Сухие кактусы

«О людях, попавших в шторм,

Связанных в лодке бумажной,

О волосах, не любивших шпилек,

О слабости злой и бесстрашной.

О чувствах, лишенных глаз

И выживать принуждённых,

О городах, о пустынях, о нас,

Исступлением измождённых.»

© Флёр — Люди, попавшие в шторм

15 ноября 2015 года

Дневник. Как банально, я словно пятнадцати летняя школьница с кучей розово-помадных «переживаний» в мечтательной недоразвитой, чуть наивной тупой, голове башке. Но кем бы я не оказался в итоге, наличие дневника мне стало необходимо — признаю своё поражение и вот первая запись.

Как это принято? В дневнике излагаются все мысли, эмоции и прочая дребедень совершенно свободно? Это твоё личное пространство? Чушь! Определённо есть какие-то правила, негласный и неофициальный, но всем прекрасно известный и беспрекословно исполняемый кодекс. По крайней мере, в этом нас стараются убедить производители, налепливая в красивую блестящую книжечку «личный дневник» кучу канцелярских анкет вроде «имя», «фамилия», «интересы». Что ж, я принимаю ваши правила:

Имя: Дерек

Фамилия: Милковн

Возраст: 22 года

Интересы: не привык об этом распространяться, зато с удовольствием поведаю вам следующую «занимательную» вещь (см.ниже)

Где живёшь: О, какой забавный пункт! Когда ты живёшь во дворце или в милом солнечном городке, тебя распирает гордость от подобного вопроса, и ты уже предвкушаешь с каким величием будешь отвечать, окружая вопрошающего аурой благоговения перед тем замечательным местом. Однако сколько желчи, сколько скрытой брезгливости и явного равнодушия слышишь ты от этой незамысловатой пары фраз, когда живёшь на помойке! Нет, конечно, я живу не на помойке, у меня вполне себе приличная, убранная квартира, отличный вид на роскошный цветочный магазин из окна, и, подумаешь, что в моём маленьком городе всегда немного пасмурно — это меня мало стесняет… Хотя кого я обманываю! Я терпеть не могу эту дыру! Особенно мерзкие небоскрёбы тут и там, заслоняющие собой всё, что только изредка посылает небо, чтобы хоть немного развеселить скучающих горожан. Но это ещё не всё! Не знаю, как так получилось: может из-за того, что по краям у нашего города, словно желая выстроить неприступную средневековую крепость, стоят чуть ли не в рядок многочисленные заводы, а может из-за особенностей климата (я не силён в географии), но у нас всегда сыро, дымно и грязно. За исключением зимы, тогда становиться ещё холодно и заснежено, хотя как сказать заснежено — эту грязно мокрую смесь можно назвать снегом в привычном понимании этого слова лишь с натяжкой. А уж о солнце я вообще молчу — сия звёздочка у нас появляется не чаще, чем королева в деревне. Я порой всёрьёз задумываюсь, как такое злачное место вообще может существовать и как тут могут жить люди? Тем не менее, место существует — оно здесь и тут тоже живут люди, живут, как везде.

Хм, а ведь я не ошибся насчёт дневника — стало легче.

Имена твоих друзей: Таковые отсутствуют.

17 ноября 2015 года

Чем любишь заниматься в свободное время: Наблюдать. Я уже говорил, какой хороший вид открывается из моего окна? А ведь этот цветочный магазин, просто пестрящий радужным великолепием многоцветья, мог бы стать для меня действительно отличной отдушиной в унылости и серости мрачного захолустья. Да, мог бы, но я оказался из другого теста. Вместо того чтобы слепо принять миловидность красивой обёртки и наслаждаться хотя бы крупицами существования, как целой жизнью, я начал наблюдать. И увлёкся настолько, что сам не заметил момент, когда из какого-то упрямого каприза это превратилось в смысл моей жизни. А зря, ведь именно в тот момент с этой смотровой площадки высотой в пять этажей мне неожиданно открылось очень многое… слишком многое. Не знаю, увидел ли я настоящую жизнь мира — не возьмусь сказать, но жизнь города я узрел воочию. Ложь, пошлость, лицемерие — вот истинные сущности этого места, скрытые под масками добропорядочных граждан. Да что там граждан, весь город пропитан гнилью — ханжество и подлость давно вдыхаются всеми живущими тут вместе с кислородом. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох: к магазину подходит симпатичный паренёк лет семнадцати. Лицо молодое, добрые тёмные глаза, чуть растрёпанные светлые локоны — совершенное воплощение прекрасного принца из добродушных сказок. Он приходит сюда каждую неделю и берёт букет для своей девушки. Выдох: каждый раз букет разный, ведь у «принца» очередная новая «принцесса». Но в многочисленных свиданиях в кафешке около магазина сменяются только букеты и девушки — сценарий всё тот же: те же жесты, те же взгляды, то же место. Даже со своими дружками он видится именно там и, прямо около магазина, в котором только что покупал символ любви и привязанности к своей возлюбленной, паренёк нагло и самодовольно рассказывает про «очередной трофей». Сколько у него уже их было — несчастных разбитых сердец? По моим подсчётам около пятидесяти…

У тебя есть парень\девушка: А зачем?

20 ноября 2015 года

Я говорю сейчас очевидные вещи, но с высоты мир кажется очень маленьким, однако не так уж и очевидно, что если только присмотреться, то вообще всякая людская жизнь сверху становиться видна, как на ладони. А вот тот женатый и имеющий двух детей мужчина тридцати лет даже не подозревает об этом, когда снова покупает букет жене, чтобы замять ссору, случившуюся накануне прямо там — перед магазином. И тем сердобольным подружкам школьницам, откладывающим немного мелочёвки из «денег на обед» данных родителями, чтобы бросить её в «фонд помощи погибающим цветочным видам» невдомёк, что этот «фонд» — есть ни что иное, как чаевые для толстой чванной продавщицы с приторно-слащавой улыбкой. Да и продавщица совершенно не догадывается о том, что о её мелких махинациях может кто-то знать…. Хотя они действительно такие мелкие и жалкие — её «обманчики», как и само это место… Красочный цветочный магазин с великолепной отделкой и изысканным убранством. Он несёт свет и красоту этому серому городу, но свет от многочисленных лампочек — не есть свет от солнца, а красота стразов и блёсток даже сфальшивить на струнах души не может, банально до них не дотягиваясь, и в этих душистых цветах лучших сортов нет ни капли жизни.

Опишите свою внешность — цвет глаз, волос, кожи, рост, вес, телосложение: Ха-ха-ха, а вот и не буду! Хотя тогда, наверное, я и существовать-то не смогу…

22 ноября 2015 года

Медленно-медленно течёт время для вечности, не то что для людей. А то иначе куда все так торопятся, куда-то спешат, даже не успевая толком научиться понять кто они есть и что они есть, и всё заменяя жизнь на что-нибудь более быстрое, не слишком задерживающее на одном месте. Задерживаться ведь нельзя: остановка — это же смерть! Как и этот городок, по какой-то дикой выдумке остановившейся на одном настроении беспросветной унылости, есть одна большая смерть. Холодная и грубая погибель, от которой все так стремительно пытаются убежать, вращаясь по кругу, как обезумевшие хомячки. А сейчас на улице идёт дождь, заставляя этих глупых хомячков ещё больше ускорять темп движения.

Что вы больше всего цените в людях: Правду. Глупо звучит, но я ценю в людях правду: когда они не врут хотя бы самим себе. И казалось бы, всё так просто, но почему же так это так сложно на деле?

Твой любимый цвет: Серый, наверное. Во всяком случае, всё вокруг меня серое. Мебель, одежда, обои и даже занавески. Кстати когда-то давно, так давно, что это уже почти стёрлось из памяти, я услышал забавную вещь про занавески. Что-то вроде поучения от чрезмерного внимания к детальности в произведениях, мол «синие занавески в комнате главного героя ещё не означают, что он в глубокой меланхолии или депрессии. Это могут быть просто синие занавески». Да просто серые занавески, но однажды я вдруг подумал, как бы до ужаса глупо смотрелась комната, повесь я жёлтые.

23 ноября 2015 года

Утомительно. Я заметил, что вести дневник утомительно. Поначалу это интересно и ново, но когда «первое вдохновение» уходит, а действие ещё не вошло в привычку — оно действительно начинает раздражать. Я говорил, что от ведения дневника становиться легче — я врал. Хотя тогда я думал, что написал это искренне, но сейчас я понял, что соврал. На самом же деле легче от выговаривания становиться только тогда, когда выговариваешься другим и эта «лёгкость» идёт непосредственно от внимания к тебе хотя бы какого-то. Я думаю, что даже самый личный дневник пишут в тайной, подсознательной надежде, что когда-нибудь его кто-нибудь прочтёт. Я абсолютно такой же, так что это, пожалуй, моя единственная мотивация. И ведь правда — а зачем ещё? Писать ведь можно только с одной единственной целью — чтобы прочли. И не надо всяких отговорок по типу «Сам потом прочтёшь через несколько лет», мы не знаем, что будет через несколько лет, да нам это и не нужно, мы ведь знаем, что хотим сейчас — чтобы кто-то прочёл. И для этого кого-то я оставляю все последующие строчки…

Как сразу усиливается моя тоска, когда мою любимую «точку обзора» закрывают на переучёт, тогда вокруг становиться ещё темнее и серее, чем обычно. В такие дни, чтобы уж совсем не загрустить, я просто начинаю рассматривать всё подряд, всё, что просто открывается моему взгляду. И, как впрочем и всегда, моё внимание привлекают именно люди, хотя в этот раз не совсем обычные: люди-коробки — так я называю этих несчастных. С другой стороны, почему же несчастных? Промоутеры с плакатами на себе, получают больше, чем обычные промоутеры, так что в чём-то они даже выигрывают. Но это так до забавного грустно: несколько часов они ходят из стороны в сторону, чуть ли не прогибаясь под тяжестью картонки на них и раздают листовки и это всё является совершенно бесполезным делом не нужным ни им, ни прохожим, ни даже самим главам тех предприятий, которые промоутеры рекламируют. Надо только присмотреться и это не имеет никакого смысла, потому что всё можно сделать намного эффективнее и проще. Но нет, все так и продолжают стрелять из пушки по воробьям, упорно делая вид, что это очень важное и нужное занятие. И ведь все знают? что это абсурд, однако тут есть одна маленькая, но очень значительная деталь: один знающий не знает о знании другого — и на этом безотказном механизме машина бреда ещё долго будет работать, заставляя всех бегать за собственным хвостом…

Твоё любимое животное: Человек.

25 июня 2016 года

Сколько я не писал сюда? Мне уже начало казаться, что я стал вести дневник в прошлой жизни, но нет, перечитав всё написанное, я понял — всё так, это я. Однако сегодня впервые речь пойдёт не обо мне. Ведь я, наверное, ещё бы шесть месяцев не брал в руки свою писанину, не случись в последние дни чего-то действительно необычного. В нашем гадком городишке не мудрено и с ума сойти, но при всей трагичности ситуации этой бедняжки, она меня несказанно веселит вот уже неделю. Дело в том, что совсем недавно около моего любимого магазина появилась ещё одна цветочная лавка. Хотя лавка — это громко сказано, очень громко. Настолько, что это скорее насмешка получается. Насмешка над всеми нами, при чём очень невежественная и неуклюжая, если это какой-то розыгрыш, а если нет… Что ж, тогда остаётся только посочувствовать этой несчастной девушке, каждые три дня приходящей к лучшей во всём городе величественной торговой оранжерее, раскладывающей около неё потрёпанный, старый коврик и выкладывающей на него для продажи… сухие кактусы! Да, да, и это всё на полном серьёзе! Бедненькая, она словно не замечает едкие смешки и скептические взгляды прохожих… А кто-то её даже жалеет, покупая несколько кактусов, правда, они быстро показывают цену своей покупки, выкидывая их на следующем повороте, как очередную листовку от человека-коробки. И так же как они, жалеет её и продавщица магазина, снисходительно не сгоняя её оттуда. Да и вообще, многие её на самом деле очень жалеют, и я иной раз будто начинаю ощущать себя, как на чьих-то похоронах — столько неловкой деликатности нависло над этими злосчастными кактусами! Находятся, правда, парочка желчных ворчунов, которые смеют осуждать несчастную, но, как всегда это бывает, они быстро переходят на «общество, которое её до этого довело» и всё в этом духе… Даже не представляю, чего ей стоит сохранять, при всём при этом, свою светлую безмятежную улыбку. Я вообще не понимаю, как она может быть так спокойна и непринуждённа среди царящего вокруг мрака и слякоти. А эти её светлые кудряшки до плеч — никогда не видел ничего подобного, обычно все, даже самые развязные девушки нашего города закалывают свои волосы, не знаю, как так повелось, но никто и никогда не ходил здесь с настолько распущенными волосами. И это её воздушное летнее платье — да какое здесь может быть лето?! Разве ей не холодно?

Тем не менее, мне её совсем не жаль, я не уподобляюсь ограниченным обывателям, мне просто смешно. Вся нелепость ситуации меня невероятно забавляет. Наблюдая со своего пятого этажа, как с небес, я вижу, я вижу всю мелкую бесполезную людей вокруг, за которой скрывается лишь отчаянная попытка скрыть свою беспомощность перед лицом настоящего рока. Ведь они, при всей своей важности и напыщенности в обычной жизни, так забавно в миг становятся мелочными и растерянными около этой девушки и её кактусов. Такие маленькие люди, и ничего вы не можете, кроме как тайно радоваться, потому что сейчас не на её месте… Всё это так занимательно, что мне аж самому хочется поучаствовать.

Место для заметок: Купить сухой кактус.

26 июня 2016 года

Последние строчки моей последней записи написаны вчера, примерно в семь вечера. Это абсолютно верно… Сидя у своего письменного стола, я в который раз пытаюсь убедить себя в этом, но не выходит, в голове крутиться только одна мысль «И это был я? Неужели же я был таким слепцом?» Но что же произошло в такой маленький, даже чуть меньше дня, промежуток времени, чего не смогло произойти со мной за полгода? Что?! Я бережно держу в руках маленький горшочек с сухим кактусом, как величающую в мире драгоценность, и, стараясь найти ответ на этот вопрос, в очередной раз проматываю произошедшие события…

Я шёл по скользкому тротуару и, как ни странно, свободно и легко вдыхал душный воздух, пропитанный ядовитыми испарениями. У меня в это утро было на редкость хорошее настроение, а такое бывает не часто, только когда происходит что-то поистине будоражащее, и не важно, что это — хорошее или плохое, душа в любом случае будто получает заряд мощного ритма и пускается в пляс. Можно было осуждать меня тогда, но в этом потерянном для радости и светлого трепета месте, каждый, как может, спасается от тоски и убийственной серой прозаичности. Да, каждый… Как может… Хотя у меня с самых первых минут наступившего дня уже была намечена цель прогулки, я не спешил к той девушке с кактусами. Она никуда от меня не денется — я это знал, поэтому неспешно прогуливался по городу, с равнодушием глядя на непримечательную безрадостную архитектуру вокруг. Я спокойно позволял городу погружать себя в его тёмную ауру безнадёги и смиренно принимал тот факт, что из этих грузных туч солнце в ближайшие годы не появиться. Хотя я то ещё что, а вот той дурочке сейчас действительно приходилось несладко. Интересно, а что с ней будет дальше? Может в один прекрасный день ей всё это надоест и она исчезнет, словно никогда и не появлялась, а город вновь погрузиться в вечную апатию, как я сейчас… А может, её доконают какие-нибудь хулиганы. В моей голове возникали самые разнообразные картины судьбы этой девушки, но я смотрел даже на самые трепетные из них совершенно безучастно и отрешённо, в конце-концов, моё-то какое дело, я всего лишь иду купить у неё кактус, и, заметьте, купить не из жалости, а ради совершенно искреннего желания развлечься. Так что я уже ушёл дальше многих. Но вот я, наконец, подошёл к тому месту, где, как я и предполагал, всё так же сидела всё та же белокурая девушка — это кудрявое недоразумение — сидела на своей маленькой табуреточке, а перед ней в ряд были расположены её кактусы. Самые разнообразные, но до безобразия сухие. Порой я ловил себя на мысли, как вообще можно довести эти растения до такого состояния, да ещё и осмелиться их выставлять. Вот и сейчас в голове прозвучала та же мысль. Только что-то очень уж отчётливо и почему-то не моим голосом… Лишь спустя мгновение я понял, что это не моя мысль, а слова какого-то человека.

— …Вы в своём уме? Продавать это убожество, — продолжил незнакомец, подошедший к девушке, пока я, ничего не замечая вокруг, придавался своим раздумьям. По виду он был типичный городской: отпечаток меркантильности и узости мысли просто горел на его лице, как и у всех здесь живущих. Однако этот тип явно не из здешних — скорее всего из другого района, поэтому «фишку» с нашей сумасшедшей он, понятное дело, не знал, приняв всё за какой-то розыгрыш и, очевидно, решив активно в нём поучаствовать. А я так и застыл на месте неподалёку, наблюдая за диковинной картиной, которая разворачивалась прямо у меня на глазах.

— Если вам что-то не нравиться, просто проходите мимо, — нежным голоском девушка спокойно «отрапортовала» стандартный ответ. Насколько огромно количество раз, когда она это делала? Но ни тени усталости не пробежало по её лицу. Будто она была готова вечно просвещать недалёких людей вокруг в эту простую истину, что одновременно и восхищало и смешило меня в ней. Но вот незнакомцу, чинно смотревшему на эту беззаботную девушку с нескрываемым презрением, явно было не до смеха. В нём кипело, как это называют, праведное возмущение:

— Но вы же продаёте данный… товар, — последнее слово он проговорил особенно брезгливым тоном, — так извольте же предъявлять качество! Или у вас кроме как из жалости эту дрянь никто покупать не станет!

Да уж, а этот мужик, как говориться, зрит в корень, только напрасно он тратит своё красноречие — что возьмёшь с сумасшедшей. Забавно, что он до сих пор этого не понял. Однако за попытку наставления потерянной души на путь истинный я мысленно поставил ему целых два плюса и с озорной улыбкой продолжил наблюдать за разворачивающейся комедией.

— Я счастлива, когда покупают мои кактусы, — не обращая никакого внимания на едкость слов, сказанных ей, буквально «пропела» девушка, по-доброму взглянув на незнакомца, и мне почему-то стало не по себе от этого взгляда, а девушка, немного погодя, добавила:

— Но почему же вы думаете, что я непременно жажду их продать?

А вот тут случилось невероятное. Для всех и даром. Не столько от самого вопроса, сколько от искренней наивности и непосредственности, с которыми он был задан, незнакомец сильнейшим образом опешил и просто тупо застыл, растеряно пытаясь найти, что ответить. Было очевидно, что у него и в голове то не укладывалось, как можно продавать что-то не для того, чтобы это покупали! Если бы я сейчас смотрел на него, он, наверное, напомнил бы мне рыбу на льду: бессмысленный выпученный взгляд и механическое открывание и закрывание рта, в будто бы и ненастоящих попытках вдохнуть воздух. Однако я сейчас не мог следить за ним, мой взгляд приковала та девушка, поразившая меня не меньше, чем незнакомца, и теперь в моей голове образовался настоящий хаос. Да, именно хаос, как бы странно это тогда не казалось, ведь по сути ничего не произошло: земля не затряслась, небеса не разверзлись и молния оземь не ударила. Однако бывают в жизни такие моменты, которые совершенно незначительным и порой даже абсурдным образом открывают тебе какую-то очень важную для тебя вещь, вокруг которой, ты старательно ходил, но упорно не замечал до этой самой «эврики». Так, по-моему, было с Ньютоном, когда упавшее с дерева яблоко открыло ему закон всемирного тяготения. И этот простой, но такой искренний вопрос, эта простодушная манера, с которой он был задан — всё это и стало для меня вдруг тем самым яблоком. Хотя в данном случае всё было прозаичнее — изменения были не такими яркими и ошеломительными, напротив, они казались едва заметными, смутными и почти не ощутимыми. Но они были! Я не знаю, я до сих пор не могу объяснить это, но в один миг я стал смотреть на мир чуть-чуть иначе, чем раньше. Он вдруг весь сфокусировался на этой девушке. И поэтому смотрел я на неё удивлённо, пристально и настороженно, капризно желая всё разом понять — и что со мной случилось, и что случилось с ней. Так было, пока я случайно не поймал её взгляд… И он просто заворожил меня с первых мгновений, таким ясным и чистым он был. Она смотрела прямо и решительно, и, казалось бы, видела не только всё вокруг себя, но и весь мир. В её больших зелёных глазах была вековая мудрость. Но притом, что она словно знала намного больше, чем кто бы то ни было, ни капли учительской снисходительности не было, не было этого и в её ровном мелодичном голосе, когда, так и не дождавшись ответа собеседника, она сама заговорила:

— Знаете, все в округе считают меня сумасшедшей, несчастной свихнувшейся нищенкой, даже не имеющей денег на тёплую одежду, но это совсем не так, — она улыбнулась очень мило, как-то по-детски, и казалась сейчас такой беззащитной и, в тоже время, сильнее всех в этом мире. А что же до меня, то я вдруг сделался ничтожным слабаком, не способным даже рукой двинуть. Такт её голоса парализовывал меня всё больше и больше.

— Это совсем не так, — повторила она. — Никто из этих милых горожан даже не подозревает, что я такая же, как они. Стоит мне сойти с этого места и вернуться к себе домой, я так же, как все, закалываю свои волосы, надеваю осеннюю одежду и иду на работу, потом домой, потом снова на работу. Всё обычно и в одном ритме. Когда-то я только так и жила, пока однажды не наткнулась на эти кактусы, которые кто-то своей невнимательностью и равнодушием просто иссушил, а потом выкинул на помойку возле моего дома. И вот что интересно — в этом огромном вонючем мусорном баке они так безмятежно возвышались над грязной кучей, словно желая хоть как-то украсить её, как маленькие блестящие звёздочки-наклейки украшают тетрадку по естествознанию пятиклассницы. И ведь среди всех этих синтетических отходов они оказались единственными существами знающими и ощущающими, что такое жизнь, потому что они были настоящими и оставались такими. Это ведь иллюзия, что они сухи и мертвы, на самом деле они вовсе не умерли, они живы и живут, на самом деле! И тогда мне тоже вдруг захотелось пожить их жизнью — этой настоящей жизнью без примесей и химикатов. И теперь, когда у меня выдаются выходные, я собираю всё новые и новые сухие кактусы и прихожу сюда, жить вместе с ними.

Размеренное дыхание и лёгкость в каждом слове — девушка была открыта и честна и, возможно, поэтому ни разу не запнулась и не сбилась. Она говорила, и от каждого её слова какой-то загадочный плавный импульс отзывался в моём теле, теплом разливаясь в каждой его клетке. А кактусы на том коврике прямо на моих глазах вдруг стали испаряться, пока не исчезли совсем, исчезли, чтобы тут же возродиться в виде ласковых лучиков уходящего солнца, разливающегося по округи какой-нибудь пустынной ровной спокойной долине. Долина… Солнце… Как давно это было…

— Но какой тогда смысл? — грубый голос незнакомца развеял мои мимолётные грёзы. Похоже, он наконец нашёл, что сказать, — Если для вас это что-то вроде забавы, то устраивайте её дома, можете хоть цветник из сухих и гнилых отбросов устроить, но зачем же беспокоить мирных прохожих?

— А разве я кому-то мешаю? — и вновь не было в этих словах ни возмущения ни смятения не обиды, одна наивная простодушность. Девушка-кудряшка была по-прежнему спокойна, в отличие от того же напыщенного прагматика, стоявшего напротив неё. И тогда-то я наконец понял, со всей неистовой силой прозренья осознал как та, которую мы все считали сумасшедшей, на самом деле намного разумнее нас всех.

— Смысл в том, что нет никакого смысла. Для всех вокруг нет никакой разницы между моим домом и этой улицей, потому что никто их всех не беспокоит, а если кто и беспокоится, так это вы сами. А я, как я уже говорила, просто живу, живу той жизнью, которой вдруг захотела жить, остальное же — мишура. Конечно, если вы поможете мне обустроить эту мою лавку более удобно, то я буду вам очень признательна, но товар свой я никогда не заменю. От обыденности и серости этого скучного города каждый спасается, как может.

Неизменная мягкость и в тоже время непоколебимая категоричность слов девушки окончательно обезоружила незнакомца. И, махнув рукой, он просто пошёл прочь, с крайним презрением на лице. Ко мне же постепенно возвращалась воля и способность двигаться. Но с возвращением старых ощущений пришло и совершенно новое — чувство стыда. Я уже и забыл, когда в последний раз испытывал стыд, по-моему, это было так давно, когда мне было где-то шесть лет, как раз перед отъездом родителей. Я тогда расплакался из-за конфеты, которую они давно обещали мне подарить в тот день, большая красивая вкусная конфета, которую мне так и не подарили… И вот они уже у порога, её всё нет и нет и я стою в слезах и соплях. А мама, даже не пытаясь меня утешить или успокоить, лишь грустно качает головой и с упрёком говорит, вместо прощания:

— Дерек, ты же такой большой мальчик, а всё никак не поймёшь, что не в конфетах счастье.

Сейчас я думаю, что это были странные слова для обращения к ребёнку, но почему-то именно тогда мне стало жутко стыдно от них. Хотя не столько из-за «непонимания», сколько вообще из-за своего поведения. Как порой бывает стыдно за необдуманные поступки. Да, как ни странно, стыдился за необдуманные поступки я и в шесть лет. А потом была автокатастрофа, и стыд сменился на ненависть из-за того, что предки бросили меня навсегда, прочно засевшею в сердце до этого момента. Сейчас же снова стало стыдно, точно так же, как тогда. Стыдно за необдуманные мысли и за глупый, поверхностный взгляд на вещи. Я, как какой-то калека, уродливый карлик, с трудом переступая с ноги на ногу, подошёл к девушке. В уме так и вертелось «прости», но сил произнести это вслух не хватило. Однако немая мольба в моих глазах говорила лучше всяких слов и девушка просто мне улыбнулась, но не губами — глазами.

— Можно мне один кактус? — я только и смог выдавить из себя этот скрипящий хрип.

— Конечно, — новогодними колокольчиками прозвучало в моих ушах, — выбирайте…

Вот и всё, что произошло в этот необычный день. Удивительно, вот я так всё расписал, но сам никак не возьму в толк, что же со мной случилось, что со мной было не так и почему так было, а почему всё вдруг встало на свои места?.. Надо отдохнуть. Похоже, сегодня я устал больше, чем обычно. Я очень устал.

Любимое растение: кактус, сухой кактус.

27 июня 2016 года

Утро. Я только что проснулся, но вместо того, чтобы идти в ванну я пошёл к письменному столу, взял свой дневник и сейчас пишу эти строчки. Я просто хочу запечатлеть сон, который мне приснился, пока он не исчез, так же туманно, как появился.

Мне снилось детство, далёкое детство пятилетнего ребёнка. Вообще мне редко что-то сниться, а уж образы детства — и вовсе никогда не приходили ко мне такие сны. Но вот сегодня приснилось, как я, такой ещё маленький и глупенький ребёнок, строю карточный домик — это было моим излюблённым занятием в детстве — но как только я выстраивал малую часть: домик, как в общем-то ему и полагается, разваливался от очередного неловкого движения детских ручек. Раз, другой, третий — вот я уже начинаю раздражаться, злиться, чуть ли не плакать, и тут мне в голову приходит идея! Такая простая, но такая гениальная идея, как построить идеальный карточный домик. Я беру клей и с невероятной точностью присущей профессиональному ювелиру, а не пятилетнему ребёнку, начинаю склеивать карты. И домик начинает получаться! На ряде появляется ещё один ряд — домик всё растёт и растёт и вот он уже дом, вот он уже домище! И всё стоит: крепко, неприступно и гордо. Передо мной большущий карточный домик высотой чуть выше моего собственного роста, который не может обвалиться не то, что от слабого дуновения, не даже от целого ветра — идеальный домик. И я стою и смотрю на это великолепие, восхищаюсь его силой и величием и своей изобретательностью. Но вдруг что-то в глубине меня ломается, вылетает какой-то маленький, неказистый, но очень важный винтик в огромном, сложном механизме моего сознания и всё разом застывает, а через мгновение начинает двигаться уже совсем не так, в каком-то искривлённом, неправильном ритме. Нет, это не карточный домик — это фальшивка! Лишь подделка, обманчивая пародия на оригинал, не представляющая сама по себе никакой ценности. Ведь карточные домики, даже самые лучшие должны рушиться — в этом заключается сама суть их существования. А то, что сотворил я, выходило пустышкой. Как ни странно, своим неразвитым детским мозгом, я вдруг отчётливо это понял, и какая-то жуткая, неистовая ярость внезапно охватила меня. Я бросился на несчастный домик и стал с остервенением его разрушать. Я рвал плоские карты, нещадно раздирал приклеенные связи между ними и злобно топтал образовывающуюся кучу. Вбежавшие родители подумали, что в меня, как это говорят, «бес вселился» в буквальном смысле. Может оно так и было. Дурацкий сон, дурацкое воспоминание. Но зато теперь, дневник, я точно знаю, что нужно делать. Прости, друг — ты ведь мне друг — но сейчас нам пора прощаться, вряд ли мы с тобой ещё сможем встретиться по-настоящему.

Ваши нелюбимые качества в людях: Э, нет, я отныне буду только любить… А вам слабо?!

****

Маленькое, неприветливое помещение тесного кабинета не было украшено особым убранством, да и освещала его только одинокая лампочка, грустно висевшая под потолком. Тучный мужчина в полицейской форме сидел на стуле и лениво заполнял какие-то документы, изредка поглядывая на молодого паренька в наручниках, сидевшего напротив него. И в этих редких мимолётных взглядах отчётливо читалось снисхождение и жалость. Бедняга двинулся рассудком и кувалдой ночью вдребезги разнёс цветочный магазин напротив своего дома. Таким только посочувствовать можно, а что касается случившегося, то главное, не умер никто — уже лучше. Но что с бедолагой делать? В течение всего разговора его ни в какую не удавалось разговорить. На вопросы он отвечать отказывается, да и вообще не почти разговаривает и можно уже сказать, что паренёк был обычным психом, но взгляд у него какой-то странный, слишком уж осознанный, разумный — могут придраться. Хотя нет, не придерутся. У полицейского есть парочка знакомых, так что не позволит он несчастному в тюрьму отправиться, у самого ведь такой же сынишка растёт, а у этого-то ещё и родители погибли, когда пареньку едва шесть стукнуло. Нет, нельзя ему в тюрьму, ему надо только чуть-чуть подлечиться, нервишки восстановить, а там, глядишь, и снова нормальным станет. А ущерб… Что ж, не шибко тот магазин обеднеет как-никак что самый лучший в городе, так что небольшой ремонт и будет, как новенький…

В кабинет вежливо постучались.

— Войдите, — бросил полицейский, не отрываясь от документов. Появившийся молодой офицер, сразу направился к своему старшему коллеге. В руках он держал аккуратную чёрную книгу в твёрдой обложке. Эту книгу он и положил напротив полицейского.

— Вот, мы нашли при обыске, похоже — это его дневник, — офицер посмотрел на паренька, но тут же съёжился и отвёл взгляд. А чуть погодя, так и не удостоившись большего внимания к себе со стороны коллеги, офицер поспешил удалиться, причём сделал это даже слишком поспешно, как будто так и старался поскорее оказаться подальше от этого чудака в наручниках, но с таким пугающим пронизывающим взглядом.

— Так, похоже, у нас наконец начнётся настоящий допрос, — сосредоточенно, но без какого-либо особого интереса полицейский пролистывал страницы дневника.

***

Разгромленная после обыска квартира Дерека выглядела ещё более печально и тоскливо, чем раньше. Без хозяина тут стало совсем пусто. И только причудливые жёлтые занавески хоть и смотрелись весьма комично на фоне всеобщей серости, но будто бы давали чуть-чуть тепла этому покинутому и забытому месту. Хотя полицейские этого не приметили, увидев странные занавески и сухой кактус на подоконнике, они лишь ещё больше убедились в «умопомрачении» парня. А тем временем неожиданно для всех жителей и вопреки всем метео-прогнозам солнце вдруг прорвало баррикаду грозных замусоленных облаков и впервые за долгие месяцы осветило своими лучами неприветливый и грязный обречённый город. Частичка солнечной магии попала и в квартиру Дерека, диковинным образом преобразив её до неузнаваемости: встретив собрата по цвету, жёлтые занавески стали ещё ярче, усиливая влияние солнечного света, да и кактус, будто бы даже улыбнулся всеобщему ликованию вокруг — на мгновение комната, казалось, ожила и засветилась от восторга. Но полицейский, случайно приметивший это необычайное превращение, лишь тряхнул головой, отгоняя наваждение, и продолжил методичный поиск.

Конец.