Облёт

ОБЛЁТ.

ОБЛЁТ — испытание летательного аппарата в воздухе.

Зимнее утро. Ленивое солнце, розовея небосвод, нехотя всходит из-за сопок, тщетно пытается пробить своими лучами лёгкую хмарь, висящую над холодной землёй и подарить людям тепло.

В пелене снежной пороши, вертолёт, как бы заточённый в белый шар, осторожно, крадучись выруливал на взлётку. Сметая с неё лёгкое, тонкое, белое покрывало, завис над взлётной полосой. Когда снежная вьюга улеглась. Летательный аппарат, резко, горизонтально взмыл вверх. Опустился, не касаясь бетонки, пролетел вперёд, затем назад, вправо, влево. Так провисел несколько минут, повторяя одни и те же движения несколько раз, как молодая стрекоза, перед первым полётом, проверяла свои возможности.

Наконец, шасси коснулись земли, вертолёт «присел» на взлётную полосу. В следующий момент, разогнавшись по ней, легко взмыл в небо, плавно повернув, на сорок пять градусов, набирая высоту, полетел на восход.

Экипаж четыре человека, занимались привычным делом, выполняли свои обязанности.

— Уходим в зону, — передал командир экипажа, по радиостанции на землю.

В кабине тепло. За бортом термометр показывал минус двадцать.

— Не жарко тебе командир? — спросил штурман. — Как на северный полюс собрался, — хохотнул он, — указав на меховое обмундирование командира.

— За то вы, я смотрю, как на танцы, — ответил командир, так же указав на несезонную амуницию членов экипажа. И пояснил: — В ПСС я сегодня дежурю, у нас насчёт этого строго. А у вас бардак, форма одежды не соответствует.

— Чему тут соответствовать, часик полетать, эка невидаль, — заметил техник. — У нас на перегон ребята летают в туфлях.

— Дуракам закон не писан, — отмахнулся командир, понимая в бесполезности полемики. — Отработаем РУДами и назад.

Штурман с техником кивнули.

Произошло непредвиденное. Мигнуло красное табло. Приятный, женский голос речевого информатора, возвестил об обледенении. Техник растерянно посмотрел на командира, сказал:

— Всё включено, вот.

Потянулся к АЗСу.

— Отставить! — выкрикнул командир.

Но было поздно, техник успел выключить и от испуга, снова включить АЗС.

Через несколько минут, неприятное шуршание над головой. Образовавшаяся наледь входного кока, оттаяла, потоком воздуха засосало её в двигатель. Произошел резкий хлопок, показалось, что где-то наверху разорвался армейский взрывпакет. Левый двигатель, выпустив белое газообразное вещество из выхлопной трубы, «встал». Вертолёт дёрнулся влево.

Штурман панически, невпопад, пытался застегнуть на себе лямки парашюта. Техник, толком не понимая, что происходит, вертел головой на сто восемьдесят градусов. Смотрел вылезшими из орбит глазами, то на командира, то на штурмана.

— Без паники парни, — спокойно сказал командир. — Вполне нормальная, штатная ситуация, всё под контролем. Давайте подыщем подходящую площадку, подсядем навынужденную.

Речевой информатор, невозмутимо оповещал экипаж, всё тем же, приятным, женским голосом, словно всё так и должно быть, об отказе двигателя и генератора.

— Выключи ты эту дуру! — приказал штурман. — Одна баба на борту, а говорит одни гадости. Какого хрена ты её послушал? Ну, ничего, сейчас навек запомнишь, как баб слушаться.

Поучительно — неодобрительно, окинул он взглядом техника, тот поспешно клацнул АЗС, только потом посмотрел на командира. Он одобрительно кивнул головой.

Выполнив указания инструкции, «женщину» включили снова.

— Куда будем садиться командир, под нами тайга? — сказал штурман.

Под ними действительно был сплошной лесной массив, будто назло, в подобных случаях, без полян. Вековые деревья, запорошенные инеем, сливались с рельефом, обозначаясь лишь только лёгкой тенью на земле.

Из салона в кабину экипажа просунулась взлохмаченная голова, медлительного верзилы, механика.

— Что это у вас тут твориться парни? — сдержано, спросил он.

— Парашют надевай! — гаркнул штурман, дико захохотав.

Дверь поспешно захлопнулась.

— Я же предупредил, — всё так же спокойно сказал командир, — не нагнетать обстановку.

Вскоре из салона послышалось характерное шуршание раздвижной двери входа в вертолёт.

— Отставить, — рявкнул командир, в тот момент, когда механик собрался покинуть борт.

Спасло то, что он не смог найти карабин вытяжного фала.

— Приказываю; без моей команды никаких действий не предпринимать и не разговаривать, — окинув грозным взглядом сидящих рядом, сказал командир.

Дальше — хуже. Когда не далеко показалась спасительная поляна: Обороты правого двигателя неумолимо увеличивались, уходя за пределы допустимого, подходили к критической отметке. Двигатель «вырубился», сработала система защиты турбины винта. Наступила тишина. Вертолёт, по инерции пролетев ещё несколько метров, начал падать. Командир перевёл его в систему авторотации. Хотя двигатель запускать было уже поздно, но он не хотел упускать этого, крохотного шанса. Всё приходилось делать самому, члены экипажа не побывшие в подобной ситуации, были парализованы страхом. Казались, все действия неспешны, автомат запуска отсчитывал спасительные секунды преступно медленно. Машина почти вертикально падала вниз, земля неумолимо приближалась заснеженным лесом, грозя катастрофой.

Двигатель запустить не удалось. Над самыми верхушками деревьев, командир потянул ручку «шаг-газ», вертолёт послушно завис. Медленно опускаясь на вершину могучей, вековой лиственницы, она нагнулась, промёрзшее дерево не выдержав нагрузки, треснуло, как выстрел. Вертолёт резко просел, острый слом ствола вошел в его «брюхо». В салоне, на глазах ошалевшего механика, выворачивая обшивку пола, выросло дерево, быстро пронзившее потолок.

В снежной пелене круговерти, стоял невообразимый треск, словно огромная, страшная машина переламывала чьи-то кости.

«Жители» этого таёжного участка, поспешили поскорее покинуть, страшное место. Огромный, стройный, благородный олень, с роскошными, ветвистыми рогами с гордо поднятой головой, не роняя собственного достоинства, подался в чащу леса.

Когда снежная пелена рассеялась, наступила гробовая тишина. Невозможно было понять:

— Мы где? — спросил штурман. — На земле, или в мире ином.

В этот момент, вертолёт резко просел, прочно насаживаясь на дерево, как бройлерная курица на вертел гриля, завис в двух метрах от земли.

— С мягкой посадкой парни, — сказал командир, онемевшему от страха экипажу. — Осмотреться и покинуть борт, — приказал он.

Штурман сразу же рванул ручку аварийного сброса блистера, резко толкнул его от себя. Поспешно вывалился за ним, вместе с парашютом, как куль картошки, упал на землю. Взвыл от боли. Вытяжной фал, выдернул предохранительную чеку с автомата, раскрывающего парашют, он, несколько секунд пожужжав, выбросил оранжевый вытяжной купол.

Техник кинулся за ним, но механик удержал его за ногу, тот, как малое, капризное дитя, завизжал. Верзила втащил его в салон, сам выглянул наружу, посмотреть на штурмана.

— Дурень, — сказал он ему, — с такой высоты, парашют не раскроется, — громко, басовито захохотал.

— Давай, через дверь, — сказал командир.

Установив трап, по нему спрыгнули на землю.

— Какого хрена тебя понесло через окно? — нагнувшись над штурманом, спросил механик. — Высота мала для парашюта, а без него — высоковато. Идиот. Глянь на него командир, в парашюте запутался.

— Да хрен тут разберёшь, думал низко, — огрызнулся штурман.

— А, чего ж тогда с парашютом сиганул? — не унимался механец, громко хохоча.

— Я, кажись, ногу подвернул, — сказал штурман, держа навесу, запутавшуюся в стропах парашюта, левую ногу.

Пострадавшего, распутав из парашютных строп и лямок, уложили на парашютный купол, волоком оттащили от опасно места.

— Принеси из вертолёта аптечку, «шину», топор, пилу, — приказал командир, глупо улыбающемуся технику.

Тот галопом, изображая коня, поскакал к машине. Подбежав к трапу, начал прыгать, пытаясь дотянуться до него. На помощь пришел механик, подставил могучую спину. Щупленький «технарь», как обезьянка, ловко пробрался по ней в салон. Что-то непонятное завизжал, потряс над головой руками, дико, нездорово рассмеялся, пописал на механика.

— Ты чего негодяй делаешь? — рассвирепел тот. — Да я сейчас тебе весь едальник растарабаню, макака вшивая. Сейчас, только поднимусь.

«Вшивая макака» прыгала в дверном проёме, издевательски тыкая в обписанного товарища пальцем. Словно вся смачная тирада грязных ругательств и угроз, исходившая из уст рассвирепевшего верзилы, его абсолютно не касалась.

Механик безнадёжно висел, держась за трап, смешно дрыгая ногами, чем больше подзадоривая бесновавшегося дурачка.

— Прекратить! — гаркнул подошедший командир.

Взбешенный верзила недоумённо посмотрел на него. Съехавшего с катушек «технаря» заинтересовало то, что творилось на земле, он присел на корточки, на самом краю дверного проёма, нервно покачиваясь на ногах.

— Не видишь разве, у него крышу снесло, — указал наверх командир. — Нужно его снять оттуда и привязать за ногу фалом к дереву. Сдуру убежит в тайгу, лови его потом. У нас и без этого забот хватит. Видишь, — он указал рукой на приближающуюся тучу, — сейчас нас накроет мощным зарядом снега…

Дурачок, неосторожно, высунул на тонкой шее голову из двери больше чем нужно, чтоб удовлетворить своё любопытство: «Чем это так заинтересовал командир успокоившегося грубияна?» Голова перевесила, он кубарем скатился по трапу, на могучие плечи механика.

— Ах ты, паршивец, — сказал тот, пытаясь пнуть, так удачно сверзившегося на голову дурачка.

Упавший сжался в комок, тихо лежал на снегу, ожидая своей участи.

— Прекрати! — приказал командир. — Что с него взять, дурак — он и есть дурак! Подними его.

В большом мужике ярость улеглась, проснулось человеческое сострадание. Он осторожно поднял товарища, поставил на ноги, по щекам парня текли слёзы.

— Не плачь Игорёк, — сказал он, словно успокаивал малыша.

Носовым платком вытер слёзы, обильно катившиеся по щекам, утёр нос, отечески погладил по голове, надел спавший шлемофон. Отвёл его к штурману.

— Посиди тут с Алексеичем, а ты присмотри за ним, — попросил инвалида, — некогда мне с вами валандаться. Видишь — он указал на приближающуюся тучу.

Быстро подбежал к вертолёту, помог командиру взобраться в него.

— А, как же ПСС, — обратился к нему, — сам же говорил, что ваши сегодня дежурят. А у вас, насколько мне известно, быстро реагируют на подобные обстоятельства.

— Согласен с тобой. Командир ПСС я, но это не самое главное, там без сомнения найдут замену. Существенно то, что они не успеют сюда прилететь, да и сесть здесь негде. Сейчас, если свяжусь, я всё им передам, — сказал командир и скрылся в кабине экипажа.

Он долгое время не появлялся, механик устал разогревать ноги, шагая взад и вперёд возле трапа. С верху слышна была отрывистая речь командира.

С неба повалили первые снежинки, они, как будто хотели прикрыть печальную картину аварии. В радиусе нескольких метров, с деревьев сорвало ослепительно белый, снежный наряд, обнажая всю уродливость без хвойных веток.

Картина, действительно была, более чем нелепа. Словно по чьей-то злой иронии, люди вдруг стали маленькими, а игрушки огромными: В тайге засажен на дерево вертолёт. С его лопастей лохмотьями свисал серебристый сотовый заполнитель, как Новогодняя мишура. Хвостовая балка висела рядом, выше, непрочно на соседних деревьях, готовая сверзиться от лёгкого ветерка. В стороне, возле лежащего штурмана, водил хоровод полоумный техник, напевая песенку, про зелёного кузнечика.

Механику напоминало всё это кошмарный, непробудный сон, от которого невозможно избавиться.

— Держи, — сказал командир, выбрасывая из вертолёта чехлы, вёдра и прочий скарб, накопленный экипажем. — Я что-то не нашел пилу и «шины». Вот прими ящик НЗ, что-то он очень лёгкий.

Здоровяк легко подхватил его, глупо улыбнулся.

— Так он же должен быть пустой, — сказал он, неся его на голове, к месту привала.

Осмотрев содержимое ящика с НЗ, командир неодобрительно покачал головой. В его комплекте содержалось; пачка сахара рафинада, банка сгущённого молока, квадратная пачка чая, чайная и столовая ложки, две синие пластиковые кружки из солдатской столовой, обёрточная фольга от шоколада. Всё, что осталось, от былой роскоши, трёхдневного неприкосновенного запаса продуктов на четверых.

Механик недоумённо смотрел на банку сгущёнки.

— Удивляешься, что она, каким-то чудом сохранилась? — спросил командир.

— Угадал, — согласился тот.

— Прямо скажем, выбор небогат. Дай «технарю» кусочек сахара, дураки сладкое любят, видишь, он уже слюни пустил, — сказал командир, указав на борт техника.

Тот жадными глазами смотрел на сахар, непроизвольно выделяя слюну. Получив кусочек лакомства, лизнул его, затолкал в рот, протянул руку за следующим. Товарищ дал ему ещё несколько кусочков.

— Много не давай, пить захочет, — предупредил штурман.

— Ничего, сейчас чаёк сварганим, — пообещал механик.

Натянули пологом купол парашюта, расстелили чехлы, разожгли костёр. Вынув сердцевину из армейского, десятилитрового термоса, набив её снегом, поставили на костёр. Снег быстро таял, вода казалось, в импровизированном чайнике, не прибывала, но и эту проблему удалось решить.

Снег повалил крупными хлопьями, температура повысилась, бортовой термометр показывал минус десять.

— Кажись, потеплело командир, — заметил механик, поудобнее устраиваясь возле костра. — Ловко ты посадил нашу вертушку, а я подумал всё, рви яйца.

— А, чего ж не покинул борт, вроде собирался?

— Я с парашютом никогда не прыгал, — потупив взгляд, признался верзила. — Я случайный человек в авиации. В госпитале до этого фельдшером работал, оказал кой-какую услугу командиру полка, а иначе его бы списали. Вот, он меня в благодарность и переманил. Я сразу сюда попросился, в этом городе я вырос. Значит, накрылась наша командировочка Алексеевич, — обратился он к штурману.

— Почему? — спросил командир. — Расскажи, а за одно осмотри ногу Алексеевичу, раз фельдшер.

Бывший фельдшер с трудом стянул с распухшей ноги штурмана демисезонный ботинок, тот аж вскрикнул.

— Терпи казак, атаманом будешь, — успокаивал его лекарь. — Вывих, авторитетно констатировал он.

— Вправить сможешь? — спросил командир.

— Я не дамся этому коновалу, — возмутился пациент.

— Нога замерзает, — поинтересовался, не обидевшись «коновал».

— Нет вроде, напротив — горячая, — ответил он.

— Можно вправить, конечно, но раз он не желает, пусть терпит. Ему бы укольчик обезболивающий, у нас в аптечке только бинты, не успели укомплектовать.

Командир вынул из нагрудного кармана меховой куртки оранжевую коробочку.

— Это пойдёт? — спросил он.

— Самое то, — согласился фельдшер. — Приступим к операции Алексеевич, — посмотрел он в глаза скуксившемуся штурману, нависнув над ним, как удав над кроликом.

— А может не надо а?! — пропищал тот, испуганным голосом.

Командир махнул на него рукой, стянул со своих ног унты, протянул ему.

— Если ничего его здоровью не грозит, пусть так и будет. Надень унты, лежишь без движения, ноги можешь отморозить, — смилостивился командир. — Часа три нам здесь торчать, минимум, — заверил он.

— Нам спешить некуда, — согласился механик. — Мы ведь эту колымагу, — он указал на вертолёт, тёмным пятном видневшийся за плотной пеленой падающего снега, — должны были перегнать в рембазу. Пригнали, значит, — он абсолютно не сокрушался о погибшей технике. — Она у нас рекордсменка, общий, годовой налёт на ней составил двести пятьдесят восемь часов.

— Вы же вроде нынче не летали на своей технике?

— Всё правильно командир. Весь налёт составлен на бумаге, в формулярах, вся часть, таким образом, набрала годовую норму налёта. Такие вот у нас в части бумажные летуны, «спецы» — высший класс. Да ты и сам наверно заметил это, когда встал первый двигатель. Ошалевший Алексеевич, сдуру и сиганул в окно, поди и в штаны ещё наложил.

— Ты поосторожней в выражениях, — предупредил штурман. — Над капитаном, прапор, изгаляешься.

— Какой ты на хрен капитан, — возмутился «прапор», резко повернувшись к нему. — Лично я вижу перед собой перетрухавшегося, больного мужика. А представляешь, что бы с нами было, если облёт совершал кто-то из наших, да у меня волосы дыбом встают. Согласен, конечно, летают они неплохо, а случись такая катавасия, сам-то подумай, смог бы ты посадить машину? — обратился он к капитану.

Тот, виновато, отвёл взгляд.

— То-то и оно, — подытожил «критик». — Извини командир, как прикажешь к тебе в дальнейшем обращаться, по званию — товарищ майор, или проще?

— Раз уж мы все здесь друзья по несчастью, можно и проще — Егорович.

— Ну и правильно. «Будь попроще и народ к тебе потянется», — заключил механик. — А меня, просто Серёга Салин. Знаешь такую песню: «Идёт по взлётной полосе Серёга Санин, Серёга Санин…», так вот, он Санин, а я Салин.

— Знаю, — ответил Егорыч. — И разница в фамилии одна буква, хотя разница между вами — пропасть. Я имею в виду профессионализм.

— Во-во командир, оживился штурман. Меня в части зовут просто — Алексеевич. А «технаря» Игорёк.

Игорёк сидел, привязанный за ногу, на чехлах возле Алексеевича, жуя сахар. Он несколько раз порывался убежать в лес, механику надоело за ним бегать и его, всё же, как это неунизительно, пришлось привязать.

— Я и не оспариваю профессиональные качества, — согласился Серёга. — А в остальном, почти братья, только ему повезло меньше. Не иначе, кто-то грешен из нас, — пришел он к выводу, по поводу аварии.

— Это не существенно, — опроверг Егорович. — Хотя не отбрасываю человеческий фактор, именно из-за него случаются подобные аварии.

Парни заинтересованно посмотрели на командира, даже Игорёк перестал жевать сахар, он с открытым ртом, слушал командира, словно тронутым умом пытался вникнуть в то простое, что втолковывал Егорович.

— Прежде всего, ряд факторов, способствовавших аварии, пусть даже, на первый взгляд, несущественных: Оборудование вертолёта; НЗ нет, медицинских средств нет, шанцевый инструмент отсутствует, один топор и тот так себе, при первом же взмахе в руках осталось только топорище. Дальше; форма одежды экипажа не соответствует погодным условиям. Посмотрите, во что вы одеты, во всё демисезонное, даже унтята не соизволили надеть. «Всё это чепуха», — подумаете вы. Складывание такой «чепухи» уже приводит к предпосылке аварии. Наша работа не любит, любых просчётов. Сейчас главное: «Сбродный» экипаж. Подготовка техники к вылету производилась небрежно, более того, преступно халатно. Я уверен, после прокрутки, вы осматривали вертолет, не снимая рукавиц, открыли капоты — закрыли капоты, а были бы без рукавиц, невольно обратили внимание на то, что входной кок, левого двигателя, не обогревается. И последнее: Непрофессиональные действия экипажа в воздухе. Это, пожалуй, ещё не вся информация к размышлению.

Командир встал, стряхнул снег с провисшего полога. Крупные, белые хлопья падали с неба так плотно, что вокруг стояла сплошная, белая завеса. Снег, плотно ложился на плохо натянутый, в второпях, полог парашютного шелка, таял от костра, образуя «карманы» талой воды, угрожая разрушить неустойчивую конструкцию защитного навеса.

Закипела вода, парни засыпали в неё пол пачки чая.

— У нас даже ножа нет, — заметил механик, — чтоб открыть банку сгущёнки. О какой же подготовке может идти речь командир.

Егорович протянул ему, вынув из набедренного карманчика «ползунков», нож — стропарез, прицепленный шелковым шнуром.

— Можно в принципе и топором открыть, — посоветовал он.

— Мы бы в жизнь не догадались, — заметил штурман.

— Особенно этот, — Серёга указал на Игоря. — Более нелепую ситуацию и вообразить себе невозможно: Вертолёт на дереве; штурман, по своей дурости подвернувший ногу; «технарь» — дурачок. А ты, Егорыч, был в подобной переделке?

— Пришлось, — задумавшись, командир кивнул головой.

Он вспомнил заснеженные горы. «Боевой буфет», уткнувшийся носом на краю пропасти. Бортового техника — мальчишку, романтика, с вздёрнутым носом. Энергичного механика. Пессимиста штурмана. Бой. Взрыв в лицо. Долгая тьма.

— Извини, я вспомнил, это про вас рассказывали, как сбили в горах? Может, расскажешь? — попросил механик, разливая душистый чай по кружкам.

Вкратце, без эмоций, командир изложил суть происшествия.

— Трое суток продержались, значит, лихо! — восхитился Серёга. — А механец твой, чего же он перевёлся?

— Не знаю. Он человек дела, возможно, наскучило летать «пассажиром» на борту. В его руках работа кипела. Хорошо знал «матчасть», обнаруживал и устранял неисправности. Такие недочёты, как у нас, считал для себя оскорбительными. Помимо всего прочего, всегда возил в НЗ солдатскую фляжку спирта, так на всякий случай, как анестезия. Сколько налетали мы с ним и ни одной предпосылки.

— Так, что же, вы с ним так и не виделись с тех пор?

— Почему же, нынче летом, там.

Егорыч вспомнил: Как в Средней Азии, ранним утром, на полевом аэродроме, кто-то подошел к нему сзади. Сильными руками взял за талию, легко оторвал от земли и подбросил вверх. Поймал на лету, хлопнул по плечу, крепко, по-мужски обнял. «Здорово братан!» — гаркнул на весь аэродром, привлекая внимание окружающих. «Я нисколько не сомневался, что выкарабкаешься», — сказал он. «Почему же в таком случае сбежал?» «Извини брат, так получилось», — ответил он, виновато, будь-то, предал, опустил голову.

Егорыч глядя на него, узнавал и не узнавал своего закадычного друга: Он был крепок, словно вылит из стали. От него излучалась, по-прежнему, неуёмная энергия — сила жизненной радости. Почерневшее лицо, от пороха и выжигающих лучей солнца. Чуждый запах пустыни исходил от него.

Михалыч представил своего командира товарищам. Они были похожи друг на друга; ростом, выправкой и даже лицом. Егорович понял, он не вернётся, но вопрос всё же, не удержался, задал, пусть не решительно: «Может, вернёшься?» Тот упрямо, отрицательно мотнул головой. «Может потом, когда-нибудь. Расхлебаем эту «заварушку», извини брат». Его взгляд затуманила слеза, или ему так показалось. Он улыбнулся протезами зубов, от этого Егорычу стало, как-то не по себе. «Зубы, где-то потерял уже?» — сказал он. «Зубы, Саня, не самое важное в жизни, главное голова цела», — поучительно, улыбаясь, ответил он. «Вы сейчас нас выбросите на зачистку «зелёнки», дня на три, потом мы с тобой посидим, поговорим», — пообещал он.

Слово своё сдержал. Сидели в кафе, потом в двухкомнатной квартире с его друзьями. Рассказал, что зубы «выщелкали» в рукопашной схватке. «Саданули прикладом так, что искры из глаз, главное не поймёшь, такую пылищу подняли, толи свои — либо «духи», заразительно, беззаботно рассмеялся он, будь-то так и должно быть.

— За всю командировку, только два раза и виделись? — спросил Алексеевич.

— Нас по тревоге подняли, я его десантно-штурмовую группу выбросил в горы, с тех пор не виделись.

— А, как же, вы переписываетесь?

— Нет, он звонит иногда. Куда мне ему писать, а он этого не любит.

— Странная у вас дружба, — сказал Серёга.

— Главное, что это, именно, настоящая, мужская дружба. Приятно иметь такого надёжного друга, не важно, что его нет рядом — важно, что он есть. Пусть, где-то там, далеко. В трудную минуту, всегда подставит своё плечё; не предаст, не обманет, придёт на помощь.

Командир говорил убеждённо, ему верили, потому что он знал об этом. Даже смерти неподвластно разорвать такую дружбу.

— Вроде проясняется, — заметил механик.

— Сейчас мы с тобой Серёга сходим на разведку. Тут в метрах в ста пятидесяти, я заметил поляну, на ней и будем принимать спасателей. Думаю, ждать осталось не долго.

Командир отдал необходимые распоряжения механику: Слили двадцатилитровую канистру керосина, пошли осматривать площадку, для посадки вертолёта.

За полтора часа, рыхлый, пушистый снежок, резко меняя окружающий пейзаж, запорошил всю округу. Мимо вертолёта можно пройти, не заметив его, он был весь белый, словно большая перелётная птица, облюбовав уютненькое местечко, присела отдохнуть. Да и кому может прийти в голову, такая нелепая мысль. Только отпугивающий запах керосина, стекавшего по стволу лиственницы, выдавал о наличии в лесу, чего-то такого, что не вписывается в общий пейзаж.

Разведчики, пробравшись сквозь чащу, вышли к краю огромной поляны, здесь можно было поместить вертолётную эскадрилью. Проверили почву под ногами.

— Годится, — сказал командир. — Нужно приготовить хворост для костра.

На все приготовления, к приёму спасателей ушло не более часа. За это время небо прояснилось, снежный заряд ушел дальше, щедро засыпая долину снегом, столь редкого в этих краях.

— Возвращаемся, нужно передать условия приёма вертолёта.

Быстро вернулись на место аварии. Штурман мирно похрапывал возле потухшего костра. Дурачка нигде не было видно, только многочисленные следы, говорили о том, что он здесь очень долго барражировал, словно специально запутывая след.

— Игорёк где? — злобно подскочил к Алексеевичу Серёга. — Проспал парня, где его сейчас искать прикажешь?

— Без паники! Сделаем большой обход, вокруг вертолета, — приказал командир. — Ты справа, я слева, пошли быстро, постарайся с его следами не пересекаться.

Сделав огромный круг, парни встретились, механик явно запыхался.

— Как сквозь землю провалился, — сказал он, отдышавшись. — Здесь всюду его следы, вот уж действительно, «здоровья, как у дурака махорки». Мистика.

— Может, пропустили, что-то?

— Да, что ты, командир? Не заяц же он, так далеко скакнуть. Хотя может и статься, чего с дурака взять.

— Выдвигаемся к лагерю, обходом; ты по моим, я по твоим следам.

В лагере, штурман сидел на чехлах, озадаченно чесал буйную, рыжую шевелюру.

— Не нашли, — разочарованно, сказал он.

— Спать надо меньше, — огрызнулся механик. — Из-за таких вот и падают вертолёты.

— Чего ж только вертолёты, ты уж сразу списывай на меня все земные катаклизмы, — безобидно, отмахнулся тот, словно ничего не произошло.

— Пошли, — Егорыч позвал Серёгу, — поможешь взобраться в вертолёт.

В салоне «вертушки», командир увидел мирно спящего беглеца, на распущенном парашюте.

— Он здесь, — шепотом возвестил он, ожидавшему внизу механику. — Спит, будь-то так и надо. Удивляюсь, как он сюда попал?

— Дурак, одно слово, — сказал Серёга, крутанув возле виска пальцем.

Командир быстро связался с базой, передал метеоусловия, попросил захватить с собой стремянку.

Осторожно разбудил Игоря. Тот нехотя проснулся, поёжился, спросил:

— Прилетели уже да, что-то холодно, печка никак отказала?

— Оклемался вроде?! — опешил командир, он не знал, как в таком случае поступать, «плакать» или смеяться. — Прилетели братишка, прилетели, — сказал он.

— Где вы там? — послышался Серёгин голос, снизу.

— Зачехляемся Серёга! — приказал «технарь».

— Зачехлились уже, — ответил тот. — Спускайтесь, нам ещё нужно рыжего тащить волоком.

Командир вначале спустил Игоря, потом слез сам.

— Не хрена себе мы притёрли «вертушку», значит, командировка отменяется, — не без сожаления заметил Игорь.

— Ты разве ничего не помнишь? — удивлённо, спросил Серёга.

— А, что я должен помнить? — спросил тот.

— Всё ясно командир, у парня сработала защитная система, — констатировал «фельдшер».

Они ничего, не объясняя парню, быстро увели его с места аварии. Оставив всё, как есть, отправились принимать спасательный вертолёт, осторожно ведя штурмана под руки.

Время ожидания прошло не заметно. Утаптывали огромную, посадочную букву «Т», Игорёк старательно месил ногами снег, постоянно спрашивая:

— А зачем это?

— Надо Игорёк, надо, — отвечал Серёга.

Потом механик пытался поджечь её, но керосин, смешиваясь со снегом, не горел, не хватало температуры.

— Пустая трата времени, — заметил Егорович.

Вскоре, над заснеженными деревьями, послышался гул вертолёта, от этого они стряхивали с себя белое, непомерно толстое, одеяние. Словно ожила вся тайга, в ожидании, чего-то необычного. В небо взвился черный клуб дыма, будто возвещая о несчастии.

Вертолёт пролетел над потерпевшими аварию, покачал фюзеляжем, развернулся и зашел на посадку. Механик, принимая его, смешно, размахивал руками в разные стороны, словно, исполнял только ему известный танец. Машина приземлилась в указанном месте, подняв снежную пургу, которая накрыла, казалось, всю округу.

Когда улеглась снежная пыль, и остановились винты, из вертолёта вышла группа специалистов, за ними командир авиаполка.

— Показывай майор, дела рук своих, — с иронией в голосе, сказал он, крепко пожав Егорычу руку. — Почему-то машину по близости не видел, далеко топать?

— Рядом, метров сто пятьдесят.

— Странно, — командир недоверчиво посмотрел на подчинённого. — Как же ты так?

— САРП покажет, — ответил он.

— Не расстраивайся парень, работа у нас такая, — пытался подбодрить полковник майора. — Аппарат восстановлению подлежит?

— Увидите, оцените.

— Ясно.

Когда подошли к месту аварии, от увиденной картины, были все прибывшие в шоке.

— Да, — сказал полковник, — ювелирно сработанно. Грузите скарб, оставайтесь здесь, вечерком заберём вас, — обратился он к прибывшим специалистам. — Шевелитесь, Новогоднюю ёлочку не видели? Ты, Егорыч, успокойся, сегодня отдохни. А завтра, с новыми силами, свежей головой, трезво оценим обстановку. Напишешь обстоятельную объяснительную. У тебя жены нет дома?

— Уехала на Родину, к родителям.

— Вот и прекрасно. Через неделю смена экипажа, полетишь инструктором. Если нет вопросов, полетели на базу.

Успокаивающе жужжали турбины двигателей. Вертолёт плавно оторвался от земли, легко набирая высоту, взмыл ввысь.

От аварии, на душе лётчика, останется неприятный осадок на всю жизнь. Может быть оттого, что летательный аппарат является частицей его самого.

1999 год.