Крик и кряк

Серое холодное утро в центре Петербурга покрыло наледью Литейный мост и набережную. Одни хлопья снега аккуратно укладывались поверх других, уже лежавших на асфальте, будто в общей могиле, которую норовит примять какой-нибудь людской ботинок… или птичья лапка.

Славик мягко приземлился на перила моста, и стал внимательно оглядывать замёрзшую Неву. Переломанные пластины льда, покрывавшие воду, наслаивались друг на друга, словно кости черепа у недоношенного дитя. Внизу на льдинах вблизи гранитных плит набережной чайки яростно пытались разделить кусок булки, каждая в свою пользу, разумеется. Хоть ворон и был голоден, но тягаться с ними было бы слишком опасно. В тот день все птицы были как-то особенно злы. От наблюдения его отвлекла приближающаяся группа из пары десятков человек, одетых в зеленые одинаковые костюмы. Отряд заполонил своим строем почти весь тротуар. Людей, особенно в больших количествах, опасаются любые животные, зачастую весьма обоснованно. А потому по их приближении Славик хоть и лениво, да взлетел, даже не подозревая, что он в последний раз подпитывается свободой неба. Взмахи его чёрных крыльев смешивались с опадающими белыми снежинками, наполняя город особой серой краской.

Ворон перелетел к другому концу Литейного моста, тому, что ближе к площади Ленина. Здесь Славик снова принялся наблюдать. Он не сразу заметил происходящий внизу ужас: стая воронов надрывно кричала и кружила в смертельном танце вокруг мамы-утки с одним утёнком. Она безуспешно старалась их перебить: «Заберите меня, но сына не трогайте, прошу! ». К сожалению, эта сцена не из тех, что хорошо кончается. Хотя, тут многое зависит от того, как посмотреть… В любом случае, две птицы умрут.

Вновь приближающаяся группа людей уже совсем не волновала Славика. Да и он был безразличен им всем, кроме одного солдата, который, казалось, понимает язык птиц (но, по правде говоря, самих птиц он совсем не понимал!). Ворон начал кричать своим сородичам, чтоб прекратили это безумие. Те не обращали на него внимания, их голодные взгляды были устремлены в центр созданного ими же круга.

— Врановые должны достигать успехов исключительно умом, может иногда хитростью, но никак не силой! — громко выдавил Славик из последних моральных сил.

В то же мгновение его подтолкнул проходящий рядом «понимающий» солдат, словно говоря этим поступком: «Это твой долг», и тот невольно слетел с моста в драку сразу с целой стаей крупных воронов. Да, фактически наш ворон снова оказался в воздухе, но это неуклюжее пикирование сложно было назвать полноценным полётом.

Что ж, пришлось сражаться, как умел, а умел он, к своему стыду, очень даже неплохо. Перья летели в стороны едва ли с меньшей скоростью, чем утопали в умах равнодушных прохожих безумные вороньи крики и жалостливые утиные кряки.

После минутной борьбы стая отступила. Затихли две утки и один ворон. Славик одолел одного сородича, который теперь лежал без движений, но спасти маму-утку не удалось, а утёнок так вообще пропал. И всё это ценой его сломанного крыла. По сильной боли, вонзившейся в него, Славик понял, что больше никогда не взлетит. Однако это сейчас волновало его меньше всего.

Он подошёл к заклёванной утке, и с мокрыми глазками-бусинками медленно потащил за крыло по льду до парапета набережной. Её тело он закопал под рыхлым снегом, а сверху аккуратно положил какую-то блестящую металлическую безделушку. Вот теперь уж действительно могила.

За остаток декабря Славик возвращался сюда не единожды, чтобы в очередной раз попросить прощения. Он сожалел, что до последнего не решался заступиться за маму-утку и утёнка, что не смог защитить её в драке, что весь этот ужас сотворили его собратья. Последнее, о чём ворон теперь мечтал в жизни, так это о том, чтобы разыскать её сына. Хоть и не верил, что это возможно.

Утёнок, выживший благодаря небольшим размерам и солдату, робко топал по набережной, периодически останавливаясь греться около теплых люков. Что на земле, что в небе, когда-нибудь он останется совсем один. А ведь мама всегда говорила ему об этом...

Но ни мама-утка, ни ворон Славик к тому времени никак не могли знать, что произойдёт через 5 лет на Богословском кладбище.