Виньетка

смогу ли я войти, пусть седым, в те врата, что прячутся под видом виньетки на титуле книги, набранной неведомым иззубренным алфавитом, пахнущей чуть тлетворной ветхостью, она вспыхивала в течение жизни в моем сознании, меняя обложки и обличия — размышлял я, скрючившись на твердом сиденье стула перед экраном, лунно-стеклянистые глаза всматривались в ничто, в индейское лето за окном, гнутостью хребта смяты желудок, печень и пузырь — смогу ли я войти, коль скоро усыпан, подобно балаганам, увешанным лампами иллюминации, мягкими гнидами сумрачного психизма, и любая из них — мерзость, порожденная алчной трясиной межеумочного мира, опалесцирующие сущности тошнотворно отрастают от пола, колыхаясь и змееобразно виясь, лезут, с вежливостью осенних мух, под ресницы, в ноздри и в ушные раковины, я нафарширован страхом и нашпигован червями; незаметно я впал в прострацию полудремы, лоб теребил изнанку скрещенных ладоней, пальцы показались мне неправдоподобно длинными и пианистичными, потеряв, наконец, дневную нить, я окунаюсь в кишащее вечернее море людей, будучи почему-то осведомлен, что близятся бои без правил, их строгие правила упорядочивают борьбу геральдических символов — битвы изображений, поединки девизов и схватки тинктур, профили борцов мощны и крючконосы, с выдвинутыми подбородками, как те, что мастер намеревался запечатлеть в «Баталии при Ангиари», тут бесцветный голос прошептал: «азиатам можно», можно — что?

после тревожила странная и скрупулезная охота за снадобьями с бескрайних плантаций Морфея, этот сад алхимика пышно цветет не то на темной стороне век, не то — в зашифрованном образе — где-то позади затылка, вчера в обеденный перерыв устало слушал, как некто внушает нечто кому-то, нудно-обстоятельно, и в полузабытьи я воспринимал мерные звуки как вытачивание и обтачивание растянутой фигуры, и люблю я все отборное, крупное и вышедшее из моды, как имперские ассигнации; с годами глазные хрусталики обессилели, сетчатка прохудилась и намокла, легочные меха не управляются с воздухом; а ведь там встретит Ангел Порога, нет, он не летуч и невесом, он чудовищно тяжел и атлетичен, хищные крылья носа и расходящиеся от них плотные хребты щек будто подсвечены снизу потусторонним светом, и я замираю от ужаса, предполагая, что он скажет: плут, плагиатор, ты заслужил жестокую чесотку, но отнюдь не левитацию, и ты все равно не знаешь имени

впрочем, сейчас мы с вами прошли сквозь прямоугольный проем в черноте, если хотите, сквозь шлюз, и оказались за пределами данного рассказа, в холодном, подернутом рябью озере, омывающем несокрушимую дамбу иллюзии, любопытно, что, проделав топологический фокус, то есть, попросту, чуть проплыв каботажным способом вдоль обсидиановой стены, оттуда можно вернуться через такой же шлюз — но уже в другой рассказ; рекомендую выбрать «Осень куколда»