Герои?!

Они

Мы еле-еле их сдержали...

Те, что неслися впереди,

шагов шести не добежали

и перед бруствером упали

с кровавой кашей на груди.

А двое все-таки вскочили

в траншею на виду у всех.

И, прежде чем мы их скосили,

они троих у нас убили,

но руки не подняли вверх.

Мы их в воронку сволокли.

И молвил Витька Еремеев:

— А все же, как там ни пыли,

Чего уж там ни говори,

а воевать они — умеют,

гады!...

Юрий Семёнович Белаш, поэт — фронтовик.

Давно хотел написать о своём тесте:

Иван Григорьевич Шубин прошёл всю войну с первого до последнего дня. Неоднократно ранен, контужен, воевал на разных фронтах, в пехоте. Его воспоминания, которые он почему-то доверил мне и легли в основу этого повествования.

Светлой памяти его я посвящаю рассказ.

Курт — радист

Доннер Веттер!!! Влипли так влипли, надо же так глупо попасть в мышеловку, чуяло моё сердце что ничем хорошим это не кончится. Пройти всю войну и так глупо погибнуть, как мальчишка — новобранец. И чего мы не видали в этой школе, когда был приказ отступать, зачем цеплялись за неё? Похоже, не выпутаться. Попробую связаться со своими, пока ещё рация работает. Хорошо, связь есть.

Курт штабу:

— Мы сидим на третьем этаже, второй пустой, первый занят русскими. Двое наших хотели выпрыгнуть, но сломали ноги и их добили под окнами, больше никто не пытается. Нас тридцать человек, боеприпасы кончаются. Наш ориентир — школа, она единственная трёхэтажная на этой улице. Видим бой на соседней. Что нам делать?

Штаб Курту:

— Постарайтесь продержаться до темноты, выбить противника нет возможности, ночью будет подкрепление.

— Чёрт бы вас там побрал! Нам час не продержаться, а вы — до темноты.

Курт снял наушники и привалился к батарее отопления.

— Что будем делать, командир? Патронов у нас на один раз — отбить штурм, затем нас возьмут голыми руками.

— Ну, положим, голыми руками нас не взять, но ситуация сложная, — ответил командир.

— Сообщи штабу, что будем прорываться. До темноты нам не выстоять, пока не подошла артиллерия русских — есть шанс. Если они подтащат хоть одну пушку, то сметут нас вместе с этажом.

— Приготовиться к атаке, сигнал — взрыв гранаты.

Иван — пулемётчик

Чёрт бы вас побрал вместе с потрохами, забились и не выкуришь ничем, и артиллерии нет, надо бы дальше идти, а тут сторожи этих и так бой уже чёрте где.

— Слушай радист, а чего они там лопочут по рации, ты же знаешь немецкий?

— Да ничего хорошего, если продержатся до темноты — их отобьют, у нас силы на исходе, а хотелось бы их выковырнуть, но как? Лестница одна и идти на пулемёт бессмысленно, только людей положим. Им сверху всё видно, как на ладони, и гранатами забросают. Что будем делать, командир?

— Готовиться к бою. Они скоро полезут, деваться им некуда, а сдаваться не хотят. Радист предлагал на их волне. Послали!

— Вот гады! Ну, началось!

Сверху бросили в пролёт лестницы гранату. Следом за взрывом на лестнице появились трое автоматчиков, больше ширина её не позволяла.

Иван, высунувшись на мгновение из — за простенка, срезал двоих. Третий, прикрывшись падающим телом, чуть не зацепил его очередью. Немедленно прыжками на пролёте возникли ещё трое и повторилось то же самое, но на этот раз за мгновение Иван успел убить одного. Трое остальных успели проскочить пролёт на второй этаж и залегли. Чьи — то руки рванули Ивана в класс, и на площадке прогремел взрыв гранаты. С площадки раздались крики, но это не остановило следующую тройку и она, беспрерывно поливая огнём перед собой, пролетела последний пролёт, оказавшись на первом этаже. Бросать гранату было невозможно — она зацепила бы своих. Иван понял, что сейчас прорвутся, на площадке уже была следующая тройка, но стрелять они не могли, впереди были спины своих. Поняв, что если сейчас их не остановить, то бой будет проигран, Иван выскочил на открытое пространство, понимая, что сейчас превратится в решето, но за то мгновение, что будет ещё жив, скосит троицу. Тут произошло неожиданное. Трое перестали стрелять и широко открытыми от ужаса глазами завороженно смотрели на то, как русский повёл стволом пулемёта, на конце которого плясал язычок пламени. Увидев такую картину, тройка на площадке полила пулемётчика огнём через спины своих падающих убитых товарищей. Бросившись на пол Иван полил и их, но мгновения замешательства хватило, чтоб они отступили и его пули не зацепили никого. Пришлось вновь прятаться за простенок. С площадки вылетела граната и, пока она крутилась в коридоре, все успели попрятаться в классы, а немцы отступить. Взрыв никому не причинил вреда. Атака захлебнулась. Ивана трясло. Никогда ещё смерть не глядела ему в глаза с такого расстояния. Спасло то, что автоматчики расстреляли все патроны, перезарядить автоматы было некогда, а тела убитых закрыли его от пуль тех, кто наступал позади. Выпив посланный ему кем-то в крышке котелка спирт, Иван немного пришёл в себя.

— А если бы догадались взять по два автомата, готовых к бою? Лежал бы сейчас как эти — с кашей вместо головы.

Курт

Будь проклята эта война! К ней нельзя привыкнуть, каждый день смерть. Мы потеряли восьмерых. Двое были ранены, командир смертельно. Всё правильно — потери в атаке один к десяти. Командир истекал кровью, она розовой пеной пузырилась у него на губах и толчками вырывалась из двух ран на груди. Внезапно взгляд его сделался осмысленным.

— Курт, добей! — прохрипел он. Нет сил терпеть.

И снова провалился в небытиё. Больше он ничего не смог сказать — началась агония, тело его выгнулось и затихло. Я закрыл ему глаза. Сами собой навернулись слёзы. Мы прошли всю войну вместе. Вспомнилось, как он опекал нас новобранцев и не посылал, где это возможно, под пули. Как мы вместе лежали в госпитале раненые осколками одной мины, от которых он пытался меня закрыть. Как делился со мной всем, что приносила его сестра, жившая в том же что и госпиталь городке. Но видно ангел — хранитель отвернулся от нас. Видения прошлого пронеслись как кадры кино перед глазами. Я на несколько секунд потерял контроль над собой, неожиданно ощутив, что по щекам стекают слезинки. Солдаты с тревогой и удивлением глядели на меня. Теперь я старший по званию и нужно принимать решение, они ждут.

— Что будем делать? — спросил я, прекрасно понимая что выход у нас только один

Все угрюмо молчали.

— План таков: пока рация ещё работает, я вызову огонь на себя и у нас будет короткое мгновение, когда русские уберутся из здания. Конечно, они оставят прикрывать отход пулемётчика, но это — шанс, иного у нас нет. В плен нас брать не будут, просто им некуда нас девать и всех всё равно положат. Возражений нет? Хорошо.

Я вызвал штаб и открытым текстом запросил:

— Что делать? Прорваться не смогли, накройте нас огнём миномётов. Если батарея ещё там, где была в полдень. Мы в зоне поражения. Попытаемся прорваться.

Курту:

— Да, батарея ещё не отошла. Залп будет через пять минут. В наушниках раздался всхлип.

— Приготовиться к прорыву, все патроны в два автомата. Заукель, ты пойдёшь первым. Ты стреляешь с двух рук, перезарядиться времени не будет, Прощаемся!

Иван

— Радист, ты чего?

— Вот сволочи! Вызвали огонь на себя, у нас пять минут на отход, не успеем.

— Командир, через пять минут они сметут школу.

— Немедленно покинуть школу! Нет, не успеем и из окон нас перещелкают. В подвал! И молите Господа, чтоб выдержали перекрытия. Ваня, прикрываешь отход. Прости.

Будь проклята эта война! Так глупо гибнуть, когда уже победа маячит. Но приказ. Быстрее отходите. Прикрою. Сейчас начнут — им тоже охота жить.

Бойцы собрались и быстро покинули классы, я остался один. Неуютно. А вот и гости пожаловали. А чего один, вот сука! Услышал меня, что ли? Два автомата. Высунуться не даст. Ладно, мы тоже не пальцем деланы, думает, у меня нервы сдадут. Так я тебе и высунулся! Иди, дорогой. Думать надо. Автоматчик дикими прыжками катится по лестнице, поливая простенок, где сидел я. Спокойно Ваня, считай. Раз, два, три. На, дорогой, со свиданьицем! Граната разорвалась в воздухе. Автоматы смолкли. С лестницы катился клубок тел. Пожалуйте, гости дорогие! Ах вы! Короткой очередью я скосил двоих спереди, но следом вниз полетела граната. Не умеете бросать, придурки, у меня четыре секунды, вряд ли в такой толчее кто-то считал. Я спрятался за простенок. Меня слегка контузило взрывом, но я не потерял их из виду. Теперь уже всё равно — я вас не выпущу, хоть убейте! Я выскочил из-за простенка и полил длинно кодлу на лесенке. Сколько падало я не видел, но по мне несколько раз выстрелили из пистолета. "Народ" шарахнулся обратно и в это мгновение я услышал рёв "ишаков"*. Немцы дико заорали, а в картинке стремительно мелькнули падающие плиты перекрытий и один чудак с рацией, как щитом впереди себя. Продырявить его я уже не успел. Обняв пулемёт я грохнулся в угол и наступила темнота.

Иван и Курт

— Жив! В растакую мать, я жив! Бог есть, вернусь поставлю свечку, а что же спину так больно? А это что ещё за чёрт? Я у немцев, что ли, где нож? Мля, сапог нет! Довоевался, босиком в Берлин войду? Так где же я, почему на носилках немец рядом? Нет, наши кругом. Плачут, с чего бы это?

— Я жив, Gott sei Dank!** Плевать, что тело не моё. Жив. В плену, да и чёрт с ним, всё равно войне конец. А это кто рядом на носилках? Пулемётчик! Значит и он жив!

— Ich heisse Kurt!***

— Ваня!

— Смотрите! Очухался Иван и немчура тоже, а я уж думал, что на чужбине придётся его хоронить.

— Командир? Как нас угораздило остаться в живых, с фрицем?

Я повернул голову и углядел знакомые здания напротив школы.

— Немцы дали залп из "ишаков" и от школы осталась куча бетона и кирпичей вперемешку с мясом. Город взяли и мы решили тебя найти и схоронить. Двое суток разбирали завал и нашли. Скажи спасибо пулемёту и рации фрица, плита, что вас накрыла, упала на торчащий пулемёт и рацию, и вас не задавило полностью, вы так там и лежали в обнимку. У тебя вся спина в лоскутах, а у немца обе ноги сломаны, но жить будете. А немец — твой крестник, больше живых нет, одни куски.

Рассказать — не поверят. Да, на войне всякое бывает...

* "Ишак" — немецкий шестиствольный миномёт, прозванный так за характерный звук при выстреле.

** Спасибо, Господи. *** Я Курт.