Эон II

Луч льда скользнул по плоской бутылке, спавшей ничком — так пальцы, затаив дыхание, познают бедро — внутри колыхнулось пыльное пламя. И вылупившиеся космосы снежными маслинами свисли с морщинистого, цвета краснокочанной капусты, покрывала Нюкты. Рождены они были аффектами богов — чистым вожделением, острой соразмерностью и мраморным стыдом. Шорох идеи, врастающей нервами в материю, схож с голубым треском токосъемника, когда опившийся сыростью воздух выпотевает на деревья и провода мучнистым инеем — тот же звук дает сминаемая бумага или шуршащий песок. Это лишь розовый задник представления моего приятеля-иллюзиониста, чьи тибетские глаза удачно оттенены фраком. «Гляди зорко, друг». И он извлек из цилиндра надкусанную луну из хлопка, женщину с факелом и трех зайцев, замкнутых в вечный треугольник, с тремя ушами на всех.