Разведка

Приказ прибыть к комполка разбудил Игоря рано утром, только-только успело рассвести. Ругнувшись, лейтенант подумал, что опять поступило какое-то «срочное и важное указание», по которому собирать совещание с комбатами под запись — а сержант-стенографист до завтра уехал с особистом полка в штаб дивизии. Вот и вспомнили, что командир разведчиков, пока занимал должность переводчика полка, тоже стенографировал. А ему бы сейчас отоспаться, с «нейтралки», куда ползали слушать немецких часовых, вернулись только глубоко ночью… Да и погода сегодня чудо, как хороша. Здесь в Новгородчине, недалеко от Балтийского моря, конец февраля — будто дома, под Москвой, март: снег помаленьку таял, превращаясь в кашу, а сверху всё залило густым молоком тумана. Можно не опасаться ни бомбёжки, ни обстрела, ни внезапной атаки. Вот только приказ есть приказ. Игорь наспех побрился, подшил свежий воротничок. Глянул в маленькое зеркало: ничего, сгодится. Даже мешки под глазами из-под очков не очень заметны. А остальное… чёрт с ним, Батя — мужик с понятием, придираться к мелочам не будет.

Судя по всему, Игорь успел в штабную землянку первым. С порога начал:

— Товарищ подполковник! По вашему приказанию лейтенант…

— Вольно, лейтенант. Присаживайтесь.

Света в землянке сквозь крохотное оконце проникало мало, фонарь-«сопливка», который делали из пушечной гильзы, солярки и обрывков портянки, не горел, поэтому ещё одного человека Игорь заметил в углу не сразу. А поняв, кто там сидит, напрягся: полковой особист, Василий Дмитриевич. После комполка, наверное, самый уважаемый у них в части человек. По меркам двадцатилетнего лейтенанта старик, за пятьдесят уже. В Гражданскую воевал, в полк ещё под Москвой пришёл и немало молодых горячих парней своим холодным опытом спас … Вот только должность у него сложная. И если он здесь — разговор будет не из простых и наверняка не очень приятный.

— Вот что, Игорь

В землянке повисла нехорошая тревога: если комполка обращается не по званию и фамилии, а по имени — дело скверное.

— В штабе дивизии решили выяснить, как мы десять дней назад, — подполковник запнулся, — оплошали.

Игорь сжал зубы, еле сдерживая матерное слово. Остановило только то, что командир, преподававший до войны в университете, к нецензурной брани относился без одобрения. Разобраться! Оплошали! Как будто мало им, что угодили в ловушку с ложным отступлением. Чудом всем полком тогда в немецких окопах не остались, ещё большим чудом «оставленные» противником окопы удержали и держат до сих пор как плацдарм для наступления на город Холм. Вот только цена — уже четыре сотни похоронок и атаки с танками и артиллерией через день… А теперь ещё какие-то гниды с проверкой едут!

Вдруг заговорил Василий Дмитриевич:

— В общем, так. Мне хорошие знакомые в штабе дивизии шепнули, что кое-кто уже всё решил. И виноват, что проворонили немецкие танки и остальное — ты. Как командир полковой разведки. Понял?

У Игоря потемнело в глазах. Но как сквозь вату он всё же расслышал комполка.

— Немедленно собираешься и уходишь в НП на нейтралке. И сидишь там до тех пор, пока я не прикажу. Исполнять.

Нейтральная полоса — странное место. Вроде бы уже не наше — но ещё и не вражеское. Здесь словно стираются все те неписаные, но от этого не менее строгие фронтовые правила и законы. И дело даже не в том, что шальной снаряд или пуля могут прилететь с любой стороны, свои легко принять за вражеских разведчиков и обстрелять, а немцы прикрыть ответным огнём, давая возможность спрятаться, уползти от железного шквала. Здесь, только здесь ты вдруг остаёшься один. В любом другом месте, даже глубоко в немецком тылу, ранят тебя — и товарищи вытащат любой ценой, пусть для этого придётся бросить кровью добытые документы или языка… Но только не здесь. На нейтральной полосе можешь рассчитывать только на себя, даже если костлявая примется жадно дышать в самое ухо. Да и сам не пожелаешь помощи, которая может выдать врагу — так как знаешь, насколько дорого обходится каждый безопасный проход к немецким позициям, каждый наблюдательный пункт в мешанине из воронок, колючей проволоки, мин и неразорвавшихся снарядов.

Именно здесь, спрятавшись посреди четырёх сотен метров ничейной земли, и расположился наблюдательный пункт разведчиков. Игорь, который безвылазно сидел в нём уже неделю, думал, как ему повезло. И не только потому, что земляк Игоря успел предупредить Василия Дмитриевича. В этот раз НП разведчики сумели устроить не в воронке, полной грязи пополам с водой, не среди вывороченных столбов заграждения и мотков колючей проволоки — а с комфортом в подвале разрушенного хутора. Причём квартировали здесь, судя по всему, офицеры. И явно рассчитывая вернуться обратно, как только попавших в ловушку русских отгонят назад, не стали ломать лежаки и самодельный столик из обломков досок. Поэтому можно и выспаться нормально, и поесть по-человечески: сидя, а не скрючившись в три погибели и засовывая в рот сухпай пополам с грязью. Если же опять, как сегодня, ляжет густой туман — то даже похлебать горячего супа, который ребята обязательно притащат прямо с батальонной кухни.

Деревянный обломок бревна, прикрывавший вход, сдвинулся, и в подвал один за другим заползли двое разведчиков новой смены.

— Как дела, мужики?

— Как сажа бела. Ни хрена не видно.

— Это хорошо. А у нас тут гостинец. Давай, пока горячий ещё.

Один из пришедших тут же сменил товарища у смотровой щели, а Игорь и двое остальных бойцов из «нынешней» смены перебрались к нарам, на которых устроили импровизированный стол. Но вот котелок опустел, Игорь, чувствуя, как по всему телу растекается блаженная истома, откинулся спиной на стену и спросил:

— Что оно там?

— Сначала новость хорошая. Комбат-три просил передать, что батарею на новую позицию он перетащил, но недалеко. Если что опять не так пойдёт — прикроет.

Игорь кивнул. Дня три назад немцы «для профилактики» били по нашим позициям и подозрительным местам, и кто-то вспомнил про блиндаж. Разведчики пережили несколько очень неприятных минут, когда пристрелочные мины легли совсем близко. Но вступили в дело орудия третьего батальона, начали ответный огонь так, словно пытались отсечь врага и прикрыть отступающих разведчиков совсем на другом участке. Немцы купились и сосредоточили весь огонь там. Но едва туман рассеется, могут снова про подвал вспомнить.

— Теперь новость плохая. «Эти» всё ещё сидят. На Батю насели, почему лейтенант не в расположении части. А он в ответ глазами так хлоп — и начинает: «В связи со сложной обстановкой…»

Игорь неожиданно для себя усмехнулся. Наверное, выглядит и правда смешно. Подполковник, до войны доктор физико-математических наук, профессор и без пяти минут академик, строит из себя глуповатого служаку-солдафона.

— А вчера Батя вообще выдал. Мол, дайте письменный приказ об отзыве командира разведки полка — и чтобы ответственность, если прохлопаем, когда немцы отступать начнут, на комиссии. Видел бы ты их морды… Но тебе шепнул, чтобы сидел тут и дальше.

Игорь кивнул: хоть до лета.

Через трое суток с новым связным пришёл неожиданный приказ. Все предыдущие дни немцы атаковали наши позиции, доходило даже до рукопашных. В ответ фрицев потеснили, соседний полк в паре мест даже дошёл до окраины города… Дальше всё встало, слишком уж отчаянное пошло сопротивление. А вчера самолёт-наблюдатель засёк на окраине города движущуюся колонну. И непонятно, то ли немцы отступать собираются, а дерутся заслоны, то ли оборону усиливают и подкрепления перебрасывают. Поэтому разведке срочный наказ: пробраться в город и понять, что там творится. Если получится — взять языка. Но главное информация, и срочно — следующим утром два полка попытаются со стороны захваченного плацдарма ещё раз атаковать немецкие траншеи. Ради этого в рейд даже прислали радиста с радиостанцией.

Разведчики — люди, привычные ко всему. Надо значит надо, надо идти немедленно — значит, пойдём прямо с нейтральной полосы. Тем более что за последнюю неделю все ходы и выходы давно разведаны. После короткого совещания решили идти впятером, включая сапёра и радиста. Ещё трое останутся в бывшем подвале, смотреть за немецкими позициями. И, если основная группа проберётся без шума, остальные попробуют во вторую половину ночи подобраться поближе и послушать разговоры в немецких окопах.

Неприятность настигла, когда группа уже перебралась через самое опасное место — небольшую речушку, отделявшую немецкие позиции от нейтральной полосы. Дальше тропка шла на стыке позиций двух рот, каждая из которых старалась свалить наблюдение на соседей. Немцы ограничивались только редкими сигнальными ракетами, больше надеялись на лунный свет, раз погода ясная, а луна большая. Но если прикрыть глаза заранее, то, пока часовой от смены освещения слепнет, проскочить небольшой участок, где тебя могут заметить, для здорового мужчины даже с грузом — ерундовое дело. Вот только никто не подумал, что после дневной оттепели ночью ударил морозец, а лёгкий ветерок припорошил снегом намёрзший ледок. Бежавший четвёртым радист поскользнулся…

— Иван, ты как?

— Плохо, товарищ лейтенант. На рацию упал. Кажись, хана ей.

— Сам как?

— Колено, кажись, разбил.

Быстрая проверка показала, что радиолампы и аккумуляторы варварского обращения не перенесли, группа осталась без связи. К тому же Иван, пытаясь упасть так, чтобы не повредить рацию, потянул ногу и становился обузой.

— Значит, так, — после недолгих размышлений приказал Игорь, — идёшь обратно. Рацию оставь, потом заберём. Василий, Никита, вы со мной. Николай, — окликнул он сапёра, — идёшь в сопровождение. Если придётся незнакомой дорожкой обходить.

Сапёр кивнул: понятно. Он-то за последние дни минные поля успел изучить наизусть, да и схроны все помнит. А времени до рассвета всего полночи, запросто может случиться, что придётся день на нейтралке отсиживаться.

Трое разведчиков ждали полчаса, пока не убедились, что речушку товарищи прошли незамеченными. После чего двинулись дальше к шоссе. Вот только, похоже, удача сегодня отвернулась совсем. На дороге за целый час не появилось ни одной машины, и, значит, придётся идти до города, а языка потрошить сразу на месте. Утром наступление, и ждать, как обычно, в какой-нибудь ухоронке до следующей ночи — не успевают.

Речушка петляла, потом разрезала немецкие позиции и пошла к городу. Шоссе послушно следовало за ней… Вдруг идущий впереди боец встал и поднял руку, подзывая товарищей.

— Мужики, смотри, — шепнул он. — Мост там. А в будке свет. Смотрим?

— Давай. Если один — берём.

К этому времени ветер разыгрался уже не на шутку, закружил позёмкой, завыл. Подойти в такую погоду незаметно сможет даже слон, а уж опытные разведчики тем более… Когда все трое уже замерли возле будки и готовились выбить дверь, внутри зазвонил телефон и писклявый голос затараторил по-немецки. Игорь предостерегающе махнул рукой, вслушался… ругнулся себе под нос и дал команду «назад». А когда отошли так, что часовой их услышать не мог, объяснил:

— Не выйдет. Судя по разговору, ему каждые полчаса звонят.

— Не успеем, — согласились остальные.

Идти по шоссе в обратную сторону смысла не было, но и блуждать по улицам тоже толку мало. В такую погоду если из тепла и выглянет кто, то только у дороги. Потому на городскую сторону перешли прямо по льду под мостом… Когда все трое уже были у крайней опоры, в город въехал грузовик, и Игорь не знал, ругаться ли ему на несправедливость судьбы или радоваться везучести. Задержались бы на шоссе — не пришлось идти в город вообще, пошли прямо по льду — их заметил водитель. Дальний берег реки высокий и пустой, по мёрзлой скользкой земле подниматься долго, а облака раздуло — и на подъёме как на ладони.

Сразу за полосой кустов по краю обрыва начиналась городская площадь. Как положено в старинных городах Новгородчины — с большой церковью, вокруг которой теснились хозяйственные постройки. Но главное: рядом с церковью мёрз часовой! И пусть луна светила вовсю, с реки опять налетел ветер, и большой железный лист-вывеска с намалёванной надписью «Заготзерно» на одном из сараев загрохотал так, что за шумом не слышно ни шагов, ни скрипа снега. Самым ближним к часовому в цепочке разведчиков оказался Василий, и это тоже выходило удачно — невысокий брянский мужик силой обладал чудовищной, в полку даже история ходила, как во время рукопашной схватки он сапёрной лопаткой обнажды перерубил вражеский автомат.

Вот и сейчас, едва часовой ушёл за угол колокольни, стремительная тень сначала метнулась в нишу между крыльцом и каким-то мусором, а когда немец второй раз повернулся спиной — повалила на землю, одной рукой сжимая так, что враг не мог даже пошевелиться, а второй затыкая рот кляпом. Игорь и Никита тут же бросились на помощь… Вот только когда они подоспели, стало ясно, что смысла в этом не было: Василий сжал немца слишком сильно и переломил позвоночник.

— Командир, извини… Но уж очень оказался похож на…

Игорь в ответ только молча покачал головой: понимаю. Во время эвакуации из-под Брянска Василий не успел в родное село чуть-чуть, отряд немцев, отправленный для зачистки окрестных деревень от «евреев и коммунистов», убил семью фактически у него на глазах. И какое могло быть утешение обезумевшему от горя мужу и отцу в том, что всех развлекавшихся солдатиков он прикончил голыми руками прямо там, в избе? Вася-весельчак, как его прозывали в селе, умер в тот вечер — вместо него появилась холодная расчётливая машина, живущая только ради мести. Но иногда, если немец вдруг напоминал ему кого-то из убийц, чувства прорывались и сдержаться мужчина не мог.

— Так. Спокойно. Если стоял один, поставят и другого. Время до утра есть, успеем. А дальше разберёмся.

Остальные кивнули: сейчас они быстренько берут нового часового, расспрашивают его и уходят. Если опять встанет туман, то перебраться через линию фронта не проблема. Если же небо окажется чистым, то с утра по немецким позициям ударит артиллерия, а по договорённости с комполка окопы ещё отутюжат и «Пешки»[1]. Немцам тогда точно будет не до поиска неведомых диверсантов, а в общей кутерьме разведка успеет выйти к своим до наступления. Никита и Василий принялись маскировать следы невезучего часового: труп свалить через разбитое окно в один из заброшенных сараев, натоптанные отпечатки своих сапог засыпать снежком. Игорь взял ключи и отправился осматривать местность — где лучше прятаться и где допрашивать нового языка.

Первым делом заглянул в сараи, но их Игорь отмёл сразу: мусор, обломки ящиков. Да и далековато отсюда нападать, второй раз может не повезти. Особенно если ветер стихнет. Оставалась церковь. К тому же на двери красовался солидный замок — подвесь его так, чтобы казался закрытым, и часовой даже не подумает, что внутри кто-то есть. Лейтенант вернулся обратно, втроём разведчики поднялись на крыльцо, отомкнули дверь — и замерли. Никита даже удивлённо присвистнул: всё помещение алтаря было доверху забито ящиками с боеприпасами, а на полу перед иконостасом стояло несколько пулемётов и пирамида винтовок. Судя по всему, здесь расположился батальонный склад. Значит, сменный часовой будет обязательно и наверняка скоро.

Вот только прошёл час, потом второй, затем ещё один. Начало светать — а смена так и не появилась. Зато на площадь въехала походная кухня, от которой вкусно потянуло запахами каши. Дородный мужик-повар, щёлкнул кнутом: «Тпру-у-у» — и стал призывно кричать, худосочный помощник приготовился с половником раздавать порции, а со всех сторон начали выходить солдаты. Игорь вдруг подумал, что напоминают ему немцы сейчас тараканов — выползают из щелей, развалин домов и землянок, где провели ночь. На фоне снега чёрные, лиц, а то и голов, не видно — от холода намотали на себя всё, что можно. Только лапки-конечности торчат. У кухни сразу началась толкотня, потом образовалась очередь. Кто-то, получив свою порцию, ел прямо на месте, кто-то уносил с собой. А иные, едва закончив, шли за сарайчики — ночной ветер стих и по запахам стало понятно, что там организовали туалет. Впрочем, некоторые — видимо, совсем уже забывшие нормальную человеческую жизнь — не особо стесняясь, шли на край площади и оправлялись там.

— Что делать будем, командир?

— Пропадать, так с музыкой, — ответил за Игоря Василий. — Небо чистое, через час наши стрелять начнут. А колокольня — считай, главная цель.

Игорь кивнул: артиллерист по первому образованию, он лучше всех понимал, что церковь — идеальное место для корректировщика. Потому накрыть постараются первыми же залпами.

— В общем, предлагаю наверх. Пулемёты есть, гранат навалом. Запалим рухи[2], я там целый ящик видел. Наши поймут.

— Я тут осмотрелся, пока время было, там какой-то оранжевый свёрток лежал, — вставил Никита, — его ещё можно.

— Тогда давай быстрее, мужики, — подвёл итог Игорь, — пока эти не сообразили.

Никита как лучший стрелок сразу побежал на звонницу, пока Василий и Игорь таскали наверх пулемёты, патроны, гранаты. Сердце стучало бешено, казалось, что возятся они слишком долго… Когда последний ящик встал на приготовленное место на площадке звонаря, Игорь взглянул на часы, оказалось, что подготовка не заняла и двадцати минут. За это время народу на площади стало намного больше, появилось несколько офицеров. Судя по всему, сейчас будут отправлять смену постам вдоль дороги и на передний край, значит, обязательно полезут за патронами и сложенными винтовками… Игорь кивнул товарищам и бросил вниз первую гранату, за ней вторую. И тут же в упор по заметавшимся людям ударили оба пулемёта.

— Рус, рус! Партизан! — испуганно заголосила толпа, конь дико заржал и понёс, топча людей, волоча не успевшего спрыгнуть кашевара. А с колокольни уже поползли густые рыжие клубы дыма, ветер яростно затрепал выставленное сбоку огромное сигнальное полотнище из оранжевого свёртка…

Старик умолк, но внук и двое его приятелей тоже молчали, боясь проронить хоть слово. Дед Игорь про Войну вспоминать не любил. Разве что морщился и вставлял язвительные замечания, когда смотрел очередной фильм, где русские и немецкие «солдатики» со старательно нарисованным «под грязь» гримом с увлечением бегали друг за другом. И подловить дедушку, чтобы он рассказал «как всё было», получалось очень редко. Но долго неподвижно сидеть не получалось, один из мальчишек неудачно шевельнулся, диван заскрипел. Старик словно очнулся и продолжил.

— На этом, считай, наши приключения и закончились. Комполка быстро понял, что за шум и стрельба начались. По городу артиллерия прошлась, а дорогу, считай, мы перекрыли. Потому окопы перемахнули разом, оба полка тут же в прорыв рванули. В общем, не получилось у немцев обещанного города-крепости. Да и мост железнодорожный взорвать тоже не успели, слишком быстро мы город Холм взяли. Я тогда за это дело свой первый орден получил, хоть и нашёл он меня только в сорок восьмом, — закончил рассказ Игорь.

На кухне повисло молчание, затем внук всё же решился спросить.

— Так что же дед? Только подвиг тебя же и спас? От этих, которые среди своих врагов искали?

Дед Игорь усмехнулся, провёл рукой по волосам: хоть и за семьдесят уже, седины в них не больше половины… и вся она из тех огненных лет.

— Как вам сказать. Подвиг, конечно, тоже не последнее дело. Вот только если бы не наш полковой особист Василий Дмитриевич, низкий ему поклон, всё равно раздавила меня чужая карьера самой обычной сволочи из самой обычной пехоты. Я только после войны, когда мы на девятое мая полком встречались, узнал: Василий Дмитрич чуть не до штаба корпуса дошёл, меня отстаивая перед крысами тыловыми из комиссии.

Игорь замолк, посмотрел на притихших мальчишек, подмигнул и добавил:

— Вот так-то, ребята. А уж выводы делайте сами.