Ступня

родилась и проплыла мимо, в звездчатую слепоту за плечами, кубическая архитектурная сущность, изрытая углублениями тьмы и набухшая грозовым гранитом — коринфские колонны, фронтон с тимпаном, все, как положено, словом, пасмурный ампир, и от нее — почему от нее? — полудремотный мозг унаследовал лишь пирокластический голос манекена-автоматона, того, кто — о мерзость — восседает, как открылось, за кормилом несущегося в ночи автобуса, самовлюбленно мерцая линзами глаз и стимпанковым алюминием членов: «уважаемые ковбои, соблюдайте чистоту в салуне», удар вхождения в себя, да, конечно, «пассажиры, чистоту в салоне, etc», но зачем я грежу об ангеле Зандальфоне, и отчего сегодня во сне в меня, сквозь свистящий воздух, мчались светлые гвозди, длинные, как копья, но я наловчился их отбивать, зажав в обеих руках, точно кинжалы, такие же гвозди, далее — трещала камином, шелестела гусиным пером и конспирологическим шепотом сцена — молодой человек, и это я, архетипом вечного кандидата стоит перед закутанным в холодные тона сфинксово вкрадчивым кардиналом, итак, вновь испытание, о, этот многократный тахикардийный сон, а недавно приснилась река, текущая через наш город, вдруг она видится необыкновенно узкой, в три шага шириной — то есть, не вся река, а только в одном бутылочном горле, этакий брод Иакова, где тамплиеры воздвигли себе замок, и в странно-высветленном предутреннем небе — россыпи галактического песка, закрученные улиткой, потом фон из шелково-зеленого становится атласно-синим, и там же, в этом сновидении, были мои школьные друзья и подруги, однако фокус в том, что я их никогда раньше не знал, но я горько плакал во сне, поскольку меня ждало разлучение; занятно, в детстве, перемусоливая «Робинзона Крузо» с классическими гравюрами Гранвиля, я с замиранием караулил ту страницу, где этот неудавшийся работорговец, в меховом колпаке волхва, уже упокоившийся в одиноком блаженстве, натыкается на след голой ступни на берегу, и выкаченность его глазных яблок ужасает и магнетизирует, но вот — теперь я хочу найти такую ступню, а лучше две, на пустых камнях мысли, и тут меня внезапно сжимают в некий теннисный мяч, гугнивый и мягкий, и вышибают из этого пространства — куда?