Неисправимая

— О, фрау Кляйнамайзе! — с елейной улыбкой промолвил судья. — Не прошло и двух месяцев с нашей последней встречи. Помнится, тогда вы мне что-то обещали.

— Какие ещё обещания? — возмущённо воскликнула дородная белокурая горожанка в красном платье. — Мне ведомо лишь одно — я вновь безвинно страдаю за свою прямоту и правдолюбие.

— Правдолюбие? — от неожиданности судья поперхнулся и закашлялся. Молодой помощник услужливо хлопнул его несколько раз по спине. Кое-кто из присутствующих захихикал, но смешки быстро смолкли под грозным взглядом начальника стражи и стоявшего рядом с ним городского палача, Тупого Ганса.

— Я вывожу на чистую воду всех, кто своим недостойным поведением порочит наш славный город и его достопочтенного правителя, господина Розенталя, — продолжала женщина, отвесив поклон висевшему в зале суда портрету градоначальника.

— Именно для этого вы, как сообщают… э-э… наши надёжные источники, регулярно подслушиваете в соборе у исповедальни, притворившись фигурой святой Варвары?!

— Раз закон закрывает глаза на блудодеяние, добрым горожанам вроде меня приходится самим заботиться о поддержании нравственности.

— Какая наглость! Именно поэтому вас уже не первый раз судят за распространение сплетен? При этом, будучи уличены, вы всякий раз отрицаете свою причастность к этим слухам.

— Лишь потому, ваша честь, что мои враги мстительны и коварны…

— Вот только почему-то мужья оклеветанных женщин как один утверждают, что вы склоняли их к прелюбодеянию. А, получив отказ, начинали сплетничать об их жёнах!

— Подлая ложь! Я никогда…

— Довольно! На основании показаний множества свидетелей приговариваю вас, фрау Кляйнамайзе, к… что там у нас для таких случаев полагается? — Судья обернулся к своему помощнику.

— «Скрипка сплетниц», ваша честь. Но обвиняемая уже дважды подвергалась этому наказанию, и без малейшего результата.

— … В таком случае приговариваю вас к порке на городской площади, с последующим оставлением в колодках до захода солнца. Ганс, двадцать розог ей!

— Но, ваша честь, для злостной преступницы, не желающей исправляться, это слишком мягкая кара, — заметил помощник.

— Не думаю. Объявите, что каждый, кто считает наказание слишком мягким, может сам добавить ей сколько пожелает, — обратился судья к начальнику стражи. — Проследите, чтобы свежие розги в кадке не переводились: сдаётся мне, желающих будет очень много. А ещё раз попадёшься на сплетнях, мерзавка — Розенталь тебе на язык!

И он многозначительно потряс в воздухе клеймом с портретом градоначальника.