Зачем, вы девушки...

Две недели провела Яга на спа-курорте — не поскупилась она в надежде вернуть былую красоту. Самые лучшие, самые искусные доктора колдовали над её внешностью. И ведь получилось!

Посмотрела Яга в зеркало, от восторга ахнула. Не обманули, не подвели кудесники в халатах белых. Стала она вся гладкая, да ладная, как яичко пасхальное. Краше Елены Прекрасной себе глянулась.

Царевич Иван от радости руками всплеснул. Схватил, прижал к сердцу! А уж как целовал, как целовал!..

Сбылась мечта Яги, что голову кружила с тех самых пор, как явился к ней Царевич на коне механическом.

Яга как увидела его — обомлела… Красавец! Каких свет не видывал. Лицо соколиное, кудри соболиные, глаза — ясно-небо нежно-синее. Стать молодецкая — косая сажень в плечах.

Яга, как положено, накормила, баньку истопила, постель постелила. Только лечь Царевич не пожелал. Рассуждал долго, что избушка не благоустроена да давно не ремонтирована, а Яга не ухожена. Говорил, что он со всей радостью, но просил очень, чтобы Ягуля — так ласково её никто ещё не называл — съездила, отдохнула, в порядок себя привела. Обещал, пока её не будет, об избушке позаботиться.

Растаяло сердце девичье, поддалась она на уговоры молодецкие.

Поехала. И не было никого счастливее на свете, чем Яга.

Но как водится, недолго счастье длилось. Яга и оглянуться не успела, как охладел к ней Царевич Иван. Погоревала Яга, покручинилась, поплакала, да надумала домой возвращаться — в лес дремучий.

Нелегко решения такие даются, да оказалось, что дело-то ещё труднее делается. Узнала тут, что Царевич изрядно на неё потратился — отдых, наряды, ремонт избушки опять же. Пришлось Яге протори возмещать.

Холодно стало на сердце у Яги и пусто, дни стали — как ночь зимняя, вьюжная. Только об одном Яга мечтала — забрать избушку, да в лесу укрыться.

Но как получила после суда избушку свою верную, так ахнула.

Царевич, как Яга уезжать собралась, уменьшил её до размеров собаки и в клетке держал, чтобы не сбежала. Но не из-за этого Яга не выдержала и разрыдалась.

Вместо хаты родной на курьих ножках, под двускатной крышей, с резными ставнями, да кружевными наличниками, стоял перед нею уродец многоярусный, на клетушки покроенный. Даже государыню-печь, заступу от холода, не пожалели окаянные. Всё на метры квадратные поделили, чтобы на аренде как можно больше заработать. Одно от хозяйкиной любимицы осталось — свет немеркнущий дома отчего.

Слова противного Яга Царевичу никогда не говорила, не упрекала. Себя не жалела, А увидела друга дорогого изуродованным, не выдержала — плюнула Царевичу в лицо.

Подхватила избушку на руки, гладила, бездумно-ласковое нашёптывала. Потом слово сказала верное, каблучком топнула, да в лес родной в один миг вернулась.

Долго стояла она с избушкой на руках, глядя на то, что от леса осталось.

Солнце летнее лучами закатными землю нежило развороченную, расхристанную. От столетних сосен, кедров, лиственниц остался только вершинник брошенный, сучья изломанные да пни не выкорчеванные. Тишина шатром над вырубкой, голоса птичьего не слышно. Показалось Яге, что поле бранное пред нею. Где друзья детства полегли.

Постояла молча Яга, подумала, покаялась. Опустила избушку наземь, да взялась место для дома расчищать.

Отдала Яга красу свою земле-матушке и не пожалела об этом ни разу. Лес восстановила, избушку обустроила лучше прежнего. Только молодцев проезжих не принимает больше. А то, что по лесу слухи ходят про дружбу их с Лешим, так о том никому не известно доподлинно.

А вот то, что Царевича она в жабу превратила — поклёп! Не превращала, да и не вспомнила о нём ни разу, даже на Ягодку глядючи. Сам он над сокровищами высох, скукожился да позеленел.