бартерные сделки, в общем – бизнес: шило меняли на рыбу, водку – на печень трески, иногда – на норвежские кроны.

В эти сутки мы с Сергеем остались по графику в “обеспечение”. Дежурным заступил Капитан-лейтенант Михал Иваныч Михеев. Сегодня он научил нас есть сырое мясо – говядину.

– Точно, Серёга в гальюн поскакал.… Ъ, гальюна ж в казарме нет.

Деревянный сортир, по приказанию начальника штаба дивизиона Бабикова Михаила Сергеевича, в то время ещё Капитана третьего ранга, построил пару лет назад без единого гвоздя дивизионный химик Старший мичман Иван Терентьевич. Место установки было выбрано начштабом – у смотровой площадки, на высиженном им однажды пятачке. До берегового сортира было как до причала, и мы ходили в гальюн на боевой МДК-58, корабль под командованием Капитан-лейтенанта Дмитрия Клёнова. Моряки ж мы всё-таки.

Я закрыл, на всякий случай, дверь изнутри на щеколду. Дверь была деревянная, вставка из аргалита в нескольких местах проломлена. – Не надёжна, – прикинул я.

На улице раздался выстрел, ещё один — внутри помещения. Кто-то пробежал за дверью. В ботинках. Михал Иваныч, больше некому.

Береговой электрик, матрос-контрактчик, уроженец Сибири и потомственный промысловик-охотник бил белку в глаз с тридцати шагов.

Этим августовским воскресным вечером он починил береговую колонку электропитания на первом причале, и рыбаки налили ему стакан. Стакан он выпил впервые. До этого он вообще никогда не пил. Вернувшись в казарму в приподнятом настроении, он вспомнил про должок и отправился за ним на корабль к Клёнову. Спустившись в кубрик, он потребовал у своего кореша охотничий нож, который тот обещал ему смастерить из раскатанного дизельного клапана – наилучшая сталь для таких поделок. Склянки пробили полночь. Тесный кубрик быстро наполнился ещё и перегаром. Двадцать пять морских душ проснулись и хором послали берегового электрика на свежий воздух. Вахтенный дал незваному гостю в морду и вытолкал с трапа. Командир снял вахтенного. “Что бы,… Ъ, не пускал кого-попало ” – выкрикнул командир.

Матрос вернулся в казарму обиженный. – Зачем служивого обидели? “Кого попало…” – обидно.

Он зашёл в свой кубрик и начал шаркаться. И опять его обматерили и дали в морду. У него были ключи от мичманской “каюты”, в которой те устроили склад бартерной водки, хранили рыболовные снасти и охотничьи ружья со снаряжением. Имелся даже капкан. И ещё всякий ремонтный и поделочный инструмент, очень необходимые в хозяйстве двухсотмиллиметровые гвозди, ящик обувных стелек 46 размера вперемешку с хозяйственным мылом, сломанный раздвижной упор и многое другое.

“это Мне нужно…тебе же это не нУужно?…вот Это мне Ооочень надо… Дай мне Это… Дай” – Мичман служит – пока руки носят. И ещё они любят играть в карты на деньги, по копеечке. Я так раз за одну игру проиграл одному из них шесть тысяч копеек в 90-ом году. Штурман тогда проиграл тридцать пять тысяч копеек. А у него была семья. Отыграл ему его месячную зарплату Карен. За три ночи.

Потомственный промысловик-охотник открыл зелёную бутылку бартерной Русской водки, зарядил двустволку и перекинул через плечо патронташ. Патроны были начинены 12 мм латунными пулями “на медведя”, выточенными в Североморске на нашей судоремонтной мастерской.

Не совладавший с обидой матрос-охотник вышел из мичманской, проследовал по коридору в рубку дежурного, увидел Михал Иваныча и вскинул ружьё. Шагов или топота мы с Серёгой не услышали и потом уже догадались, что Капитан-лейтенант Михеев пролетел в штабной кубрик, и заперся на щеколду – щеколду, вот, мы слышали.

– Пускай выйдет на палубу Клёнов, я буду его убивать, — раздалось по громкой связи и эхом разлетелось по Тюва-Губе. Прогремел выстрел.

Штурман списанного МДК-78, командир БЧ-1-4-7, мой друг Старший-лейтенант Сергей Копейкин пробежал по коридору, теряя на ходу тапочки и военную выправку. Он заперся в комнате писаря ПДП, взял у окна 120-ти килограммовый несгораемый шкаф и подпер им дверь изнутри. На окне была решётка. Он спасся от унижения.

Мимо моей двери уверено протопал морскими гадами матрос-охотник. Он шёл по следам разбросанных тапочек.

Я замер в раздумье. По громкой связи опять проорали что-то невнятное, что-то про Клёнова и его боевой экипаж, слова были сдобрены ятями и пьяными мычаниями. Потом динамик запищал и всё стихло.

Расковыряв трещину в аргалите дверного полотна, я наклонился в пояс и припал к образовавшемуся отверстию правой линзой очков – ни сги не видно. Встав лицом к двери, я прикрыл кусочком аргалита дырку. Кусочек отвалился и через отверстие стал медленно просовываться ствол охотничьего ружья, пока не упёрся мне в живот. Я развернулся и встал спиной к стене справа от двери, ствол повернулся в мою сторону, я присел на корточки – ствол повторил моё движение. – Фантастика.

Моё унижение началось. В долю секунды я нырнул под железную кровать.

– Матрац и сетка могут спасти от выстрела, но не от унижения. Что он будет со мной делать? может надо было дёрнуть за ствол?… Ъ… Ъ… Ъ..! он может заставить дергать и за что-нибудь другое, – так в раздумье я пролежал полторы секунды, дверь должна была вылететь через две. Пора. Дальнейшее происходило в замедленном действии: как Вождь Милаша Формана я медленно поднял табуретку, со всего размаха швырнул её в огромное окно, шагнул из нашего кукушкина гнезда в образовавшийся проём и скрылся в сопках. До Канады было не близко.

Ещё два выстрела. Мой дед тоже был, когда-то в Ачинске, промысловиком-охотником, и он рассказывал моему отцу, а отец мне – про тигриную петлю. Поднявшись в сопку и сделав крюк, я убедился, что за мной никто не идёт, вышел к смотровой площадке на склон, поросший ольхой, и стал наблюдать за вторым причалом. Рядом валялись кирпичи и коптильня, сделанная из сейфа, из неё торчали крылья баклана. Два часа ночи, отлив, солнышко, стреляют, сортир рядом.

– Пикник,… Ъ.

Позже, командир корабля Дмитрий Клёнов рассказывал, как он стоял в ходовой рубке и наблюдал в оптический бинокулярный визир, как я перемещался по сопке, а в спину мне постреливали.

Я наблюдал за происходящим – через линзы в три с половиной диоптрии. По второму причалу шёл охотник с переломленным ружьём и заряжал на ходу патроны. Перед этим, с крыльца казармы он произвёл выстрел по кораблю и с расстояния в сто тридцать шагов попал в закрытую единственную дверь надстройки. Облачко порохового дыма ещё долго спускалось к причалу. Поднявшись на борт боевого корабля, он зашёл внутрь.

В конце узкого коридора, завешенного электрощитами, из помещения камбуза выглянул командир корабля и начал воспитывать вооружённого берегового электрика. Тот произвёл дуплетом два выстрела и разнёс вдребезги электрощит. Свет в коридоре погас.

Ничего интересного на поверхности больше не происходило, и я отправился на погранзаставу. Капитан-пограничник Володя, несмотря на позднее время, встретил меня с радушием и предложил горячего чая.

– Ты доложил кому-нибудь?

– Володя, так там старший есть на дивизионе – командир 58-го. У него и связь, и пулемёты, даже реактивные установки есть – сто тридцатого калибра.

– Понятно всё с вами. Вот вертушка, звони.

– Байкал … Кондор… с Вербой соедините. — На другом конце провода представился оперативным дежурным по соединению десантных кораблей Капитан второго ранга Смоляков – флагманский штурман соединения.

– Товарищ Капитан второго ранга, вас беспокоит Старший-лейтенант Буровцев, командир БЧ-5 МДК-76. Вам из Тюва-Губы или с МДК-58 капитан-лейтенант Клёнов – ничего не докладывали?

– Нет, а что?

– Нет-ничего-извенити-за-беспокойство-проверка-связи. Спокойной ночи. – Я дал “отбой”.

– Ты что – дурак? А если он там всех перестреляет?! – возмутился Володя. – Бери телефон и докладывай. Командир погранзаставы открыл пирамиду и достал два снаряжённых АКСа.

– Это же ЧП. Скажут, застучал, – засомневался я. – Товарищ капитан второго ранга, докладывает старший лейтенант Буровцев, Тюва-Губа, нузначитвот: вооружённый охотничьим ружьём пьяный матрос службы обеспечения, предположительно береговой электрик, фамилию не знаю, ходит по дивизиону и стреляет. Пострадавших, вроде, нет. Доклад закончил. Мои действия?

– Механик, погоди! я запишу. – Тишина в трубке. – Ты катер за нами сможешь пригнать в Североморск?!

– Запустить двигатель и отойти от причала смогу, но по Кольскому заливу не ходил, всех премудростей не знаю. Там матрос – старшина катера должен быть, посоветуюсь. Думаю, дойдём!

– Докладывай мне обстановку каждый час. Жду! – Дежурный закончил принятие оперативного решения и запись под номером 9/1 в строку “События”.

Да-а, это Событие подходило к концу.

Старшина рейдового катера РК семнадцать полста восемь, ошвартованного у первого причала, внимательно выслушал меня. Он поддержал начальника заставы, и мы двинулись в сторону дивизиона. На причале, увидев спускающегося с корабля по трапу охотника, старшина подобрал на причале деревянный брус, подошёл и произвёл им удар. Торчащий из бруса двухсотмиллиметровый, загнутый каким-то “мичманом”, гвоздь пробил береговому электрику грудину. Его связали, посадили на катер и отвезли в Североморск.

Он отсидел трое суток в корабельном карцере на самом большом в мире десантном корабле советской постройки и был переведён, и назначен береговым электриком в посёлок Сафоново, в дивизион катеров на воздушной подушке, которые летали по морю только на День ВМФ. Благополучно там дослужил и уехал в Сибирь стрелять белок.

Остальные участники события прибыли в Североморск тем же рейсом. Во главе колонны участников шествовал с видом Георгия Победоносца новый начштаба дивизиона Лепшин. О случившемся он узнал утром, после чудесного выходного дня. На его левом предплечье покоилось переломленное ружьё, через плечо был перекинут пустой патронташ. Мы с Серёгой плелись сзади и с придурковатым видом хихикали. Михал Иваныч и Дмитрий Клёнов были напряжены.

–… Ъ тот клюз забортным гаком… ъ… Ъ… Ъ – ТРёхэтажным эхом звенело в коридоре флагманского Большого десантного корабля: рёв вылетал из каюты Командира соединения, ударялся о перегородку и разносился по коридорам. Он долетел до центрального поста управления и дежурный моторист, поправив вахтенную повязку на рукаве, запустил дизель-генератор и перевёл корабль на бортовое питание – из трубы заструился дымок.