Хатуль мадан

Вязко-серая пелена мороси, уныло глазеющая в окна спальни, действовала на нервы. Не вставая с кресла, Эрвин потянул шнур, и тяжёлые гардины схлопнулись, будто створки гигантской раковины. Настроение от этого не улучшилось. Из головы не выходил последний спор с Нильсом. Разругались вдрызг. Обидно. Старый друг, умница, каких поискать, а упорно отстаивает какую-то головокружительную галиматью с этими квантовыми скачками. Да ещё и утверждает, будто всё это напрямую следует из моего же уравнения. И ученики его, эта пресловутая копенгагенская школа, туда же. Хорош был бы наш мир, если бы любая частица могла одновременно быть и здесь, и там, и ещё вон там…

Грохот, а вслед за ним душераздирающий вопль, прервал его раздумья. На лестнице раздался топот, и в гостиную влетела домработница Марта со шваброй наперевес.

— Профессор, я эту тварь когда-нибудь придушу! — выпалила она ему в лицо, сжимая рукоятку швабры, словно копьё. — И можете меня после увольнять. Опять, морда котиная, всю герань сожрал, а когда я его погнала, прыгнул прямо на ведро и опрокинул всё на ваш любимый ковёр. А я ж, как назло, только пол вымыла.

Глубокий вдох. Выдох через рот, медленно. Ещё раз. И ещё. «Мои ноги расслабляются и теплеют. Мое сердце бьется ровно и спокойно. Я дышу абсолютно легко», — повторил про себя Эрвин затверженную формулу аутотренинга по Шульцу. Ещё раз не спеша выдохнул. И наконец ответил.

— Успокойтесь, голубушка, никто вас увольнять не собирается. Идите домой, отдыхайте. А с котом я сам разберусь.

Кот Больцман был любимцем жены. Аннемари души не чаяла в этом жирном негодяе. Поэтому «сам разберусь» означало, что никаких мер предпринято не будет. Но об этом Марте знать было не обязательно.

Когда за домработницей закрылась дверь, Эрвин вновь устало опустился в кресло. Яду бы этой сволочи мохнатой. Цианистого калия, чтобы издох в корчах. Или нет, пусть лучше помучается ожиданием. Посадить его в ящик, туда же колбочку с синильной кислотой, молоток, чтобы её разбить, и спусковой механизм на радиоактивном веществе. Один атом распадётся, реле сработает, молоток тюкнет — и капут мерзавцу. Отличный, кстати, эксперимент, опровергающий начисто эту копенгагенскую бредятину. Надо будет написать про это статью в Naturwissenschaften.

— Вот и будет тебе, голубчик, полный хатуль мадан[1], — произнёс он неожиданно для самого себя странную фразу на неизвестном ему языке, обращаясь то ли к коту, то ли к Нильсу. И, радостно улыбнувшись, профессор Эрвин Шрёдингер немедленно уснул.