Тайна фруктового волшебства

1. АГНЕС

Агнес проснулась, сладостно раскинула в стороны ручонки, вкусно растянула улыбку утреннего удовольствия и продолжила блаженство в своей огромной белоснежно-перинной постели. Глаза никак не хотели открываться. «Ну и ладно. Я могу спать, сколько хочу, когда хочу и где хочу!», — лениво подумала Агнес и снова начала углубляться в дрему.

Внезапно на подушку вскочило какое-то существо, замахало нелепыми крылообразными отростками и принялось хаотично постукивать девчонку по голове длинным клювом. Агнес покрепче зажмурила глаза и заливисто засмеялась: «Ой, Галлус! Доброе утро! Не любишь, когда я сплю? Ты мой хороший! Ну, перестань! Все-все! Я встаю! Дай мне хоть глаза-то открыть!» Галлус прекратил измывательство, одушевленно соскочил с кровати и вытаращил куриный глаз на Агнес.

Агнес села, коварно взглянула на Галлуса и с хохотом шлепнулась лицом на пышную подушку. Копнища ее синих кудрявых волос накрыла все тело. Галлус не мог простить такое предательство! Он вскочил на кровать и с энтузиазмом принялся щипать клювом пятки Агнес.

«Ай! Ну, все! Все! Встаю! Честное слово!» — завизжала Агнес. Галлус, виляя перьевым хвостом, неумолимо продолжал щипать пятки.

Агнес стремительно сиганула с кровати и констатировала: «Все! Я встала! Доволен? Пошли умываться!» Она затянула волосы в огромный крендель и, зевая, направилась в ванную комнату под победоносное кудахтанье Галлуса.

Ванная комната не уступала по размерам спальне. В центре огромного перламутрового пространства высился фонтан, вода из которого струилась в яйцеобразный бассейн. Тут же к бассейну была приставлена горка, с которой Агнес обожала скатываться на вращающейся подушке. По всей комнате были разбросаны шары, наполненные водой, в которой плавали диковинные разноцветные рыбки. Рыбки выглядели настолько чудно, что сама Агнес то и дело радостно восклицала: «Ну, как же вы у меня получились, такие, пучешарые?!»

И в этот раз она приблизилась к одному из шаров, ноготком поскребла его стеклянную поверхность и шаловливо хихикнула: «Ну, вы, просто, — огонь!»

Рыбки замерли и молча уставили свои лупообразные глаза на Агнес, которая зачарованно наслаждалась обликом своих творений.

«Галлус! Давай веселиться!» — внезапно вкрикнула Агнес и хлопнула в ладоши. Тут же заиграла задорная музыка, затанцевали по стенам цветные огоньки, а с потолка посыпались мыльные пузыри. Галлус весело поскакал в сторону бассейна, а Агнес вскочила на самокат и ринулась за ним.

Однако, Галлус прыгал так высоко и далеко, что вмиг очутился у бассейна и заскочил в него. Агнес же еще пришлось подниматься по высокой лестнице, прежде чем окунуться.

В бассейне их встретили причудливые создания.

«Привет, Глобус!» — крикнула Агнес и набросилась с объятиями на зеленое шарообразное существо с крохотными глазками. Глобус испустил довольное рычание. Агнес никак не могла обнять его покрепче: скользкое пузатое тело выскакивало из рук. В конце концов, она решила оставить эти попытки, чмокнула Глобуса в лоб и подплыла к загадочному змееобразному животному, тело которого было похоже на связку разноцветных сарделек.

Галлус, тем временем, каркая, истерично бултыхался в воде, пытаясь пронзить клювом мыльные пузыри.

«Доброе утро, Серпентииина», — тихо произнесла Агнес и погладила спящую змею по голове. Та, в свою очередь, глубоко и с удовольствием замурлыкала, продолжая безмятежно лежать в своем комфортабельном гнезде.

Специально для Серпентины было сконструировано гнездо из подушек, которое висело прямо над водой и перманентно покачивалось. Змея спала 23 часа в сутки, редко покидала свое убежище и не обращала внимания на происходящее вокруг разгулье.

Когда утренние водные процедуры закончились, Агнес и Галлус спустились на первый этаж необъятного особняка, чтобы приступить к утренней трапезе.

Пока они шли по лестнице, в них то и дело врезались какие-то причудливые насекомые. Одни были похожи на комаров с огромными ушами, другие — на мух с длинными хвостами, а некоторые — на смесь стрекозы и паука.

Агнес, пытаясь увернуться от крылатого штурма, продолжала всем улыбаться и желать доброго утра: «Доброе утро, Аран! Доброе утро, Кулекс! Как поживаешь, Мурка?» Чудо-насекомые продолжали медленно и апатично парить по дому и врезаться в стены, шкафы, люстры, окна. Некоторые из них падали на пол или столы, лежали кверху лапками, а потом снова возвращались к своему бессмысленному монотонному перемещению по воздуху.

Наконец, Агнес и Галлус очутились в столовой, посреди которой стоял огромный стол с фруктами.

Только фрукты! Это был закон! Агнес питалась исключительно фруктами! Абрикос, авокадо, алыча, ананас, аннона, апельсин, банан, бергамот, питахайя, дуриан, карамбол, кумкват, личи, мангостин. Более двухсот пятидесяти видов фруктов ежедневно присутствовали в рационе Агнес. Ее вдохновляли их чудесные цвета, формы и вкусы.

Ну вот, и пришло время раскрыть секрет нашей героини. Ведь неспроста вокруг Агнес хороводила разнопестрая живность. Дело в том, что девочка обладала исключительным даром обращать неодушевленные предметы в фантастические создания. Камушек превращался в ушастую птичку с желтыми глазками, веточка — в летающую змейку, вилка — в… Невозможно даже описать, во что превращалась вилка. В конце концов, для своих экспериментов Агнес выбрала фрукты, потому что ничто в мире кроме них не могло себе позволить такого разнообразия для вдохновленного творчества.

Первым ее творением стал Галлус. Будучи совсем малышкой, Агнес взяла рамбутан, маленький банан, апельсин с зелеными листьями, схватила все это в охапку, прижала к сердцу и прошептала: «Мой Галлус». Внезапно фрукты засияли, наливаясь энергией волшебства, и соединились в нечто похожее одновременно на петуха, страуса и павлина. Галлус шевельнулся, чему Агнес совершенно не удивилась, и клюнул девчонку прямо в нос, отчего та звонко расхохоталась.

Как Агнес только не забавлялась. Она воображала самых немыслимых животных, прижимала к сердцу наидиковиннейшие фрукты, и вот, пробуждался очередной красочный экземпляр.

Некоторые животные и насекомые покидали дом. Агнес ничуть об этом не жалела, потому что была уверена, что с ними ничто не случится, ведь горожане знали, откуда прилетело, приползло или прибежало существо, и были счастливы им любоваться.

Войдя в столовую, Агнес взяла яблоко, сочно отхватила от него огромный кусок, плюхнулась в кресло, водрузила босые ноги на стол и принялась деловито жевать, задумчиво уставившись в высоченный потолок.

«Гаус, у авай, умай, шо ам егоня атворить», — выдавила из набитого рта Агнес. Галлус, тем временем, с азартом клевал виноград. Некоторые ягоды ускользали от его длинного клюва, отчего голова лихорадочно шарахалась в разные стороны.

«Да!!! Знаю!» — взвизгнула Агнес. Галлус подскочил, крякнул и яростно продолжил поглощать виноград.

Агнес отыскала на столе большую тарелку с вишней. Там было штук триста ягод. Она попыталась взять сразу все вишенки в охапку, однако ничего не получилось. Тарелка чуть не вывалилась из рук, а некоторые ягоды раскатились по полу. Агнес капризно вытаращила глаза, поджала губки и топнула ножкой. Успокоившись, она терпеливо собрала все ягоды, села на пол, поставила тарелку на колени, закрыла глаза, прижала к сердцу вишневую кучу и прошептала: «Мои Зуфы». Ягоды наполнились магическим сиянием.

Агнес открыла глаза, и в тот же миг триста писклявых Зуфов кубарем выкатились из тарелки и рассыпались по полу. Галлус тут же забыл про виноград и рванул за Зуфами. На полном скаку он беспорядочно клевал пол, пытаясь попасть хоть по одному Зуфу. Агнес, глядя на все это представление, пронзительно хохотала: «Галлус, давай! Хватай! Ну, что же ты!»

Однако, Зуфы получились такие ловкие и быстрые, что Галлус быстро измотался и, возмущенно хрюкнув, бухнулся кверху брюхом на коврик у камина.

«Ой, ну и повеселил ты меня, Галлус!» — довольно выдохнула Агнес, поднимаясь с пола.

Зуфы разбежались в разные стороны. Некоторые из них даже выскочили на улицу и покатились по городским закоулкам, пугая прохожих своей юркостью и пискотней.

Агнес подошла к Галлусу и нежно потрепала его по животу. В этот момент мимо них прокатился отставший от собратьев писклявый Зуф. Изможденный Галлус даже не обратил на него никакого внимания.

«Послушай меня, Галлус, — спокойно заговорила Агнес, провожая взглядом одинокого Зуфа, — у меня есть мечта. Я хочу сделать всех людей счастливыми! Я верю, что это возможно. Я верю, что мы родились, чтобы быть счастливыми». Галлус глядел выпученным глазом на Агнес.

«Я чувствую, что мой дар мне дан для большого дела. Не просто для баловства. Только еще не знаю, для какого дела. Но я скоро узнаю. Ты слышишь, Галлус?» — Ангес взглянула на любимого друга. Галлус, тем временем, убаюканный ласками Агнес, уже дремал.

Агнес улыбнулась, тихонько поднялась с коврика и подошла к окну.

Из окна открывался вид на чудесный зеленый город Виридис. Дома были окрашены тысячами оттенков зеленого цвета. Все было усыпано зеленью: деревьями, цветами, травой, кустарниками. Город дышал здоровьем и пышным ароматом благополучия. А еще повсюду копошились чудесные создания, созданные Агнес.

Созерцая всю эту совершенную жизнь, Агнес почувствовала прилив всеблаженства. Счастье наполнило каждую клеточку ее тела упоением, а небесно-голубые глаза — слезами восторга.

2. МОРАНА

Но давайте теперь обратимся к обратной стороне реальности. К боли, обиде, ненависти, непрощенной злобе и зависти. Без них никак.

Где-то недалеко от Виридиса в темном городе Морулусе жила Морана.

Морана, так же, как и Агнес, обладала чудесным даром. Разница между ними состояла лишь в том, что Агнес созидала жизнь, а Морана — смерть. Из разложившихся зловонных остатков фруктов она создавала мерзких ядовитых тварей, которые наводили ужас на жителей Морулуса. Питалась Морана этими же остатками, поэтому от нее самой непрестанно исходил кисло-тухлый запах.

Она обладала мрачной наружностью. Спутанные ломаные волосы, могильный взгляд, немытые лицо и руки дышали ненавистью ко всему живому и самой себе. Кроме того, на правой части ее лица виднелся давнишний шрам от ожога, который делал ее внешность еще более зловещей.

Утро у Мораны начиналось с очередного злодейства. Она выбирала из кучи гнилых фруктов самый смрадный экземпляр, плевала на него ржавой слюной и швыряла на пол. Через секунду «Нечто» начинало клокотать, смердеть и елозить. Некоторые твари были наполнены злобой настолько, что не могли прожить и минуты. Они подыхали прямо после рождения.

Весь город жил в постоянном страхе. Никто лишний раз не решался показаться на улице, потому что везде обитала адская живность Мораны. Трехголовые змеи, паукообразные болотные тараканы, гнилые косоглазые тритоны, трухлявые мокрицы. Это был далеко не полный перечень чудовищ Морулуса.

Сама Морана жила в сырой темной пещере на краю города. Казалось, что ей было комфортно в холодном коконе одиночества, из которого не было пути к счастью.

Однажды жители Морулуса, изможденные и искусанные заплесневелыми гадами, решили расправиться со злодейкой. Они вооружились лопатами, вилами, факелами и направились к пещере. Однако, как только Морана увидела приближающуюся толпу, она схватила кучу гнилых яблок, апельсинов, бананов, еще чего-то несуразного и создала целую армию злобных монстров, плюющихся серной кислотой. «Как же я вас всех ненавижу! — шипела Морана. — Сдохните!». В ту ночь не стало половины жителей Морулуса. Некоторые после такой трагедии покинули город, однако, многие остались сосуществовать, все еще надеясь на лучшее.

В пещере всегда царил мрак. Морана давным-давно приучилась легко ориентироваться в темноте, потому что ненавидела свет.

Однако, даже абсолютное зло всегда трепетно стережет в себе что-то невидимое светлое. И чем зловещее натура, тем яростнее она защищает то хорошее, что скрывается глубоко внутри нее.

В глубине пещеры, где жила Морана, находился большой камень, на котором стояла фотография с изображением какой-то белокурой женщины с печальным взглядом и доброй улыбкой. Казалось, что женщина была глубоко несчастна, однако, счастлива по-своему. Перед фотографией стояла всегда зажженная свеча, и лежало зеркальце с обгоревшей рукоятью. В темной обители это было единственное мало-мальски освещенное место. Морана всегда зажигала очередную свечу, когда предыдущая догорала. Она часто подходила к камню, брала зеркальце, злобно всматривалась в свое изувеченное лицо, затем смотрела на изображение женщины и шептала: «Я буду мстить всегда. Они все поплатятся. Ненавижу. Они все сдохнут, как собаки. Мама…» Морана, как будто, не желала забывать какую-то чудовищную обиду, которую ежедневно прикармливала мучительными воспоминаниями.

Еще несколько минут Морана стояла перед фотографией матери, что-то яростно и неразборчиво нашептывая. Глаза ее наливались кровавой ненавистью, руки тряслись, а волосы шевелились. После этого она укладывалась спать на червивую землю и, укутываясь холодом и болью, засыпала.

Так жили две девчонки вдали друг от друга, используя каждая по-своему свою чудесную силу.

3. ГАЛЛУС

В то утро Виридис излучал какой-то особенный зеленый цвет, темно-изумрудный, с чуть уловимыми нотками беспокойства.

Агнес проснулась от того, что ей на нос приземлились три пузатые мухи, некогда бывшие абрикосовыми косточками, и принялись задорным хором настойчиво жужжать. В тот же миг на них набросился Галлус.

«Ай! Ты чего клюешься?!» — завизжала Агнес, отмахиваясь от Галлуса, которому, все-таки, удалось схватить клювом одно насекомое.

«Аааааа!!! Ну, нельзя же так! Фу! Выплюнь! Она же живая!» — Агнес заверещала так, что у Галлуса отвисла нижняя часть клюва, из которого, шатаясь от ужаса, вынырнула муха. Теперь ее жужжание походило на астматический скрежет.

Агнес проводила сочувствующим взглядом несчастное создание и направилась в бассейн.

«Ну, ладно! Галлус, пошли купаться! Все замечательно! Муха-то живая осталась…Ха-ха! Эй, Галлус!» — Агнес обернулась и увидела, как Галлус корчится на полу в судорогах, выдавливая из глотки истошные хрипы.

Агнес оцепенела от ужаса и, как будто, покрылась бледным инеем. В тот же миг она рванула к Галлусу с воплями: «Что с тобой!? Галлус!!! Ну?! Помогите!!! Что делать?» Она пыталась поднять Галлуса, трясла его, отчаянно прижимала к сердцу, не понимая, что происходит.

Галлус жадно и тщетно глотал воздух и конвульсивно трепыхался, разрывая лапами воздух и оставляя на руках у Агнес глубокие царапины. Мучения продолжались около минуты. Внезапно его тело напряженно вытянулось, а спустя мгновение безвольно обвисло.

От чувства глубокой безысходности Агнес окоченела и перестала дышать, пожирая опухшими глазами пустоту.

Через минуту дом разорвал крик абсолютной беспомощности, и жизнь остановилась.

Прошел час, а Агнес, покачиваясь, сидела на полу и обнимала безжизненное тело Галлуса, не принимая произошедшее. «Нет… Нет… Нет… Что же так…» — нашептывала Агнес.

Это был самый чудовищный момент за всю непродолжительную жизнь Агнес. Ее сердце разлетелось на куски. Она долго не могла отпустить Галлуса из объятий, не решаясь взглянуть на него такого — другого.

Теперь Агнес осталась одна, не смотря на то, что дом кишел сотнями сказочных живностей. Галлус был последней ниточкой, связывающей ее с ощущением бесконечного семейного счастья, которым когда-то дышал этот дом. Она не помнила ничего о своем детстве, кроме этого ощущения. Теперь дом опустел окончательно.

Агнес хоронила Галлуса во дворе дома. Горе сдавливало ее сердце нетерпимой болью. Она стояла под дождем, сжавшись в комок, и смотрела на пустоту под могильным крестом. Внутри холодная сырость. «Как больно…» — тихо прошептала Агнес сама себе.

Время от времени к Агнес подбегали, подползали или подлетали сказочные сущности. Некоторые из них сочувственно смотрели на могилку и быстро возвращались домой. Даже Серпентина в этот день выползла из своего гнезда, тихо подшуршала к Агнес и туго обернулась вокруг ее ноги, а затем также тихо скрылась в траве.

В этот момент к Агнес подошел маленький рыжий мальчик, взял за руку и выразительно звонко со знанием дела произнес: «Ну вот, а я слышал, что такое уже случалось одиннадцать лет назад».

Агнес не сразу обратила внимание на слова мальчика. Несколько секунд спустя она посмотрела на него опухшими заплаканными глазами и спросила:

— Что случалось?

— Ну вот, сегодня я подслушал, как бабушка моему папе рассказывала, что одиннадцать лет назад умерла твоя мама. Ну вот, также. Таинственно...

— Как это? Откуда твоя бабушка знает?

— Ну вот, она же работала у вас в доме. Правда, совсем недолго. Пару недель всего. Тогда и умерла твоя мама.

— Веди меня к своей бабушке! — Агнес уверенно схватила Гингибери за руку. — А тебя-то как зовут? И откуда ты тут, вообще, взялся?

— Гингибери меня зовут. Ну вот, пришел погрустить. Это так печально, когда кто-то родной умирает. У меня тетя Флава умерла. Правда, еще до моего рождения. Но говорят, что была доброй, и мама грустила. А еще у меня умер хомяк.

— Очень сожалею, — хрипло усмехнулась Агнес и потащила Гингибери к калитке, ведущей в сторону городских домов. — Показывай, куда идти!

— Ну вот, вон туда!

Агнес решительно направилась по указанной тропинке, которую из-за дождя размыло, поэтому пришлось широко и высоко шагать по грязи.

Город казался одиноким и несчастным. Вода настойчиво смывала ощущение солнечной радости. И лишь странные жабоподобные существа (видимо, очередные творения Агнес) гарцевали по мясистой грязи, забавно открывая пасти навстречу дождевым брызгам. После таких хмурых дней особенно вкусно ощущается лучистое утреннее дыхание природы, чистое от смытых радости и гнева.

Через минут пятнадцать Агнес и Гингибери очутились перед симпатичным одноэтажным домиком. Он был похож на зеленый расписной пузатый гриб. Покатая крыша напоминала грибную шляпу, а выпуклые окна — стрекозиные глаза. Ножка гриба была вся исписана узорами в форме листьев и веточек.

Надо сказать, в Виридисе все дома были похожи на грибы самых разнообразных оттенков зеленого цвета. Только белоснежный четырехэтажный дом Агнес по-хозяйски вздымался над городом, как будто, ощущая свое превосходство.

Домик Гингибери был окружен низким зеленым забором. Небольшой двор выглядел весьма просто. Ничего кроме аккуратно постриженной травы и пустой собачьей будки там не было.

Агнес так хотела поскорее поговорить с бабушкой Гингибери, что сама быстро открыла калитку, мигом очутилась около входной двери и нагло зашла в дом, хлюпая грязными туфлями.

— Сынок, это ты? — раздался откуда-то из глубины дома звонкий голос.

— Мама, иди сюда! — ответил Гингибери.

Через мгновение перед Агнес появилась женщина. Одета она была в небрежный пестрый халатик, а в руках держала большую кастрюлю. Казалось, что ее большие бесцветные глаза были наполнены грустью и теплой добротой. Длинные распущенные волосы женщины были абсолютно седыми, хотя с виду ей не было еще и тридцати лет.

— Ой… Агнес, — женщина растерянно посмотрела на Агнес, а затем на кучу грязи, которую та затащила прямо на вязаный коврик, и ее широкие глаза стали еще грустнее.

— Это моя мама! — гордо скандировал Гингибери. — Ее зовут Тристис.

— Добрый день. Я — Агнес. Ну, вы, наверное, меня знаете. Я тут…

— Ой, Агнес! Как ты выросла! Ну, как же я рада тебя видеть! — Тристис подскочила к Агнес и неумело попыталась ее обнять, звонко бацнув сына по макушке кастрюлей. — Я очень сожалею, что Галлус умер.

— Спасибо, — Агнес сдержанно улыбнулась, изворачиваясь от кастрюли.

— Ну, заходи же, заходи. Я тут пирог хочу приготовить. Как раз и бабушка покушает, и муж мой — Маритус, и Флава, и Нора… Только разуйся пожалуйста, — Тристис провела Агнес через просторную гостиную на кухню и принялась агрессивно замешивать тесто.

Агнес с укором посмотрела на Гингибери, который заживо похоронил тетю Флаву. Тот, в свою очередь, молча опустил глаза.

По всему дому висели, лежали, были приклеены вязаные коврики всевозможных размеров и расцветок. Даже потолок был оклеен пестрыми вязаными ковриками. Создавалось впечатление навязчивости. Из-за ковриков иногда было непонятно, куда садиться, или куда можно наступать, а куда нельзя. Чувствовалось присутствие нездорового смысла.

— Мне бы бабушку Гингибери увидеть. Она дома? — спросила Агнес, усаживаясь за большой кухонный стол, весь усыпанный мукой.

— Дома, дома, — ответила, Тристис, все также безумно замешивая тесто. — Мама! Сюда иди! Агнес пришла!

Прошла минута. Тишина.

— Мама! Ну, кому я сказала! Агнес ведь ждет! — неожиданно грубо крикнула Тристис.

Наконец, послышались шаги и в кухню, гордо покачиваясь, зашла маленькая круглая старушка с яркими рыжими волосами. В отличие от дочери ее волосы не были тронуты сединой. Она равнодушно прошла мимо Агнес, села за стол и с явным оттенком враждебности произнесла: «Здравствуй, Агнес».

Агнес даже удивилась. Она никак не ожидала, что к ней могут относиться так недружелюбно. Она привыкла к любви и радости. А тут такое.

— Здравствуйте. Гингибери сказал, что вы знаете что-то про мою маму, про ее смерть, — тихо поинтересовалась Агнес.

Старушка злобно взглянула на Гингибери, который от страха сполз под стол, и оттуда проскулил:

— Ну и что! Пусть знает! Она же мучается!

— Это хорошо, что мучается, — грозно произнесла старушка, вцепившись взглядом в Агнес. Агнес оторопела:

— Что же я натворила такое, что вы так люто меня ненавидите?

— Ой, да пустяки это все! Главное, что все живы! — включилась Тристис, упорно замешивая тесто.

Старушка злобно взглянула на Тристис, громко и ядовито засмеялась и, размахивая руками, заявила:

— Ну, смотри, что ты натворила! Моя дочь двинулась! Уже как одиннадцать лет мнет пустую кастрюлю! Ты еще не видела, как она пирог потом мастерит!

Агнес заглянула в кастрюлю, в которой, действительно, ничего не было. Она была совершенно пустой.

— Ты свела с ума мою Тристис! — заявила старуха. — Убила мою Флаву! Мою дочь! Ангела! Она была воплощением добра! Убила ее маленькую дочуру Нору!

Последние слова бабушка произнесла надрывным голосом, прикрывая глаза дрожащей рукой. Видимо, сердце старушки глубоко и навсегда впитала боль от потери дочери и внучки. Любое упоминание о них тяжко ворочало душу.

— Теперь моя Тристис каждый день ждет к обеду своих убитых сестру и племянницу, готовит им пирог с клубникой. На протяжении уже одиннадцати лет. Вон, смотри, как выготавливает! Старается, видите ли! У меня нет дочерей. Одна убита, а вторая свихнулась, — озлобленно заскулила бабка.

Агнес не могла отвести взгляд от Тристис, которая уже никого не слушала, и находилась, как будто, в другом измерении, продолжая месить тесто.

— И свою мать ты тоже угробила! И Галлуса порешила тоже ты! — завершила старушка.

Агнес не могла выговорить ни слова. Как она могла убить свою мать, Флаву, Галлуса и свести с ума Тристис?! Она глянула на Гингибери, который сразу отвел виноватый взгляд в сторону. Видимо, он полностью был согласен со всем, что наговорила бабушка. Просто его детское сердце было настолько всепрощающим, что бабушкина злоба в нем не задерживалась.

— Но… Но… Но… Как?! — заикаясь прошептала Агнес. — Я не могла. Я не такая.

— Ой-ой-ой! Не такая! — съязвила бабка.

— Расскажите. Умоляю вас!

В этот момент в кухню зашел Маритус и застыл, ощупывая всех волчьим взглядом. Это был угрюмый молчаливый мужчина невысокого роста. Его лицо было густо покрыто смоляной кучерявостью, обрамляющей абсолютно лысый череп, а кустистые брови маскировали глаза, как будто, ограждая присутствующих от чего-то гнетущего.

Бабушка притихла. Видно, Маритус был единственным, кто мог ее усмирить.

«Любимый вернулся! — взвизгнула Тристис, выронила с грохотом кастрюлю и, подбежав к супругу, чмокнула его в плечо. Затем она вновь вернулась к своему занятию. — Осталось, чтобы Флава с Норочкой объявились. И будет у нас обед!»

Маритус никак не отреагировал на проявленную нежность, грозно посмотрел на супругу, а затем на Агнес.

Агнес замерла. Целую минуту все молчали. Только пустая кастрюля слегка позвякивала в руках добросовестной Тристис, которая уже целый час никак не могла замесить тесто.

«Здравствуй, Агнес», — внезапно с бархатной грубостью произнес Маритус и сел за стол прямо напротив оцепеневшей девочки, которая широкими глазами посмотрела на него и даже не смогла толком ответить на приветствие.

«Ты меня не помнишь. Я уверен. Тебе исполнилось год или два. Не помню точно. Никогда не разбирался в детях. Не люблю я их. Боюсь, что ли. Непонятные они какие-то. Вон, Гингибери, сидит, — все кроме Тристис взглянули на бледного Гингибери, — думаешь, я знаю, сколько ему лет? Да сколько надо, столько и лет. Не важно. Вот, когда вырастет, тогда и поговорим. А сейчас не о чем...».

Маритус изобразил задумчивую паузу и продолжил: «Так вот… Расскажу тебе все, что знаю. Сама делай выводы, — вздохнул Маритус и через секунду продолжил: я знал твою мать. Дружили с детства, так сказать. Она была наивным каким-то, добрым созданием. Одним словом, — дурочка. Но нравилась она мне. Такая вся светлая, красивая. И семья богатая. Мы все любили тогда к ней в гости наведываться. Там всегда столько фруктов было! Ну, какие хочешь. Я даже не мог выговорить их названия. И зверюшки бегали причудливые. Я тогда себе присмотрел какого-то лупоглазого таракана. Тимом назвал. Он у меня по команде прыгал, летал, ползал. Даже иногда лаял. А что еще детям надо? Это был рай!» — на лице Маритуса нарисовалась кривая, но блаженная улыбка. Видимо, он был по-настоящему счастлив в те годы.

«Ты ведь тоже на фруктах повернутая? Я знаю. Это у вас семейное. По женской линии передается. Вот, у твоей бабки тоже это было. Только она особо не пользовалась этим даром. Ей хватало того, что Лея, твоя мать, забавлялась на полную катушку», — Агнес слушала Маритуса, затаив дыхание. Она, оказывается, даже не знала имени своей матери.

«Когда нам всем исполнилось по восемнадцать, в город приехал твой отец Нихилум. Ему уже было на тот момент лет сорок. Он обосновался в какой-то смрадной коморке на краю города. Ни с кем не общался. Жалкий он был какой-то. Убогий. А кто любит убожество? Мы все тогда люто его возненавидели. Только вот, Лея глядела на него как-то по-другому. Она не замечала драный пиджак, сутулую осанку, ржавую прическу. Помню, она говорила, что Нихилум особенный какой-то. Он еще всем покажет. Но мы просто смеялись. А потом, вдруг, поцелуйчики, любовь, свадьба… Я даже не заметил, как у них все завертелось. Ну, кто бы мог подумать, что наша красавица Лея, да за какого-то урода… Помню, что я ревновал жутко. Ты не подумай, мы были друзьями. Просто я потерял радость. Рядом с Леей все как-то было по-другому, с ощущением сказки, что ли. Никто так не мог светиться счастьем, как она. Ты мне чем-то ее напоминаешь. Сидишь вся такая, красивая, чистая. Глазища твои светятся», — Маритус замолчал и уставился на Агнес. Та немного смутилась.

Бабушка, тем временем, с явным недовольством слушала Маритуса, но молчала. Казалось, что у нее на все сказанное есть свое мнение, однако, она не решалась прерывать монолог зятя и противоречить ему. Тристис продолжала замешивать тесто.

«Нихилум переехал в дом к Лее. Мы перестали с ней общаться, а потом она забеременела. Я тоже тогда уже был женат на Тристис. Когда ты родилась, то Лея попросила Флаву, сестру Тристис, с тобой понянчится. Флава с радостью согласилась, потому что, в отличие от меня, детей любила. У нее уже тогда была годовалая Нора, которая заверещала от восторга, когда попала в ваш фруктовый зоопарк. Флава долго за тобой ухаживала. Даже переехала с Норой к вам домой, чтобы всегда быть под рукой. Все были довольны», — Маритус тяжело вздохнул. Видимо, дальше начиналась какая-то загадочная и тяжелая часть истории.

«Однажды Флава заболела. Ее мать, здесь присутствующая, — Маритус небрежно кивнул в сторону бабушки, — напросилась к вам домой, чтобы помочь дочери. Несколько дней она нянчилась и с тобой, и с Флавой, и с Норой. Однако, что-то пошло не так. Случилось что-то страшное…»

— Да все и так понятно! Этот, якобы, «ангелочек», — не сдержалась бабка и пальцем ткнула в Агнес, — всех уничтожила! И Норочку, и Флавочку, и мамашу свою! Я знаю! Я видела!

— Да что ты там видела! Ничего ты не видела! Одни догадки! Не могла она! — грозно прервал Маритус бабку.

— Ну а кто же еще! Она же ведьма! Она не управляла своим даром! Она убила! — заверещала старушка.

— Замолчи, старая! Никто не знает, что случилось той ночью! — закричал Маритус, — Утром бабка нашла безжизненное тело Норы на полу в комнате, где жила Флава. А мертвая Лея лежала в другой комнате у себя в кровати. Флава и Нихилум испарились. Их тела до сих пор не нашлись. Некоторое время ты жила здесь неподалеку у глухонемой женщины. Она нянчилась с тобой. Ну а потом ты быстро стала настолько самостоятельной, что и она уже не понадобилась, и ты перебралась к себе домой.

— Точно! Я помню! Тетя Асса! — вскрикнула Агнес.

— Да, кажется, так ее звали. Ее уже нет. Ей тогда девяносто стукнуло, — закончил свой рассказ Маритус.

Все молчали. Даже Тристис прекратила замешивать тесто и теперь сидела на стуле ровно, уставившись в стену, и слегка покачиваясь.

— Ну а где же мой отец? Куда он делся-то? Не понимаю.

— Никто не знает, — ответил Маритус. — Флава и Нихилум никогда просто так не оставили бы свои семьи. Наверное, их тоже нет в живых.

***

Агнес тащилась домой под проливным дождем с прегорьким вкусом безысходности и жалости к себе. После посещения семейства Гингибери ей стало еще хуже. Она ничего не понимала. Флава, Нора, Галлус, Маритус, Тристис… Все перемешалось в голове в злую кучу загадок. Не было сил думать, идти, ползти.

Кое-как Агнес добралась до кровати и упала на нее совершенно обессиленная. Ей снились гнилые насекомые, протухлые фрукты, огромный говорящий глаз.

Трое суток Агнес не вставала с кровати, не смотря на писк, тявканье, мычание и бурчание животного мира. Она просто лежала и глядела в пустоту, а вокруг скакала, летала, ползала разношёрстная живность.

На четвертое утро Агнес медленно разлепила веки, тяжело повернулась на левый бок и уставилась в стену. Через некоторое время ее глаза начали медленно фокусироваться на каком-то маленьком предмете, лежащем в углу комнаты. Еще несколько секунд Агнес лежала, однако, проснувшееся любопытство заставило ее медленно встать. От непривычки находиться в вертикальном положении ее голова закружилась, она закрыла глаза и вновь присела на кровать.

Через минуту Агнес успешно повторила попытку подняться и направилась к непонятному предмету. Она долго всматривалась в это нечто, не решаясь притронуться. Затем она придумала сходить в чулан за пинцетом, которым прихватила неизвестный предмет и положила его на белоснежный стол, стоявший у окна.

Солнечные лучи осветили безобразное землистое существо. Мертвое тельце было размером с ноготок, все покрытое фиолетовыми бородавками и синими язвами. Из центра тельца непрезентабельно выпирал огромный глаз, над которым торчало жало.

Агнес долго зачарованно всматривалась в насекомоподобную особь. Она никогда не видела такую невидаль. Не могло это быть творением ее рук, а рук природы — тем более. Агнес сразу смекнула, что от укуса этой твари и погиб Галлус.

— Ну, вот…

От испуга Агнес подпрыгнула, и пинцет выскочил из ее рук, звонко брякнув у ног возникшего ниоткуда Гингибери.

— Гингибери!!! Ну, откуда ты опять тут взялся?! Ты меня напугал до ежиков!

— Что там у тебя? — продолжил Гингибери, не обращая внимание на истерику Агнес.

От смешанных желаний вышвырнуть Гингибери вон и все ему рассказать Агнес замерла.

— Тут… Вот… Какая-то странная букашка, — решилась Агнес на откровение и ткнула пальцем в сторону стола, где валялась дохлое создание.

Гингибери, наклонившись над столом, долго и внимательно осматривал насекомое со всех боков.

— Ух тыыы… Красивенная! Агнес! Ты перешла на новый уровень.

— Что ты такое несешь? Эта тварь похоронила Галлуса!

— Значит, не ты его убила?

Агнес от обиды вытянулась, как струна, а сквозь кожу проступили багровые пятна. Гингибери замер.

— Да как ты мог такое подумать?! Да я же никогда! Ни одним пальцем! Галлус, ведь, мое… мое… мое детище! — заикаясь, прокричала Агнес, закрыла ладонями лицо, изнеможенно опустилась на пол и зарыдала.

Гингибери некоторое время молча стоял, наблюдая девчачьи вопли. Затем тихонько подошел к Агнес, положил ей на голову руку и заговорщицки прошептал:

— Давай узнаем, где твой папа.

Агнес мгновенно притихла и вытаращила мокрый взгляд на Гингибери. Несколько секунд она пыталась осмыслить его вопрос. Ведь, все полагают, что папа умер. Однако доказательств этому нет. Но где же его искать? А если он, действительно, умер. Тогда план по его поиску — изначально провальный. А вдруг он жив? От этих мыслей голова закружилась еще больше.

— Но как? — спросила Агнес.

— Ну вот, где жили твои родители?

— Конечно, здесь. В этом доме! Где же еще? — возмутилась Агнес и тут же осознала, что ни разу не заходила в их комнату после того, как вернулась от тети Ассы.

— Ого! Ну и ну! — задумчиво произнес Гингибери, как будто, уловив мысли Агнес.

Надо сказать, что Агнес никогда не задумывалась о том, что есть какая-то комната, где жили ее родители. В доме насчитывалось 56 помещений, и в большинство из них Агнес никогда не заходила. Ей было даже неинтересно, что там находится. Для Гингибери, конечно, это было удивительно. Он бы исследовал каждый уголок своего огромного дома и каждую ночь проводил бы в новой спальне. А в пятьдесят шестой комнате он бы обязательно прятался от бабушки.

— Только надо поискать, — виновато констатировала Агнес и опустила глаза. — Я совсем не знаю, где она.

В этот момент мимо Агнес и Гингибери плавно проскользил, попискивая, пузатый Зуф. Затем он стукнулся о стенку, развернулся в противоположную сторону и также, попискивая, вынырнул из комнаты и скрылся за углом. Все это время дети, словно под гипнозом, следили за размеренным передвижением странного существа.

— А это еще что? — выйдя из транса, спросил Гингибери.

— Это Зуф.

— Ага. Понятно. Так… на чем мы остановились? — Гингибери попытался вспомнить свою мысль, возникшую до появления в его жизни таинственного Зуфа. — Ну вот, у тебя всего лишь четыре этажа и пятьдесят шесть комнат! — заявил Гингибери. — Давай начнем с первого этажа.

— На первом этаже нет комнат. Первые пятнадцать комнат находятся на этом этаже, на втором.

Следующие пятнадцать минут Агнес и Гингибери дебатировали, в какой последовательности будут изучать комнаты, и кто какой этаж будет исследовать.

— Да ты даже не знаешь, сколько комнат в твоем доме!

— Знаю! 56! — возмущалась Агнес.

— Сомневаюсь я что-то! Откуда такие познания? А может их всего одна! Ты еще какие-то видела? 56 даже на три не делится! У тебя что, на каждом этаже разное количество комнат?

После жаркого спора Агнес и Гингибери договорились, что будут идти по этажам до упора, открывая последовательно каждую дверь: Агнес — по левую сторону, а Гингибери — по правую. Таким образом, к полудню будут исследованы все комнаты. Собрались силами, вздохнули и пошагали. Первая комната располагалась по соседству от комнаты Агнес по правую сторону коридора.

— Да ладно! — воскликнул Гингибери, приоткрыв дверь в комнату. — Комната твоих родителей находилась всегда тут, а ты даже не знала! Потрясающе! Как ты вообще живешь на этом свете? А может, твои родители живы? Спят себе тут спокойно…

— Не может быть! Ты нашел! Ну как же я сразу не догадалась! Они же должны были находиться всегда рядом со мной! — запищала Агнес и ураганом влетела в комнату родителей, отчего Гингибери слегка пошатнулся. Затем он посмотрел на взъерошенную Агнес, снисходительно демонстрируя мысль «ну, ты даешь, подруга!», и спокойно последовал за ней.

Комната была огромная настолько, что не охватывалась взглядом. На всю высоту стены напротив входа растянулся портрет, на котором влюбленные родители Агнес смотрели друг на друга, взявшись за руки, и светились счастьем. В течение нескольких минут Агнес, как будто, знакомилась с отцом и матерью. Они казались чудесными.

У стены слева от входа стояла большая кровать, по обе стороны которой располагались высокие шкафы. Огромное голое окно справа от портрета создавало ощущение незащищенности и наглого вторжения внешнего мира в домашний уют.

На полу, на шкафах, на столе, стоящем у окна, лежали пестрые вязаные коврики, которые сразу напомнили Агнес о внутреннем убранстве дома Гингибери. Видимо, автором этих ковриков была Флава. Она ведь жила некоторое время в этом доме.

По всему периметру комнаты располагались пыльные фигуры странных существ разной высоты, толщины, ширины и длины. Всех их объединяло одно — они были исключительно уродливы. Вот, одно — мрачная смесь паука, змеи и слизня, а вот, другое — рогатое устрично-кукурузное гусеницоподобное создание. Всего в комнате таких фигур насчитывалось примерно штук тридцать.

— Ну и нууу! — задумчиво протянул Гингибери. — Прям — логово ведьм.

— Ужасные статуи. Зачем они тут? — заторможено, как будто, во сне пролепетала Агнес.

— Ну вот, не у меня надо спрашивать. Давай поищем что-нибудь, что облагородит этот кошмар. Может, не все так ужасно, как кажется. Хотя…

— Да ну тебя!

— Видишь, шкафы стоят, — Гингибери направился к шкафу слева от кровати и открыл его.

Видимо, это был шкаф Леи, потому что в нем висели только женские платья, причем, все ярко-желтого цвета. Несмотря на то, что ткань покрылась седой пылью, цвет оставался настолько ярким, что заставлял слегка жмуриться.

— Твоя мама фанатела от желтого цвета, — усмехнулся Гингибери и раздвинул платья.

Агнес, внимательно наблюдавшая за действиями Гингибери, ахнула от неожиданности, когда увидела, какую штуку тот извлек из шкафа.

Гингибери сам не ожидал такого и стоял, совершенно растерянно глядя на предмет в своих руках.

— Это что, копье?! — воскликнула Агнес.

— Ага. Самое настоящее.

Гингибери держал в руках изумительное в своем исполнении копье. Настоящий шедевр! Дубовое древко ажурно обволакивалось роскошным золотым узором, а сияющий конусообразный наконечник обрамлялся живописным воротничком. Копье, на удивление, казалось невесомым.

— Это — бомба! — восхитился Гингибери. — Я чувствую себя рыцарем!

— Дай сюда! — Агнес выхватила из рук Гингибери оружие и принялась его разглядывать. — Даже не хочу знать, что моя мама им делала.

— Похоже, что она убивала вот этих… — Гингибери не смог подобрать название к существам, фигуры которых «украшали» комнату, и просто махнул рукой в их сторону.

— Давай откроем папин шкаф, — предложила Агнес.

— Не хочу. Сама открывай. Вдруг оттуда выскочит Минотавр!

— Ага, с Бабой-ягой под ручку! — усмехнулась Агнес и подошла ко второму шкафу.

Шкаф оказался совершенно пустым.

— Скучно, — разочарованно произнес Гингибери.

— Пустой шкаф подтверждает твою догадку о том, что Нихилум жив. Это хорошо. Осталось его найти.

— Ага, всего-то…

— Сам же меня воодушевил! Намекал, что он жив! И уже не веришь?

— Да я брякнул просто так, чтобы тебя чем-то занять. Успокоить. Ты же рыдала, как ненормальная. Я и не думал, что это может оказаться правдой, — выпалил Гингибери.

Неожиданно Агнес расхохоталась так оглушительно звонко, что Гингибери вздрогнул.

— Ну, значит, не повезло тебе! Будешь мне помогать. Влип ты, друг мой, по самые свои растопыренные уши!

— С радостью, — произнес Гингибери и сладко улыбнулся.

Еще несколько минут Агнес и Гингибери внимательно осматривали комнату Леи и Нихилума.

— Ой! Больно! — внезапно взвизгнула Агнес.

Гингибери тут же подоспел к Агнес из другого конца комнаты и увидел, что та сидит у кровати на пестром коврике и держится за коленку.

— Я хотела заглянуть под кровать и коленкой наступила вот на это, — плаксиво морщась и потирая больное место, буркнула Агнес.

Гингибери наклонился и внимательно всмотрелся в мелкий серый комочек, валявшийся рядом с Агнес.

— Ух ты! Похоже, это такая же красуля, как та, которую ты нашла у себя в комнате. Она совсем высохла и одеревенела. Утратила свое великолепие и окрас. Только жало торчит, как кол. Ну вот, на него ты и наступила. Думаю, что ты не умрешь, — в образе эксперта заявил Гингибери.

— Ну, спасибо. Утешил.

— Сколько же она тут лежит?!

— Одиннадцать лет, я полагаю. Эта гадость тяпнула мою мать. Теперь все понятно, — констатировала Агнес.

— Ну вот, завидую, потому что мне ничего не понятно.

— Давай, отыщем комнату Флавы и Норы, — предложила неожиданно Агнес. — Здесь все равно ничего больше нет.

— Я нашел несколько писем в шкатулке на столе. Похоже, что они были адресованы Нихилуму.

На конвертах адресатом, действительно, значился Нихилум. Обратный адрес был указан: «Морулус, улица Малум, дом 13, от Селены». Агнес и Гингибери извлекли письма из конвертов и принялись читать.

— Похоже, Селена — это мать Нихилума. Она тут пишет, что скучает, ждет и любит, бла-бла-бла… Больше ничего интересного, — заявил Гингибери.

— Самое интересное — это обратный адрес! Мы поедем в этот Морулус и найдем Селену! — с энтузиазмом воскликнула Агнес. — А где это, кстати?

— Без понятия. Давай сначала найдем комнату Флавы и Норы. Может, там что-то будет определенное. А то сплошные загадки да тайны.

— Где будем искать?

— Что-то мне подсказывает, что их комната совсем близко, — иронично бросил Гингибери.

Агнес с озорным гоготанием помчалась в соседнее помещение, которым, действительно, оказалась комната Флавы и Норы. Около кровати стоял комод, набитый детскими пеленками, платьицами, шляпчонками, туфельками. Второй комод и шкаф слева от кровати оказались пустыми. Комната была не намного меньше, чем комната родителей, и все поверхности привычно были покрыты пыльными пестрыми ковриками.

— А не значит ли это, — глубокомысленно протянул Гингибери, — что тетя Флава тоже жива?! Ну вот, как твой отец. Шкаф-то пустой.

— Все может быть… Ай! Больно! Да что же это такое! — возмущенно взвизгнула Агнес.

— Поздравляю! Ты опять наступила на это! — показательно произнес Гингибери, поднимая с коврика очередную мумифицированную особь с выпирающим жалом.

4. ПУТЕШЕСТВИЕ

Вот уже несколько часов подряд Агнес и Гингибери шарили в чулане в поисках хоть какой-нибудь карты или глобуса. Чулан представлял собой огромное помещение, плотно засыпанное всем и всяким по самую макушку.

С периодичностью в двадцать минут Гингибери выкрикивал: «Ого!» Значит, он раскопал очередную расчудесную вещицу. Каждое «ого» звучало эксклюзивно: протяжно, удивленно, кратко, вопросительно, восторженно. Один раз раздалось: «Ого-го!». Это Гингибери нащупал удочку. Он обожал рыбачить. «Можешь забирать все «ого» и «ого-го» себе. Мне они не нужны», — разрешила Агнес.

Это был самый счастливый день в жизни Гингибери.

— Нашла! Вот! — заверещала Агнес и скатилась с кучи хлама. В руках она сжимала рваную бумажку.

— Ты уверена, что это карта? Какая-то она маленькая, чуть живая, — озабочено произнес Гингибери.

— Эта карта из настольной игры.

Гингибери уставился на Агнес, силясь угадать, шутит она или нет.

— Ага. Ну, ладно. Я пошел. Всем спасибо, — выдержано отчеканил Гингибери, схватил удочку и спешно направился к выходу.

— Да стой же ты! — поспешила уговорить Агнес сбегающего Гингибери. — Настольная игра имитирует реальную местность, поэтому этой карте можно доверять. Я изучала по ней географию. Когда играешь, проще запомнить названия географических объектов. Я искала по этой карте сокровища, поэтому она такая изношенная. Смотри.

— Ну вот, что-то плохо ты изучала географию, раз не помнишь, где Морулус. Вот же! Прямо перед твоим носом, — Гингибери ткнул пальцем прямо в центр карты, отчего та чуть не рассыпалась.

— Ну, да. А вот — наш город, — Агнес указала чуть ниже на крохотную точку с надписью над ней «Виридис». — Вроде, недалеко. Надо идти на север.

— Это как ты поняла, что недалеко? Тут даже масштаб не указан. Невозможно определить расстояние. И что значит — идти? Пешком, что ли?! Ну, может, у тебя хотя бы велосипеды есть, или мопеды, или самокаты, или, на худой конец, ролики. Давай залезем в эту кучу. Там наверняка что-то найдется, — Гингибери кивнул в сторону чулана. — Не удивлюсь, если даже — автомобиль.

— Автомобиль! Точно! — радостно завизжала Агнес.

Гингибери ошеломленно разинул рот. Он, на самом деле, даже подумать не мог, что в чулане валяется автомобиль. Пошутить просто хотел.

Агнес куда-то убежала, а через минуту вернулась с ключами в руках.

— У меня же есть автомобиль. Пойдем. Он в гараже. Только я ни разу на нем не ездила.

Гингибери очнулся от шока и послушно последовал за Агнес.

В просторном белоснежном гараже стоял, нет — не стоял, а, как будто, парил в воздухе грациозный кабриолет. Он был безупречен со всех его элегантных сторон. Гингибери от восторга лихорадочно схватился за волосы, а его глаза и ноздри десятикратно расширились.

— Как такое божество может существовать в этой изношенной шаблонностями реальности! Какие формы! Какой цвет! Такому цвету нет названия! Даже «небесно-голубой церулиум» — слишком пошло! Как теперь я буду жить, зная, что рай существует!

Агнес наблюдала за Гингибери, еле обуздывая хохот, дабы не оскорбить ураган ликующего мальчишеского восторга.

— Давай возьмем с собой копье, — предложила Агнес, когда Гингибери переместился из рая в шаблонную реальность.

— Давай. И фруктов побольше. Другого-то у тебя ничего нет. Кушать хочется.

Когда все было готово, Агнес и Гингибери сели в кабриолет и притихли перед далеким (или недалеким) путешествием. Так сказать, «притихли на дорожку». В этот момент ниоткуда выплыл пузатый Зуф и, попискивая, плавно проскользил мимо Агнес и Гингибери, которые зачарованно, словно под гипнозом, сопроводили его взглядом.

— Зуф?

— Ага, — ответила Агнес, нажала на педаль газа, и автомобиль, подгоняемый бархатным урчанием, тронулся в путь.

Гингибери сидел на пассажирском сидении и не дышал. Он мысленно знакомился с автомобилем, ощущал каждый его вздох, биение двигателя, шуршание жидкости по кровеносным проводкам, даже шевелил губами, будто нашептывая ему свое восхищение.

Агнес по какой-то причине чувствовала себя вновь счастливой. То ли из-за того, что так легко справилась с управлением автомобилем, то ли из-за нежданного путешествия, то ли из-за Гингибери, с которым она веселилась, словно с любимым братом, то ли из-за прикосновения к прошлому. Ей было совершенно неважно, почему сердце вновь задышало любовью, а глаза наполнились светом. Она просто плескалась и блаженствовала в потоке горячего упоения.

Через некоторое время Гингибери решил подкрепиться. На заднем сидении автомобиля лежали фрукты всевозможнейших разновидностей.

— Слушай, тут такие диковинности. Посоветуй. Хочу попробовать что-нибудь этакое. Ну вот, ты же знаешь, что это, — Гингибери откопал фрукт, похожий на большого зеленого ежа.

— Это дуриан, — ответила Агнес.

— Какое смелое название! Я уверен, что это наивкуснейший фрукт на свете! — заявил Гингибери, извлек из кармана раскладной ножик и в предвкушении приступил к очистке фрукта.

— Какой у тебя симпатичный щегольский но..., — не успела договорить Агнес.

— Ай-ай-ай!!! Ой-ой-ой-ой!!! Какой ужас!!! Какое премерзкое зловоние!!! Помогите! Я задыхаюсь! Это же незаконно! — закуролесил руками и ногами Гингибери, выронив фрукт. Все его лицо скукожилось, и из глаз прыснули слезы.

Агнес вспыхнула румянцем и грянула зычным хохотом. Она совсем забыла, что запах дуриана кажется приятным только ей. На самом деле его «аромат» представляет собой коктейль из смрада тухлых яиц, канализации и заплесневелого лука.

— Да ладно тебе! Потерпи немного! Это кожура так пахнет. Пусть запах выветрится. Попробуй мякоть. Не пожалеешь, — веселилась Агнес.

Агнес утратила доверие Гингибери, однако тот решился довести дело до конца и через несколько минут, когда от запаха не осталось и следа, попробовал мякоть фрукта.

— Да как же это возможно! Потрясающе! Я даже не могу уловить, на что это похоже. Но точно на что-то гениальное! Как будто сочетание враз всех вкусов. Сыр, банан, орехи, ваниль, мороженое, заварной крем, клубника. Ну как же в такой смердящей шкуре может таиться такая прекрасность? — Гингибери никак не мог выключить фонтан восхищения.

— Так часто бывает. Смотришь на что-то или на кого-то, а внутрь и заглянуть забываешь. Или не желаешь. А внутри, как раз, и скрывается все самое вкусное, — задумчиво ответила Агнес.

— Смотри! Это же Морулус! — воскликнул Гингибери.

— Точно. Ехали мы всего часа два. Не так и далеко оказалось. Что-то сердце забилось. Мне страшно.

— Все будет хорошо. Я знаю, что впереди у нас только все самое вкусное! — задорно заявил Гингибери.

5. СЕЛЕНА

Морулус окутал Агнес и Гингибери глубоким дыханием безразличия и печали. Бледные дома, словно могилы, стояли ровными рядами и, казалось, пребывали в сумеречной дреме, не желая даже взглянуть на чужестранцев. Все здесь виделось безжизненным, уставшим от чего-то дурного. Казалось, солнце никак не может найти этот город из-за вечной черноты.

— Безысходность какая-то, — грустно произнес Гингибери. — Ни одного человека не видно. Давай остановимся у какого-нибудь дома и спросим у хозяев, где улица Малум, а то мы так долго будем кататься. Вот, в окне этого дома я только что видел чей-то силуэт. Тормози.

Агнес нажала на педаль тормоза и произнесла:

— Ну, удачи.

Гингибери вышел из машины и направился к дому. Внезапно сквозь гнилые прутья забора к нему в ноги бросилось какое-то грязное пресмыкающееся, похожее на мокрицу, только огромную и быструю. Гингибери с ушераздирающим визгом рванул обратно к автомобилю и чуть успел захлопнуть дверь. Животное прошебуршало мимо и скрылось за домом напротив.

— Что… что… что это?! — заикаясь и задыхаясь от испуга, выдавил Гингибери.

— Как ты меня напугал!

— Это… это… это я тебя напугал?! Ничего не перепутала? Это твоя подружка, что ли?! Что это за тварь?! Я таких особей никогда не видывал! Какая мерзость!

Агнес была напугана не меньше Гингибери. Теперь они решили искать улицу Малум, не выходя из автомобиля. Так безопаснее.

Долго они катались по улицам Марулуса. Все дома выглядели одинаково: тусклые, с гнилой проседью. Каждый дом был огорожен ломаным забором, который никак не мог защитить от чего бы то ни было. На некоторых домах отсутствовали опознавательные знаки. Вот — улица Малум, дом 12. Затем следует дом без номера, а следующий — 14.

В этот момент из-за угла 12-го дома выскочил какой-то мужчина в свирепом облике и, игнорируя существование Агнес и Гингибери, проскакал мимо них в бешеной пляске в метре от автомобиля.

— Ну вот, с меня хватит, — очнувшись от очередного испуга, произнес Гингибери. — Разворачивай машину. Едем домой.

— Да подожди ты, — дрожащим от страха голосом ответила Агнес. — Надо до конца довести дело. Мне тоже страшно. Видишь, мы уже рядом. Этот дом без номера — то, что нам надо.

— Только давай теперь ты выходи из машины.

— Давай вместе, — осторожно предложила Агнес.

На этот раз все обошлось. Агнес и Гингибери кротко и тихо выскользнули из автомобиля, воровски подкрались к дому и легонько постучали в отрепанную дверь.

— Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь! — чуть слышно взмолилась Агнес.

— Сынок, это ты? — раздался хриплый голос с обратной стороны двери.

— Селена, здравствуйте. Я Агнес. Мо…

Со всего размаха дверь распахнулась, чуть не треснув Гингибери по лбу, и на Агнес набросилась со слезными объятиями худощавая пожилая женщина в длинном сером платье с пышной шалью на шее. Ее возраст не поддавался определению, а образ был насыщен элегантностью и претенциозностью. Лицо украшалось огромными вишневыми глазами, изящным носом и точеным подбородком. Черные волосы с седой прядью были сзади аккуратно уложены клубком.

— Господи, Агнес! Милая моя… Моя дорогая… Ты ли это? Как я тебя хотела всегда увидеть. Как я молилась, чтобы тебя обнять. Солнце ты мое! Заходите, заходите быстрее. Здесь небезопасно. Очень небезопасно. Сейчас сыночек мой вернется. Как он будет счастлив! Господи, какая ты красавица. А волосы-то какие! Синие! Надо же! Красота-то какая. А глазки! А фигурка. Ну, прямо, в Леечку пошла, — женщина поторопилась втянуть гостей в дом, спешно и плотно заперла дверь, дважды проверила, хорошо ли держат замки, и опять набросилась на Агнес с объятиями.

Спустя несколько минут сытые от обнимашек Агнес и Селена удобно расположились друг против друга в мягких креслах, покрытых дырявой, однако, чистой красной тканью. Гингибери сел на стул возле Агнес и принялся осматривать тускло освещенное помещение.

В доме было всего две комнаты, кухня, ванная и гостиная. Селена старалась поддерживать чистоту и порядок. Однако, несмотря на это, все было пропитано могильным духом Морулуса. Он пробирался в каждую душу, как к себе домой, и оставался там навсегда. Казалось, что на каком бы другом краю света не объявился житель Морулуса, его всегда распознает ноющее ощущение, возникающее у обыкновенного счастливого человека в ответ на глубокий морулуский ужас.

— Вы и есть Селена? — робко спросила Агнес.

— Да, меня зовут Селена. Называй меня на «ты». Я ведь твоя бабушка, — глупо, но радостно ответила Селена.

— Так мой отец жив?

— Конечно, жив! Он сейчас еду добывает. Это очень опасно. У нас тут совсем беда. А ты думала — он умер? Ну, какие глупости! Это матушка твоя погибла. Светлая ей память! — Селена подняла взгляд в потолок, как будто указывая, где сейчас находится Лея.

— Почему же он меня оставил? Сбежал.

— Ой! Так ты же, бедняжка, оказывается, ничегошеньки не знаешь! Как это возможно! — подпрыгнула в кресле Селена. — Там же такое произошло! Такое! Ну, давайте я чайку вам наварю с сушками. А то рассказ-то длинный. Похлебаете пока.

— Я хочу чаек и сушку! — воскликнул Гингибери, которому фрукты порядком надоели. Хоть сушку бы погрызть — и то, за радость.

— А мне просто чай, если можно, — вежливо попросила Агнес.

— Ах да, знаю. Ты только фрукты хрумкаешь. Ну и правильно. Полезно. Только у меня от фруктов жгучая изжога, поэтому не люблю я их. А вот, сынок мой любит. Яблоки то и дело грызет, если удается их найти где-нибудь.

— Так не терпится все узнать, — прошептала Агнес Гингибери, когда Селена вышла из комнаты на кухню заваривать чай.

— Посмотри, это Нихилум, — Гингибери указал на фотографию, которая стояла на невысоком круглом столике, накрытом узорчатой серой скатеркой, как раз напротив кресла, где сидела Агнес.

Агнес взяла фотографию в руки и провела мизинцем по огромным грустным, но в то же время, добрым глазам, украшавшим бледное сухое лицо отца.

— Какой он несчастный, — пробормотала Агнес.

— Я думаю, что в этом городе все такие, — иронично подметил Гингибери.

В этот момент вернулась Селена и поставила на столик две кружки с горячим чаем и тарелочку с тремя маленькими черными сушками. Гингибери выпучил глаза на черные сушки, не решаясь к ним притронуться, и, в то же время, опасаясь обидеть гостеприимную хозяйку. Ведь, наверняка, она от сердца последнее отрывает. Селена, подметив замешательство Гингибери, разъяснила:

— Мы добавляем в еду и воду древесный уголь. Он обладает свойством впитывать вредные вещества, в том числе яды, и выводить их из организма. Дело в том, что все растущее и живущее в Морулусе пропитано ядами. Об этом и будет мой рассказ.

Агнес и Гингибери заглянули в кружки и с удивлением обнаружили там чай тоже абсолютно черного цвета.

— Ну вот, это даже прикольно! — бодро заявил Гингибери, хапнул черную сушку и вмиг ее проглотил. Сушка, как сушка.

— Ну, вот и славно, — улыбнулась Селена. — У меня еще есть зеленый хлебушек, если захотите. В муку мы добавляем семена смаха, антисептического растения. Нихилум каждый день ходит за этими семенами в лес. Говорит, что их все меньше и меньше. Город умирает. Скоро совсем будет тяжко.

Гингибери и Агнес коряво улыбнулись. Им казалось, что они очутились в загробном мире, где по улицам шныряют бесовские твари, а где-то во мраке притаился демон и сопит своими безразмерными ноздрями.

Селена удобно расположилась в кресле, глубоко вздохнула и начала свой рассказ.

— В тебе, Агнес, течет кровь самого древнего рода в мире. Полное твое имя — Агнес меус Вита, что означает: Агнес — моя жизнь. Считается, что представители твоего рода дарят людям все самое светлое и хорошее. Они защищают их от несчастий. На протяжении тысячелетий вы боретесь против тьмы, используя магию. Превращать неодушевленные предметы в живых существ — это не единственный фокус. Вы еще можете всякие снадобья целебные варить, ну и еще какую-то всячину делать, махнула рукой Селена. Вот, ты думаешь, от чего у тебя волосы-то синие?

— Я думала, что они у меня с самого рождения такие, — удивилась Агнес.

— А вот и нет. Ты беленькой родилась, но твоя матушка изготовила зелье, которое имеет свойство защищать от ядов, и напоила тебя им в день твоего рождения. Вот твои волосы и посинели. Никто, конечно, не ожидал, что будет столь эффектный результат. Пытались отмыть волосенки, но безрезультатно.

— Вот, умора-то, — еле слышно хихикнул Гингибери.

— Может, тебя тоже чем-то напоили? — обиженно ответила Агнес, указывая на неестественно ярко-рыжий цвет волос Гингибери.

— Там еще какие-то у вас есть способности, но я толком не знаю про это ничего. Однако, знаю, что самый могущественный из представителей твоего рода Павруд обладал настолько сильной магией, что создал копье Иланга[1], которое лечит души. Если верить легенде, то солнце подарило Павруду свой самый яркий луч, чтобы тот изготовил такое копье. Ты представляешь?! Как такое возможно! Стоит воткнуть наконечник этого копья в сердце какого-нибудь злодея, тотчас все самое злобное и гадкое, как будто, отслаивается от него и каменеет в образе прегнусной твари. Насколько мне известно, у тебя дома целая коллекция таких образов. Эдакое напоминание об исцеленных душах. Поверь, там далеко не все.

Агнес и Гингибери слушали взахлеб рассказ Селены, которая радостно и непринужденно продолжала:

— Однако, как водится, всегда существует противоборствующая сила. Таков закон природы. Иначе, такие, как ты, были бы абсолютно бесполезны. Ну, живете и живете. А с кем воевать-то! И так все хорошо и гладко! Так вот. Твой род души исцеляет, а другой род — отравляет их. Фецусы! Они тоже упражняются в магии. Только совсем в другой магии. Из гнилых фруктов плодят ядовитых гадов, которые травят все живое. Дают втихаря добрым людям жрать всякую отраву, которая калечит их души. Но копья чудесного у них нет. Видимо, это фишечка исключительно твоих родственников.

— А копье-то у нас! — ликующе вскрикнул Гингибери, впихнул себе в рот оставшиеся черные сушки. — Неужели, это оно самое! Легендарное копье! В машине лежит! Даже не верится, что я к нему прикасался!

— Это копье мы нашли в шкафу у моей матери. Оно лежит в машине, — подтвердила Агнес.

— Чудесно! Значит, не все так плохо. Может, продолжишь дело своего рода, а то совсем худо становится, — обрадовалась Селена.

— Ну а что же происходит в Морулусе? — спросила Агнес, которой не терпелось дослушать историю до конца.

— В пещере, что находится на краю Морулуса, живет как раз самая яркая представительница рода Фецусов. Морана. Уж, не знаю, как она там очутилась. Ей всего тринадцать лет, однако, весь город она вытравила насквозь. Из гнилых фруктов создает отвратительных существ. Почва и вода пропитаны ее ядовитой душой. Многие уехали далеко отсюда, но оставшиеся надеются на лучшее. Думают, что придет избавительница. Ну, такая, как ты. Освободит от Мораны. Уж, не знаю, сколько мы еще протянем.

Все замолчали, осмысливая рассказанное. Теперь стало понятно многое. Копье, статуи, животноподобные существа. Значит, род Агнес ослабевает. Много лет никто не использовал копье. Нужно что-то делать со всем этим. Но как? Агнес совершенно не готова всадить прямо в сердце человеку копье. Пусть и целебное. Пусть и злодею. Это совершенно немыслимо.

Внезапно тишину разорвал трубный гадкий гогот. Агнес от мощнейшего испуга вскочила с кресла, расколотив вдребезги кружку с недопитым чаем.

— Гингибери?!!! — завизжала Агнес. — Что с тобой?!!!

Гингибери стоял перед Агнес, воткнув в нее звериный взгляд и угрожая сиплым хрюканьем.

— Теперь с ним все хорошо, — спокойно произнесла Селена, и выражение ее лица сменилось на надменно-презрительное без намека на былое гостеприимство и радушие. — Всего лишь снадобье, которое я ненароком подкинула в чай и сушки. Ты, к сожалению, к таким зельям нечувствительна.

— Селена?.. — пролепетала Агнес и еще больше задрожала от страха.

— Точнее, Селена Фецус. Между прочим, до сих пор твоя бабушка. Мой сынок был рожден, чтобы уничтожать таких, как ты. А он, дурак, влюбился в эту Лею. Ух! Ненавижу! Ну что за напасть-то! Когда я узнала об этом, то чуть с ума не сошла. Я страдала, как никогда! А потом у них родились две девочки — ты и Морана. Сразу стало понятно, что ты уродилась не в нас. А вот — Морана! Она удалась на славу! Твои родители прятали ее от чужих глаз. Никто и не знал, что вас двое. Морана представляла опасность для общества. Только тебя всему миру показывали. Такую красивую, светлую, чистую. Тьфу! А потом Нора, на минуту оставшись без присмотра, из любопытства открыла дверь в комнату, где жила Морана. А дальше ты и сама знаешь, чем все закончилось. Морана сотворила ядовитых букашек, которые отравили твою мать и саму Нору, — Селена от души захохотала. — Я возлагала на Морану большие надежды. Думала, что она покончит с теми иллюзиями, которыми ваш род тысячелетиями травит человечество, и которые никому в этом мире не нужны. Ты и все вокруг должны наконец-то понять, что в каждом существе на этой планете сидит какая-то пакость. Не смогла бы я из ничего сотворить такое с твоим Гингибери. Все рецепты моих снадобий основаны на том, чтобы пробудить уже находящееся внутри каждого человека зло. Вы все мучаетесь, сдерживая это зло, а я его высвобождаю. Человеку становится легче жить.

— Я не верю! Гингибери добрый! — закричала Агнес.

— Ну, конечно, он добрый! Только это не мешает ему быть вот таким, — Селена демонстративно взмахнула снизу вверх рукой, повторяя в воздухе силуэт Гингибери. Тот, в свою очередь, еще громче запыхтел на Агнес.

— Ну, а потом мой сынок всучил Морану какой-то Флаве и спрятал их от меня недалеко от Морулуса, а сам переехал ко мне. Я его приняла назад. Единственный сын, все-таки. Многие годы я даже не спрашивала, где моя внучка. Знала, что Нихилум не скажет. Он какой-то не такой, как все в нашем роду. Дефективный, что ли. Не способен на свершение настоящего злодейского поступка. Плохо на него повлияла твоя мать и все твое семейство. Придумал любовь какую-то. Вот и мучается до сих пор. И в тот день, когда чуть не сожгли заживо Морану, он тоже мучился. А если бы я знала, где она живет, то никогда бы этого не допустила. Она бы всегда находилась под моим присмотром. Никто бы не посмел ее тронуть. А тогда, два года назад, жители Морулуса случайно увидели, как Морана в лесу забавляется с гнилыми фруктами, испугались, выследили и подожгли ее дом. Флава погибла, а Морана сбежала в пещеру. В тот же день я примчалась к ней. Она страдала от боли душевной и физической. Лицо было изуродовано ожогами. Я ей рассказала, кем она является и каково ее предназначение, умоляла идти со мной. Однако, Морана не захотела. Хоть она и ненавидела всех тех, кто причинил ей боль, но любила эту проклятую Флаву. Сейчас в ней происходит постоянная борьба. Но я уверена, что рано или поздно моя кровь победит и она придет ко мне.

— Где мой отец? — спросила Агнес, все еще не до конца веря в происходящее.

Внезапно раздался стук в дверь.

— А вот и он! — засмеялась Селена, подплыла, как будто по воздуху, к двери и открыла ее.

Во входном проеме представился сухенький согбенный мужичок в рваной мешкообразной рубахе серого цвета, широких штанах и с сумкой в руке, набитой какой-то добычей, видимо, ингредиентами очередных злодеяний Селены.

— Агнес? — большие грустные глаза Нихилума от удивления или от испуга еще больше расширились, а брови устремились ввысь. — Что ты тут делаешь?

— Папа! Я не верю! Я ничему не верю! — пронзительно взрыдала Агнес и бросилась к отцу. — Ты не думай! Я ее не слушала! Она какие-то глупости говорила, говорила, говорила…

Нихилум всем своим телом и душой обхватил Агнес, прижался сердцем к ее сердцу и зарыдал.

— Агнес. Любимая моя. Как же я скучал. Дай я на тебя посмотрю! Ну, какая же ты красавица! Синие волосы!

Нихилум все прижимал и прижимал к себе Агнес, как будто, хотел ощутить ее до каждой косточки, осознать, что она настоящая.

— Да хватит вам уже! — раздался раздраженный голос Селены. — Нихилум! Оставь ее!

— Никогда я больше ее не оставлю! — уверенно заявил Нихилум и выпрямил свою тяжелую спину. Вмиг мужчина преобразился, глаза наполнились силой и засияли. — Всю жизнь ты травила меня мыслями о том, что мы исключительные, что должны направить человечество по пути сопротивления добру, иначе все погибнет. Может, в этом и есть доля правды. Может, нужно время от времени напоминать людям о том, что существует подлость, предательство, злоба, чтобы они ощутили мироздание в том превосходстве, в котором оно было задумано и создано. Но ты зашла слишком далеко. Ты зашла так далеко, что и хорошего-то не осталось. Нужно сохранять баланс. В этом и заключалось истинное предназначение нашего рода и рода Леи. Ты уже совсем об этом забыла. Там, в пещере сидит Морана — одинокий испуганный ребенок, который не знает, что творится у него с душой. Как выворачивается эта душа то в одну сторону, то в другую. Дай нам помочь ей.

— Предатель! Ты так ничего и не понял! Надоело мне твое нытье!

— Папа, в багажнике машины лежит копье, — поспешила шепнуть Агнес.

— Бежим! — крикнул Нихилум, схватил Агнес за руку и рванул к автомобилю.

— Гингибери! Уничтожь их! Это предатели! Они всех нас ненавидят! — разрывалась от злобы Селена.

Гингибери послушно бросился за Нихилумом и Агнес. Надо сказать, что зараженный злобой мальчик казался намного выше, шире и сильнее, поэтому не возникало и тени сомнения, что он раздавит беглецов, как тараканов. И он уже почти их догнал, как вдруг Нихилум в секунду извлек из багажника копье и выставил его с прицелом прямо в сердце летящего на него в прыжке Гингибери. Еще секунда — и наконечник очутился прямо в груди осатанелого мальчишки. Наступила тишина, а затем с чавканьем, бульканьем и клокотанием от тела Гингибери начала отслаиваться тягучая смоляная субстанция. Казалось, что она пытается сопротивляться, цепляясь за волосы, кожу, одежду, однако тщетно. Через минуту субстанция окаменела в образе змееподобного существа с рогами на голове и шипами по всему туловищу.

— Ааа! Что это за гадость?! — завизжал Гингибери, увидев слева от себя «чудо-статую».

— Бежим! — крикнул Нихилум и с копьем в руке устремился прочь от своей матушки.

Агнес схватила за руку растерянного Гингибери и ринулась за отцом.

— Мои подданные! — заголосила Селена, поднимая вверх руки, как будто, совершая ритуал по призыву мертвых душ. — Выходите из своих убежищ! Накажите предателей!

В эту же секунду из домов повышныривали свирепые существа, которые отдаленно напоминали людей. Видимо, долгое пребывание в плену у злобы обесчеловечивает настолько, что лишает людского облика.

Нихилум, Селена и Гингибери ускорились.

— Куда… мы… бежим? — сбивчиво дыша, спросила Агнес.

— В пещеру к Моране, — ответил Нихилум. — К твоей сестре. Познакомитесь.

Позади — толпа нелюдей, впереди — депрессивная Морана. Агнес не знала, чем это все закончится, но доверяла своему отцу, потому что всем сердцем чувствовала его любовь и преданность.

Вскоре впереди сквозь мясистый Морулуский туман проступила невысокая гора, которая когда-то укрыла, словно в гнезде, Морану от всех, кого она любила и ненавидела.

Через минуту беглецы оказались в пещере, которая сразу окружила их сырой прохладцей. Стадо людей-хищников была еще далеко.

— Как же тут темно, — прошептала Агнес. — Но в то же время легко дышится.

— Справа от тебя в горе есть небольшое углубление. Там лежит фонарик.

Агнес быстро нашла фонарик и передала отцу, который зажег его и осветил просторную пещеру.

— Я часто сюда наведываюсь. Моране не нужен фонарик. Она в темноте превосходно видит. Я тут его припрятал для себя. Пещера длинная, поэтому невозможно идти вслепую.

В пещере было много поворотов, разворотов, развилок, однако Нихилум шел уверенно, как будто сам тут жил. По мере того, как они углублялись в пещеру, усиливался запах кислой гнили, видимо, от испорченных фруктов.

Внезапно под ногами у Гингибери раздался какой-то непонятный звук, похожий одновременно на треск, скрип и хруст.

— Помогите! — закричал Гингибери.

Нихилум тотчас направил луч фонарика на ноги Гингибери, где вошкались какие-то сопливые насекомые.

— Не выдумывай, Гингибери, — возмутилась Агнес. Это всего лишь какие-то червячки.

Внезапно эти червячки всей слюнявой кучей отвратительно зажужжали, тяжело поднялись в воздух и устремились прямо на дружную компанию.

— На землю!!! — громко скомандовал Нихилум, и все разом рухнули на сырую землю. Мокрая куча прожужжала прямо над их ушами, оставляя капли слизи на волосах, одежде и коже.

— Фууу! Ну вот, сколько можно! Эта штука еще и воняет! — Чуть не рыдая, заскулил Гингибери, пытаясь смахнуть слизь с одежды.

Нихилум и Агнес тоже постарались избавиться от слизи, но начисто это сделать не удалось, и они решили оставить все так, как есть. Путешествие продолжилось.

После очередного поворота возник тупик, который напоминал огромное помещение, как будто пещерную гостиную. В этом помещении, как раз, и обитала Морана. Здесь она спала, ела, хранила гнилые фрукты и упражнялась в колдовстве.

— Морана, — тихо позвал Нихилум, — посмотри, кого я тебе привел. Это твоя сестра Агнес. А это ее друг Гингибери.

Всегда разговорчивый Гингибери под воздействием последний треволнений решил молчать, чтобы его совсем не было заметно. А то отравят опять какой-нибудь гадостью или превратят в блоху, или заплюют. Тут такое не в диковинку.

Наступила совершенная тишина. Затем где-то в углу послышалось шебуршение. Нихилум опустил фонарь, чтобы Морану не ослепил яркий свет.

— Агнес? — раздался хрипловатый детский голос.

Все увидели бледный силуэт босоногой чумазой девочки с перепутанными черными волосами.

В ту же секунду Нихилум со всего размаху вонзил копье прямо в сердце Мораны.

Агнес и Гингибери оцепенели от ужаса.

Опять зазвучало чавканье, бульканье и клокотание. На этот раз отслаивание субстанции происходило намного дольше и мучительнее, чем у Гингибери, ведь Морана была такой рождена и ее вторая сущность не желала так просто сдаваться. Девочка упала на землю и начала извиваться и корчиться, изрыгая истошным голосом тявканье, гоготание и скрежет.

— Папа, что ты натворил?! — завопила Агнес.

— Тихо, Агнес! Замолчи! Я должен был попытаться!

Гингибери продолжал молчать, надув щеки, вытаращив глаза и сожалея, что вообще согласился на такое путешествие.

Несмотря на сопротивление силы зла, копье Иланга справилось с ней, и через пять минут перед Нихилумом, Агнес и Гингибери сформировалась каменная фигура.

— Как такое возможно?! — не выдержал Гингибери. — Это что, Селена, что ли?

Действительно, субстанция сформировала каменную фигуру Селены. В этом не было никакого сомнения. Те же черты лица, уложенные аккуратно клубком волосы.

— И это логично, — констатировал Нихилум, — ведь Селена ее бабушка. В Моране текла ее кровь. Сейчас эта кровь, к счастью, вытравлена копьем Иланга.

— Значит, можно и Селену также исцелить… — произнесла Агнес.

В этот момент Морана, которая все это время оставалась лежать на пещерной земле, шевельнулась, и Нихилум опустился перед ней на колени.

— Милая моя, — Нихилум трепетно положил дочь к себе на колено и нежно провел ладонью по ее румяной щечке, на которой от ожога не осталось и следа.

Морана открыла глаза и улыбнулась.

— Мне так хорошо, папа.

Нихилум задрожал от счастья и тихо заплакал.

— Какая ты красивая. Смотри, кто тут, — произнес Нихилум и посмотрел на Агнес.

Агнес тоже опустилась на колени перед Мораной и обняла ее со всей силой своей сестринской любви, которая так долго хоронилась где-то глубоко в ее сердце. Гингибери стоял и радостно смотрел на все это, шмыгая носом, и пытаясь не зарыдать. Ведь, он мужик. Какие могут быть слезы.

Когда Нихилум помог Агнес и ослабленной Моране подняться с земли, Морана обратилась к нему:

— Папа, я хочу забрать с собой фотографию мамы. Я знаю, что она мне не настоящая мать, но я любила ее, как родную. И она меня тоже. Пусть фотография будет всегда со мной, как напоминание о ней.

— Забирай, конечно, — ответил Нихилум.

Морана медленно удалилась в соседнее помещение и вернулась оттуда с фотографией белокурой грустной красавицы. Агнес поняла, что это та самая тетя Флава, которая погибла при пожаре.

— Не хотелось бы вас отвлекать, но там какой-то шум, — указал Гингибери в сторону выхода из пещеры.

— Это Селена и ее прихвостни, — сказал Нихилум, поднимаясь с земли вместе с Мораной и Агнес, — мы совсем про них забыли.

— Ну вот, я абсолютно не забыл, — возразил Гингибери. — И определенно никогда уже не забуду.

— Надо как-то исцелить Селену. У тебя же получилось с Мораной. Значит, и Селена станет доброй, — сказала Агнес.

— Не факт. В Моране изначально было и хорошее начало. В Селене же я никогда не видел ничего хорошего, — засомневался Нихилум.

— Неправда. Я помню, с какой тоской и нежностью она говорила о Моране. А как она приняла тебя назад, потому что любит. Я уверена, что в Селене тоже есть хорошее. Вспомни, как в тебе пробудились чувства к моей маме. Чувства, о которых ты и не догадывался. Надо попробовать, — продолжала настаивать Агнес.

— У нас все равно нет выхода, — согласился Нихилум. — Только к ней будет тяжело подступиться.

Тем временем, у входа в пещеру собралась толпа, которая начала расступаться, пропуская вперед парящую в метре над землей грозную Селену.

— Нихилум! Выходи! — разразилась Селена, и ее голос свирепо устремился по коридорам пещеры прямо до логова Мораны. — Я хочу, чтобы вы все стали моими сторонниками! Мы должны сплотиться и исцелить этот мир! Мы будем вскрывать зло, которое пожирает вас и таких, как вы, изнутри. Вы считаете себя правильными и добрыми! Это не так! Выходите! Я докажу, что вы ошибаетесь!

Воцарилась тишина. И только толпа, как единый организм, согласованно шипела и пыхтела, раздувая ноздри, и не моргая жадными кровавыми глазами.

— Я выхожу! — послышался из глубины пещеры голос Нихилума.

— Вот и славно, — прорычала Селена.

Из пещерного сумрака проявились поднятые руки Нихилума, который так демонстрировал свою безоружность, а затем показался и он сам.

— Мама, я уверен, что нет ничего дороже семьи, — заговорил Нихилум, медленно и плавно приближаясь к Селене. — Ты моя семья. Ты мое все. После смерти Леи у меня не осталось никого, кто бы понимал меня так глубоко, как ты. Наш род — самый могущественный в мире. Я хочу стать достойным его наследником, а Морана будет учиться у тебя мудрости и всевластию.

Селена опустилась на землю, в наслаждении и умилении наклонила голову влево, приподняла нежно брови и улыбнулась, протягивая руки навстречу любимому сыну, который наконец-то признал свою участь.

В ту же секунду из глубины пещеры вырвался созданный из пещерных камней ястреб и устремился в сторону Селены, расшвыривая во все стороны мелкие камушки. В клюве он крепко сжимал копье Иланга. В следующий момент Нихилум, высоко подпрыгнув, выхватил копье у подлетевшего ястреба и на отчаянном выдохе воткнул его прямо в сердце матери со словами: «Живи. Умоляю, только живи».

Селена замерла с протянутыми к сыну руками и блаженной улыбкой на лице. Затем она просто обмякла и упала на землю, как мешок.

Из пещеры выбежали Морана, Агнес и Гингибери. Они с восторгом наблюдали, как от людей отслаивалась чудовищная субстанция, из которой формировались уродливые фигуры. Исцеленные мужчины и женщины стояли и ничего не понимали. Некоторые с ужасом осматривали статуи, некоторые пытались заговорить, однако ничего не получалось. Ведь они так долго молчали, что язык не слушался.

«Ну, мы с тобой и молодцы, сестренка! — воскликнула Агнес. — Такую птицу сварганили!»

Впервые в жизни Морана улыбалась. Ее так захлестывало ощущение счастья, что невозможно было терпеть, отчего было хорошо до звона в голове. Морана подошла к Агнес и обняла ее.

Тем временем Нихилум, склонившись над Селеной, пытался вернуть ее к жизни: «Мама, очнись, — пролепетал Нихилум. — Я не хотел. Я думал, что копье выскоблит из тебя все зло. Ну, проснись же».

Нихилум продолжал разговаривать с матерью, когда к нему подбежали Агнес и Морана. Гингибери, на всякий случай, остался стоять в стороне. Мало ли, что. Девочки упали на колени возле тела Селены, прижали ее к своим сердцам и прошептали в один голос: «Моя бабушка». В ту же секунду Селена наполнилась таким вкусным ярким светом, что всем пришлось зажмуриться. Свет заиграл всевозможными красками и охватил пространство божественным рокотом.

Такого великолепия никто никогда и нигде не видел. Селена открыла глаза и тихо произнесла: «Как же хорошо».

***

Нихилум, Агнес, Морана и Гингибери возвратились в Виридис.

Селена приняла решение остаться в Морулусе. Ведь, ей так много надо было исправить. Она практически истребила весь этот город. Люди долго не могли простить ей такое.

Селене пришлось солидно потрудиться. Она отстроила (конечно, не без помощи волшебства) все дома, очистила воздух, водоемы, почву. Затем создала парк ужасов, в который переместила каменные статуи. Хоть они и выглядели безобразно, но в веселой атмосфере музыки и аттракционов смотрелись сказочно. Дети обожали шнырять между ними и корчить гримасы. Некоторые посетители парка хвастались, что вот это самое страшное из всех чудищ выползло именно из него.

Для Гингибери, конечно, была подготовлена особая взбучка. Ведь он без спроса сбежал из дома неизвестно куда. Бабушка была в ярости. Гингибери даже предлагал воткнуть в нее копье Иланга, чтобы она не так сильно на него злилась.

Нихилум, Агнес и Морана не оставили мальчишку одного в беде, а пришли к нему домой и рассказали всю правду о Флаве, Норе и Лее. Бабушка внимательно всех слушала. Гингибери даже удивился тому, что его бабушка бывает такой уравновешенной и молчаливой. Потом она долго плакала, а когда выплакала всю печаль, то обняла Агнес, Морану и Нихилума со словами: «Спасибо. Теперь я спокойна».

Когда Агнес поняла, что бабуля больше не держит на нее зла, то задала вопрос, который ее давно интересовал:

— А почему у вас во дворе стоит пустая будка? И почему повсюду, где жила Флава, лежат пестрые коврики?

— В будке жил пес Умка. Год назад он убежал. А коврики любила вязать Флава. Просто хобби, — спокойно ответила бабушка.

— Ну вот, наконец-то! — воскликнул Гингибери. — Никакого волшебства!

Все весело засмеялись.

[1] На языке зулу «Ilanga» означает «Солнце». Зулу — язык группы нгуни языков банту, распространённый главным образом на территории Африки. Павруд, когда создавал копье, жил в Африке