Ирония судьбы, или С легким сыром

— Ну что, уже бьют?

Голос прозвучал глухо и сдавленно, но в морозной тишине он произвел эффект взорвавшейся бомбы.

— А? — неуверенно отозвался второй голос. — Кто это?

— Это селедка, — подтянулся третий.

— А чего так плохо слышно?

— Дык она под шубой… Не знаю, как она вообще говорит — там ведь не продохнуть...

Внезапно вспыхнувшая лампочка осветила холодильную камеру, а из-за открывшейся дверцы показалась круглолицая девчушка. Ее взгляд какое-то время блуждал по полкам, заставленным тарелками и салатниками, пока кто-то снаружи, наконец, не сказал:

— Доча, все терпят — и ты потерпишь. Иди лучше помоги.

Девочка в последний раз окинула взглядом закуски и поспешно закрыла дверцу. В холодильнике вновь наступила ночь. И только ровное гудение компрессора нарушало тишину.

— Нет, ну вы видели, как она на меня смотрела? — не выдержала колбаса. — Говорили мне: «Бойся детей — они самые прожорливые!». А я не верила...

— Да не переживай, — сказал огурец, высунувшись из банки с рассолом. — Она без разрешения мамы тебя не съест. Я тут уже давно отмокаю, так что знаю наверняка.

Колбаса хотела что-то ответить, но тут снова, как будто из подземелья, прозвучал вопрос:

— Так бьют или не бьют?

С минуту все молчали, не зная, что сказать.

— О чем это она? — вдруг стройным хором пропищали лигурийские оливки.

— Не понятно. Что-то про избиения… — задумчиво ответил огурец.

— Бредит бедняжка… — констатировала сердобольная буженина.

— Да не… — в голосе бутылки шампанского чувствовались нотки пофигизма. — Нас в супермаркете на кассе рядом положили. Видать, селедка прочитала на мне праздничную наклейку.

— А что там написано? — все так же в унисон поинтересовались оливки.

— Написано: «Не открывать, пока часы не пробьют двенадцать» Мне соседки по стеллажу сказали...

— И что это значит?

— Это значит, что аккурат после двенадцати меня выпьют, а вас всех по зубам раскидают, — у бутылки шампанского вырвался хохоток, и она звонко ударилась о стоящую рядом салатницу.

Снова наступило молчание. Компрессор затих, отчего тишина стала просто невыносимой.

И тут в холодильнике раздался оглушительный раскатистый смех. Он рикошетил от стенки к стенке и, казалось, нет ему конца и края.

— Это еще кто? — осторожно спросила колбаса.

— Сыр, — спокойно ответила буженина.

— Какой еще сыр?

— Гауда, кажись… Он тут давно уже на дверце лежит.

Огурец бултыхнулся в рассоле и с горечью проговорил:

— Самое время истерики закатывать. Когда конец так близок…

Смех резко прекратился, и на дверной полке послышался легкий шелест полиэтилена.

— Ну, это уже у кого как, — подал голос сыр. — Меня только девчонка в будни перед школой кушает. А до следующих будней — как отсюда до Альбукерки… Так что я еще своей смертью помереть успею.

— Тем более! — возмутился огурец. — Нужно ведь считаться с чувствами других!

— Спокойно, корнишон. Тебя вон даже крышкой не закрыли, так что твоим чувствам вообще недолго осталось.

— А вот и нет, — не согласился огурец. — Меня позже остальных съедят — когда хозяева просыпаться начнут и за рассолом потянутся...

— Не факт. Молись, чтобы на оливье огурцов хватило, — сыр громко прыснул и снова зашелестел полиэтиленом.

— Вам не кажется, что это жестоко? — встрепенулись оливки. — Нам сейчас нужно держаться вместе… Беда должна объединять!

— Ну конечно, вы же по одиночке не растете и не продаетесь — куда мне до вас? — сыр язвительно хихикнул.

— И чего вы на девочек взъелись? — не промолчала буженина. — Между прочим, оливки очень полезные. И вообще, нужно быть добрее!

— Ой не могу, — расхохотался сыр, — еще хрюшки не учили меня жизни! Да вы не понимаете главного! — продолжил он, немного успокоившись. — Вас всех съедят. А я останусь! Я — хозяин этого холодильника. Вы приходите и уходите, а я всегда остаюсь!

Неожиданно для всех вновь вспыхнула лампочка, и за дверцей вновь показалась девчушка. Она быстро схватила что-то с дверной полки и, пошелестев полиэтиленом, захлопнула холодильник.

Опять стало темно, и только ровное гудение компрессора нарушало тишину.

— Скучно тут с вами… — с досадой пробормотала бутылка шампанского. — Жаль, водку в морозилку положили…