Сказка о том, без кого мы не́бывные

Рим, спасибо за идею об увеличении Солнца и нашем уменьшении по мере погружения в Космос

"Мы всю жизнь проживём и даже ни разу не увидим без зеркала, своими глазами, своё ухо, да и спину. Мы можем, к примеру, понюхать свою руку на внутреннем локтевом сгибе, свои колени, живот, а вот лопатки, заднюю шею свою понюхать так и не сможем за всю жизнь, как и темечко, и затылок посмотреть. Так, нам дано такое воплощение, части которого останутся неизвестными для нас самих до степени никогда..."

Уна закрыла дневник своей бабушки, насчитывающей какое-то смелое количество приставок "пра". Этот дневник был реликвией семьи Уны, хранился, передавался, но никем из родословной не читался, а вот Уне он, как нарочно, как по волшебству, которое девочке уже подпёрло подбородок, сам как-то причитался, дневник пра сам нашёл Уну и теперь не выходил из её рук.

Уна взяла дневник, термос с бархатным влажным восприятием шоколадного чая, семь морковно-сырных драников и пошла на берег Шукши. Хотя бы здесь Уна могла немножко пожить без шарлоточно-имбирного пухлого соседства волшебства, всё прибывающего, как дрожжевое тесто, в реальный мир.

«… Я пытаюсь оживить безветреный флаг волшебства в моём мире. Ветром воображения раздуваю его недвижимые ткани, пыльные. А пыльные они вот почему: давным-давно волшебство жило и парило по слоям Всемирия, по Его городам-Вселенным, Странник-Рыцарь на коне крепко держал в руках полотно волшебства, ветер путешествий не давал времени осаждаться на живых тканях чудес, переливающихся в такт новым мирам…»

Уна отпила дух шоколадного чая и съела морковно-сырный пирожок, испытывая удовольствие от вкусов и возмущаясь бабушкиным желаниям притянуть волшебство и чудеса в реальный и прекрасный без прикрас мир.

Из воды выползла мокрая девочка, на локтях доползла до чтеца. Глядя во все стороны, только не на Уну, спокойно взяла пирожок и, оставив на его месте кувшинку, каждый лепесток которой был нежно-розовым Космосом, ускользнула по намоченной траве и песку домой, в речной перекат.

Уна пересчитала оставшееся лакомство — тринадцать пирожков. Что ж, она была не жадной девочкой, но …просто… это уже… вообще уже… Уна взяла кувшинку Космосов и вплела её в четыре солнечных лучика, давно уже подсматривающих за перелистываемыми страницами: они, хотя это и не тактично, тоже взялись читать дневник бабушки, но теперь, через розовые космические сияния кувшинки, чтение будет затруднено. Уна улыбнулась.

Лучики, в попытках расплестись, раскачивали влево и вправо розовость кувшинки, да так, что сыпались пыльцою звёзды и планеты с лепестков. Попа́дав немножко, космические жители замедляли кружение и останавливались в воздухе Униной реальности, принимали в нём привычное для себя положение, такое же, как занимали в нежно-розовых Космических лепестках. Успокоившись, звёзды и планеты становились невидимыми: так они маскировались под частицы земного воздуха. Розовый Космос им заменил отныне прозрачный, с ветрами и звуками Земли.

"Почему сегодня ТАК МНОГО ВОЛШЕБСТВА?" Уна закрыла дневник и легла в приречную траву. Подождала минуты четыре — никто ни откуда не вылез, никто, кроме бабочек и стрекоз, шмелей и пчёлок, птиц и комаров не пролетал на фоне тонких листьев вётел и ив, словно в светящийся йогурт погружённых в нежное Небо (их там ветерок ложечкой размешивал, желая растворить в йогурте).

Уна обрадовалась покою родной реальности.

Вниз-вверх-вниз, вниз-вверх-вниз — запела родниково-флейтовым голосом птичка.

Девочка снова открыла бабушкину тетрадку.

"Всем привет! Всем привет!" — теперь пела пичуга. С Неба посыпались в траву радужные парашютики, в которые были запряжены бурокожие, маленькие, как зёрнышки гречки, люди с серьёзными, сосредоточенными лицами — жители стихии земли, её песчинки, которые, познав однажды Небо, влюбились в Него и теперь каждый миг покоряют воздушные пределы.

Уна психованно подскочила и, с дневником в зубах, полезла на берёзу, укоренившуюся возле самой воды. Чтобы хоть на веточке обрести свободу от чудесных явлений.

А одна из веточек, так по-тайному, — хрясь! — и… летит Унка прямиком в Шукшу.

АХ! БАБУШКИН ДНЕВНИК!..

Уна ткнулась в стену дома Воды. В ответ на вторжение поднялись по двум сторонам от девочки, точно крылья, высокие брызги. И застыли сонмом льдов. Дневник закончил своё падение в нескольких сантиметрах от лица Уны. Уна тоже застыла, прислонённая спиной к водной постройке. Льды из разрозненных медленно вплыли друг в друга, создав монолит, — слитный, плавный, тонкий экран, который показывал жизнь подводной Шукши в реальном времени.

Дневник был раскрыт, значит, решила Уна, можно немного почитать.

"… рдо уверена в том, что наше воображение — это портал во Всемирие. Только оно, воображение, — ещё невключенная возможность. Мы пока умеем лишь представлять, но не материализовывать представляемое и себя в нём. Хотя-я… Может быть, даже сейчас, на этой стадии готовности, мы, воображая, создаём новые реальности, пополняя Всемирие..."

— Согласна с этим, — раздался ультразвуковой голос рядом с плечом Уны.

Мокрая девочка потянулась к дневнику.

— Не трогай! Ты намочишь страницы! — Уна перехватила тетрадку. Ей стало неловко от своего громкого голоса.

— Привет. Я Йоль. Давай я помогу тебе добраться до берега.

Мокрая девочка шмыгнула носом, обняла Уну, и… р-раз — берег, мгновения не прошло.

— Спасибо!

— В гости зайдёшь? — русалка открытой и счастливой радостью улыбалась.

А Уна этого не видела: она через голову стягивала намокшее платье.

— Нет, пока нет, — ответила она Йоль, выглянув из поднятого подола.

— Заходи, пожалуйста, — Йоль погрустневшая уже уходила к себе, но остановилась, — Если решишься, или надо будет меня увидеть, возьми первый попавшийся солнечный луч и направь его под воду.

— Конечно, — прошипела Уна, вешая платье на куст шиповника. Она и сама была сегодня какой-то ежистой. Волшебство её уже злило основательно.

А тут ещё налетели бабочки и изобразили на Уне платье: настоящее, только щекотное из-за легкого трепета крылышек.

Подумалось Уне, что у древнего Храма чудес будет поменьше. Открыла она дневник пра и направилась к Храму, ставшему кружевным от обжорства моли времени.

"… лю очень Космос. Я хотела бы без скафандра нырять в его глубины, состоящие из потоков мыслей, Музыки, информации и… из чего же ещё?.. Что наполняет Космическую кровь, питающую всех жителей Космоса? Причём, каждый вид существ получает от Космоса именно ему нужную для роста "пищу". А что ЗА КОСМОСОМ?… И как же повезло нам, что для нас питанием избрали Музыку. В Космосе Её много. Ещё бы, ведь Музыка — одна из Создателей Космоса..."

Уна не заметила даже, что поднялась по Храму перпендикуляром к его стенам… Она просто шла и шла, пока не дошла до дырявых чёрных куполов. Ветер превратил мысли Уны в воздушные шарики, отчаливающие в Небо. В Космос. Вслед за воздушными мыслями Уна, так и быть, воспользовавшись облачной маршруткой, стала подниматься ввысь.

На определённой высоте, с которой становится видимой черепаха с тремя слонами на панцыре, — мощная четвёрка поддерживала все порталы, которыми Планета крепилась к Космосу, — так вот, на этой высоте всех, достигших её без скафандра или корабля, всасывал в себя сквозняк. Что о́н был чёрной дырой, Уна пока не знала. Но смело пользовалась его транспортными услугами.

Неподалёку от четырёх минут по сквозняку стоял домик. Он сильно был схож с домом, в котором жила Унина семья. В том домике обосновался друг Уны — Ул.

Ул был мальчиком, однажды вынырнувшим во Всемирии. А вот откуда он совершил свой смелый прыжок, Ул не говорил, как Уна не приставала к нему. Но это сейчас не столь важно. Разозлённая Уна без стука вошла к Улу.

— Ул! Дай мне что-нибудь, чем можно прихлопнуть это волшебство!

— Привет, для начала.

— Приветище.

— Что волшебство тебе сделало, плохого? — Ул еле сдерживал смех: выражение лица Уны было располагающим.

— Оно душит реальный мир!

— Если бы не волшебство, мы не встретились бы с тобой. Иди уже, Унка, со своими глупостями, не мешай мне читать.

— Значит, я, по-твоему, с глупостями?! А ты, знаешь, кто́?

Ул загородился книгой.

— Ты мой друг. Единственный! А знаешь, почему? Потому что. И потому, что мы всё равно бы встретились. Сон нам на что дан?

— С последовательностью мыслей у тебя неладно, Унка. Сон и есть первое волшебство после рождения в мир.

—… Ул, помоги. Может, можно метеоритом каким уничтожить волшебство? Только волшебство, не реальность...

— Ой, ну-ну, не ной мне тут. Иди. Будет тебе, хм, метеорит из Космоса.

— То-то. Спасибо, друг. А что ты читаешь?

— Книгу с Земли. Орхан Памук, про мысли.

— А-а. А я бабушкин, прапрапрапрабабушкин, дневник читаю.

— Дашь мне потом, после себя?

— Ага. Ладно, покеда!

— Попутного сквозняка, Унка.

… Уна, через пыль и сплетения трав каких-то восходящих потоков, медленно протискивалась к земле.

"Метеорит уже был".

В одном стебле потока Уна увидела Йоль. Русалочка с закрытыми глазами безвольно падала вверх. Чья-то когтистая лапа настигала её...

Уна вдруг до молнии всё поняла. Дневник пра выпал из её рук.

Уна без облачной помощи метнулась обратно в Космос.

Никак. Уже невозможно. Метеорит прекратил волшебство! Оно покидало Планету.

Уна вцепилась в стебелёк, который показывал Йоль, чтобы на нём попытаться всё-таки добраться до Космоса.

Выход в Космос произошёл не как обычно: исчез сквозняк. А крошка Солнце, по мере приближения к нему, становилось всё больше и грознее. Приближающимся печным пламенем, раззадоренным для казни, выглядело Солнце, раньше доброе.

Ещё Уна заметила, что, отдаляясь от Планеты на потоке волшебства, она быстро уменьшается в размерах. Планета тоже исчезала!

"Получается, мы исчезаем вместе с волшебством… Волшебство уйдёт, не будем и мы… Значит, мы и есть Волшебство! Волшебство в нашем составе!"

"Как же мне всё исправить! Ул! Помоги! Пожалуйста."

В следующий миг Уна ввалилась в поток волшебства, по которому падала вверх безжизненная Йоль.

Уна обняла русалку, та не реагировала уже на тепло человека.

— Держись за меня. Я помогу нам добраться до берега. Правда, не знаю, как.

А и знать не надо! Он — р-раз!, берег Шукши, — и появился.

Русалка исчезла из объятий Уны. Свободными руками можно было, наконец-то, вытереть слёзы.

Уна зашла в реку. Поймала первый попавшийся солнечный лучик и направила его фонариком под воду.

Осветилась меж водорослей и стайками мальков мутно-золотая дорожка. И по ней, как по контуру прожектора,… издалека, из глубокого далека, уже плыла на встречу с Уной русалочка Йоль!

— Йоль! Как ты?! Как… — Уна набросилась на мокрую девочку с объятием, смеясь и ревя одновременно.

— Мне х-хорошо… А что случилось? Почему позвала меня? Решилась в гости ко мне зайти? Я рада! Пойдём скорее!

— Да погоди ты, тараторка с чешуйками! — Уна держала Йоль за прохладные ладони, рассматривала выражение русалочьих глаз: знает ли она, что только сейчас было, по Униной вине… Но понятно было, что Йоль либо ничего не помнит, либо… и не было метеорита...

— Йоль, я рада, РАДА ВИДЕТЬ ТЕБЯ!… Дай пять!

Русалка недоумённо смотрела на поднятую вверх левую ладонь Уны.

Всё, что русалка могла дать человеку, она принялась давать… И полетели на Уну жемчужинки, кувшинки с Космосами, лунные шифоновые шарфики, прекрасные бусы из ракушек, цветы неведомых водяных растений, даже маленькие клубки солнечной пряжи… Уна со смехом от всего этого отмахивалась. А когда Йоль погрустнела, потому что все её подарки подруга не принимала, Уна взяла мокрую ладошку русалки и прикоснула к своей.

— Вот это — пять… Теперь будем дружить.

Что ж, может, покажешь мне ваши русальи города?