Откуда приходит ветер

Плач:

— Повелитель Ветров, Повелитель Ветров,
  Потерялся во тьме, не приходит на зов.
  Позабыт, одинок Ветер Западных Снов,
  Угасает, как нежность весенних цветов… 

— Чего ты хочешь?
— Весны.
— Просто весны?
— Теплого солнца и умирающего под ногами снега. И слез капели. Хочу прохладной нежности  фиалок. Хочу вернуться.
— Грустишь…
Лис подставил ладонь и поймал несколько последних снежинок.
— Скоро ты уйдешь, потом в туманах потеряется Эо… Все меняется, и только я всегда один и тот же…
Он сидел, прислонившись худой спиной к нависающей над обрывом сосне.
Шел последний месяц зимы и здесь, на каменистом выступе, снег уже сошел, уступив напору близкого солнца. Нападавшие за много лет иголки рыжим ковром усыпали почти теплый камень.
— Пойду, — Лис оттолкнулся от льнущего к плечам ствола. – Время пришло.
— Останусь, — прошелестело в ответ.
Невидимый собеседник Лиса слегка качнул ветви старой сосны, пробежался свежим дыханием  по корявым выступам жесткой коры, нежно встрепал длинные волосы Лиса. — До зимы…
Не оборачиваясь, Лис кивнул. Северный ветер любил этот обрыв. Любил пробежаться снежной крупкой по желтым камням, стряхнуть пожелтевшие иголки. Любил хватать рыжие пряди Лиса и наматывать их на шершавый сосновый ствол. Пройдет совсем немного времени и он растает, заснет, забудется…
Его место займет весенний западный брат, и уже его дыхание будет касаться гладких щек Лиса, играть длинными концами вплетенных в косы шнурков.
Северный ветер – Ийс – не ревновал Лиса к своему брату. Ведь придет время, и тот уступит ветру южному; потом, после нескольких месяцев Сезона Безветрия, снова проснется Ийс. Свежий, сильный, совсем не тот, что сейчас.
Лис спускался в долину.
Гибкий и легкий, он неслышно ступал по тоненькой ледяной корке, скользил по плачущему от приближения весны  снегу. Что-то будет…
Лис остановился и прислушался. Чуткие, как у зверька-Орешника, уши уловили легкий трепет. Земля боялась. Ее страх тяжелой тенью ложился на припорошенные снегом дрожащие кусты пыльника, летел впереди Лиса, стягивался туда, вниз, к его долине.
Лис опустился на корточки и коснулся снега смуглой ладонью. От человечьего тепла корка размякла, растворилась, стаяла; успокаивая, побежали от пальцев неверные ручейки.
Где-то там, в самом сердце долины, светилась крохотная точка. Лис напрягся. Чужак. Злыми весенними осами роились вокруг него алые мысли.
Чужак был не один. Он принес с собой Зло.

— Папа…
Тонкий, едва слышный голос заставил меня вынырнуть из тревожного полусна.
— Что, ангел?   
— Как получается ветер?
Я какое-то время молчу. Какой ветер? Откуда? Вот уже несколько недель я почти не сплю.
— Далеко-далеко есть Долина Повелителя Ветров, — наконец говорю я. – Скоро родится западный ветер и Повелитель пришлет его тебе…
— И он будет пахнуть?
— Фиалками и цикламенами. А еще мимозой и нарциссами. Тающими сосульками и мокрой землей. Западный ветер – самый любимый. Он заберется даже сюда и ты вдохнешь его полной грудью.
Она улыбается. Моя дочь, мой ангел.
Я едва сдерживаю слезы. Спертый больничный воздух обволакивает душной тишиной. Хриплое дыхание через узость катетера. Неслышная капель в переплетениях уходящих к тоненьким венам трубок. Абсцесс легких. Почти полтора месяца борьбы за каждый вздох, за каждый рассвет, за каждый новый день. 
— Расскажи…

Песня:

…Где за гранью земли, у мечты на краю
Повелитель Ветров спрятал душу свою…

Долина Ветров.
Нет, не так. Долина Лиса.
Рыжим солнечным светом, так похожим на волосы Лиса, наполняет ее дыхание южного ветра; хрупкостью нежных первоцветов – ветра весеннего, западного. На долгие месяцы засыпает она под колыбельные северного Ийса.
Никогда Ийс, Эо и южный Ра не встречаются друг с другом. Никогда теплые капли Эо не сливаются с колкими снежинками Ийса.
Потому что так сказал Повелитель Ветров.
Потому что всему свое время…

— Высокие горы охраняют Долину Ветров от непрошеных гостей. Там, за желтыми от ракушечника склонами, за стеной из влажных, неверных туманов, серебрится незамерзающее озерцо. Белым ковром усыпали берега мясистые лепестки речной розы. Редко-редко мелькнет на светлой воде желтый хвост тростянки…
— Рыбки?
Я качаю головой.
— Тростянка – любимая птица Лиса. Почему? Может быть, ее оперение напоминает ему любимые весенние первоцветы. Но я думаю, это потому, что иногда она улетает. Раз в году тростянка исчезает из Долины, и тогда Лис грустит.
— Он не умеет летать?! – В глазах дочери удивление.
— Да. Он не умеет летать, – соглашаюсь я.
Тюрьма – это не всегда клетка. Иногда это – таинственная сказочная долина, иногда… Иногда — больничные стены.
— Прохладный и свежий, пахнущий зарождающейся травой и весенней нежностью, пришел в Долину один из последних зимних дней. В этот день в  Долине Лиса впервые появился незнакомец.
Серые глаза расширяются. Осунувшееся детское личико становится совсем беззащитным, трогательным.
— Добрый?
Я молчу.
— Злой? – догадывается дочь.
— Да.
Я киваю, потом пожимаю плечами.
— Нет… Не знаю. Просто ему очень-очень была нужна одна вещь. У Повелителя Ветров она была.
— Злой.
Я смотрю в прозрачные глаза, в которых скопилась вся сила детской мысли. Как объяснить, что иногда хрупкий росток чьей-то жизни становится важнее собственной души? Ее глаза неподкупны: брать чужое – плохо.
Дети не признают серых оттенков полуправды.
— Ш-ш-ш-ш, — говорю я и кладу ладонь на сжавшийся кулачок. Тонкие пальцы расслабляются.
— Тише. Незнакомец не был злым. Просто он был очень-очень напуган…

Лис вглядывался в далекие черты незнакомца.
Страх… Страх сумеречной тенью окутывал его плечи, невидимыми хлопьями сыпался под ноги. Словно живое существо менялся, тек, двигался. Только цвет его оставался прежним: в темной глубине алыми огоньками тревожилось Зло.
Страх привел незнакомца в Долину Ветров.
Что-то было нужно этому впервые виденному Лисом человеку. Чего-то он желал настолько сильно, что, не задумываясь, растоптал бы то, что Лис любил всем сердцем.
Потому что иногда Зло – это просто страх.

— В тайной долине, в озерной купели,
  Солнцем согретый, в неге и свете,
  В радужных брызгах и звоне капели
   Эо родился, Западный ветер!

Лис встрепенулся.
Внизу, у серебряного озера, разлетелись бабочками мелкие  лепестки камневки, каплями легли на гладкую воду.
Завихрился в них многоцветный хоровод радуг и запел свою песню новорожденный Эо.
— Повелитель Ветров, — прошелестела долина кустами жимолости и сонника, — Повелитель, время Эо пришло!
— Время Эо пришло, — подхватили шелест просыпающихся кустов птицы. Почти к самым ногам Лиса спорхнула любопытная ивовка, глянула совсем не сонным глазом.
Лис поднял голову.
Там, на самой вершине любимого им утеса, в последний раз качнулись ветви старой сосны. Рыхлым и ноздреватым стал снег, прозрачными слезами заплакали освобождающиеся от ледяной корочки ветви пыльника.
Умер, растворился в весеннем тепле Ветра Западных Снов северный Ийс.
— Не грусти…
— Возвращайся, — шепнул Лис, подставляя лицо неслышному дыханию северного ветра. Нежно коснувшись рыжих волос и прозвенев вплетенными в пряди бусинами, Ийс растаял.
Ничего не заметил неизвестно как появившийся в Долине Ветров незнакомец. Ни победной песни Эо, ни плача Ийса, ни радующихся приходу весны птичьих голосов.
Сжав влажный комочек снега, Лис поднес его к лицу и вдохнул горьковато-терпкий, свежий запах будущей весны.
Больно терять тех, кого любишь.
Еще больнее осознавать, что с их уходом твоя жизнь не заканчивается.
— Скорее! – шептали кусты.
— Скорее! – изнемогали под снегом первоцветы.
— Скорее! – перестукивались тающей дробью капли.
Так звал своего Повелителя западный ветер.
Лис выпрямился и  легко зашагал вниз. Туда, где, в самом сердце долины,   незваным гостем растерянно оглядывался человек. 

Геля, Геля, Анжелика. Я зову ее Ангелом.
Потому что льются на подушку светлые кудряшки, потому что глаза напоминают мне сумеречную небесную глубину.
Потому что в горе и радости.
Особенно в горе.
Легкий, едва слышный скрип за моей спиной. Дверь.
— Спит?
Я киваю.
— Вам пора…
Снова киваю, но тонкие пальчики крепко сжимают мою ладонь. Даже сейчас, во сне, мой ангел страшно боится меня потерять.
Осторожно высвобождаю пальцы. До завтра.
— Не закрывайте дверь… Душно.
— Нельзя.
Завтра. Завтра я принесу тебе первые цикламены. Поставлю на подоконник, и они наполнят палату нежностью мартовских кавказских гор.
Там влажная земля уже отпустила на волю первые ростки примулы и фиалок, там пряным ароматом дышат светло-салатовые рулетики черемши.
Наверное, где-то в самой глубине этих гор прячется Долина Ветров.

На светлой больничной тумбочке распустился букетик цветов. Сиреневые лепестки тщетно пытаются разогнать запах лекарств и болезни.
— Скажи… Лис испугался, да?
— Чужака?
Дочь на секунду прикрывает полупрозрачные веки. Да.
— Нет. Не испугался.
В серых глазах появляется вопрос.
— Нет, и храбрым он тоже не был, — понимаю я. – Просто в его Долине не было Зла. Лис знал, что такое страх, но никогда его не испытывал.
Хотя… Разве одиночество — это не страх перед пустотой сердца и наполненными тишиной вечерами?
Я смотрю на дочь и всем сердцем желаю, чтобы ее страх так и остался детской боязнью темноты и чудовищ в шкафу. Чтобы никогда не пришла к ней боль потери.
— Дальше…
— Он просто спросил, что делает незнакомец в его долине.
Лис знал здесь каждую снежинку, каждый пробивающийся из земли росток, каждую пчелу, жужжащую в сердцевине каждого цветка. Знал и был готов их защитить.
Он не знал одного: любовь, что привязывала его к долине, можно украсть.
Чужак протянул руку и сорвал с гладкой груди Лиса выстроганный из ветки белого ореха амулет. Покатились под ноги красные, синие, зеленые бусины, радугой затерялись в земле и снеге.
— Я же говорила – злой!
Дрожащие губы поджимаются. Ангел ненавидит слезы.
— Не…
— Злой!!!
— Взамен одна колдунья обещала исцелить ту, кого он любил, – наконец говорю я. – Он поверил…
В глазах дочери – сомнение. Разве можно верить колдуньям?! Маленький скептик.
— Не злой. Глупый, — вздыхает дочь и обиженно отворачивается.

Раскатились разноцветные бусины, разорвалась связывающая Лиса с Долиной Ветров волшебная нить.
Кто знает, что такое душа? Где она прячется? В зеркале глаз? Сердце?
Или в кружевной вязи деревянного амулета.
Исчез потерявший душу Лис. Рыжим лисенком стал. Растворился в пугливости и неясных желаниях маленького зверька. Отпрянул, нервно дергая ушками и ведя длинным хвостом. Побежал.
Далеко. Туда, где нет неясного шепота пугающих непонятностью воспоминаний, где нет плачущих ветров и тоски.
Далеко. Сквозь мягко теребящие шкурку ветви пыльника, сквозь зеленые огоньки встревоженных светляков…
— Вернись! – звали кусты и снег.
— Вернись! -  кричали птицы.
— Вспомни… — шелестело дрожащим тростником озеро.
Следом за Лисом шагнул в никуда все еще сжимающий амулет Чужак.
Некому вдохнуть силы в новорожденный западный ветер, некому направить.
Поэтому плакал, тосковал в Долине одинокий и забытый Эо:

— Повелитель Ветров, Повелитель Ветров,
  Потерялся во тьме, не приходит на зов.
  Позабыт, одинок Ветер Западных Снов,
  Угасает, как нежность весенних цветов… 

Заблудилась в пустоте Долина Лиса, застыла во сне и одиночестве. Тонким узорным ледком подернулось серебряное озеро, надежно укрыло в  потаенной глубине ослабевшее дыхание весеннего ветра.
Замерзали под снежной коркой не успевшие родиться первоцветы и желтым туманом окутались стрелы тростника.
Неслышной осенней грустью умирала оставшаяся без души сказка…

— Расскажи о Колдунье…
Я оглядываюсь на женщину в белом халате. Она почти незаметно качает головой.
Скоро все повторится. Обход, осмотр, шепот врачей и легкое поднятие бровей…
Как каждый день.
— Ты устала. Вечером.
— Сейчас. Потом у меня про-це-ду-ры.
Ангел может быть хитрым. Сейчас за окном светлый мартовский день и рассказ о Колдунье (я явственно слышу сказанную дочерью заглавную букву) таинственен, но не пугающ. Другое дело – загадочные вечерние тени.
Бросаю взгляд на медсестру и виновато пожимаю плечами: еще чуть-чуть…
— Знаешь, Колдунья не всегда была колдуньей. Не из черного зла появляются они, не из темноты и страха.
Они рождаются из одиночества и неверия. Из тоски и человеческого горя.
Эта Колдунья появилась на свет из страшной потери.
Когда-то у нее была дочь…
— Как я?
— Почти, — говорю я. – Почти…
…Подхваченные весенним ветром, летели светлые пряди. Текли. Вились на висках нежным дымчатым пухом.
Глаза… Не серые, как у моего ангела. Синие. Ярким апрельским небом, загадочной синевой морского горизонта.
У Колдуньи была красивая дочь.
А потом она ушла.
— И потерялась?
— Что?.. – На какое-то время воспоминания берут верх и я не могу понять, чего от меня хочет дочь.
— Потерялась. Как мама…
— Да. Как мама.
— Я никогда не потеряюсь! – гордо заявляет мой ангел.
На похудевшем личике – упрямство.
— Не потеряешься, — соглашаюсь я.
Потому что я не дам тебе потеряться.
— А если потеряюсь – обязательно найдусь, — добавляет дочь.
Не мог найтись маленький напуганный лисенок. Спрятался под узловатым корнем колючей лианы, свернулся на подушке из ржавых прошлогодних листьев.
— А ее Колдунья вылечила?
— Дочь Чужака?
Ангел не отвечает, да это и не нужно.
— А как думаешь ты?
Несколько минут она борется с собой. Мне не нужно ничего спрашивать. Я вижу ответ в ее глазах, в нахмуренном лбу, в поджатых губах. Колдуньи – плохие. Но разве может сказка закончиться грустно?
— Вылечила. — наконец решает дочь.
Для меня эти слова – и боль, и радость: как же она верит в добро!  Даже сейчас, в этой палате, куда нет доступа нежности весеннего воздуха и маленький букетик цикламенов почти незаметной ноткой примешивается к острому запаху медикаментов. Сейчас, когда  долгая болезнь отобрала почти все детские силы.
Особенно сейчас.
Верит.
— Папа…
— Да, ангел?
Остановившись на пороге, оглядываюсь и вижу в ее глазах мольбу.
— Возьми…
Я бросаю взгляд на маленький букет цикламенов.  Отдав последние капли аромата, нежно-сиреневые лепестки выцвели, стали почти прозрачными.
Я возвращаюсь и осторожно вынимаю цветы.
— Верни их домой…

Колдунья не лгала, когда обещала Чужаку вылечить его дочь. Но не для этого ей был нужен амулет Лиса.
Не нужна была сила ветров, не царапала завистью живая нежность Долины.
Не о них думала Колдунья, принимая из дрожащих рук Чужака краденую душу Повелителя.
Колдунья хотела вспомнить…

Заклинание:

— Горькой травою, тягой земною,
  С тенью ночною, лунной тропою,
  Стоном и кровью, вниз, к изголовью,
  Спустится сила – станет любовью…

Колдунья хотела вспомнить, что значит «любить»…

Потемнел амулет белого ореха. Отдал Колдунье нежность и силу. Всей душой, до самой крохотной ее песчинки, любил Лис свою Долину.
Вихрем ворвалась его любовь в холодное сердце Колдуньи. Закружила, вдохнула в него аромат рыжих сосновых иголок и речной розы, тающего снега и раскрывающихся почек. Зашуршала осыпающимся ракушечником, заплакала ослабевшим голосом Эо.
Тонкая нить протянулась между душой Колдуньи и Долиной. Позвала, притянула. К затянутому льдом озеру, к непроклюнувшимся почкам жимолости, к замолкнувшему в безветрии тростнику.
Той же грустью истекала она, которую много лет назад забыла сама Колдунья. От той же боли умирала, от той же потери.
Долина звала своего Повелителя вернуться.

— Скажи, что он вернулся…
Сегодня я принес дочери игрушку. Маленький рыжий лисенок сидит на тумбочке и иногда ангел бросает на него быстрый взгляд. Ей нравится игрушка, но сказка сделала дочь осторожной: желтые глаза зверька выглядят почти живыми.
— Нет…
Несмотря на ненависть к слезам, ангел уже готов расплакаться, и я быстро добавляю:
— Он не мог вернуться сам. Но была еще тростянка… Помнишь – раз в году она покидала Долину? Тростянка могла улететь, могла найти заблудившегося лисенка. За ней, за мелькающим в кустах сонника желтым хвостом, и отправилась Колдунья.
Напряжение все еще не отпускает глаза дочери. Зачем Колдунье лисенок?
— Она нашла Лиса?
— Нашла. Но, знаешь… Я думаю, Колдунья больше не была Колдуньей…
…Подхваченные весенним ветром, летели светлые пряди. Текли. Вились на висках нежным дымчатым пухом.
Глаза… Не серые, как у моего ангела. Синие. Ярким апрельским небом, загадочной синевой морского горизонта…
— Думаю, она снова стала похожей на свою дочь.
Нашла Колдунья спрятавшегося в узловатых корнях лисенка.
Вернула ему амулет.
Не мог потемневший амулет возвратить Лису память. Украдена была его сила, потеряна нежность.
И тогда Колдунья сделала то единственное, что могло спасти сказку. Она отдала Лису любовь.
— И снова стала злой?
— Если ты делишься любовью, ее не становится меньше, — отвечаю я. – Наоборот, твоя собственная любовь становится просто огромной.

…С этого времени Повелитель Ветров больше не был одинок. Долина Лиса обрела свою  Хранительницу.
Дочь улыбается – сказка заканчивается хорошо!
Далеко-далеко от Долины Повелителя Ветров ликовал вернувший силу Эо. Пел в пахучих почках высоких тополей, сдувал с крыш потеплевшие капли весеннего дождя, нес тонкий аромат воспоминаний.
Далеко-далеко хлопнула, открываясь, оконная рама и обещание весны заполнило душную белую комнату.
…Впервые за несколько недель на детских щеках появился румянец.

Песня:

…Где за гранью земли, у мечты на краю
   Повелитель нашел Королеву свою…