Слёзы моей матери

— Сволочи! — возмущался у меня под боком Алекс. — Козлы! Мне 11 дней осталось! 11!

Алекс Кроуфорд — мой очень хороший и, можно сказать, лучший друг. Славный парень, в беде не бросит и настроение меткой фразой всегда поднимет. Правда, не то чтобы он был досадным… Просто иногда становился невыносимым.

Также считали и все, кто имел неосторожность погрузиться в один вертолёт с моим бубнящим другом: пилоты были готовы прыгать прямо из кабины, а не в меру вспыльчивый капрал Бернанрд Руни, или просто Бэр, с подозрительным видом заряжал свой дробовик, томно и немного зло глядя на Алекса.

Хотя я Алекса сейчас не понимал, затыкать его не решался — он был склонен обижаться по пустякам, а ссориться с друзьями я не люблю. Так что пусть бухтит себе — рано или поздно успокоится.

— Не пыхти, Эл, — дружески толкнул его второй мой лучший друг Крис Уайт. — Скоро мы перебьём всех красных и поедем домой.

— Хрен там, — раздался откуда-то из глубины голос Рэйбоба. — Они плодятся, как тараканы. К тому же я слышал, что у них от Пекина до Ханоя тоннель прорыт — им идёт пополнение.

— Что ты порешь херню? — ввязался в разговор Том Коннор. — Китайцам делать нечего, кроме как лезть во Вьетнам!

— Они же все психи, — покрутил пальцем у виска Мит. — Им в кайф воевать и дохнуть за императора.

— Так то японцы…

— Они все на одно лицо. Чёртовы желтомазые! — Бэр ударил прикладом в пол, едва не проделав дыру. — Жахнуть бы по ним бомбой! Как в Хиросиме! И никаких проблем! Приползли бы плакаться, как и япошки, китаёзы или кто там ещё был? Да неважно! Сам факт — нужно три-четыре самолёта и 10-12 часов, чтобы закончить войну!

— Между прочим, Хиросима и Нагасаки — яркий пример нарушения прав человека, — неуверенно возразил один из безымянных новичков. За неделю имя у него так никто и не спросил — какая разница? Всё равно его убьют.

— Яркий пример нарушения прав человека — это ты! — Бэр нагнулся и ударом ладони надвинул зелени шлем на глаза. — Твои родители наверняка порядочные люди. Как у них могло родиться такое говно, как ты? Не нарушай их права!

— Когда в бою побываешь — не так запоёшь! — внезапно пробасил Джо Киган.

Наш ямаец всё это время мирно почивал, похрапывая в тон рёву лопастей. Он вообще спит при первой удачной возможности. «В любой непонятной ситуации ложись спать» — учит он молодое поколение. Его философия вполне символична — Джо дрыхнет за весь взвод и немножко за дивизию, но ни один командир не наказал его за это, даже когда Киган был удивлённой зелёной соплёй среди незнакомых, враждебных джунглей.

— Когда тебя красный будет штыком вспарывать, предупреди его, что он нарушает права человека! Он ведь не знает!

Этой моей шутке посмеялись все, кроме сержанта Дэвиса. Но в этом ничего необычного. Он всегда был какой-то хмурый, настороженный. Такое впечатление, что он ждал чего-то, всегда наготове.

— Ты обидел сержанта! — Бэр пихнул парнишку ногой. — Это нехорошо!

— Прекращай дедовщину, Руни, — приказал сержант, вынимая изо рта сигарету и выбрасывая её навстречу ветру.

Он, видимо, хотел ещё что-то добавить, но передумал.

— Вы меня напрягаете, серж, — покачал головой Алекс. — Мне 11 дней до дембеля, а вы сидите с таким видом, словно нас на плаху везут.

— Алекс сейчас заплачет! — вставил свою копейку Салли Савани. — Спойте ему песенку!

— Мы летим на плаху! — передразнил Кроуфорда Мит, вытирая воображаемые слёзы и изменив голос. — Только не это!

— Ты, Салли, повесишься на спагетти, весь в слезах, узнав, что, сколько бы ты тут не корячился, американский паспорт далёк от тебя, как Мит от потери девственности.

Все глубоко задумались над этой мыслью, изречённой моим другом. Первым заговорил Рэйбоб:

— Ты иногда сам понимаешь, что несёшь?

— Я несу счастье, — штампованно отозвался Кроуфорд.

— Если Салли повеситься на макаронине, то это будет ярким примером нарушения прав человека, — процитировал я надёжный источник.

Смех продлился недолго, потому что настала очередь сержанта Дэвиса снова вступить в наш миролюбивый солдатский трёп:

— Вчера две роты первого батальона попали в засаду на месте «Маркет Плэйс». Косоглазые положили триста человек, потеряв где-то полсотни, и ушли.

Оживление быстро пропало. Я видел, как изменились лица ребят: из безрассудно-бытовых они стали тревожными, настороженными… И испуганными.

Но все тут же нашлись и снова заулыбались. Нельзя ничего воспринимать всерьёз.

И нельзя забывать об этом. Война — не то место, где нужно вываливать наружу свои эмоции. Не то погрязнешь. Застрянешь в этом аду, которым обернулся весь мир, все люди и ты сам.

Однако, несмотря на лёгкое настроение, разговоры стихли. Всем стало ясно, что глупые, неорганизованные партизаны, называющие себя Вьетконг — больше не толпа необученных азиатов с ружьями и вилами. Если их потери равны нашим — значит, Вьетконг превратился в нечто подобное армии. Регулярной армии Хо Ши Мина.

Мне было всё равно, кому надирать задницу. Русским, китайцам, вьетнамцам… Им же пофигу. Они все с радостью натянут наши головы на колья и будут показывать всяким там пионерам и прочим фанатикам.

Лагерь встретил нас вязкой грязью, хлюпающей под подошвами, и жуткой вонью гнили или чего-то в этом роде. Обитатели здешнего захолустья не были нам рады. Они даже не заметили новых соседей. Насколько я понял, эти ребята и есть остатки первого батальона девятого полка морской пехоты. Я легко узнавал этот взгляд, застывший в красных глазах. Взгляд на две тысячи ярдов. Отсутствующий, полный безразличия. Эти люди не здесь. Они словно впали в ступор и молились, чтобы в один момент они поняли — всё кончилось. Всё прошло.

Моё внимание привлёк резкий, громкий крик — какой-то боец внезапно подорвался с укрепительной кладки и часто-часто дышал, вращая по сторонам дикими глазами. Друг принялся его успокаивать: уложил схваченную бинтами голову себе на плечо и начал гладить ладонью по спине.

Рядом с ними, прямо на земле, лежал парень на носилках. Он не шевелился и, казалось, не дышал, но сидящий рядом санитар не видел этого.

— У меня мама такую отбивную готовит, — говорил он, сжав в ладони мёртвые пальцы. — Поедем ко мне. Скоро…

Я не мог смотреть на это: вышел из строя и склонился над доктором.

— Док, — проговорил я, разжимая его ладонь. — Док…

Он поднял на меня свои заплаканные глаза.

— Мы с Ником поедем ко мне домой. Мама приготовит отбивную. Она обещала.

— Он уже всё, док, — я сжал его дрожащее плечо. — Он — всё…

— Что?

— Он… погиб…

Санитар не шевелился. Он прожигал меня невидящим взглядом, пытаясь понять, вру я или нет.

— Прости…

— Мы не поедем? — спросил голос, похожий на шелест листьев. — То есть как…

— Мне так жаль…

— Почему мы не поедем?

И как ответить? Что можно сказать?

— Вы врёте. Все. Я не верю.

С этими словами санитар снова сел рядом с мёртвым другом и опять зашептал, поправляя рубашку и смахивая мух, садящихся на бледное лицо.

Рядом сидел ещё один солдат. Он приставил к подбородку пистолет с оттянутым бойком и щёлкал курком. Нет патронов. Его это не остановило — он давил и давил на спусковой крючок, даже не задумываясь, почему этот ужас ещё не кончился.

— Можно, ребята? — к нам подошёл Крис, держа в руках банку с пайком и пластиковую ложку.

— Падай! — хором отозвались присутствующие.

— У кого что? — поинтересовался мой друг. — Бэр?

— Что-то похожее на копыто… — Бэр брезгливо шлёпал ложкой по содержимому банки, разбрызгивая вокруг подливу. — А у тебя?

— Сейчас глянем… — Крис вынул из чехла нож и с характерным стуком засадил лезвие в банку.

Мне после сегодняшнего кусок в горло не лез. Я не мог отвести взгляда от того санитара: он так и сидел рядом с погибшим другом. Хотелось как-то отвлечь его от всего, что творилось вокруг, от того, что произошло вчера. Может, отнести ему свой паёк? Я беднее не стану — пожую шоколад и запью тёплым кофе. А бедняга наверняка не ест вторые сутки.

— Свинина! — объявил Алекс, показывая банку. Он так сильно перевернул её, что мясо едва не вылетело в грязь.

Кроуфорд быстро подхватил еду уже на самом краю, что вызвало жидкий, ненатуральный смех у собравшихся за нашим маленьким костерком.

— Ты чего залип? — спросил у меня Крис. — Что там?

— Я думаю… — мысль куда-то ускользнула из моей головы, и я замолчал, глядя на врача, сидевшего перед носилками.

— Оставь его, — посоветовал Крис, положив ладонь мне на колено. — Пусть побудет один.

Эх, Крис… Меня не обманешь. Я понимал, что для Уайта всё увиденное не прошло даром. Как и для всех нас. Никто не подавал виду. Убеждали себя, что всё хорошо.

— Он так с ума сойдёт…

— Уже сошёл.

Мы начали есть. Ну как, есть. Я по-прежнему переворачивал ужин в банке, Алекс просто выпил подливу и отставил ёмкость в сторону, у остальных тоже аппетита не было.

— А стоит оно того? — нарушил тягостную тишину Том. — Посмотрите на них. Что будет теперь?

— Отправятся домой по восьмой статье, — отозвался Киган, который, стоит заметить, снова проснулся на середине разговора.

Как можно дрыхнуть и вместе с тем оставаться в курсе событий? Во сне, что ли, слушает…

— Что такое восьмая статья? — неуверенно спросил один из новичков.

— Прекрасный повод свинтить отсюда к чёртовой матери… — ответил я, закуривая сигарету.

— Дай огоньку, — попросил Том.

— На, — я протянул ему зажигалку.

Когда Том задымил, я захлопнул крышку своей счастливой «Зиппо» и сунул её в нагрудный карман.

— Так что за статья?

— Документ, по которому ты увольняешься в резерв! — раздражённо ответил Рэйбоб.

— Это как?

— Если пулю вгонят с непоправимым вредом для здоровья, или с катушек слетишь… Все по-разному уходят. Восьмая статья, она такая… — Бэр тоже закурил. — Широкая…

— Угу, — кивнул салага и продолжил без аппетита пережёвывать ужин.

Бэр некоторое время пристально изучал кушающих новичков и затем многозначительно выдал:

— Вы ешьте, ешьте. Вам много сил понадобится…

— А тебе не надо? — отозвался Пиг с набитым ртом.

Этого парня назвать иначе как Пигом, или свиньёй, нельзя. Настолько был жирный. Да и сейчас такой же. Вечно голодный.

— Не надо, — Алекс понял, куда клонит Бэр, и потому сразу же подключился к разговору. — Ты, Пиг, сколько весишь?

— Не знаю… — пробурчал новичок, откладывая банку с едой и потупив взгляд.

— Я примерно догадываюсь… — сказал Алекс, прищуривая глаз. — Сапёром будешь.

— Почему?

— Тебя миной не возьмёшь. Противопехотной, по крайней мере. Ты на неё наступишь, а она подумает: «Танк едет, взрываться не буду».

Щёки Пига заалели от накатившего смущения, а «шутники» дружно рассмеялись.

— Ты обиделся? — Алекс напустил на себя сочувствующий вид и подошёл к Пигу. — Прости! Прости меня! Какие щёчки!

Пиг внезапно привстал и как-то смазано ткнул Алекса кулаком.

— Ого! — удар Кроуфорда получился сильнее, и Пиг свалился с бревна. — Помахаться вздумал!

Я усердно душил гнев внутри себя, видя, как Алекс то и дело бросает новичка в грязь, затем со злостью грохнул банку о землю и, отодрав Алекса, толкнул его в сторону.

— Озверел?! — он тут же подскочил и влепил по морде.

Я тут же ответил, и дальше всё пошло по накатанной.

— Хорош! — услышал я голос Криса и почувствовал, как кто-то тянет меня в сторону. — Вы чего?

— Обалдел, придурок чёртов! — ругался Алекс, когда нас растащили.

— Заткнулись нахер! — внезапно рявкнул Крис. — Сели по местам!

— Ты этому дебилу скажи! — не унимался Алекс. — Он первый начал!

Хотелось как следует надавать Алексу по щам. Но он оставался мне другом. Я знаю, что буду потом жалеть. Вот Бэру я запросто наваляю. Свинья черномазая…

— Кажется, у тебя новая кличка, — Бэр встречал меня с улыбкой. — Ты теперь няня! Хотя нет, нет! Бабушка! Бабуля!

Бэра поддержали радостными возгласами. Я старался не обращать на это внимания, хотя ярость уже переваливала через край. Я подошёл к Пигу, чтобы помочь ему отряхнуться.

— Вытри ему сопельки! — не унимался Бэр и пропищал:

— Бабуля! Я описался!

— Сука ты чёрная, бабуля у тебя в Гарлеме живёт, свинья!

Я кинулся было на Бэра, но передо мной выросли Крис, Салли и Том, а запястье Бэра сжала гигантская лапа Кигана.

— Тс-тс-тс-тс, — прошипел Джо. — Вы все из-за жирдяя хотите посраться?

— Никто не срётся! — орал я. — Хватит издеваться! Не только над ним, но и над всеми! Вы, собаки дикие! Нравится насилие? Нравится? А потом, твари, будете сидеть и в штаны ссать от страха!

— Ты шуток не понимаешь? — улыбнулся Киган.

— За такие шутки морды рвут!

— Иди сюда, порви мне! — провоцировал Бэр.

— Я тебе лучше жопу порву! Суну туда бревно, сука, и порву!

— Молчать всем! — раздался рык. — СМИРНО!

Мы бросили препираться друг с другом и вытянулись, пусть не сразу, по стойке «смирно». Это был сержант Дэвис.

— Не знаю, что у вас тут было, да и знать не хочу. У вас много злобы, так много, что вы друг друга убиваете. Ну что же, здорово! Завтра Бэр и ты, Грант, — указал он на нас пальцем. — Пойдёте в авангарде. Если кто-то из вас побежит… — сержант угрожающе навис надо мной. — Догоню и брёвна в задницы повставляю, и морды порву. Так ты говорил?

— Так, сэр…

— Не слышу!

— Так, сэр!

— Полный ответ!

— Я, капрал Джейсон Грант, порядковый номер 891160, сказал, что вставлю в задницу брёвна и порву морду!

— А я, капрал Бернард Руни, порядковый номер сами знаете, не понимаю, в чём виноват.

— Не нравишься ты мне! — проорал Дэвис ему прямо в лицо. — Не по душе твоя гнойная, чёрная рожа! И только поэтому я, старший по званию, придумываю тебе кличку «Говно» и посылаю в авангард, чтобы ты там сдох, а я поржал над твоей смертью вместе с дружками-макаками!

— Есть, сэр! — прорычал Бэр, с ненавистью глядя на сержанта.

— Ты чем-то недоволен? — рёв Дэвиса услышала вся долина. — Тогда отправляйся в штаб, Говно, сдай оружие и иди убирать толчки! Немедленно!

— Бросьте, серж…

— Ты, мразь, сам не дойдёшь?! Тебя туда «бросить» надо? Хорошо! Сейчас ты, Говно, идёшь сдавать оружие и записываешься в отряд подсобного хозяйства! Ждёшь меня потом у палатки штаба! Не смей уходить!

— Есть, сержант!

— Бегом!

Все смотрели в след бегущему к штабу Бэру, а Дэвис, тем временем, перешёл на меня.

— А ты, капрал Джейсон Грант, порядковый номер 891160, забываешь, нахрен, как тебя зовут и каков твой номер. Отныне твоя кличка Драник! Ты же морды и задницы с одинаковым удовольствием рвёшь? Вот и будешь Драником!

— Сержант Дэвис, сэр, — обратился к нему Крис. — Разрешите доложить, что капрал Грант вступился за рядового…

Тут Крис замолк — мы ведь ничего не знали о Пиге, из-за которого, собственно, и разгорелся конфликт. Даже имени не спросили.

— За рядового…

— Кто-кто? — Дэвис демонстративно приложил ладонь к уху и наклонился к Крису. — Капрал Грант? Это кто? Я знаю, что у нас в отряде служит некто Драник! Он бегает по Вьетнаму с порванной рожей и бревном в заднице! А капрала Гранта я не знаю! Так, сброд, внимание! Кто знает имя этого рядового? — он указал рукой на Пига. — КТО?! ЗНАЕТ?! ЕГО?! ИМЯ?!

— Колин Маркс… — раздался чей-то голос.

— Кто это сказал?

— Я, сэр, — отозвался один из новичков.

— Ещё кто?

— Я.

— И я.

— Новобранцы, назвать имя этого человека!

— Колин Маркс!

— Вы запомнили, животные? — обратился сержант к «старикам». — В ваших поганых головах должен отразиться тот факт, что его зовут Колин Маркс! Он родился в 1949 году, пятого января! Он родом из Маршаллтауна, округ Маршалл, штат Айова! Родители: Гаррисон Маркс и Сара Маркс!

Сержант подошёл к другому новичку:

— Его зовут Бенджамин Стоун, родился 28 февраля 1950 года в городе Рокфорд, округ Уннебейго, Штат Иллинойс, в семье Франклина Стоуна и Мелиссы Стоун!

Следующий новобранец:

— Имя этого парня — Карл Ховард! Он — сын Дэвида Ховарда и Джессики Ховард! Родился в городе О-Клэр, округ О-Клэр! Штат Висконсин! 13 июля 1949 года!

— Сержант Дэвис, разрешите доложить… — тихо проговорил Крис. — Капрал Грант…

Тут он поймал выразительный взгляд нашего командира и со вздохом перестроился:

— Драник не виноват в этой ситуации. Все его действия были направлены на защиту рядового Маркса, а слова были реакцией на агрессию.

— Это правда? — Дэвис повернулся к Марксу.

— Да, сержант, — дрогнувшим голосом ответил тот, всё ещё глядя в землю. — Он просто вступился за меня.

— Кто издевался над тобой?

Пиг, точнее, Колин Маркс, косился на Алекса, но не решался сдать его. Кроуфорд, в свою очередь, краем глаза прожигал новичка. Ни я, ни Крис не назвали имени — Алекс должен признаться сам.

— Я, — негромко ответил Алекс. — Я издевался.

— Понятно. Идёшь завтра в авангард. Вместе с Бэром.

— Есть, сэр!

Если во Вьетнаме тебя отправили в начало колонны, то есть, в авангард, значит, ты в чём-то провинился либо у тебя плохая карма. Нужно смотреть не только на все четыре стороны, но ещё под ноги и наверх, на кроны деревьев. Вьетнамцы — люди хитрые, зачем мазаться грязью и скрываться в траве, из которой один чёрт ничего не видно? Можно нарвать листьев и залезть на какую-нибудь толстую ветку, а потом спрыгнуть на зазевавшегося американца.

А на земле поджидает гораздо больше неприятных сюрпризов, нежели на деревьях. Косоглазые очень любят рыть ямы на тропах до двух метров глубиной, вбивать в дно бамбуковые колья и смазывать их собственными экскрементами — чтобы ты, коли уж провалился, подыхал не только от боли, но и от вони, а также микробов, которые кишат в их жёлтом сырье.

Алекс тоже всё это вспомнил, во всех красках и тонах, поэтому, когда Дэвис ушёл, с криком запустил пищевую банку в кусты. После этого надругательства мой друг схватился за голову руками и с размаху сел на бревно. Я подошёл к нему.

— Я не буду ссориться. Согласись, было за что получить.

— Было, — кивнул он. — Прости меня.

— Я не злюсь.

— Это неважно. Завтра я сдохну. И всё, что между нами было, само собой забудется.

— Заколебал ты, а, — я сел рядом и по-дружески обнял Алекса. — Никуда ты не денешься. Там вьетнашек уже не осталось. Офицеры говорили, что авиация и артиллерия бомбили долину 12 часов. За это время там ничего не могло уцелеть.

— Мало ли что офицеры говорят… — голос Алекса дрожал, но он, как мог, скрывал свой испуг. — Вот чёрт! Проклятье! Мне осталось 11 дней! И всё — свобода! Мало того, что меня запихали в эту жопу, так ещё и сдохну в ней!

— Не все, кто идёт в авангарде, погибают…

— Все, абсолютно все!

— Неправда. Я же уцелел. И Киган живой. И ты. Ты ведь уже ходил впереди.

— Ходил… Да, ходил! И я готов что угодно отдать, — повернулся Алекс ко мне своё бледное лицо. — Лишь бы это никогда, никогда не случилось снова!

Сезон дождей во Вьетнаме — это такой небольшой праздник воды и грязи, который начинает активно проявлять себя в мае и заканчивается где-то к сентябрю. Сегодня 4 июля, а значит, самый пик влажной грязи, мутной воды и, конечно же, туч насекомых. В первую очередь, москитов. Безобидные, в общем, комарики размером с кулак, которые очень любят кусаться и разносить малярию.

Малярия — то ещё удовольствие. Ты колотишься от озноба, которому на смену внезапно приходит лихорадка, не можешь двигаться из-за боли в суставах, не можешь ничего есть, потому что всё это вскоре обратно возвращается наружу. Тем же путём, которым пришло внутрь.

Мы выстроились клином на дороге, которую сегодняшний ливень превратил в сплошное непроходимое месиво. Тут, если и пошёл дождь, то именно ливень. Видимость никакая, ноги промокают через 10-12 секунд, а высушить ботинки и носки негде — разве что в палатке. Но мы-то в полевых условиях. Палаток нет. Поэтому придётся терпеть.

— Ребята, вы идёте за ними? — ко мне, прямо босиком по грязи, подбежал насквозь промокший солдат. — А?

— Да, — раздался нестройный хор.

— Найдите там Джона Фелпса, — попросил он. — Пожалуйста, найдите его.

— Друг, прости, но тела в лагерь не повезут, — ответил я. — Их сразу же отправят на вертолётах в тыл.

— Возьми хотя бы жетон! — на глазах парня застыли слёзы. — Пожалуйста, прошу! Хотя бы один жетон!

— Ладно, — кивнул я. — Хорошо. Хорошо.

За разговором я не заметил, как к нам подошла целая толпа пехотинцев.

— Брук Мартин, — тяжело пробасил один из них, приблизившись к Крису. — Прошу…

— Дэвид Тэггарт.

— Майкл Стюарт, Пол Стюарт… — голос дрогнул. — Деррик Стюарт.

— Пи Кей Джексон…

— Грег Лукас, Стивен Трейси…

— Его сожгли. Найди каску. Каску с надписью на левом боку: WRT. Найди.

Дорога, по которой мы медленно выдвигались прочь от лагеря, и была тем самым печально известным шоссе 561, на котором позавчера сложили головы почти три сотни парней. Мы шли в том же направлении, что и они — на север, к горе Кон Тхиен. Горе Ангелов.

Бэр и Алекс шли впереди. Сержант так и не назначил «самого первого», поэтому ребята, посовещавшись, бросили жребий и, судя по лицу Бэра, колонну возглавит он.

Я никогда не видел, чтобы Алекс молился. Ещё вчера вечером он попросил у кого-то из ребят маркер и нарисовал на лобовой части шлема распятие. Рядом написал молитву. Так и сидел, вцепившись в каску и шевеля губами.

Мне было жаль Алекса. Из-за пустяковой драки он мог расстаться с жизнью. А ему 10 дней осталось. Это так мало по сравнению с тем, что было в начале. Алекс виноват. Бесспорно. Но салага должен стать жёстким, должен научиться отвечать.

Меня, Криса и Кроуфорда подвергали и не такой муштре. Когда мы только приехали сюда, в июле 66-ого, нас определили в отделение к сержанту Томпсону. Вот там была дедовщина. Над нами не только издевались, но и гоняли по всякой грязной работе. Носки постирать, толчки убрать, посуду помыть.

Бывало, надоедает всё, просто бьёшь ветерана кулаком прямо в мерзкую рожу. Драки быстро заканчивались: друзья дембеля тут же давали тебе сдачи, все вместе наваливались и лицом в помои объясняли, что «дедушек» обижать нельзя. «Дедушек» нужно слушать.

Все новички прошли эти две недели злых шуток, подколов и унижений. Зато после первого боя у тебя спрашивают имя, наливают выпить, дают сигареты, часть пайка… Принимают, как человека. Армия, тем более Вьетнам — не колледж. Здесь ценится умение убивать. Без этого умения ты — никто. Потому что без этого умения ты долго не проживёшь.

Стоит сказать, что в сезон дождей температура всё равно высокая. Несмотря на ливень. Но когда попадаешь под мощные струи воды, ощущение тепла куда-то улетучивается, и тебе постепенно становится холодно.

Впереди был небольшой холмик. Как и следовало ожидать, кто-то не упустил шанс поскользнуться на грязи и, сметая всё и вся на своём пути, полететь обратно к подножию. Меня такое зрелище не удивило. Сам так пробовал. Удовольствия мало. Когда изваляешься в грязи, на тебя слетится целая прорва насекомых. Покусают будь здоров.

Внезапно ведущий резко присел и поднял руку. Мы все повторили его движения. Мимо меня прошёл сержант Дэвис. Он приблизился к Бэру, и тот начал что-то показывать.

Дэвис повернулся и жестом приказал Кигану следовать за Алексом и Бэром, которые крались по направлению к спутанным зарослям деревьев.

— Что там? — осторожно спросил Маркс. Я и не заметил, как он оказался рядом со мной.

Я не ответил. Рядом раздался стук: Рэйбоб и его помощник Тэйп расставили треногу и поставили на неё пулемёт. Рэй выдвинул мушку и напряжённо замер в ожидании нападения.

Из-за ствола высунулся Дэвис. Он махнул рукой, призывая выдвигаться вперёд. Протяжно выдохнув, я поднялся на ноги и пошёл дальше, внимательно смотря под ноги. Не хотелось на змею наступить…

— Бункер, — коротко сообщил Алекс, когда остальной взвод подошёл к разведчикам. — Внутри всякое барахло.

— Что думаешь? — спросил я.

— Ничего не думаю. Только надеюсь, что мы не попадём в засаду, пока я в авангарде.

Вдалеке послышалась стрельба. Мы тут же упали в мокрую траву, ворочая по сторонам головами. Дэвис некоторое время рассматривал растительность на предмет нахождения в ней врага, затем, убедившись, что всё спокойно, поманил к себе радиста.

— Лима/3/9, вызывает 2/Лима/3/9. Нашли бункер и проход в тоннель. Врагов не обнаружено. Приём?

— Понял, 2/Лима. Стойте там и смотрите в оба. Вышлю вам пару «крыс» и сапёров.

— Так точно, Лима/3/9. Конец связи.

Я внимательно разглядывал тоннель. Узкий, тёмный проход в не менее узкий, кишащий косоглазыми тоннель. Гуки знают толк в партизанской войне. Нарыли тоннелей на сто миль, запаслись там едой, оружием… И гадай потом, где они выскочат.

Наше командование и тут не растерялось. Набрали низких и тощих ребят из колледжей и сказали: «Будете Тоннельными Крысами». Звучит круто, но на деле всё гораздо хуже.

— Ты тоже об этом думаешь? — подошёл ко мне Крис.

— О чём?

— Тоннели… Не нравятся они мне…

— Думаешь, что они там? — я кивнул в сторону лаза.

— Готов спорить, что, когда начался обстрел, большинство красных нырнуло под землю.

— А значит?

— Гуки, которые первый батальон позавчера разбили, живы. И сидят у нас прямо под ногами.

Во время патрулирования никто не разговаривает. Слышишь только испуганные вздохи, когда из травы резко взлетает птица, потревоженная солдатским ботинком. Иногда до ушей доносится шёпот — кто-то быстро проговаривает молитву, раз за разом, или убеждает себя, что всё в порядке. Что сегодня он не умрёт. Хотя это неправда. И он всё понимает.

Так идёт каждый из нас, прислушивается к перекличке диких птиц и шипению змей в надежде различить шаги, чужую речь… Война в джунглях — слепая война. Побеждает тот, кто первый услышал.

Я мягко ступал с пятки на носок и вслушивался в шум дождя. Бойцы не любят ходить по джунглям, если в авангарде старики вроде Алекса и Бэра. Ветераны более осторожны, у них развивается особый инстинкт — страх. Страх присущ всем, кто попадает в подобные места. Но для одних страх — погибель, а для других — спасение.

Идущий впереди новичок сразу же записывается в мертвецы. Эти мальчишки, которые даже в школе недоучились, резвым, размашистым шагом идут через заросли, не замечая никого и ничего вокруг… Они боятся. Они хотят уйти отсюда. Скорее достичь конца. И первыми получают пулю из засады. Первыми находят мину, да так, что потом невозможно ни опознать, ни собрать то, что осталось. Первыми проваливаются в ямы с кольями, наступают на шипы, спрятанные в грязи… Они того же возраста, что и я. Просто невезучие. Им никто не объяснил, что делать. Не сказал, как идти, чтобы не напороться на колья или не разлететься во все стороны кровавыми ошмётками.

Шаг, второй, третий. Алекс медленно опускает палку в грязь и осторожно шевелит. Ничего. Земля. Медленно отрывает палку и становится на то же место, где она была. Приходится делать эту проверку на ходу. Главное — прислушаться к звуку. Едва слышный, глухой стук вперемешку с шуршанием — яма. А если ничего не слышишь — всё в порядке. Либо мина. Это узнаёшь уже в следующую секунду.

— Засада!

Мы мешкам рухнули на землю. Падая, я видел, как перед Коннором, словно из-под земли, вырос человек и с размаху ударил его в живот. В следующий миг тишина разорвалась длинными очередями, и вьетнамец, выронив нож, повалился обратно в траву.

Я хотел бросится Тому на выручку, но не успел: на наши очереди тут же ответили. Выстрелы слились в единый грохот, я высадил целую обойму в никуда и прищурился, стараясь разглядеть вьетнамцев.

Они сидели по кустам и не вылазили, щедро поливая нас из пулемёта. Когда очереди прекращались, и пулемётчик приступал к перезарядке, весь чёртов отряд открывал неприцельную стрельбу из карабинов, не давая нам подобраться к гнезду на расстояние броска гранаты.

— Я Лима 3/9! Лима 3/9! — от волнения наш сержант перепутал все позывные. — Запрашиваю огневую поддержку! Координаты… Где мы? — спросил Дэвис у радиста.

— 1,6… — последние слова утонули в грохоте выстрелов.

— Ещё раз!

— 1,6,5,3, — продолжил радист, приходя в себя и сверяясь с картой. — 1,6,5,3,7,2!

— Наводи артиллерию! — сержант сунул парню трубку, а сам пополз вперёд.

— Внимание! Огневая задача! Противник, 200 метров…

— Ниже головы! — орал сержант, проползая между нами. — Ни-же го-ло-вы!

Где эта сраная артиллерия?! Мы продолжали слабо отстреливаться, косясь на небо, словно могли заметить, как приближаются снаряды.

Внезапно грянул взрыв, и нас засыпало глиной вперемешку с травой. За ним последовал ещё один, потом ещё и ещё… Я чувствовал щекой, как земля содрогается от падения снарядов, слышал, как свистят осколки, пролетающие всего в нескольких миллиметрах от меня. Зажмуривал глаза от криков, утопающих в чёрном столбе взрыва.

— Да! — раздался довольный крик связиста, когда всё стихло. — Вы попали!

— Обращайся, Лима. Надеюсь, больше не понадобимся.

— Удачи вам, Жнец! Отбой!

Сержант Дэвис объявил привал. Мы слишком оторвались от остальных, нужно дать возможность нас догнать. Ребята разместились прямо тут же, где нас обстреляли несколько минут назад, достали табак, консервы, кто-то даже колоду карт выудил.

Я поспешил найти Алекса. Он лежал в траве, на том же месте, и не шевелился.

— Алекс! Алекс! — бросился я к товарищу.

Упав рядом с ним на колени и перевернув его на спину, я понял, что он живой.

— Ты не ранен?

— Да целый я… — прохрипел Кроуфорд.

— Придурок сраный! — я гневно пихнул его в плечо. — Я думал, что тебя шлёпнули!

— Они бы и шлёпнули… Не хватило немного.

Он лежал и тяжело ловил ртом воздух, вытаращив глаза. Я рывком снял с него лямки рюкзака, портупею и расстегнул жилет, освобождая грудную клетку. Когда дыхание моего друга пришло в норму, я попытался пошутить:

— Видишь, Алекс? Ты неправ. Не все, кто идёт в авангарде, погибают.

Тут я прикусил язык, вспомнив, что где-то здесь должен был быть Бэр. Он и был тут, двумя метрами дальше. Тоже лежал на животе, не подавая признаков жизни.

— Бэр? — я медленно нагнулся к нему. — Ты слышишь?

Бэр не шевелился. Положив парня на бок, я заметил кровавое пятно, растёкшееся по бандане. Отвернувшись, я пальцами опустил веки на невидящие глаза. Взяв в руки левую ногу, я достал из-под шнурков ботинка один из жетонов и сильно сжал в кулаке.

— Как он? — спросил Алекс, когда я вернулся к нему.

Я молча продемонстрировал «собаку».

— Угу, — кивнул Кроуфорд и снова откинулся на спину.

Мы молчали и думали каждый о своём. Мне жаль Бэра. Каким бы придурком он не был. Жаль хотя бы за то, что он погиб в душных джунглях чужой страны по воле чужих людей.

— Ещё один убит ни за что, — прочёл мои мысли Алекс.

— Только сейчас об этом думал…

— Я не про политику говорю. Честно, после года, проведённого здесь, мне насрать, кто кого поддерживает, кто какую программу ведёт. Просто насрать. Даже не думая о глобальных вещах, можно спуститься на землю. Мы идём на территорию, кишащую косоглазыми коммунистами, чтобы забрать чьи-то трупы.

— Это важное задание.

— Нихрена. Нихрена оно не важное.

— Вот сейчас я тебя не понял.

— Всё просто, Джей, — Алекс приподнялся на локте, пристально глядя мне в глаза. — Ради трупов живые становятся мертвецами. И меня, без 10 дней гражданского человека, отправили искать жмуров по долине, где ты сам можешь стать жмуром.

— Если тебя замочат, ты бы хотел гнить здесь? Среди грязи, луж, змей и прочего дерьма, ползающего под ногами? Или ты хотел бы быть похороненным достойно? У себя на родине? С эпитафией «Ветеран войны»?

— Мне нечего стыдиться! Эти ребята, лежащие на шоссе и вокруг него не сделали бы для меня того же по собственной воле!

— А как же… Как же дань уважения, и всё такое?

— Если бы их уважали, то не послали бы сюда.

Мы замолчали, наблюдая, как Бэра кладут на носилки, накрывают плащ-палаткой и уносят. Я, Алекс, а потом и другие парни встали на ноги, когда погибшего товарища проносили мимо. Они шли к зоне высадки, которую рота D из того самого 1-ого батальона заняла во время боёв 2 июля. Когда количество потерь превысило адекватную планку, на вертолётах стали увозить всех без разбора: и мёртвых, и раненых, и спятивших… Кого-то в госпиталь, кого-то — рядом, под жёсткий брезент. Кого-то — к койкам с ремнями.

— А за мной ты бы пошёл по доброй воле?

— Конечно, — нисколько не думая, ответил Алекс. — Я бы до Ханоя пёр, будь ты там. Живой или мёртвый. Сам бы тебя отвёз домой. Сам бы рыл могилу. Сам бы засыпал землёй и читал молитву. Только ради тебя и можно оставаться в этой жопе.

Внезапно раздался выстрел. Мы все рухнули на землю и открыли беспорядочную стрельбу. Видя, что никто нам не отвечает, Дэвис проревел:

— Прекратить огонь! Отставить!

Все замерли, вздрагивая от каждого шороха и пугаясь каждой тени. Дэвис сначала встал на колено, потом — в полный рост. Ничего. Всё тихо.

Мы тоже поднялись с земли, отряхивая со штанов и жилетов куски глины.

— Кто стрелял?

— Звук шёл оттуда! — доложил Рэйбоб, показывая на деревья справа.

— Вперёд!

Пригнувшись, мы лавировали между стволами деревьев, пока кто-то не крикнул:

— Контакт!

Джунгли снова наполнились интенсивной пальбой, и опять крик Дэвиса прекратил эту «дискотеку». Сержант, держа винтовку наготове, медленно приближался к стволу дерева, из-за которого виднелось тело.

Обойдя ствол, сержант замер и через несколько секунд опустил ствол.

— Что там?

— Забили гада?

— Забили, — кивнул серж. — Только, видимо, не мы…

Я вместе с ребятами приблизился к дереву и внимательно оглядел труп. Бенджамин Стоун. Тот самый новобранец, за которого мы огребли люлей от Дэвиса. Рядом лежала его винтовка, а в макушке красовалось отверстие от пули.

— Твою мать… — вздохнул Дэвис, отводя взгляд. — Ну твою же мать!

Сержант сорвал каску и яростно запустил ей в сторону. Схватившись за голову, он бессильно опустился на землю.

Я уже видел такое. Первый бой не так страшен, как второй или третий. После первого боя ты представляешь, что тебя ждёт. И очень важно перебороть свой страх, оказаться выше этого. Бен не смог. Мысль, что придётся пережить подобное или, не дай Бог, что-нибудь пострашнее, лишает человека способности думать. И он готов пойти на всё, лишь бы никогда не испытать того, что уже пришлось пройти.

Отвернувшись в сторону, я переборол себя и украдкой вытер выступившие слёзы. Мне было так жаль Бена, молодого паренька, которого я даже не знал. Убивало даже не то, что я был всего годом старше него. Бен не заслужил этого. Просто не заслужил. Надеюсь, он хотя бы верил в эту войну, когда ехал сюда. Так проще… Проще умирать.

Вдалеке раздались лязганья гусениц и рёв моторов, сопровождаемые треском деревьев.

— А вот и они, — Крис сделал последнюю затяжку и выбросил сигарету.

Мы вместе повернулись к деревьям, из которых доносился шум, и замерли, поджидая танки.

М48 «Паттоны» в количестве 4 штук выкатили на поляну, едва не передавив своих. У танкистов было своеобразное чувство юмора.

Я видел, как сержант Дэвис и мастер-сержант Карнеги подошли к главному танку. Крышка люка откинулась, и наружу высунулся чумазый командир.

— Ну что, Лима? Заждались?

— Есть такое, — отвечал Карнеги. — Будем выдвигаться?

— Как скажете! Лучше вам держаться за нами, пока мы будем делать из коммуняк барбекю!

— Окей. Выдвигаемся!

— Подъём всем! — прошёл мимо нас Дэвис. — Собрать манатки! Держимся за бронёй! Не зевать!

Танки подождали, когда мы освободим им дорогу, и с томным вздохом попёрли вперёд.

— Не нравятся мне такие дела… — проговорил Крис, поравнявшись со мной и Алексом.

Мы поддержали его нестройным хором. Танки просто так не посылают.

— Льёт уже почти три часа, — Крис с тоской посмотрел на мокрое стекло часового циферблата. — Откуда столько берётся?

Я не ответил ему, потому что порядком устал от этой распроклятой сырости, непрекращающегося ливня и склизкой грязи. Моя винтовка промокла, я вытирал её каждые несколько секунд, держа стволом вниз.

Среди солдат быстро распространились слухи, что М-16 может запросто накрыться в таком климате. Были удальцы, которые рассказывали, как их «эмка» развалилась прямо в руках после двух дождливых суток. Ерунда это, конечно, но мне не хотелось, чтобы механизм заклинило в самый неподходящий момент.

Помню, как меня пугали мифами о ненадёжности М-16, когда я только приехал сюда. Мне стало страшно, и я побежал к оружейнику просить себе более старую М-14. Тот надо мной поржал, но затем, скорчив серьёзную мину, деловито выдал мне какие-то запчасти. От той самой М-14.

— Соберёшь — и стреляй себе на здоровье! — смеялся оружейник, глядя, с каким несчастным видом я держал в руках гору металлолома и дерева.

В общем, я решил не проверять свои навыки по сборке и оставил себе М-16. До сих пор она при мне. Бывало, клинила, но не так часто, как любили рассказывать горе-стрелки.

Я услышал громкое шипение и увидел, как что-то яркое летит прямо на нас.

— Ложись!

Но мы и так легли. Ракета, прилетевшая откуда-то справа, ударила прямо по бакам близстоящего танка. Морпехи кинулись врассыпную, спасаясь от брызг топлива и осколков.

Тут же последовало ещё два взрыва, танки в панике ворочали башнями, а один из них открыл огонь в прямом смысле слова: начал поливать окружающие нас деревья и кусты пламенем из портативного огнемёта.

Мы тоже не сидели без дела и стреляли очередями во все стороны. Но ответного огня не последовало.

Я высунул голову из травы и искал глазами противника. Но вьетнамцы не подавали виду. Наверняка, сволочи, тоже нас не видят. Ждут, когда мы встанем в полный рост.

Хорошо, что мы пожар не устроили — дождь быстренько затушил все зарождающиеся очаги. В этом, пожалуй, его единственный плюс.

Убедившись, что потерь нет, сержант Дэвис подошёл к командиру танкового взвода, который критически осматривал повреждения, а Карнеги вышел на связь с командованием:

— Это 2/Лима/3/9, вызываю Лима 3/9. Попали под гранатомётный обстрел. Время — 9 часов 45 минут. Потерь среди личного состава нет. Бронетехника повреждена, приём.

— Понял, 2/Лима. Ждите указаний.

— Алекс! Алекс, что с тобой?

Я повернулся на голос. Крис склонился над Алексом, лежащим в траве, и бил того по щекам, видимо, приводя в чувство. Я кинулся к ним.

— Что случилось?!

— Не знаю! Он повалился на землю, ни с того ни с сего!

— Отойди! — рядом с нами возник санитар и резво растолкал нас локтями. — Слышишь меня? — обратился он к Кроуфорду.

Док пощупал пульс на руке, на шее, придвинул указательный палец к ноздрям и удовлетворительно кивнул — дышит. Затем он проверил реакцию зрачков и, смахнув с лица дождевую воду, подвёл итог:

— Обморок. Видимо, стрессовый. Сейчас запрошу эвакуацию.

— Можешь не запрашивать! — ответил Карнеги, заканчивая разговор по рации. — Мы все уходим. Приказ сверху.

— С хрена ли? — хмыкнул Рэйбоб.

— Будут обрабатывать местность артиллерией и авиацией, — пояснил Карнеги. — Вьетнашки подготовили засады почти на всех направлениях. Сам видишь — они танки взорвали, а сами ушли. В надежде, что мы пойдём следом. И попадём прямо к ним на мушку.

— Ладно, все всё слышали! — Дэвис ударил ладонью по корпусу «Паттона». — Мы уходим!

Я с трудом продрал глаза и разглядел Криса, который тряс меня за плечо.

— Ну что за дела? — простонал я, отворачиваясь от него. — Только приснул…

— Алекса в палатку для психов перевели, — сообщил Крис.

Я снова перевернулся, ошарашено глядя на друга.

— В смысле?

— В прямом! Он очнулся и как зашёлся в припадке, так его еле успокоили — вкатили какое-то лекарство и, пока он в отрубе, к койке ремнями привязали.

— Вот же чёрт! — я сел и с силой провёл ладонями по щекам, прогоняя сон. — И давно?

— Да пару часов как. Я сам только узнал.

— Надо бы его навестить, — я хотел ещё что-то сказать, но запутался в мыслях и тупо повторил:

— Надо бы навестить…

Мы шли к палатке, где лежали «взволнованные» ребята. Так их называли, не произнося громких слов «сумасшедший» или «псих». Хмурый верзила у входа тормознул нас, едва мы приблизились к порогу:

— Куда?

— Туда, — подумав, ответил я.

Охранник не ожидал такого ответа, потому несколько смутился, но вскоре взял себя в руки.

— Навестить хотите?

— Ага.

— Только ничего не давайте. Чтобы не попросил. Только воды или судно.

— Вы не отпускаете их в туалет? — поморщился Крис. — Как так можно?

— А вот так и можно. Один такой фрик пошёл облегчиться и перерезал себе глотку. Разбил окошко над дверью и р-р-раз!

Особый акцент был сделан именно на «р-р-раз!». Видимо, парень тренировался.

— Окей, мы поняли. Войти можно?

— Заходи.

Алекс лежал примерно в середине ряда, с правой стороны. Кажется, спит. Видимо, действительно стресс, если умудрился задрыхнуть в таком балагане.

Один из здешних обитателей во всю глотку кричал строевые команды:

— НА ЛЕВОЕ-Е-Е ПЛЕ-ЧО! НА-А-А ГР-РУДЬ! К НОГЕ!

Другие тоже покрикивали, но просто так. Букву «А» голосили.

— Почему им не помогают? — удивлённо спросил у меня Крис.

— А как им помочь? Тут врач нужен.

Я приблизился к Алексу и осторожно тронул его за плечо. Он резко подорвался и завертел головой, мы отпрянули от испуга и напряжённо уставились на Кроуфорда. Тот глядел на нас вытаращенными глазами и вдруг, ни с того ни с сего, заявил абсолютно адекватным голосом:

— А, это вы!

Мы переглянулись: точно съехал. Тем временем глаза Алекса приняли нормальное своё положение, а их владелец самодовольно опустил голову на подушку:

— Смотрю, вы обосрались… Браво мне!

— Алекс, только не нервничай…

— Вы чего, ребят? — улыбнулся Кроуфорд. — Я нормальный!

— Все так говорят, — прошептал я Крису. — А потом оказывается, что они дружат с пароходиком Вилли…

— Иди в баню, Джей! — Алекс попытался кинуть в меня подушкой, забыв, что руки схвачены ремнями. — Я реально адекватный! Гадом буду!

— Я отвязывать тебя не стану…

— Почему? — нарочито громко спросил Алекс и вдруг перешёл на шёпот. — Мне и не надо. Как раз наоборот. Только не сдавайте меня.

— Что ты несёшь?

— Тише! — шикнул Кроуфорд на Криса. — Говори на полтона ниже!

— Так ты реально нормальный? — прошипел я. — На кой чёрт ты этот цирк устроил?!

— Валить отсюда надо, — пояснил Алекс. — Я прямо чувствую, что не протяну 10 дней…

— Чего?

— Поеду домой по восьмой статье, — шептал мой друг. — Полечусь недельки две в больничке, меня признают вменяемым и отправят домой.

— Шустрый какой! Выдадут тебе справочку, что ты головушкой ударенный, и сможешь только посуду мыть! И то не разрешат!

— Да брось! Неужели после Вьетнама нельзя устроиться на работу?

— Можно. Но не со справкой из дурдома!

— Все приезжают обратно с мозгами набекрень. Просто не всех родственники в психушку сдают.

— По ним не видно, что они двинутые, а по тебе видно — справка же!

— Да что ты докопался с этой справкой, а? Вот увидишь, всё будет окей! Как выпишут из клиники — пришлю письмецо. Встретимся в нашем баре, погудим…

— Хреновую ты аферу затеял, чувак, — покачал головой Крис. — Ой хреновую…

— Идите оба в баню! — Алекс сделал вид, что обиделся, и отвернул от нас лицо. — Приедете домой… Какого там числа? Сегодня — 4 июля, вроде да. Значит, 17 июля будете дома. Смотря, сколько дорога займёт…

— Ещё не факт, — вздохнул я.

— А ну заткнись! Мы обещали друг другу, что не будем сомневаться! Не будем сомневаться в том, что вернёмся!

— Ну ты-то точно можешь не париться… — закатил я глаза. Честно. Я считал, что отправка домой по липовой статье — не самый достойный поступок. Я не решился озвучить это Кроуфорду.

— Послушай, ты помнишь Кэти? — спросил Алекс. — Помнишь её?

— Ну? — кивнул я.

— Я сделал ей предложение! За два дня до отъезда! Она согласилась!

— Да ладно! — мы тут же забыли о том, что Алекс хотел на халяву свинтить отсюда, и накинулись на него с расспросами:

— И что?

— Когда свадьба-то?!

— Свадьба будет на второй день приезда! — улыбался Кроуфорд. — То есть, 20 числа. Да, не два дня получилось, но лучше перестраховаться: мало ли что?

— Вдруг в психушку загребут… — пошутил Крис.

— Да тихо ты! Так вот. Мы поженимся 20 июля. Этого года. Совсем скоро.

— Почему не рассказал? — спросил я.

— Не хотел сглазить. Мне самому противно от того, что я обманом полечу в Штаты… Но я обещал ей. Сделав предложение, я дал слово. И не могу его нарушить.

Повисла тишина. Мы глядели друг на друга. Чего не сделаешь ради любви? Никакой подлости тут не было. А лучше, чтобы Кэти получила похоронку за неделю до венчания? Лучше, чтобы в день свадьбы люди обливались не слезами счастья, а слезами горечи? Нет уж. Пускай Алекс летит. Пускай лечится. Он же не сумасшедший. Значит, ничего с ним не приключится.

— Мы будем скучать, мужик, — я наклонился к нему и обнял, насколько позволяло его положение.

— Приходи ко мне на свадьбу, Джей, — говорил Алекс мне на ухо. — Я хочу, чтобы ты был другом жениха.

— Спасибо, — я пожал его привязанную руку. — Для меня это много значит.

Алекс кивнул мне, закрыв глаза, налившиеся слезами, и я уступил место Крису. Они обнялись.

— И ты приходи. Хочу, чтобы ты был за столом, вместе с моей роднёй.

— Спасибо, брат. Я это ценю.

— Удачи, Алекс! — махнул я рукой. — Мы скоро увидимся.

Мой друг кивнул мне на прощание и, устремив глаза в потолок, глубоко вздохнул.

— Ну как, попрощались? — поинтересовался охранник.

— Да, — ответили мы вместе. — Попрощались.

— Он поправится. Это точно.

— Спасибо. Мы знаем.

— Лима 3/9! Общий сбор на плацу! Лима 3/9! Общий сбор на плацу!

— Наша артиллерия прицельным огнём простреляла каждый метр долины! — объявил нам командир роты. — Авиация выжгла дотла всё живое, что там было! Противник был подавлен огнём и трусливо бежал! Давайте сделаем нашу работу! Отдадим долг нашей гордой родине!

Меня раздражала эта его речь. Как человек, не знающий о войне ни грамма, так бойко бросается словами. В которые я, между прочим, ни грамма не верил. Перед нашим прилётом эти самые пушки и самолёты 12 часов бомбили и жгли долину. После этой их артподготовки погибли Коннор и Бэр. А потом раздолбали наши танки.

Так что я взял с собой максимальный боезапас и тщательно проверил аптечку и продовольствие. Рэйбоб вообще был похож на чёрт пойми кого: он весь обвесился патронными лентами 30-ого калибра, и столько же нагрузил на солдат своего расчёта. После того, как мы сильно огребли в одной из многочисленных долин, названия которых запомнить нереально, во взводе появилась примета: если Рэйбоб запасается патронами — готовься к переделке. Вот и сейчас, глядя на увешанного лентами пулемётчика, Киган скептически хмыкнул, однако выменял у кого-то усиленный шлем.

Я свою каску никому не хотел отдавать. Хотя многие новички брали у стариков усиленные шлемы и дополнительные пласты брони в обмен на ценные вещи: колоду карт, сигары, мокасины, гитары или ювелирные безделушки.

Каска — нечто личное. Как и оружие. После первого боя ветераны давали тебе заслуженную бутылку пива, почётную пачку сигарет «Мальборо» и маркер. Ты мог написать на каске что-нибудь о себе, о войне, о политике… О чём угодно. Киган, например, указал размер своего ясно чего. Хвастался сослуживцам.

Я был проще: после каждой схватки писал название долины, деревни или городка, где побывал. Теперь на левом боку красуются следующие надписи: Данг Хо, Пху Бай, Тинь Ли. Не густо, но мне на моём веку хватит.

На другой стороне красовался лис, стоящий на задних лапах, тщательно выведенный по трафарету одним местным умельцем. Лис был придурочным, со странным выражением морды, но мне понравилось, да и сослуживцы часто одалживали у меня каску и хохотали над лисом, отгоняя мрачные мысли. Я и сам часто любовался животным в удобные моменты. Меня однозначно радовал этот лис. Он был просто офигенным. Когда у тебя на каске такое чудо, погибать нельзя.

Мы вязли в болоте. Каждый шаг давался гигантским трудом — нога почти по колено утопала в невидимой вязкой грязи, мы морщились от брезгливости, чувствуя, как вода вперемешку с глиной льётся в ботинок. Маленькое болотце, однако, поди перейди!

Обогнуть водоём не разрешили: сказали, что воздушная разведка обнаружила подозрительные объекты в джунглях, а путь через болото был свободен. Всё это сильно смахивало на ловушку. Вьетнамцы не так тупы, как кажется. Вряд ли они случайно пропустили это место. Наверняка мины зарыли.

Мы проверили это старым дедовским методом: по очереди бросили в болото четыре гранаты. Судя по взрывам, мины действительно были. Без смекалки на войне никуда. На всякий пожарный грохнули ещё одну «лимонку». Вроде чисто. Теперь вот лезем по этой жиже и ждём, когда красные сбегутся на шум. Могут и не сбежаться: определят наше местонахождение и на скорую руку засаду организуют. Вьетнамцы, они такие.

— Блин, я ботинок потерял, — с этими словами Колин Маркс присел на корточки и принялся шарить по дну.

— Ну ты, блин, вовремя! — плюнул Рэйбоб, крепче обхватив пулемёт.

Бойцам, идущим за Марксом, пришлось обойти здоровяка, нарезав лишние полметра. Назвать то, что скрывалось под слоем мутной воды, было трудно, поэтому окрестили почвой. И идти по этой почве даже лишний десяток сантиметров было тяжело, особенно когда на тебе тридцать килограммов снаряжения.

Впереди показался крутой берег. Хотя, как показался. Он был виден всё это время, но теперь до него можно было дотянуться рукой. Первый счастливчик, который это сделал, был из новичков, Карл Ховард. Правда, он быстро скатился обратно и с криками «Змея, змея!» исчез под водой.

Жёсткая рука сержанта Дэвиса не дала салаге утонуть, выдернув его из объятий болота.

— Ну его нахер, я туда не пойду!

Помощник Рэйбоба, Тэйп, развернулся и начал пролезать обратно. Но Карнеги, стоящий рядом, быстро поймал его за шкирку:

— Ты змей никогда не видел?

— Видел! И мне они не нравятся!

— Змеи, кстати, жалят тех, кто их обижает, — как бы невзначай «утешил» Тэйпа один из ребят.

— Не смешно! — заявил Брайан. — Я как представлю, что они ползают у нас под ногами…

— Вот она! — зашёлся в крике Салли Савани. — Берегись! Она идёт к тебе!

Тэйп заверещал и дёрнулся в сторону. Грязь не отпустила его так просто, поэтому помощник стрелка со всем снаряжением ухнул в воду. Он тут же подорвался на ноги и под общий гогот плеснул в Салли болотной жижей.

— Ты серьёзно? — вопрос Савани вызвал новую волну хохота.

Итальянец смотрелся очень комично: стоит по пояс в болоте, разведя руки в стороны, поливаемый стеной ливня. Брызги Тэйпа едва ли могли ухудшить его положение.

— Прекратить! — рявкнул Карнеги, толкая Тэйпа обратно в воду. — А ну, вперёд! Мы задерживаем продвижение роты!

— А почему мы всегда идём впереди?

— Рты тоже закрыли! Слушайте вьетнамцев!

Пока Тэйп пререкался со взводным, Дэвис нашёл где-то длинную палку, и, пошуршав по траве, отбросил змеюку в сторону.

— Не ссы, Торнтон! — обратился он к Тэйпу. — Она сама испугалась и сбежала!

Мы снова засмеялись, но быстро сникли под пристальным взором Карнеги и возобновили движение.

— А как же танки? — спросил я Криса, когда мы выбрались из воды. — Они тут не пройдут.

— Это ж танки, — хмыкнул Уайт. — Наверняка сейчас по флангу едут. И насрать, что там вьетнамские типа «ДОТы». Сомнут, как бумажку, сами того не заметив.

Несмотря на всю придурь, которая водилась за стальными гигантами на гусеницах, с танками было спокойнее. Вроде и за бронёй особо не спрячешься, тем более при массированном обстреле, да и слишком хорошая мишень для вражеской артиллерии. Всё равно эти неуклюжие машины придают какую-то уверенность.

Тут дождь сыграл ещё одну важную роль: избавлял от запахов выхлопных газов. И вообще от запахов. А это не всегда хорошо.

Вьетнамцы, готовя засаду, мажутся грязью и прочей дрянью, лёжа на позиции несколько дней. Порой запах пота выдаёт их. Но, если почувствовал что-то такое, значит, тебе крышка — ты уже рядом с ними.

Бывает, по запаху определяешь ямы-ловушки. Азиаты смазывают колья своей непереваренной пищей, готовясь «принимать» невезучего пехотинца. Без дождя ямы стоят несколько суток, и благовония разносятся по округе.

Неожиданно в передатчике идущего рядом связиста зашипел голос командира танковой колонны:

— Внимание, 2/Лима/3/9, наблюдаем неопознанные фортификации на южном и юго-западном склонах холма, 400 метров до цели, азимут 56, приём.

— Вас понял, Ройс. Будем продвигаться. Держите на прицеле.

Танки неуверенно выползли на открытое пространство. Я весь напрягся, ожидая, что по нам сейчас ударят со всех сторон, но поляна оставалась тихой и безжизненной.

Мы укрылись за бронёй и мерно шагали, стараясь не отставать от техники. Гусеницы взбивали грязь, отбрасывая её на нас, а решётки радиатора буквально испепеляли лица жаром. Я чуть нагнулся, чтобы нормально дышать, и крепче стиснул винтовку.

Крису было ещё хуже — он шёл впереди меня, самый ближний к стальному ящику. Грохот и шипение раздирали уши, а от жара не спасал даже дождь. Когда уже конец этой долбанной поляны?

— 2/Лима, наблюдаем движение по тому же азимуту! — раздался взволнованный голос танкиста. — Несколько неизвестных, прямо на склоне холма!

— Сержант, сержант! — позвал парень, маша трубкой. — Это Ройс. Говорит, что видел что-то!

— Что ещё? — пробормотал Карнеги, идущий рядом со мной. Он высунулся из-за остановившегося танка и приставил к глазам бинокль.

С пронзительным свистом пуля влетела прямо в боковой лист брони. Послышался резкий звук рикошета, а Карнеги с испуганным вздохом отскочил в сторону.

— Засада! Засада!

С холма отделились два ярких светила. Оставляя за собой шипение и дымный след, они устремились к танкам.

— Ракеты!

Рыкнув, «Паттоны» пришли в движение и дали полный назад.

— Вон из-под брони! — кричал пришедший в себя Карнеги. — Вон!

Парни бросались в стороны, опасаясь быть раздавленными, но случилось то, чего мы боялись.

Склон тут же превратился в разбросанные вспышки очередей, пули ударили по броне и земле, настигая открывшихся для удара солдат.

Салли Савани и Колин Маркс упали в траву, подкошенные пулемётом. Началась паника.

Соседний танк разогнал движок на максимум, и я в ступоре наблюдал, как вопящие солдаты исчезают под его толстым дном. Я видел руки, которые из последних сил тянулись к товарищам, слышал крики и хруст ломающихся костей… А ноги сами несли меня прочь, обратно к зарослям.

Очередной протяжный вопль раздался совсем близко. Я лихорадочно обернулся и застыл.

Ногу Криса буквально зажевало стучащей гусеницей, он выронил оружие и с перекошенным от боли лицом бился в конвульсиях.

Я бросился обратно к танку. Крики Уайта становились всё тише, он исчез под махиной уже до пояса. Крис закрыл лицо руками, спасаясь от неумолимо приближающейся кормы танка.

— Держись! Крис! Нет! — я всем телом навалился на броню.

Ноги поехали по грязи, а лицо, шею и руки обожгло раскалённым радиатором.

— СТОЙ! — орал я. — СТОЙ!

Мои колени подломились, и я упал на спину. Тёмная броня быстро заслоняла собой небо…

Я закричал от ужаса и оглушительного грохота. С обеих сторон доносилось лязганье и рёв, мои лёгкие сжались до немыслимого предела.

Крик застыл в горле, глаза вот-вот выскочат из орбит, а на лицо летели какие-то тёплые, склизкие ошмётки. Внезапно я понял, что становится светлее. Не в силах пошевелиться и забыв, как дышать, я прожигал глазами серое небо, которое, казалось, навсегда исчезло за армадой металла.

Грохот не стихал, но его было уже легче переносить. Я чувствовал, как мои руки и ноги буквально вросли в землю, я не мог пошевелить даже пальцем.

Лица в касках заслонили собой хмурый небосвод, меня потащили. Голова стала невыносимо тяжёлой, а грудь болела. Я понял, что не дышал всё это время.

От громкого, глубоко вздоха боль разошлась ещё сильнее, но я не переставал дышать, сжав пальцы до посинения в костяшках. О Боже… О Боже…

— Как ты? — голос прорывался ко мне словно из-за густой пелены. — Слышишь меня?

Я вращал глазами, перебегая с одного лица на другое, но язык был мне неподвластен.

— Крис! — я с гигантским трудом разжал намертво стиснутые зубы. — Крис!

— Ты ранен?

— Крис!

Внезапно мозг снова обрёл контроль над телом, я почувствовал прилив новых сил. Подорвавшись на ноги и, несмотря на тщетные попытки людей задержать меня, я бросился обратно на поляну.

Пробегая вдоль глубоких борозд, оставленных гусеницами, я увидел Криса. Колени вновь подкосились, и я бессильно упал в траву. Перед глазами застыла кровь, перемешанная с каплями дождя.

Я боялся поднимать голову. Я боялся смотреть. Но Крису нужна помощь, моя помощь!

Переборов тело, налившееся свинцом, я встал на четвереньки и буквально задохнулся от того, что увидел.

Криса невозможно было узнать. Среди той адской мясорубки, превратившей моего друга в массу раздробленных мышц, костей и крови, уцелела лишь часть лица и рука. Остальное было тут же. Рядом.

Перед глазами потемнело. Я потерял равновесие и снова упал. В голове всё перемешалось, мысли словно сгорели в каком-то огне. Осталась лишь память, упрямо воспроизводившая перед глазами всё, что случилось. Раз за разом. Снова и снова.

Пальцы нащупали винтовку. Меня подбросила вверх какая-то неведомая сила, я словно бы не шёл по земле, а парил над ней. Всё вокруг покрылось трещинами, как стекло, и опало в пустоту миллионами осколков. Я видел только танк. Тот самый танк, убивший моего друга.

Чёрные комбинезоны застыли на броне. Я слышал настойчивые глаза и взволнованные, испуганные вздохи. Но они не имели никакого значения. Главное — то, что я видел. Я видел их.

Наработанным до автоматизма движением я вскинул винтовку и сдавил курок. Прерывистая очередь буквально посыпалась из ствола, неся с собой всю мою ярость, всё горе, раздирающее меня изнутри.

Отдача била меня в плечо и через некоторое время прекратилась, как и сами выстрелы. Голоса зазвучали громче, на меня словно навалились со всех сторон и бросили на землю. Я не слышал собственного крика и не чувствовал, как вырывался. Видел только разноцветные мутные пятна. Они мелькали то тут, то там, а после слились в единую чёрную пропасть, поглотившую меня.

С трудом придя в себя, я невидящим взглядом обвёл помещение, в котором сидел. Похоже на бункер. Да, точно. Бункер. Я тут уже был сегодня.

Голова ничего не соображала и дико раскалывалась, а мышцы при каждом движении отдавали невыносимой болью.

— А, чёрт…

Глаза обрели ясность, и я более-менее чётко мог разглядеть, что меня окружало. В бункер вошёл солдат и, сев на стул, тяжело упёр руки в колени.

— Ты как? — узнал я голос сержанта Дэвиса.

— Хреново, серж… Пить хочется…

Дэвис снял с ремня флягу, отвернул пробку и протянул сосуд мне. Я попытался взять её, но обнаружил, что не могу.

— Какого хрена…

— Не дёргайся. Пей.

Я послушно выпил из его рук, облизал потрескавшиеся губы и повторил вопрос.

— Тебя привязали. Чтобы успокоился.

— Из-за того козла?

— Может, и козла. Может, и сволочи. Но он был военнослужащим. А об убийстве союзника в уставе целый параграф.

— Какой устав?! — взорвался я. — Какой параграф?! Ублюдки превратили моего друга не пойми во что, потому что струсили, как последние суки! Из-за их трусости он погиб! И это нормально?!

Сержант сочувствующе смотрел на меня, ожидая, когда я отдышусь и успокоюсь.

— Я понимаю, — тихо отозвался он. — Я всё понимаю. Потому прикрою тебя. Как только смогу. Но ты должен успокоиться.

— Да похеру мне!

— Верно. Тебе похеру. А я не хочу, чтобы ты провёл ещё несколько лет в психушке, а потом — в тюрьме за нарушения устава! Прошу тебя. Прошу! Успокойся. Возьми себя в руки. Слушай, я отвяжу тебя. Понял? Ты не псих, чтобы держать тебя на привязи, как собаку. Иди к костру, пока дождь стих. Посиди с ребятами, кофе попейте, отдохните. Мы остаёмся тут, на позиции. Всё. Больше никакой ходьбы по джунглям. Сидим тут, под «зонтиком» пушек и авиации. Ждём приказа. Прибыли подкрепления, нас подменят.

— Хорошая попытка… — прорычал я, не веря его словам. Верёвочные путы ослабли, и я с трудом поднялся на ноги.

Ответ последовал не сразу. Сержант вздрогнул от собственных мыслей.

— Карнеги погиб, — тихо отозвался Дэвис, сжав пальцами флягу. — Теперь я командую взводом.

— Поздравляю с повышением, — сухо отозвался я.

Сержант поднял на меня уставшие глаза. Затем он улыбнулся, встал со стула и по-отцовски потрепал меня по голове:

— Смешной ты парень, Джейсон. В хорошем смысле слова.

— Не понял?

— Сколько людей в отделении? Ну, по обычным меркам?

— 13.

— А во взводе 40. Считай. На 30 похоронок больше…

Я так и не понял до конца, что хотел сказать этим Дэвис. Мысли в голове по-прежнему путались, и воспринимать информацию адекватно я не мог. Поэтому я поблагодарил сержанта за воду и вышел из бункера.

Свежий ночной воздух придал мне сил. Я глядел на рождающиеся звёзды и тёмно-синий небосвод. Как спокойно, как тихо… Как хорошо. Жаль, что нельзя посмотреть на эту картину, удобно лёжа в мягкой траве. Земля пока не высохла, да и ливень возобновится в любую секунду.

Гораздо надёжнее спать в казарме. Нетрудно догадаться, что под неё выделили ещё один бункер. Я вошёл туда и оказался в привычной обстановке: на дряхлом столике горела керосиновая лампа, тут же сидели солдаты, перекидываясь в карты, некоторые воины, лежащие на койках, читали книги или письма, доставленные полевым почтальоном, которого я проспал…

Горестно вздохнув, я лёг на выделенное мне спальное место, представленное грязным матрасом с подложенными под низ досками. Мне было всё равно, как он выглядел и как пах, я буквально валился с ног. Поэтому без раздумий повалился на грубую свою подстилку и отвернулся к стене, чтобы свет керосинки не мешал засыпать.

Видимо, мне письма не пришло. Ну и Бог с ним. Всё равно после прочтения его придётся сжечь. Правило такое. Никакой личной информации кроме «собаки» — цепочки с двумя жетонами, на которых высечен твой номер. Один из них перед боем запихивается под шнурки ботинок. Зачем? Никто не знает. Ни ветераны, ни инструкторы, ни те, кто это придумал. Видимо, если голову оторвёт, чтобы тебя могли опознать. Этот «ботиночный» жетончик я и потерял. В пылу битвы, наверное…

Солдатский сон — не просто приятное и вместе с тем необходимое времяпрепровождение, но и громадная привилегия. Когда я только приехал, старики шутили, мол, надеюсь, ты выспался на гражданке. Только потом я понял, что они имели в виду.

Спать удавалось только 3-4 часа в сутки. Остальное время ты выполнял распорядок дня и работу для дедушек. Они ведь не будут сами свои портки стирать и сушить.

— Нам по сроку службы не положено, — говорят они. — А устав велит быть чистым.

Устав — штука серьёзная. Её никак не обойдёшь. Так что мыло в руки и пошёл.

Только когда тебе остаётся меньше месяца, ты понимаешь, что такое кайфовая жизнь: спишь целых 6, 7, иногда даже 8 часов в сутки! Это невероятная роскошь для нашего военного заведения. В караулы не ставят — ты же ветеран. И в патрули не шлют — аргумент ясен. Хотя некоторые «старички» идут добровольно. На базе заскучают, или пострелять охота. Некоторые считают своим долгом обучить молодое поколение. Смешно это звучит. Мало кому из нас, местных «дедушек», есть 23. Во Вьетнаме 23 года — уже почтенный возраст.

После боя ты не видишь сновидений. Некоторые парни рассказывают в письмах, как им снились родные, дом, девчонка. Ерунда. После битвы спишь мёртвым сном. Ничего не видишь и не слышишь. Сон — это то, что нас больше всего взволновало за день. Если рассуждать с такой точки зрения, то в армии сны видятся после сна.

Я застыл рядом с амбразурой, служившей по совместительству окном нашей казармы, и, шумно выдыхая табачный дым, смотрел вдаль и прислушивался к плеску дождя.

Алекс глотает таблетки в психушке, а Крис… Даже не знаю, как сказать. Я почти совсем отошёл от того, что с ним случилось. Возможно, мысль о лучшем мире, в который попал мой друг, как-то сглаживала мою разбитость.

Лучший мир… Всё лучше, чем санчасть. Я был, я знаю, что там творится. Когда раненых много, их сначала складывают по двое на одну койку. Потом трёхсотых ставят в промежуток между этими койками и проходы, прямо на носилках. Но носилки ведь нужны санитарам, чтобы работать в полевых условиях. На землю стелют плащ-палатки. В сезон дождей вода затекает под тент и превращает землю в грязь. Приходится терпеть. У солдат от сырости гниёт кожа и ступни. Траншейная стопа. Тоже относится к восьмой статье. Правда, ходить ты больше никогда не сможешь. Если только кожу не пересадить…

— Не спится? — неожиданно зазвучавший голос Кигана отвлёк меня от мрачных раздумий.

Джо опустился на стоящую против меня табуретку и тоже закурил. Судя по аромату, то были не сигареты…

— Задолбал этот дождь… — вздохнул Киган.

— Это точно...

Шум проливающейся с небес воды уже начинал действовать на нервы. А когда дождь стихнет, будет ещё хуже: целые тучи москитов вылезут из своих нор или где они там живут и полетят искать свежую кровь.

— Будешь? — Джо заботливо протянул мне самокрутку.

— Не, — поморщился я, туша папиросу. — Мне бы табак бросить, а ты травку предлагаешь…

— Да ладно тебе. Дёрни. А то депресняк начнётся. Я по морде вижу — уже начинается.

— Говорю же, не надо, — мы не боялись говорить в полный голос. Солдатский сон — штука крепкая. Их из пушки не разбудишь.

— Был у нас один такой правильный, — Джо откинулся на табуретке к стене бункера и уставился в потолок, распространяя по казарме благовонный аромат. — Не курил, не пил. И над нами смеялся. Говорил, что повырастут дети-инвалиды. Дауны или уроды. По морде за это отхватывал… Но от слов не отказывался. И что, думаешь, с ним стало?

— Убили?

— Да не. Отслужил свои 364 и поехал домой. По восьмой статье. До 365 не дотянул.

— Сбрендил?

— Точно. У него ночью истерика началась. Бредил и орал дурным голосом. Думал, что он в яму с кольями свалился. Его к утру увезли. Вот так вот.

— И ты думаешь, что это случится с каждым некурящим и непьющим?

— Да. Сто пудово. Трава, так же как табак и алкоголь, успокаивает нервы. Снимает напряжение. А тот парнишка изо дня в день копил в себе всё это. Всю эту войну… И сломался.

— Слишком романтичная байка…

— Да не байка вовсе. Клянусь Богом, — Киган перекрестился и серьёзно посмотрел на меня. — Правда, было такое.

— И как звали его?

— Не помню. Вроде мекс он, или пуэрториканец. А может, и кубинец. Хер их разберёт… Помню только, что в 66-ом это было.

— Я его не застал, — отозвался я. — Видимо, после середины июля его уже не было… Значит, служить он начал в 65-ом. И как ты с ним познакомился? Ты здесь уже второй год?

— Да.

— Как так вышло?

Джо не спешил с ответом. Если человек во Вьетнаме уже почти два года, на это есть весомые причины. Я уже начал чувствовать себя неловко, что задал слишком личный вопрос, но тут Киган нарушил тишину:

— Меня отправили сюда в феврале 1965 года. За месяц до начала войны. Я уже тогда понимал, что неспроста всё это оживление… И, когда в марте нас послали охранять Дананг, я понял, что всё серьёзно.

— Так а почему ты не демобилизуешься?

— Слушай дальше. Я жил в Кингстоне, дом номер 8. Поганое местечко. Почти как это. Только с крышей и стенами. Один мой дружок со двора начал приторговывать.

— Чем?

— Не смеши! Чем можно «приторговывать» в Ямайке?

— Травкой?

— Ага. Он открыл свою точку и там рубил по десятке в час. А то и больше. И я попросился к нему. Мол, мы друзья, всё такое… Он согласился.

Поймав мой несколько осуждающий взгляд, Джо слегка стушевался:

— А что было делать? Образование 7 классов и главная перспектива — работа на мебельной фабрике, собирать шкафы и кровати с 6 до 6. Мне нужно было чуть-чуть подкопить деньжат… Я в этом деле хотел пробыть месяц. А получилось так, что застрял на два года. Меня поймали копы и отвезли в обезьянник. До суда не дошло. Предложили пойти в армию. На два года. Обстановка накалялась, вот и начали забрасывать сюда типов вроде меня. Мой срок истёк в феврале этого года. Я послал письмо с просьбой вернуться. Пришёл отказ. Хотя нет, не отказ. Просто сказали, что я сяду ещё на пять лет, если приеду. С тех пор я торчу здесь и надеюсь. Думаю послать новый запрос после этой кампании. Может, разрешат вернуться…

— И чем займёшься?

— Чем угодно. Лишь бы подальше отсюда…

Я понимающе кивнул и снова поглядел на улицу.

— А ты что расскажешь?

— Да особо нечего рассказывать… Тоскливо как-то.

— Потому что друзей рядом нет.

— Возможно…

— Точно говорю. Я ни с кем не мог найти общий язык. Только с Бэром. Он на самом деле хороший парень. Только кажется, что плохой. Когда его убили… — голос дрогнул. — Мне тоже было грустно. Я остался один. Было не по себе. Несколько секунд назад он шёл, живой, здоровый… А вчера улыбался и шутил. Бэр не был мне другом. Он просто понимал меня. А я понимал его.

— Это и есть дружба.

— Не. Мы не готовы были умереть друг за друга. По крайней мере, я не готов. А у него уже не спросишь… Я видел, что было вчера. Тебя запросто могло переломать этим проклятым танком. Но тебя это не волновало. Именно не волновало. Тогда ты забыл обо всём, была единственная цель — спасти. И неважно, кто там стреляет, кто командует. Просто добежать. И спасать. Как можешь. В этом и состоит дружба — когда друг в опасности, ты забываешь обо всём, что тебя окружает. Не думаешь о своей жизни. Все мысли — только о нём. Мне ли не знать… В Кингстоне я рос среди таких же оборванцев, как я. Наш 8 дом был грязным и старым, но люди в нём жили как одна семья. Я был готов на что угодно ради тех мальчишек, с которыми бегал во дворе. Ты хороший друг, Джей, — Киган похлопал меня по плечу. — Крису и Алексу повезло.

— Мне тоже с ними повезло. Один я бы не выжил. А вместе было как-то легче…

— Потому мы и ищем друзей. С ними легче.

Из угла раздались тихие всхлипы. Догадываясь, кто их издавал, я тяжело вздохнул.

— Опять? — сочувствующе спросил Киган.

— Опять.

Я встал на ноги и прошёл к матрасу, на котором спал Рэйбоб. Так и есть. Бедняга свернулся калачиком, отвернулся к стене и тихо плакал.

— Всё в порядке, — я осторожно тронул его за плечо. — Всё хорошо.

Я наклонился к его уху и прошептал:

— Ты пил таблетки?

Рэй помотал головой и сильно сжал веки, скрывая свои слёзы. Ему было стыдно за свой плач, я видел, как ногти впиваются в собственное запястье, как он силится прекратить… Но не может.

— Нужно выпить таблетки, — я потянулся к вещмешку Рэйбоба. — Где они?

Он не отвечал, пришлось искать самому. Маленькую баночку с белыми кругляшками я нашёл на самом дне. Судя по внешнему виду, она ещё ни разу не открывалась.

— Сколько тебе нужно? — спросил я. — Одну? Две?

— Нисколько! — прошептал Рэй. — Я не буду пить эту дрянь!

— Она успокоит тебя. Ты ведь снова не спал всю ночь. Тебе нужен отдых.

— Я не хочу…

— Прошу тебя, Рэй. Пожалуйста. Хоть одну…

Упрашивать было бесполезно. Я это видел.

— Глотни хотя бы соляную таблетку…

— Соляную?

— Ага. Легче станет. Может, и правда, не нужны тебе эти лекарства…

Он кивнул и повернулся ко мне.

— Только воду возьму, — я отошёл к своему рюкзаку и тихо щёлкнул крышкой баночки.

Порывшись для виду в недрах своего вещмешка, я взял флягу и протянул её вместе с таблеткой Рэйбобу. Он недоверчиво покосился на мои ладони.

— Пей. Обычная соляная пилюля…

Он забрал лекарство и сделал несколько жадных глотков из фляжки. Вернув мне сосуд, Рэй тихо поблагодарил и снова отвернулся к стене. Его неровное дыхание доносилось до нас ещё несколько минут, после чего Рэй успокоился и мирно засопел.

— Всё, — сказал я. — Подействовало.

— Всё-таки сунул ему таблетку?

— А что было делать? Ему ещё до января тут служить, он свихнётся к концу срока.

— Раздвоение — серьёзная штука.

— Это не раздвоение. Пока что. Это двойственность. По принципу Юнга, вроде. Если этот принцип не лечить, то тогда уже начнётся раздвоение личности. Со всеми вытекающими. Пока он держит себя в руках и только плачет после боя, а что будет дальше… Не хочу думать.

— А из-за чего он?

— Дэвис сказал, что Рэй чувствует потребность убийства и едва ли не получает от этого удовольствие, а потом, через некоторое время, он начинает себя ненавидеть за то, что сделал, жалеть тех, кого убил. И так изо дня в день. После каждой схватки…

— Да-а, — задумчиво протянул Джо, почёсывая затылок. — Ему реально нужны таблетки… А ты принимаешь что?

— Не. В учебке, перед самой отправкой рассказывали, что нужно принимать, сколько раз в день и когда. Я сначала пил, всё точно по расписанию, а через два месяца забил. Жизнь с этими таблетками и без них почти не отличается. Единственная нормальная пилюля: это таблетка для обеззараживания воды. Хотя она, в большинстве случаев, не работает: всё равно травимся.

— Не спите, ребята? — в казарму вошёл Дэвис. — Собирайтесь. Выходим через час. И будите всех.

— Я думал, что наша задача: удерживать позиции! — воскликнул Киган. — Что за херня?

— Вертушки обнаружили какую-то деревеньку в джунглях, которой на карте нет. Нужно проверить.

— Мало ли таких деревень… Этих бункеров тоже на карте не было. Улавливаете связь?

— Улавливаю. Собирайтесь. Не я приказы отдаю. Я их рассказываю. Всё, подъём!

— Сэр, — обратился я к сержанту. — Разрешите Рэйбобу остаться. Он не спал всю ночь.

— Из-за этого, да?

Я кивнул. Сержант поглядел на уснувшего пулемётчика. Затем снова на меня.

— Пусть остаётся. Для разведки нам и Кигана хватит.

— Так мы на разведку идём?

— Да.

— А на кой хрен брать весь взвод?

— Это же Вьетнам…

Для исследования местности выбрали высокий и отвесный берег небольшой речушки, которая текла прямо в эту деревню. Весь состав старше первого рядового вызвали на обзор, поэтому я тоже тут был: лежал в грязи и задумчиво жевал травинку, наблюдая за мирно снующими крестьянами.

— Тут вроде тихо, — сержант оторвался от бинокля и потёр пальцами глаза. — Одни старики да коровы…

— Вся молодёжь сейчас либо по джунглям с бешеными рожами бегает, либо жопу Хо Ши Мину лижет.

— Правда, риса у них многовато… — Дэвис снова посмотрел в бинокль, оставив без внимания реплику Кигана. — Но это ничего страшного. Косоглазые запасаются под завязку перед сезоном дождей…

— А там что за постройки? — спросил я, глядя на соломенные крыши, торчащие за деревней.

— Чёрт их знает. Ничего не видно из-за листвы… Придётся идти.

Я устало положил голову прямо на винтовку и закрыл глаза. Наша «просто разведка» становилась уже не такой простой…

— Лима/3/9, я 2/Лима/3/9, — говорил в трубку Дэвис. — Наблюдаю гражданских и скот, а также неизвестные постройки к… — сержант сверился с компасом. — К северо-востоку от деревни. Приём?

— Вас слышу, 2/Лима/3/9. Оставьте людей наблюдать за деревней и продвигайтесь на северо-восток. Как поняли, приём?

— Так точно, конец связи.

— Ну что? — я повернулся к Дэвису. — Какие будут идеи?

— Идея проста. Вот только Рэйбоб подвёл. Можно было оставить его расчёт и один отряд здесь, а самим пойти на разведку. Если что, нас бы прикрыли с этого утёса.

— Давайте я останусь, — сказал Киган, расставляя сошки пулемёта. — Отсюда всяк удобнее стрелять, чем в джунглях.

— Годится, — подумав, ответил Дэвис. — Тогда здесь остаются ещё три человека и радист. В случае чего — корректируйте огонь с воздуха.

— А вы?

— А мы пойдём по кустам да оврагам, просто подойдём ближе и издали посмотрим. Шуметь не будем.

Мы незаметно спустились вниз и пошли чуть в сторону от деревни. Обойдя её по небольшому овражку, мы снова вышли на равнину. Дэвис опять глянул на компас, потом зачем-то — на часы, и мы пошли за ним.

— Так, мы почти у цели… — сказал Дэвис через некоторое время. — Ещё метров 100…

Внезапно я услышал крик и сухой треск веток. Митчелл, который мирно шёл в строю, взмахнул руками и с воплем провалился прямо под землю.

— Твою мать! — я кинулся к нему. — Врача!

Мне было страшно заглядывать внутрь. Я не хотел этого видеть. Потому что все мы прекрасно понимали, что это не просто яма в лесу.

Мит лежал на животе и истошно вопил, пробитый короткими прочными кольями. На дне ямы извивалось несколько змей. Эти твари ползали прямо по нему, обвиваясь вокруг ног, рук, шеи…

Мне стало так страшно, что я резко отскочил от края, выронив винтовку. Меня передёрнуло от ощущения шершавых тел змей на своей коже, их шипения, резких, смертельных укусов…

— Врача, живо! — Дэвис мгновенно оказался у самого края. — Джон! Джонни, держись! Мы вытащим тебя! Сейчас вытащим! Да где этот сраный врач?!

Я немного отдышался и взял себя в руки. Собравшись с духом, я снова заглянул в яму. Одна из этих тварей свернулась клубком, глядя Миту прямо в глаза, а потом с шипением впилась ему прямо в щёку. Джон заорал ещё громче и задёргался.

— Его не спасти, — говорил санитар Дэвису. — Он уже мёртв. Колья смазаны…

— Заткнись! — сержант наотмашь ударил дока по лицу. — Заткнись! Мне похеру, чем они смазаны, мне похеру, что ты думаешь! Мы достанем его, и ты, ТЫ, его спасёшь!

— Это невозможно!

— Чёртова тварь! — сержант наскочил на врача и принялся его душить. — Закрой рот! Закрой рот! Закрой свой рот!

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Всё!

Я спрыгнул на дно ямы и замер, контролируя равновесие. Слава Богу, приземлился между кольев! Змеи неодобрительно зашипели и приняли угрожающие позы. Так, сейчас… Аккуратно…

Ближайшая ко мне змея укусила поднесённую к её голове подошву и тут же была вжата в землю. От резкого движения я пошатнулся и едва не упал, успев схватиться за земляные стенки.

Оставшиеся змеи приближаться не торопились, но их шипение становилось всё более угрожающим. Главное — успокоиться… Всё в порядке.

— Джей, отойди! — приказал мне сержант.

Проверив, нет ли рядом змей, я послушно освободил место Дэвису, который тоже спрыгнул вниз.

— Нужно спешить! — крикнул он. — Отгоним этих тварей!

В руках у Дэвиса была палка, которой он проверял дорогу, и он, взяв её, как ружьё, медленно приближался к очередной змеюке…

По голове сержант не попал, а вот хвосту досталось сильно. Змея разозлилась пуще прежнего и выбросилась вперёд, Дэвис отскочил, чудом не налетев на колья, и прижал ползучую дрянь к земле.

— Дайте палку!

С ней я почувствовал себя гораздо увереннее. Держа змею на расстоянии, я вынудил её уползти в другой угол, она забилась в него и оттуда шипела.

— Мит! Мит! — бросился к нему Дэвис. — Ты слышишь?

Но Мит уже ничего не слышал. Колья пробили ему лёгкие. Бедняга просто захлебнулся собственной кровью.

— Сержант, идём…

Дэвис с рыком ударил кулаками рыхлую стену ямы.

— Животные!!! — ревел он. — Сволочи!!! А-а-а-а-а-а!!! А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!

В казарме было тихо. Ребята готовились к рейду. В ту самую деревню. Капитан посчитал, что, раз уж есть яма, значит, есть и те, кто её рыл. Поэтому приказал собирать два взвода в полном составе и отправляться на разведку. Если потребуется, то разведку боем.

— Ну как, готовы? — безжизненным голосом спросил Дэвис.

Никто не ответил. Ограничились кивками. Я подошёл к столу, на котором лежала каска Мита, и перевернул её макушкой книзу. Киган извлёк из-под жилета тоненькую свечку, похожую на карандашный огрызок, и зажигалку. «Зиппо» чиркнула, и кончик свечи засветился тусклым, едва живым огоньком. Я бережно поставил свечу внутрь каски и отошёл. Мы стояли над столом и смотрели, как дёргается маленькое пламя, вспоминая ушедших тишиной.

— Прощай, Джонни, — проговорил я, глядя на свечу. — Мы любим тебя.

Киган вышел вперёд и бережно положил в каску жетон с порядковым номером.

— За Бэра, — хрипло произнёс он.

— Да, за Бэра.

— Прощай, старик…

— Мы тебя любим.

Жетон Тома Коннора печально звякнул о металл и боязливо замер рядом со свечкой.

— За Тома.

— Мы тебя любим, Томми, — прозвучал траурный хор.

— Достойно жил. Подло погиб.

— За Бена Стоуна, — Дэвис опустил в каску следующий жетон. — Которого убила война.

— За Бена.

— Мы будем помнить, Бен.

— Жаль, что так мало знали о тебе…

Рэйбоб открыл банку тушёнки и развернул тряпицу, под которой пряталась горбушка хлеба. Он поставил банку на стол, а хлеб положил сверху.

— Спаси, Господи, души Колина Маркса и Карла Ховарда. Верни их матерям, отцам…

— Братьям…

— Сёстрам…

— Друзьям…

— Не пролей, Господи, наших слёз по ушедшему Алексу Кроуфорду. Подари ему шанс. Чтоб за него лились только слёзы счастья… — я поставил рядом с каской кружку воды.

— Выведи, Господи, брата нашего и раба твоего Сальваторе Савани из дьявольских лап. Не дай его душе угаснуть…

— И не позволь ты, Господи, собраться нам траурным кругом на прощание с теми, кто стоит сейчас здесь и взывает к тебе. Спаси нас, Господи. Спаси и сохрани. Аминь.

Мы шли по грязной, почти непроходимой дороге по направлению к деревне. Наивные ребятишки, все чумазые, в лохмотьях, бежали к нам, шлёпая по лужам босыми ногами. Они с интересом рассматривали оружие и что-то быстро-быстро щебетали на своём языке, дёргая за штанины и за руки. К детям тут же бежали мамы и бабушки, хватали их и скорей несли домой, с опаской оглядываясь на наш строй.

Я курил очередную сигарету, хмуро оглядывая обветшалые лачуги, и думал, что мы тут делаем. Эти люди ни в чём не виноваты. Конечно, это могло быть неправдой. Безобидные на вид крестьяне выстрелят в тебя из ружья, как только повернёшься к ним спиной. Может быть и такое. Но не сейчас.

Это просто бедные люди, которые работают и в дождь и в зной, чтобы прокормить свою семью. И ещё они ждут. Когда война закончится.

Один из лейтенантов и переводчик-вьетнамец общались с каким-то мужчиной, видимо, старостой деревни. Для меня оставалось загадкой тема их беседы, пока староста не обошёл все дома и не вывел людей на улицу.

Крестьяне неровно построились прямо на дороге и замерли, сконфузившись под бдительным оком солдат. Я сел на какую-то связку прутьев и смотрел за процессом суда. Вьетнамец-переводчик бойко кричал, очевидно, призывая жителей сознаться. Чего они добиваются? Ну найдут виновного, а дальше что? Арестуют? Казнят? Если это сделал один из обитателей деревни, то не по своей воле. Им всё равно, кто с кем воюет. Для них главное — уцелеть в этом хаосе.

— Ты чего расселся, воин? — наш капитан, проходя мимо меня, злобно зыркнул из-под своих тёмных очков. — Тебе здесь не курорт!

— Так точно, сэр…

— И прекрати курить!

Я незаметно ухмыльнулся и затушил окурок в небольшой лужице. Крутого из себя корчит. Очки где-то раздобыл… Это и понятно. Ведь когда перед тобой стоят насмерть перепуганные дети и старики, тебе не страшно. Можно бить, издеваться, допрашивать… А на поле боя и не побывать… Затем гордо рассказывать, косясь на ордена: «Я воевал во Вьетнаме!». Готов поспорить, так и будет этот мудак своим деткам заливать. А самого даже с винтовкой в руках никогда не видели.

Тем временем строй разомкнулся, выпуская вперёд нескольких мужчин. Лица их были покрыты морщинами и жёсткой щетиной, а один вообще был седовласый старец. Конвоиры грубо схватили их за руки и потащили прочь, обратно к нашему лагерю. За ними с криками устремились их близкие. Кричащих и плачущих людей грубо отталкивали прикладами и брали на мушку, приказывая не шевелиться.

Несчастный старик что-то кричал своей жене и тянул сухую, тонкую руку к старушке, которая в бессилье опустилась прямо на землю и рыдала. Маленькая девчушка с двумя смешными хвостиками побежала за пленниками. Один из солдат схватил её на руки и грубо усадил на высокий порог хижины.

— А чего так просто? — резко спросил я у бойца.

Тот удивлённо повернулся ко мне:

— В смысле?

— На коромысле. Чего так просто? Мог бы швырнуть прямо на землю! Головой вниз! Это же всего лишь ребёнок! Какая разница?!

— О чём ты говоришь?

— О том, что ты много выделываешся! Чего такой борзый?! Потому что дитя сдачи дать не может?! — я сильно толкнул парня в грудь и завалил его на землю.

— Ты сдурел? — этот идиот мигом оказался на ногах, но как следует навалять ему не получилось: сослуживцы тут же оказались рядом и растащили нас в разные стороны.

— Я тебя запомнил, сука! — кричал он. — Ты труп!

— Пошёл ты! Я убью тебя! Свинья трусливая, падла!

— Хорош, хватит! Остынь, остынь!

Убедившись, что я более-менее успокоился, ребята отпустили меня и принялись разгонять всех по домам. Я одёрнул жилет и повернулся к девочке. Она вся сжалась и смотрела на меня испуганными глазами. Я протянул руку, чтобы погладить её, но она с плачем убежала вглубь хижины.

Тут же ко мне с причитаниями подскочила женщина и, оттолкнув от порога, полезла следом за ребёнком.

На плечо опустилась чья-то рука.

— Идём, — это был Киган. — Пора возвращаться.

Отдыхать нам сегодня не приходилось. Капитан быстро наладил общий язык с пленными при помощи кулака, пистолета и переводчика. Ему удалось узнать, что красные, вырывшие яму, прячутся дальше, в лесах. И мы пойдём туда, чтобы найти их. И уничтожить. Либо погибнуть.

Я посмотрел на ребят, валяющихся на своих матрасах. Чей будет пустовать после сегодняшней вылазки? Кого мы не досчитаемся на этот раз?

Мы ушли из лагеря после обеда. Остаток дня и всю ночь провели в джунглях. Вот тут и узнаёшь, что же такое страх неизвестности. Внутри охраняемого периметра царит размеренная жизнь. Она заканчивается, стоит лишь переступить невидимую границу. Там, за пределами лагеря, лежит совсем другой мир. И он давит на разум, сводя людей с ума от ужаса. Какой шаг станет последним? Этот? Или следующий? Где притаился партизан? Слева? Справа? За кустами? А может, прямо у твоих ботинок? И воображение чётко обрисовывает длинный нож с зазубренным лезвием, с тихим шорохом извлекаемый из чехла… Дикий взгляд, зеркально отражающий разум и душу, искалеченные войной… И лишь одна мысль стучит в голове… Убей. Убей. Убей.

Я слишком устал, чтобы думать. Слишком устал, чтобы бояться. Уже через несколько метров нас может поджидать скрытый листвой окоп, в котором просматриваются едва заметные силуэты людей, медленно наводящих на тебя дуло автомата. Когда понимаешь, кто это такие, уже бывает слишком поздно. Но меня это не волновало. Просто было всё равно. А чего бояться? Мы специально идём в эти джунгли, чтобы угодить в новый капкан. И если бы наш рейд был хоть чем-то полезен… Он никому уже не вернёт жизнь. Ни Крису, ни Тому, ни Митчеллу… Он не залечит ран Колина, Салли и Карла. Этот рейд — лишь возможность. Для солдата это возможность погибнуть или сойти с ума от постоянно давящего на голову ужаса. Для командира — возможность получить медаль. Стать героем, первой страницей газеты. Если всё пройдёт успешно. А если нет… Никто не виноват. Это война.

Наши поиски ничего не дали. Никаких признаков пребывания партизан. Они просто оставили после себя смертельный сюрприз и ушли в джунгли. Так далеко, что пехота и танки не отважатся преследовать их. А может быть, они совсем рядом. Прямо под ногами. В своих бесконечных лазах и тоннелях. Не хотят, чтобы их видели. Ждут своего часа.

Несмотря на усталость, я всё-таки нашёл в себе силы и быстро набросал пару писем. Одно предназначалось Алексу, а второе — Крису. Я знал, что он его не прочтёт. Просто нужно было ему рассказать о том, что творилась в самых глубоких отводах моей души. Лишь благодаря им я выжил в этом аду. Никто меня не понимал так, как меня понимали Алекс и Крис.

Нет, один человек может сравниться с ними. Это мой командир, сержант Дэвис. Я никогда не видел, чтобы командир так любил своих солдат. Я ничуть не преувеличу, если назову эту любовь отцовской. Мы все для него как дети. Родные сыновья. На людях он этого не показывает. Когда кто-то погибает, я вижу, как он плачет, выводя на бумаге дрожащие буквы. И ночью сидит рядом с их телами, накрытыми брезентом, держит за руку и просто молчит. В этом молчании раскрываются все его переживания, каждая мысль…

Я уважал этого человека и тоже любил. Он не был со мной так близок, как Алекс и Крис. Но с ним я чувствовал себе увереннее. Ему я доверял.

Мы с Киганом неспешно подошли к ДОТу, в котором было установлено пулемётное гнездо. Сидевшие внутри часовые буркнули что-то вроде «наконец-то!» и, сдав пост, отправились спать.

— Везучие… — Джо с завистью смотрел им вслед.

— Мы тоже такие будем, — заверил я, прислонив винтовку к ящикам.

— Только через два часа.

— Неправда, — я поглядел на часы. — Через 1:59.

Киган скептически хмыкнул.

— Что ж, это всё меняет…

Я открыл ствольную коробку пулемёта и проверил ленту. Было темно, единственным источником освещения оставалась ярко-красная сигнальная ракета, которую периодически запускали с крыши главного бункера.

— Сколько тут? — спросил я у соседа.

— Штук 300-350, — Джо наморщил лоб, подсчитывая патроны. — Оборонительная лента. В наступательной штук сто, реже — 150.

— На глаз определяешь? — усмехнулся я, сжав губами сигарету.

— Когда два года с этой «свиньёй» побегаешь, — отвечал Джо на полном серьёзе. — Тогда научишься боезапас не только визуально, но и по весу определять.

— Я одно не пойму: почему вы, пулемётчики, так не любите М-60? — я нежно погладил пулемёт по крышке ствола. — Хорошая ведь штука…

— Неудобная бандура. На сошки с первого раза не всегда поставишь. Да и передвигаться тоже тяжело. Цепляется за всё…

— У него хорошая точность, — заступился я. — И убойная сила неплоха.

— По началу. А когда он поизносится, то разброс пуль увеличивается в разы. Поэтому М-60 — оружие подавляющего огня. Кстати… Разве можно курить на посту?

— Не знаю, — я стряхнул пепел. — А почему бы нет? От кого скрываться? Косоглазые ещё два дня назад поняли, что мы тут сидим.

— Два дня… — эхом отозвался Джо. — А будто бы неделя прошла… Столько всего случилось…

Его перебил долгий, пронзительный свист, доносящийся из джунглей. Мы тут же затихли и прильнули к амбразуре.

— Внимание! — раздался крик часового. — Внимание!

Протяжная трель снова повторилась. И на сей раз ей вторил мощный, громогласный хор.

— Тревога! Внимание личному составу!

Я выдвинул мушку пулемёта и звонко передёрнул затвор. Джо сдавил пальцами ленту, глядя на деревья. Вот оно. То, чего боялись…

— Атака!

Враги выбежали из тени джунглей и устремились к нашим позициям.

— Огонь!

Траншеи и бункеры взорвались от разом грянувшей канонады. Я сдавил курок и щедрыми очередями выкашивал рассыпанные построения врагов.

Казалось, они обезумели. Вьетконговцы лезли по холму, как тараканы, и их не пугала смерть своих товарищей. Наоборот. Она злила их ещё больше.

Тела убитых падали всего в нескольких метрах от нашей амбразуры. Партизаны были так близко, что казалось, пулемёты не выдержат такого напора.

Враг даже не пытался стрелять. Они просто пёрли на нас, видимо, надеясь сломить дух и обратить в бегство. Но этого не происходило. Мы продолжали расстрел. Да, именно расстрел. Это был вовсе не бой. Это была бойня.

Лента с глухим стуком выскочила из ствольной коробки. Я в спешке открыл крышку и вставил туда новую. Передёрнув затвор, я снова нажал на курок, но после первых выстрелов пулемёт замолчал.

— Что за херня?! — крикнул я, обращаясь к Джо.

— Отойди! — Киган оттолкнул меня в сторону и снова откинул крышку. — Зажевал ленту, тварь! Давай новую!

— А больше нет!

Джо повернулся ко мне и посмотрел на меня расширившимися от страха глазами.

— Как нет?

— Последняя!

— Ну дерьмо! Я за патронами!!! Держи оборону!

Я схватил винтовку и снял её с предохранителя. Враг воспользовался нашей брешью в огневом кольце и сократил расстояние до минимума.

Выбежав из ДОТа, я открыл огонь по наступающим вьетнамцам. Они падали всего в шаге от траншеи, и мощи сильно не хватало.

Первый дымящийся магазин был отброшен в сторону уже через пять секунд. Я в панике заряжал новый…

— Сhết! — прямо передо мной возник партизан и со всего размаху прыгнул в окоп.

Я увернулся от него и тут же треснул прикладом по затылку, не давая ему опомниться. Косоглазый повернулся ко мне с перекошенным от ярости лицом и, крича, принялся размахивать сапёрной лопаткой, целясь мне в лицо.

Пришлось сделать несколько шагов назад, уклоняясь от смертоносных ударов. Когда вьетнамец снова замахнулся, я перехватил винтовку и, словно копьём, ударил стволом в живот. Противник на секунду замешкался, а моя рука уже сжимала нож. Лезвие с противным звуком исчезло в шее вьетнамца.

Не успел я достать кинжал, на меня бросился новый коммунист. С этим я управился быстрее, но вьетнамцы хлынули в траншею как вода в пробоину.

Воспользовавшись короткой передышкой, я зарядил магазин и одной длинной очередью положил в спину сразу пятерых гуков. Следующие за ними подкрепления заметили меня и бросились большой толпой. Я рассадил в них остаток обоймы и потянулся было к пистолету, но получил какой-то палкой по руке и был брошен на землю.

Они избивали меня, сразу несколько, я орал и брыкался, пытаясь нащупать кобуру. Вскоре Кольт уже был у меня в руках, и я с криком расстрелял всех нападавших. Они дружно повалились на меня. Выронив разряженный ствол, я запрокинул голову и зарычал от боли. Все ноги и руки, которыми я закрывал своё тело, были избиты и изрезаны этими тварями.

Я выполз из-под трупов пытался подняться. Было очень больно, но я понимал, что если сейчас же на закрою брешь в обороне, то лагерь рассекут на две части и отрежут нас друг от друга. Найдя в грязи пистолет, я не сразу вставил в рукоятку следующий магазин и начал искать винтовку.

Идти было тяжело, я привалился к деревянной подпорке траншеи и тяжело дышал, морщась от боли… Вот же сволочи…

— Джейсон! — различил я голос Кигана. — Джейсон! Ты как?

Он подхватил меня под руку и, звеня патронами, помог добраться до пулемёта. Там он опустил меня на землю и принялся спешно заряжать. Я поднял левую руку на уровень глаз. Она вся была покрыта ссадинами и длинными порезами. Правая не так пострадала — ей я тянулся к пистолету. Что было с ногами, я не понял — ничего не видел в темноте.

Джо передёрнул затвор и ударил по вьетнамцам плотным огнём.

Перед глазами плыли мутные пятна. При каждой попытке сглотнуть уши отдавали острейшей болью. Я пытался не замечать. Вой, окруживший меня сплошной, непробиваемой стеной, казалось, был в моей голове. Был частью моего большого сумасшедшего кошмара.

Изредка кожу на ногах обжигали падающие гильзы. Они вылетали из ствольной коробки с дикой, абсолютно безумной скоростью, и я боялся, что не успею зарядить новую ленту.

Негнущиеся пальцы с трудом удерживали холодные как лёд патроны, толкая их в ячейки ленты. Я заряжал наощупь, потому что глаза были полны жёсткой грязи и слёз. Когда в ящике кончились боеприпасы, я всё ещё шарил по дну рукой, стараясь нащупать их.

Отдача дёргала моё ослабшее тело. Я даже не помнил, как оказался у пулемёта и сдавил курок. Не отдавая себе никаких отчётов, я откидывал раскалённую крышку коробки, обжигая ладони, клал новую ленту и продолжал стрелять.

Мои ноги подкосились, и я тяжело опустился на землю. Мне было всё равно, чем закончится эта ночь. Я тонул в собственном бреду и грохоте, в собственной боли и беспомощности.

Грудь жгло словно огнём, становилось тяжело дышать, а всё тело налилось свинцом. Я не мог шевельнуть даже пальцем. Голова потяжелела и противно ныла. По торсу что-то текло, что-то липкое и тёплое. Из последних сил я скрёб ногтями жёсткие комья земли, чтобы доказать хотя бы самому себе, что я ещё жив.

Рядовой первого класса Сальваторе «Салли» Савани долгое время лечился в госпитале Сайгона, куда был направлен с тяжёлыми ранениями лёгких. Он сумел выжить, но был признан непригодным для несения дальнейшей службы. Сальваторе сначала жил и работал в Штатах, а после, в 1979 году, вернулся на родину, в прибрежный городок Ликата, Сицилия, где по сей день владеет небольшим ресторанчиком. У Сальваторе есть жена Мария и четверо детей: дочки Бриджитта, Кристина и Паола, а также сын Винченцо.

Штаб-сержант Чендлер Дэвис не любил фотографироваться, поэтому мало кто знает подробности о его судьбе после войны. Дэвис ушёл из Вьетнама в конце октября 1969 года, в составе последних подразделений 9-ого полка 3-ей дивизии Морской Пехоты. В декабре того же года стал инструктором подготовки в Кэмп-Пендлтоне, округ Сан-Диего, Калифорния. Был награждён Пурпурным Сердцем и Серебряной Звездой. Умер в 2008 году в возрасте 71 года. Семьи не имел.

Рядовой Карл Ховард успешно прошёл лечение в Сайгоне и был отправлен обратно в состав взвода через три месяца. В 1968 году, во время пешего патруля, подорвался на мине-ловушке. Джессика Ховард, мать Карла, была задержана военной полицией за призывы к убийству президента Линдона Джонсона. Она отбывала пятилетнее наказание в неизвестной тюрьме своего родного округа О-Клэр, штат Висконсин. Дэвид Ховард, супруг Джессики и отец Карла, убил нескольких полицейских во время антивоенного протеста, известного как «Марш на Пентагон». Приговорён к пожизненному лишению свободы и отбывает срок в Денвере, штат Колорадо. 19-й День Рождения сына был последним, который ему удалось застать.

Рядовой первого класса Рэймонд «Рэйбоб» Бобсон продолжил служить в роте L 3-его батальона 9-ого полка Морской Пехоты до конца 1967 года. Тогда, в декабре, Рэйбоб был госпитализирован по причинам нарушения психики и, после недели психотерапии, демобилизован по восьмой статье и направлен на реабилитацию в неназванную психиатрическую клинику. Ему было диагностировано диссоциативное расстройство идентичности, по-другому именуемое раздвоением личности. Рэймонд проходил различные курсы терапии и был выписан в 1974 году: ему не помогала ни одна методика, а врачи посчитали, что расстройство не опасно для окружающих и для самого пациента. На данный момент Бобсону 67 лет, и он окружён заботой со стороны близких и родственников. Своей семьи Рэю так и не удалось завести.

Рядовой 1-ого класса Джордан «Джо» Киган был обнаружен мёртвым на своей огневой позиции. Причиной смерти стали тяжелейшие ранения в область шеи. Узнав о смерти Кигана, Суд постановил обжалование Джордана по всем статьям, разрешил вернуть тело обратно в Кингстон, Ямайка, и похоронить с должными военными почестями. На момент смерти Кигану было 20 лет.

Алекс Кроуфорд прошёл реабилитацию в психиатрической лечебнице и по её результатам был признан полностью дееспособным лицом. Он женился на Кэтрин Джонс, но брак продержался около полугода, после чего Кэтрин подала на развод. Дальнейшая судьба Кроуфорда остаётся неизвестной.

Капрал Джейсон Грант был убит в ночь с 6 на 7 июля во время схватки за занятую днём высоту. При обследовании тела было обнаружено несколько огнестрельных и осколочных ранений в области груди. Смерть наступила в результате кровопотери и прекращения работы сердца и лёгких.

За проявленные стойкость и храбрость был награждён Серебренной звездой и Пурпурным сердцем посмертно.

Через месяц после гибели вскрылись детали совершённого им преднамеренного убийства союзных солдат. Джейсон Грант лишался всех наград, званий и места захоронения на военном кладбище. Его тело было перемещено на гражданское кладбище, а сам Грант с позором отчислен из рядов Морской пехоты США.