Интеллектуальный юмор имени Ширвиндта-Державина

Богата та земля, на которой однажды появилось «капустное» поле, ибо капуста эта была не простой, а весьма сочной, острой и знаменитой. Речь пойдёт не о сельскохозяйственных проблемах выведения новых видов овощей, а о «капусте» иного сорта, подаренной еще Михаилом Семёновичем Щепкиным всем богемным людям. Именно он ввёл традицию собирать после спектаклей актёров на посиделки за столом, угощая их домашним капустным пирогом и проводить время за приятным общением, спорами, чтениями и просто отдыхом.Эту «капустную» традицию возродили в 20-м веке — во время политической оттепели, когда казалось, что вот он — свежий глоток свободы слова, хотелось произнести это слово громче и резче, не оглядываясь на последствия от сотрясённого воздуха. Никто еще не знал такого страшного клейма, как «диссидент», никто не уезжал из страны, не оглядываясь без сожаления на «такую» родину. Думалось, что теперь можно творить, вершить и ваять всё, что душе угодно, не опасаясь за безопасность этой самой души. Хотелось раскрасить мутный мир и собственную серость чем-то ярким и радужным. Люди верили, надеялись, были полны энтузиазма, а главное, были молоды. В домах интеллигенции и в частности в Московском Доме Актёра собирались молодые актёры — дети именно такого времени, которое наши современники окрестят шестидесятыми, а тех бесшабашных юнцов — нынешних старцев и старушек шестидесятниками. В буфете у знаменитого заведующего по прозвищу Борода и прототипа Булгаковского Зав. Грибоедовским рестораном, продавали всё, в том числе и пироги с капустой, но вкуснее они были всё-таки несколькими этажами выше, там, где одухотворенная молодёжь затевала свои собственные «капустники». Именно на запах тех «пирогов» сходилась вся артистическая элита выпустить пар, выговориться, сбросить накопленное внутри, но не высказанное, ибо кому оттепель, а всё ж таки не будь таким наивным дурачком…. И именно оттуда, помимо замечательных актёров вышли и «эти двое», как их будут называть в дальнейшем — Александр Ширвиндт и Михаил Державин.

«Капустная» закваска — это не эстрадный опыт, а скорее театральная импровизация. Именно благодаря миниатюрному театрику на эстрадной сцене состоялся уникальный дуэт двух актёров и продержался он почти полвека.

Как любое предприятие — проект или творческий союз, если он был удачным на протяжении многих лет, а то и десятилетий, как в нашем случае, принято вспоминать, ностальгически вздыхая и при этом причмокивать что-нибудь типа: а как всё это начиналось, так и мы предадимся таким воспоминаниям.

Наша история началась, как мы уже сказали, с самодеятельных остроумных капустников в стиле весёлых обозрений, скетчей, реприз, диалогов и миниатюрных сценок на остросоциальные темы, где полагалось критиковать, смеясь и шутить без фиги в кармане и о метрополитене как переходе от социализма к коммунизму и о тук-туке, который всегда со мною и о стриптизе по-советски и обо всём таком, после чего люди в сером приглашали общественного директора Дома Актёра Михаила Ивановича Жарова «на ковёр», где он и оправдывался и защищал ребят, искренне сокрушаясь: что я могу поделать, они же дибилы!!!!

Весёленькое было времечко. Правду говорили на кухнях вечерами при включенном водопроводном кране, а также в доме Актёра на 5-ом этаже. Но зато вырабатывался свой стиль, острота без жестокости и юмор без пошлости — всё было на уровне, не теряя лица, ибо любой острый удар в режим, власть, по порокам общества должен был быть юмористическим, остроумным, интеллигентным и добрым, иначе он не имел бы смысла. Иначе, это была бы простая ворчливая злобная клевета и за это по головке не погладили бы. А так, весело и культурно и не придерешься, а даже наоборот, когда приезжал какой-нибудь Сартр или Хикмет, который с трапа самолёта тут же возмущался, что, мол, у вас застенок, а не страна, что, мол, слова нельзя сказать, его брали под белы капиталистические рученьки и вели в Дом Актёра на пятый этаж — вот, смотрите, какого слова кому не дают сказать.

Судьба Ширвиндта и Державина такова, что еще со времён тех капустников они шли вместе по жизни не только как коллеги, но и как друзья и затем сформировались в творческий дуэт двух персонажей-антагонистов. Их эстрада начиналась ещё с театральных подмостков, где Державин играл чаще всего голубоглазого блондинчика — положительного комсомольца с озарённым лицом в стиле «Будь Готов» и полубезумным идейным взглядом а-ля «Всегда Готов», а Ширвиндт вечно был его антиподом — асоциальным ненадёжным типом, слащавеньким таким растлителем-пошляком и циником-прохиндеем. Классический контраст двух противоположностей, сошедшихся в прочном единстве нового творческого пути конца 50-х начала 60-х и укативших в далёкое светлое будущее до потолка 20-го века. Один — скептик с сарказмом, другой — простак с наивными идеалами. Таковыми были их Счастливцев и Несчастливцев, написанные позже Григорием Гориным специально для их амплуа, такими являются Орнифль и Маштю, а также Думающий о России и Американец из «Привета от Цюрупы».

Театр их связал и вёл, сначала это был Ленком, потом На Малой Бронной и наконец театр Сатиры. Театральная линия, параллельно с которой продолжались и капустники и просто выступления на шефских или дружеских вечерах способствовала и их энергетическому пониманию друг друга и профессиональному росту как театральных эстрадников. Именно так необходимо их называть, ибо этот дуэт был единственным на эстраде тех лет, вышедший из театральной среды. Вспомнить хотя бы Шурова и Рыкунина, Миронову и Менакера, Карцева и Ильченко, Тонкова и Владимирова или Березина и Тимошенко. Все они были чистыми эстрадниками, от наших же этим не пахло. Тут была своя драматургия, особенная интонация, театральная импровизация и уникальная харизма, хотя Эфрос как раз видел и возмущался почему-то именно эстрадностью Ширвиндта: «многолетнее увлечение капустниками сделало мягкую определённость характера Ширвиндта насмешливо-желчной и ему не хватало той самой муки….ему надо было как-то растормошиться, растревожить себя». Но мне думается, что как раз капустники помогли Ширвиндту избавиться от ненужной тяжести, скованности и разбавить густоту характера роли приятным, слегка сатирическим послевкусием. Необычайно лёгкий и непринуждённый трансформированный польский юмор сделал и из Ведущего «Кабачка 13 стульев» Михаила Державина мастера юмористического диалога, успеху которого завидовал сам Плучек.

Появление дуэта на телевидении началось с приглашений на «Огоньки» и в «Утреннюю почту» в качестве ведущих. Странное дело, но во время Новогодних огоньков я больше ждал, когда Анне Вески закончит петь и появится эта парочка:

— Александр Анатольевич, объясните мне, чем отличается прямой эфир от записи? Ведь говорят же всё-равно одно и то же.

— Михал Михалыч, не прикидывайтесь. Вот, что говорят Ваши друзья после Вашего выступления на голубом экране?

— Как тебе не стыдно!

— Воот. И что Вы отвечаете?

— Я отвечаю, что всё это потому, что самое смешное и острое у меня «вырезали».

— Вот видите. А в прямом эфире сразу видно, что «вырезать» из Вас нечего.

Лапинская цензура не пропускала пошлость, извращение и грязь на экран, но взамен требовала подобный достойный интеллектуальный высокохудожественный материал. Блестяще, дорого, с лёгкой долей абсурда и всегда вкусно и не навязчиво они украшали эти передачи. Когда они в «Утренней почте» читали письма от телезрителей, выглядело так, будто пишут именно им:

— Александр Анатольевич?

— Ау?

— Вот телезрители спрашивают: Новый год — это мужской или женский праздник?

— Конечно, женский.

— А почему?

— Потому что в этот день женщины варят, жарят, режут, шинкуют, вообщем готовят. И это для них большой праздник.

— А мужчины что делают?

— А мужчины больше сильны в теории.

— А на практике?

— А на практике они тоже больше сильны….в теории.

Вместе с телезрителями они включались и в спортивное движение:

— Куда это Вы рванули, Михал Михалыч?

— Да вот захотелось вперёд, с ветерком. Правда, правая нога болит.

— Это старость.

— Не думаю. Левая нога — ровесница правой, однако же не болит.

А на экране уже вовсю пульсировала ритмическая гимнастика во главе с сексуальной Еленой Букреевой.

— Кстати, Михал Михалыч, телезрители спрашивают: Как и из чего сделать форму для ритмической гимнастики?

— Я думаю, лучше будет перешить из формы для аэробики.

— Логично. Кстати, вы держите спортивную форму?

— Держу.

— Где?

— В чемоданчике на шкафу.

Легко и ненавязчиво. Мы уже отвыкли от такого юмора, и современный читатель вполне может отмахнуться, мол, древность и не смешно. Это всё, дорогой мой, от пресыщения тоннами пошлой бездумной «развлекухи». Юмор перестал быть для нас художественным, тонким и изящным. В моде юмор тупой, тупой и ещё тупее. Рассмешить любым способом, вот что стало приоритетом. Это называется оболваниванием и напоминает персонажа-дауна из фильма «Человек дождя», который стал «растением» и единственное, что приводило его в восторг, это были детские мультфильмы. Или другая крайность: обличение пороков с такой злостью, которая сокрушает помимо гнилых трухлявых деревьев и молодые перспективные саженцы. Ужасно, когда сатирик превращается в ядовитую змею, изрыгающую в зал массы желчи, тем самым ну никак не сея доброе. Публика смеётся, но страшен тот смех…… Полная деградация, как в первом, так и во втором случае.

Однако, возвращаясь к нашим героям, надо сказать, что они не стали злыми от того, что со времен «капустников» их окружали добрые, весёлые сильные духом личности, всё тот же Жаров, Утёсов, Шульженко, Бернес, Набатов, Плятт. Они не стали пошлыми по той же причине. Кто-то сверху даже говорил, что их юмор понимает только жидкая прослойка старой интеллигенции. Думаю, это и близорукость и элементарная зависть. Как говорили сами Ширвиндт с Державиным: нас никто не любит…кроме народа. А это главное.

Как у любого мастера, у Ширвиндта и Державина на протяжении лет, конечно же, выработались свои собственные клише, и эти наработки они использовали с непременным успехом. Например, их классическая миниатюра еще со времён юбилеев Утёсова, Жарова, Богословского, где Миша пел якобы по-английски, а Шура переводил, могла бы быть включена в учебники для школы эстрадного мастерства, если бы такая существовала. Пел Миша прекрасно. Их добрый друг, Виктор Суходрев, личный переводчик Хрущёва, Брежнева и Горбачёва, как-то пригласил Ширвиндта и Державина выступить на вечере, организованном для иностранных посольств, поэтому дипломатов было предостаточно. И вот они вышли. Ширвиндт как всегда: Дорогие друзья, к нам сегодня приехал…и т.д. и выходил Державин и начинал петь. Практически пол зала дипкорпуса напрягались, безуспешно настраивая слуховые аппараты, но никто не мог понять ни единого слова, (Д: я не знаю ни слова по-английски, но я поймал мелодику и выглядело всё это потрясающе правдоподобно). Эффект был потрясающим. Сосед Суходрева спросил у того: «а на каком языке поёт товарисч? Похоже на древнедатский диалект». Что ответил Суходрев, не помню, но для признания артиста этого было достаточно.

Да что там говорить, когда я, будучи еще в 7 классе, но уже занимающийся с репетитором английским языком, мечтал поступать на ин.яз и услышал эту миниатюру, я тщетно и мучительно пытался понять о ЧЁМ поёт Державин и бросив попытки, вообще хотел забыть о своей мечте, признавая собственную бездарность и полное ничтожество. Перед глазами уже явственно мерещилась судьба слесаря у станка или перспектива дворника. Это, кстати, я потом уже узнал, что например профессия дворника на Западе, всегда, предполагала знание трёх иностранных языков, а у нас при Союзе вообще давали квартирку. Но это всё лирика. Мы отвлеклись. Номер был бесподобен. Потом они часто использовали такую форму «Переводчик» для других выступлений, как скажем на юбилее училища имени Щукина в 1981 году, когда собрались многие бывшие выпускники разных лет и педагоги. Вели вечер тоже бывшие Щукинцы Андрей Миронов и Евгения Симонова. Шура пригласил якобы приехавшего поздравить с юбилеем их училище известного театроведа с далёких Мазарских островов, которого играл Державин. Есть такое мнение, скорее моё личное подозрение, что идею с «Переводчиком» Ширвиндту подсказал Андрюша Миронов, в то время усиленно изучавший английский язык, и когда у него в каком-то интервью спросили: Если не актёром, тогда кем Вы могли бы стать, Миронов не задумываясь, ответил: переводчиком. Но это лишь мои вольные сентенции. Скорее всего, было не так.

Ну а позднее, на юбилее Рязанова они драматизировали момент и Державин вышел уже иностранкой, в женском обличье, уже одним своим видом вызвавшим небывалый для зала «Октябрьский» фурор. Какие при этом гримасы он (она) строил(-а). Державин начинал(а) тарабарить на своём псевдоиностранном языке минуты две. Ширвиндт напряженно ждал и что-то записывал в блокнот как переводчик. Потом: Мммм…ага…сейчас….секундочку…… мммм….ээээ….Дорогой Эльдар! И это весь перевод двухминутного текста. Эффект. Державин продолжает говорить. Ширвиндт переводит: Я встречал её в Шереметьево один. Нет. Я встречал её в Шереметьево-2. Один. Один я встречал её в Шереметьево-2. Потом Ширвиндт переводил нам о казусе, произошедшим с гостьей: — Она уже три дня в Москве, но ещё нигде не поселена. Ей заказали номер в гостинице «Космос», а там таксист перепутал и привёз её в гостиницу «Колос». Чистая большая комната, рядом с ней шесть оленеводов, Удобства во дворе. А двора нет. Это надо было видеть. Ну, вот этот номер — лишь одна из заготовок, которая начинялась подходящим фаршем для очередного события, хотя всегда это было что-то новенькое на базе старенького, что не надоедало и вызывало искренний смех в самых неожиданных местах. Как впрочем, и в театре, ведь спектакль не может быть одинаковым всегда. Из раза в раз, а то и из сезона в сезон он растёт, крепнет, наполняется живительными соками, приобретает свежие неожиданные краски. Они не только играли иностранцев, но также смеялись и над самими собой. Уже ставший классикой их номер о создании спектакля был наполнен богатейшими красками эмоций, переживаний и драматизма актеров на сцене. Они пародировали сами себя, но как!

Так было и с другими пародиями, например на Кинопанораму, где ведущий передачи (Александр Ширвиндт) знакомит зрителей с «хорошо всем нам неизвестным Закадром Внекадровичем Нетронутым (Михаилом Державиным), который…. не снялся практически на всех киностудиях нашей страны…

— Почему на всех? Я так стабильно не снимаюсь на Мосфильме, Ленфильме и студии им. Горького.

— А где Вы еще не снимаетесь?

— Одновременно у нескольких режиссёров…..

— Скажите, а это не Вы снимались….

— Нет, не я.

— А вот тот яркий эпизод, который….

— Без меня.

— Вот тут скандал был….

— Вот это со мной….»

Ведь, где бы они ни показывали эту миниатюру, невозможно было угадать, какая будет интонация в этот раз, и всё было очень понятным, смешным, умным и артистичным, с достаточной долей как критики, так и доброго юмора.

Многие дуэты распадались по многим причинам, таким как неактуальность, потеря кого-то из пары или, что чаще всего, просто надоели друг другу до чёртиков. В нашем случае, слава Богу, таких прецедентов не случилось. Насколько я продолжал следить за их творчеством с конца 70-х годов, для меня и моего поколения они были интересны всегда. Моя сестра на 10 лет меня младше, но и она признавала их лучшим дуэтом, хотя тогда уже популярны были Карцев с Ильченко и Кролики, например. Мои родители — совсем другое поколение, но и они ценили этот дуэт интеллектуального юмора. К тому же я же помню их смешные номера — пародии на известные передачи, на личности, такие как Кашпировский с Чумаком, на тему разрухи колхозов и на тему бизнесменов — новых русских и т.д. и т.п. и всегда это было свежо, смешно и что самое главное, без ожесточения и «оголения». Надоесть они тоже не смогли друг другу. Когда у Александра Анатольевича спросили, как же так, что вы оба не поссорились за столько лет, он объяснил, что, во-первых, Михал Михалыч — «патологически неконфликтный» человек, с ним просто невозможно поссориться. И если назревает со стороны Шуры какая-нибудь буря, Миша тут же находится: стоп, я — национальное достояние! — Где? — В нашем дуэте. Ааа… И всё.

А во-вторых, если они часто на эстраде, а иногда в кино и в спектаклях вдвоём, это совсем не значит, что они и живут вместе. Хотя в самом начале их популярности у народа возникало масса вопросов к ним самого бытового характера: где они одеваются, что они пьют, кто их дети и наконец чья жена Роксана Бабаян?

— Скажите, пожалуйста, Александр Анатольевич, та женщина, с которой Вас видят всё время на Арбате, это Ваша жена или та, о которой все говорят?

— Я родился в Москве в 1934 году.

— Благодарю Вас. Ещё вопрос: Вы курите фирменные сигареты, табак. Скажите, где Вы всё это…

— Я родился в Москве в 1934 году.

— Когда?

— В Москве.

— Где?

— В 1934 году.

У них разные семьи, разные жёны, дети, внуки, друзья, роли в театре и т.д. Почему, скажем, Карпов и Каспаров ненавидят друг друга? Или, по крайней мере, возникает такое ощущение. Да потому что невозможно сидеть друг перед другом за шахматной доской в зловещей тишине часами и сутками и не возненавидеть друг друга за столько лет. У них такого не было. «Наше же долголетие и заключается в том, что мы можем и умеем друг от друга отдыхать и не сильно уставать при этом вместе».

Мне даже думается, что играя на сцене антиподов, они уже тем самым выговаривались, конечно, интеллигентно, выплёскивали как-то, для нас простых зрителей незаметно весь свой негативный пар. То есть всё оставляли на совести своих персонажей или своего амплуа, как они часто повторяли, что в их дуэте Шура — худрук и актёр, а Миша — парторг и актёр. Но это был дуэт, сплочённый, профессиональный союз двух друзей артистов, каждый из которых работал не больше и не меньше другого и каждый из них не мог обойтись друг без друга. И даже, если после концерта им в конвертах вручали разную сумму, они всё равно делили деньги поровну. Это о чём-то говорит.

Дуэт Ширвиндт-Державин были из разряда пар, при появлении которого наблюдался такой сценический эффект: зритель не знает, что произнесут со сцены, но уже готов улыбаться. Они могли держать зал и длинными паузами, но важен был и текст — важен и с нетерпением ожидаем. Державин рассказывал, что иногда они придумывали миниатюры, становившиеся знаменитыми, за какие-нибудь секунды. И тут же проверяли их на первых зрителях, коими являлись их жёны, конечно. «Главное», говорит Михаил Михайлович, «это придумать анекдот и от него уже отталкиваться в создании репризы и развитии сюжетной линии» Добавлю, что далее он будет мудреть, смешнеть и обрастать яркими колкостями и остроумными ходами. Иногда им приходилось думать над номером месяц, а то и два, но, в конце концов, ничего не получалось. То ли времени не хватало, а может и вдохновения. Со временем вдохновение стало у них «дрессированным». У Александра Анатольевича спросили: как к Вам приходит вдохновение? Ширвиндт ответил: По привычке. Раньше ждали, когда. А теперь, если уже существуют нужные условия, думаешь — ага, вот сейчас придёт вдохновение.

Почему же наступил тот день и час, когда Александр Ширвиндт и Михаил Державин вынуждены были сойти со сцены? Мы уже сказали, что не в актуальности дело, да и здоровьем Бог не обижает (стучу по дереву). Почему же те, кого приглашали на всевозможные встречи, вечеринки, свадьбы, банкеты в застойные времена, в лихие 90-е и в годы расПутья, без присутствия и участия которых юбилей считался неудавшимся, забыты или полузабыты? На этот вопрос, мне думается, я нашел ответ у Александра Анатольевича, который рассказывал на своём 60-ти летии: Вот говорили мне раньше, 60 лет, 60 лет, вот доживёшь и поймёшь. Дожил и скажу так: да, 60 лет почувствовал сразу. Сразу стало всё неинтересно, сразу «всё это уже было» и сразу начал уставать.

Судя по тому, как Ширвиндт играет Мольера или Орнифля, об усталости говорить рано, так что скорее всего лукавит, этот обаятельный циник с Горинской трубкой в зубах.

Поэтому единственное, что можно позволить им, это остановиться на секунду и осмыслить пройденный путь...