Тринадцатилетняя Мария

Зима 1942 года. Лес стоял безмолвно, укрытый снегом. В воздухе пахло гарью — недавно немцы сожгли соседнюю деревню. Мария шагала по тропе, прижимая к груди узелок с бинтами и куском хлеба. Сердце билось быстро, но она заставляла себя идти ровно, не оглядываться.

Когда-то она боялась темноты. Раньше, до войны, папа подбрасывал её в воздух, мама пекла сладкие пирожки. Лес был местом игр, где она с ребятами пряталась за деревьями, смеясь. Теперь он стал другим. Теперь прятаться нужно было от пуль.

Она знала: если её поймают, немцы не пожалеют.

В землянке, куда она вошла, пахло дымом и кровью. На грязной подстилке лежал Василий, партизан, его губы были белыми от боли.

— Марийка… — выдавил он, улыбнувшись уголком рта.

Девочка молча развязала узелок, дрожащими пальцами принялась менять повязку. Кожа под бинтом была горячей, воспалённой.

— Немцы идут, — послышался приглушённый голос у входа.

Лагерь замер. Кто-то проверял оружие, кто-то помогал раненым. Партизаны не могли сразу уйти.

Мария почувствовала, как в горле сжался комок. Она понимала: если немцы найдут их здесь — это конец.

Вдруг у неё мелькнула мысль.

— Я их выведу.

Командир резко поднял голову.

— О чём ты, девочка?

Но Мария уже бежала.

В животе всё сжалось от страха, но ноги несли вперёд.

Она знала этот лес с детства. Когда вдали замаячили фигуры в серых мундирах, она сорвала с головы платок и закричала по-немецки, как могла:

— Там партизаны! Они убегают к болоту!

Крики. Выстрелы. Немцы рванулись за ней.

Снег скользил под ногами, дыхание жгло горло, пальцы стыли. Сердце колотилось в груди, словно вот-вот разорвётся.

Мария вбежала в чащу, слыша топот за спиной. Болото приближалось.

Первый немец провалился в трясину. Второй застыл, но сзади напирали другие. Они проклинали снег, деревья, проклинали девчонку, которая исчезла, растворившись в лесной тени.

Она знала — теперь у партизан есть время уйти.

Вернулась ночью. Партизаны ушли, но командир оставил что-то у входа в землянку.

На грубой ткани лежала деревянная звёздочка. Вырезанная ножом, чуть неровная, но красивая.

Мария провела пальцами по её шероховатой поверхности. Потом достала из укромного места свою куклу Ляльку, провела ладонью по потрескавшемуся фарфору.

— Мы справились, Лялька… Мы справились…

Она закрыла глаза. По щекам текли слёзы. Не от страха, не от боли. От облегчения.