Черновик

ЧЕРНОВИК

— Тётя Дуся! Я почистил сапоги в коридоре и положил щётку на место! Я уже ухожу! — громко сказал майор Легков, одёргивая китель и входя в большую комнату.

Эту комнату можно было бы назвать гостиной-столовой потому, что большую часть её занимал длинный стол, покрытый старой клеёнкой, с основательно потёртым зелёным рисунком цветов на ней. Четыре венских стула были близко приставлены к нему. По другую сторону комнаты стояли две небольшие железные кровати, заправленные по-солдатски серыми суконными одеялами. Два больших окна, выходящие на одесский дворик, были заклеены крест-на-крест бумажными полосками. Это было сделано для того, чтобы при ближайшем разрыве снаряда или бомбы разлетевшиеся осколки стекла от взрывной волны не поранили людей, а остались висеть. Иногда сюда доходили издалека глухие звуки артиллерийской канонады.

— Постой, постой, майор! — ответила ему тётя Дуся, входя в комнату из двери на застеклённую веранду.

В одной руке она держала веник, а в другой— листок пожелтевшей бумаги. Белый фартук празднично закрывал её голубое платье. На голове у неё был завязан платок-косынка с узелком на лбу. Затем она продолжила:

— Я вот там, на веранде, начала убирать и за креслом нашла вот это. Тут что-то написано, но я без очков не разберу, да и почерк тут неразборчивый. Посмотри.

Майор с любопытством подошёл к тёте Дусе, взял из её руки листок и начал медленно читать, разбирая с трудом почерк писавшего.

"С дежурной улыбкой на лице, взирая на расположившихся шахматистов за шахматными досками на расставленных быстро столах после своей речи и с радостью чувствуя пачку денег в боковом кармане пиджака, Остап мысленно готовился к преодолению большого расстояния по направлению к реке мимо бревенчатых домиков с наружными ставнями.

Но внезапно его грёзы в полном развитии были остановлены одним из игроков.

Такой наглости, какую предложил этот тип, Великий Комбинатор в жизни не видел и сейчас не ожидал этого. Перед ним сидел блондинчик, раньше сидевший на лекции в третьем ряду и чего-то требовал.

— Я к тебе после подойду. Только вот возьму ферзя у того лысого, — прошептал Остап и перешёл к следующему игроку, подняв руку в решающем броске для изменения ситуации на шахматной доске.

— Нет, нет! Вы, гроссмейстер, вернитесь, пожалуйста. Вот, только что здесь стояла моя седьмая шахматная фигура. А теперь её нет! Я её сам выдумал, вырезал из дерева и поставил на доску. Она похожа на слона и ходит кругами.

Вот это да, подумал Остап. А я-то думал, что знаю о шахматах всё. Ну, а с другой стороны, наверное, он меня переплюнул в жульничестве. Надо что-то решать.

Но внезапно сзади к нему подошёл директор клуба "Картонажник"и отозвал его в сторонку.

— Послушайте, любезный. Будьте осторожны с этим типом. Он иногда приходит сюда из дома Собеса, где содержится на пансионе. Но на него, иногда, что-то находит. Вчера утром он играл блестяще и выиграл у меня три партии подряд. А вечером подошёл и сказал, что забыл, как ходят шахматные фигуры. Ну, всё, не отвлекайтесь.

Остап вернулся к блондинчику и предложил:

— Так уж и быть. Давай закончим на ничьей?

— Позвольте, позвольте! Это противоречит международным правилам. Я не согласен. Да, и с какой стати? Мне осталось несколько ходов до выигрыша! А вы мне предлагаете позорную ничью.

— Ну, хорошо, пеняй на себя, — прошипел Остап и сгрёб одним махом все фигуры с доски.

Затем он поспешно поднял шахматную доску и с силой опустил её на голову блондинчика, после чего запустил ею в одиноко и бледно светившую лампочку на потолке.

Воспользовавшись спасительной темнотой, он выскользнул из клуба, и с силой захлопнул входную дверь. При этом он, лишь, на мгновение остановил толпу, мчащихся за ним шахматистов. И набил, при этом, огромную шишку на лбу одноглазого шахматиста, бежавшего впереди всех.

Бежал Остап неплохо, обладая хорошей физической подготовкой, подкреплённой побегами после случаев воровства. Там, где он гастролировал в качестве друга Рабинграната Тагора.

Воспользовавшись свободной дорогой, он подбежал к берегу и успел вскочить в лодку, где сидел Воробьянинов. Он успел намного опередить шахматистов. Вскочив в лодку, он яростно стал выгребать от берега."

Прочитав этот исписанный мелким почерком листок, майор Легков изумлённо воскликнул:

— Да, это же из "Двенадцати стульев" Ильфа и Петрова! Вот, тут на обороте написано вверху наискосок красным карандашом: "Из черновиков Ильфа к 12 стульям. 1927 год.". А сейчас 1943-й!

И ещё какая-то седьмая шахматная фигура!

И, обратившись к тёте Дусе, сказал:

— Где же вы это нашли?

— А, вон там в углу на веранде. Там ночевал Петров Евгений Петрович, корреспондент Совинформбюро. Я ещё заглянула туда рано утром. И видела, что везде на всей мебели сушились подмокшие листки с записями.

Он, ведь, был на тонущем крейсере "Ташкент", возвращаясь из осаждённого Севастополя. Пришёл почти весь мокрый с таким же промокшим саквояжем. А когда он уходил, то я побоялась сказать ему, чтобы не оставил чего— нибудь. Вот и забыл он этот листок. Рано встал и, наверное, улетел на самолёте на фронт, — ответила тётя Дуся.

— Это же один писатель из тех двоих! Послушайте, так я, может быть, смогу найти его и отдать этот листок. Наверное, этот листок ему очень дорог, как память. Сегодня я отправляюсь на фронт. Беру листок с собой, — поспешно говорил майор, бережно кладя листок в свою полевую сумку.

— Береги тебя, Господь, — прошептала тётя Дуся, ласково крестя вослед уходящего майора.