Зимний день

Выйдя, точнее, вылетев пробкой от копии актрисы Р. (копии? ибо подлинная, она бессмертна в воображении, в осенней жаре, туго затянутая в кармин, мягко зияли фиалковые глаза), где в полутьме на столе, возомнившем себя жидким льдом, каменно спал карандаш немыслимого латунного цвета, а на кухне дышал гнилой банан, он ощутил, что нечто щекотно щелкнуло в черепе, как если бы волшебно-невесомым касанием перста гипотетический таксист сменил радиостанцию, и вялый, пышный хэви-металл сожрала беспощадная психоделика, потом внезапно угасшая в молчании. Собственно, он принес ей сценарий эротического фильма, полного бесконечных разговоров, шизофренических и страстных, совмещенных с пластическими номерами в постели, под титулом «Световые блики на коже куртизанки» — опус, вдохновленный недавним выпуклым сном, где голова и тело женщины горели ртутью, но, важнее всего, мерцали упоительно-холодным свечением линии перегибов и точки экстремумов плоти. В главной роли он не признавал никого, кроме нее, отставной звезды местного артхауса, говоря по чести, унылого и претенциозного, счастливо не расплескавшей огненности форм и монгольской экспрессии плоского лица. И вот — отказ, отказ. Нашатырь свежего воздуха, ослепительный туман. Та странная новелла о замке на морском берегу, была она или нет? Он, кажется, прочел ее однажды, в сомнительном источнике. Зима оказалась до неприличия брейгелевской, и хотя сумрачный плагиатор-день не осилил охотничьих собак и конькобежцев, но в наличии имелись двойные кривые взмахи ветвей и лежащего на них снега — дуэт контрабаса и скрипки — а также застывшие в разных ракурсах трапеции белых крыш. Опыт и искушенность в метафизике позволили выйти к Освобождению с тыла, иллюзия вселенной побеждена отнюдь не ее истончением, но, напротив, шокирующим оплотнением. Нож, великий сгуститель реальности, он выбросил в урну.