Опаленные войной. Глава 14.

ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ.

(ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ МОЕЙ СЕМЬИ)

Повесть в очерках.

ГЛАВА 14. ЗИНАИДА — 42. НА ФРОНТ.

Много раз Зинаида подавала раппорта на отправку ее на фронт за почти полтора года хирургической практики в детской клинической больнице в Замоскворечье которая, как и почти все больницы Москвы во время войны, стала военным госпиталем. Девочка ассистировала и самостоятельно выполнила сотни и простых, и сложных операций. Не успела Зиночка стать дипломированным врачом. Война застала студентку медицинского института, переходящей на 4й курс, а Москва призвала ее, сначала на строительство военных укреплений под Можайском. Затем, в лице Юдина Сергея Сергеевича ведущего хирурга НИИ Склифосовского, в госпиталя Москвы, из-за катастрофической нехватки хирургов. Не хватало врачей и персонала для работы с раненными, валом обрушившимися на Московские больницы уже к середине июля 1941 года.

Зинаида уже четыре месяца практиковала в хирургии, уже спасла от неминуемой гибели десятки раненных, когда в Январе 1942 года ей было присвоена должность военврача и звание младшего лейтенанта медицинской службы.

Зинаида практически жила в больнице, по многу дней к ряду, не уходя домой в общежитие. Полегче стало в поздние осенние месяцы 41го года. Это было потому, что в обороне погибали в бою почти все. Самоотверженность защитников Москвы было настолько тотальной, что люди и при тяжелых ранениях не покидали позиции и действительно сражались до последней капли крови.

В ноябре 1941 года, когда раненых стало заметно меньше, Зинаида впервые подала рапорт на передовую. Ей предлагали эвакуацию, но она категорически отказалась от отъезда из Москвы в тыл, навстречу опять подав рапорт на передовую, и опять получила на него категорический отказ, а потом, когда об этом узнал Юдин С. С., получила взбучку и от него.

Так же протекала жизнь у ее брата Ивана Широкова, приехавшего в Москву в середине августа 41го года…

Так же протекала жизнь у ее брата Ивана Широкова, приехавшего в Москву в середине августа 41го года. К октябрю все работы по оборонительным укреплениям, на которых он работал с конца августа, под Москвой были свернуты в связи с приближением к Москве фронта. Иван хотел было уйти добровольцем в ополчение. Его немедленно расшифровали на пункте формирования ополченцев в связи с тем, что ни на 18, ни на 17 лет пятнадцатилетний подросток не тянул, а пацанов посылать на смерть всё-таки не хотели.

По-настоящему, без дураков, работая на оборону столицы, деля с людьми скудный стол обеденного перерыва и неудобства ночлегов под открытым воздухом, на строительстве оборонительных сооружений, Иван познакомился со многими москвичами, уже состоявшимися на своих местах, по жизни и любви. Люди разных профессий, разных чинов работали на рытье окопов и противотанковых рвов. Будучи компанейским пацаном с легким дружелюбным нравом, через них мальчик сумел устроиться на шарикоподшипниковый завод, где к осени 1941 года вовсю ремонтировали военную технику и вооружение с полей сражений, подлежащее возможности ремонта после боевых действий, несмотря на то, что сам завод был эвакуирован в Томск.

Зинаида с Иваном в общежитии почти не пересекались. И тот, и другой все время проводили на работе. В самом начале 42го на шарикоподшипнике была запущена линия по производству артиллерийских снарядов. Ивана перевели на работу в токарную группу линии, и он официально осваивал профессию токаря, параллельно с работой учась в ФЗУ при заводе, по 10 — 14 часов в сутки, точа снаряды для фронта. А перерыв до следующей смены был, как правило, не большим, ребятам давали поспать в курилках и кабинетах, и они опять становились за станки до изнеможения постигать тонкости сложных профессий.

С началом наступления под Москвой количество раненных, поступающих в госпиталя Москвы, резко возросло. Буквально за два три дня после пятого декабря транспорты вереницами везли в госпитали Москвы и Подмосковья прошитых пулями и осколками, чаще всего обмороженных солдат, которых успевали собирать с поля боя до того, как они замерзали до смерти. Руководство военных медицинских учреждений Москвы даже сумело выбить у военного командования подразделения солдат для перетаскивания тяжелых раненных и умерших в крупных больницах, чтобы высвободить медицинских сестер и медбратьев от этой полу медицинской работы. С пятого декабря и практически до февраля Зинаида жила в больнице, появляясь дома только для того, чтобы переодеться в другое белье буквально несколько раз за четыре месяца.

Зинаида подходила к общежитию по заваленным еще в начале декабря снегом улицам осажденного города. Уличное освещение не работало, в полной темноте легкая метель била в лицо…

Зинаида подходила к общежитию по заваленным еще в начале декабря снегом улицам осажденного города. Уличное освещение не работало, в полной темноте легкая метель била в лицо. Чистить не центральные улицы в эту зиму было не кому, и в сугробах были протоптаны тропинки, по которым не часто проходили редкие прохожие. Главврач Прохорович Ермолай Васильевич сегодня после последней операции буквально выгнал Зинаиду домой, где она уже не была с середины декабря. Новый год Широкова провела за операционным столом спасая от смерти майора — танкиста которого сумели вытащить из горящей машины, а потом маленькая санитарка, три часа по сугробам тащила его пока их, на счастье, не заметили наши солдаты, идущие на передовую.

Зина вошла в общежитие, на вахте никого не было. В коридорах тоже было пусто — как же это не привычно, девичье общежитие всегда было гудящим ульем, притягивающим неугомонных молодых парней как магнит. Где вы мальчики, на каких фронтах вы сейчас бьете фашистов… Так, никого не повстречав, Зина поднялась на третий этаж и подошла к своей комнате, дверь в которую была приоткрыта. Девушка слегка испугалась, не зная, что думать об открытой в их дом двери, но надежда увидеть внутри помещения знакомые лица оказалась сильнее ощущения опасности и она зашла в комнату.

На постели Лидочки не раздевшись, лежал Иван, лежал, как подкошенный на ходу боец прямо в одежде на животе одна рука свешивалась с постели. Иван спал мертвецким сном абсолютно уставшего молодого человека… большого мальчишки. Сон глубокий и безмятежный. Зина стояла у постели с братом и, склонив голову, любуясь трудовой усталостью близкого человека, ощущала безграничное счастье, что ее редкое посещение собственной комнатки совпало с приходом домой Ивана. На столе по-прежнему лежала записка для Лиды на случай если она вдруг появится на пороге своей комнаты, наконец, возвратясь от родителей. Зина разделась и попыталась снять с Ивана затертый расстегнутый пиджак.

— Сейчас, сейчас…, я сейчас, уже встаю… инструмент в порядке, сейчас, сейчас… — лопотал спящий подросток, а пиджак не поддавался. Зинаида прекратила попытки его снять. Иван повернулся на бок, улегся калачиком как маленький мальчик, и сестре не оставалось ничего, как только накрыть его одеялом.

Посидев рядом с братом, Зина тоже прилегла на свою постель и не заметила, как задремала. Тело чувствовало привычный уют, многодневная усталость, и глубокие переживания чужой боли затихали в раненной душе молодого хирурга. В комнате было совсем тихо. А за окном общежития не было привычных звуков огромного города, НЕ ГУДЕЛА Москва клаксонами автомобилей, шумом улиц и площадей, звоном трамваев, на железных поворотах трамвайных линий, и другими звуками такими привычными для Москвичей, и бесконечно интересными для любого человека, впервые попавшего в большой город.

…В комнате было совсем тихо. А за окном общежития не было привычных звуков огромного города, НЕ ГУДЕЛА Москва клаксонами автомобилей, шумом улиц и площадей, звоном трамваев, на железных поворотах трамвайных линий, и другими звуками такими привычными для Москвичей, и бесконечно интересными для любого человека, впервые попавшего в большой город.

Где сейчас Лида, которая всё-таки поехала на отгулы на родину в начале октября. А через неделю по радио сообщили, что Калинин захватили немцы. Где сейчас Лида, что с ней… оставалось только надеяться на лучшее. Калинин освободили 16 декабря, но Лида не приезжала… не звонила… не писала…

В 1942м к лету Москва постепенно оживала после осады. В город возвращались административные учреждения, открывались, закрытые к осени 41го магазины и налаживали работу предприятия. Люди мыли окна, отдирая приклеенную накрест бумагу, подметали дворы, разбивали не растаявший снег, в подворотнях, где не хватало солнца. Весной проснулись трамваи и троллейбусы. Москва убирала свои улицы, мыла окна на фасадах домов, оживала и гудела как до войны.

Налаживалось производственное расписание и в больницах, то есть госпиталях. У Зинаиды появилось свободное время, стала постепенно уходить необходимость жить в больнице. В мае Девушку вызвали к главврачу и зачитали приказ о присвоении ей внеочередного звания лейтенанта медицинской службы РККА за самоотверженную работу в прифронтовой зоне при обороне Москвы. На следующий день Зина очередной раз подала рапорт об отправке ее на передовую, на что опять был получен категорический отказ.

В мае пришло письмо от Лиды. Оно было написано слезами. Слог этого письма не был таким звонким и веселым, каким любила разговаривать жизнерадостная студентка. У Лидочки погибли родители и младший брат. В ее квартиру на третьем этаже попал снаряд, когда проклятые фашисты брали этот старинный город в верховьях великой Волги. Она осталась одна в оккупацию. Без дома, без угла и без родителей, без вещей. На счастье, ее приютила семья подруги детства. А когда наши Калинин освободили пошла в полевой госпиталь ухаживать за раненными. Ее никто туда не звал, но после пережитых событий оккупации она уже не могла поступить иначе. Так и осталась девушка в этом медсанбате пехотной части. Когда она писала это письмо их часть билась подо Ржевом. «… Я этих гадов до самого края погоню, пока либо они не сдохнут, либо я…» Заканчивала свое письмо Лидочка не своими словами.

Так, своим чередом, по-военному, но в тылу шел 1942 год. Известия СовИнформБюро набатом хлестали по сознанию любого советского человека.

Так, своим чередом, по-военному, но в тылу шел 1942 год. Известия СовИнформБюро набатом хлестали по сознанию любого советского человека. В начале лета трагическое поражение под Харьковом, затем тяжелейшие сражения на черноморском побережье и на Кавказе, осажденный Ленинград, бесконечные бои местного значения подо Ржевом, к концу лета рвущиеся орды фашистов к Сталинграду, захватывающие огромные территории нашей Страны, все эти события вызывали боль в душах советских людей и призывали к оружию. К концу лета 42го, Зинаида вновь пыталась отправиться на фронт и опять не смогла. Не отпускала ее Москва. Зато осенью ее опять повысили в звании. Зинаида, сама, не заметив, как превратилась в одного из ведущих военных хирургов Москвы. Ее стали приглашать в другие больницы для проведения особо сложных операций, на которые не решались другие врачи. В конце 42го вся страна замирала у репродукторов в ожидании новой информации о не сдающимся Сталинграде. Когда 23, 24 ноября объявили об окружении Сталинграда и 6й армии вермахта нашими войсками в районе селения Калач, люди восприняли эти новости как собственное личное счастье. Надежда… Уже уходящая надежда победы, вновь становилась крепкой как броня наших танков. А Ванькины снаряды беспощадно громили рубежи фашистской неприступной обороны.

1943 год Зина и Иван встретили вместе, с ними встречала новый год и Полина невеста Ивана, они даже выпили по глотку спирта, пожелав друг другу скорой победы, до которой оставалась еще целая война.

В начале марта Иван пришел домой и объявил Зинаиде, что его призывают в армию как добровольца и берут в учебку на младшего лейтенанта. Это было настолько неожиданным для Зины, что она, остолбенев, заплакала. Парню, только что исполнилось семнадцать лет. Она столько раз рвалась на фронт и ее так и не отправили на передовую, а он…, еще не дожил до призывного возраста…, как-то обманул призывную комиссию…, умудрился снять с себя бронь, умудрился попасть в учебку на младшего лейтенанта. А это значит скоро поедет на фронт. Зинаиду терзал и страх за Ивана, и обида на всех вокруг, что этот молокосос едет на войну раньше ее, и растерянность, а как же теперь она одна… она так привыкла, что Иван рядом, пускай даже не рядом с ней — но рядом. Она не знала, что говорить, она не знала, что делать…

— Я тебя не пущу… — что говорить дальше? — а Полина знает?.. Я в военкомат пойду… Тебе же только семнадцать… как они могли… у тебя бронь на заводе… они знают, что у тебя бронь, — она глядела на Ваньку испуганными, обиженными глазами, — …они знают?.. ты же их всех обманул… — что говорить дальше, а Иван строил гримасы, улыбался с детским смущением и пожимал своими острыми мальчишескими худыми плечами.

— Зинуль, ну я же мужик, во мне вон силы как в танке. Ты нас лечи, а мы этих гадов давить будем как под Сталинградом.

— Какой ты давильщик, ты же еще мальчишка. Нет, я это так не оставлю… А Полина знает?..

…Через неделю Иван уехал в учебку на курсы «Выстрел» постигать сапёрное дело инженерных войск. Курсы будут длиться 45 дней, затем присвоение звания младшего лейтенанта и в действующую армию. Зинаида и Полина проводили брата и жениха со слезами на глазах. Зина не знала, что писать домой маме.

Весна 43го года стала рубежом в жизни Ивана и Зинаиды Широковых. Проводив младшего брата, не имея никаких сведений о судьбах старших братьев, Зинаида приняла для себя однозначное решение оказаться на фронте и не откладывать это в долгий ящик. Подавая рапорт за рапортом об отправки ее на фронт, она имела, в конце концов, долгий и серьезный разговор с Сергеем Сергеевичем Юдиным. В разговоре со своим учителем она постаралась объяснить своему наставнику, что на передовой она будет заниматься ровно тем же самым, но при этом помогать будет тем людям, которые не могут получить подобную помощь там, в медсанбате, на передовой.

— Сколько к нам приходит раненных которым если бы была оказана помощь раньше, то они остались в живых, или с ногами и руками, но там их не кому оперировать, а здесь уже поздно. Туда мне надо ехать, там им помогать. Сейчас, в конце концов не сорок первый. Вы представьте скольких людей там можно спасти от смерти или увечья.

— Надо им там помогать, надо. Но не забывай милочка, там еще и стреляют. — эмоционально накинулся на свою студентку, в недалеком прошлом, Сергей Сергеевич! — Там людей убивают…между прочим…, а я хочу, чтобы ты живой осталась после этой проклятой войны, ты талантливый хирург, ты…

— Я, не виновата… и они, те умирающие там, тоже не виноваты, что я талантлива. Я не имею права из-за своего таланта не помогать людям, … солдатам. Как комсомолка… как хирург, как сестра, в конце концов. У меня сейчас на фронте уже три брата… — ее голос начинал сбиваться в последней фразе на летучие предвестники рыдания, а губы отказываться ровно, произносить слова, фраза остановилась.

В кабинете выросла тишина, и с каждой секундой она становилась все больше и больше. Зина стояла, прижав кулачек к своим губам, не давая им волю разрыдаться. Юдин устало сел за свой стол, нехотя взял перо, аккуратно ткнул его в чернильницу и подписал рапорт Широковой Зинаиды Ивановны на отбытие в действующую армию.

— Умоляю тебя девочка ты моя… — береги себя…

Доктор внутренне не мог простить себе, что подписал Зинаиде ее раппорт. В этот же день Юдин подал документы на присвоение старшему лейтенанту медицинской службы Широковой З. И. очередного воинского звания. На следующий день ездил добиваться от командования быстрого оформления документов на звание капитана, до отбытия Зинаиды на фронт, чтобы максимально защитить молодого хирурга от возможности гибели на передовой, по крайней мере, он так считал, и он так хотел. Не получилось у знаменитого московского хирурга, не смотря на его безграничные связи поднять статус звания Широковой. Через неделю знаменитый доктор проводил свою ученицу на фронт…

Продолжение по ссылке: http://www.proza.ru/2016/07/17/170

Русаков О. А.

2016

г. Тверь.